Понедельник, река Меконг,
4 часа утра.
Почти двое суток плавание напоминало туристский круиз. На реке мы встречали, такие же джонки, напоминающие плавающие птице-овощные рынки. Мы тоже не чурались торговли — закупили горы фруктов и зелени. Торговать ею мы не собирались, но кипы зелени отлично маскировали некоторые предметы, не предназначенные для чужих глаз. В общем-то, нам пока везло, ни одного военного катера или проверки с береговых постов. Пока. Но чем дальше мы продвигались на Север, вероятность встреч с американскими или южновьетнамскими катерами, охотившимися за поставками оружия через Лаос, которые вьетконг успешно использовал этот путь не раз, возрастала.
Ближе к Сайгону оружие тайно переправлялось на берег и тайными тропами бесследно исчезало в джунглях, чтобы вскоре заявить о себе при очередной дерзкой диверсии или засаде. Потому джонки и катера с оружием или наркотиками американцы пытались перехватить на реке, где было весьма трудно удрать от скоростных и отлично вооруженных американских катеров и точно так же трудно скрыться даже ночью — приборы ночного видения любые попытки спрятаться в прибрежных зарослях обрекали на провал. Начинался самый опасный участок плавания. Нас теперь было четверо, и кто был этот четвертый на самом деле, пока было непонятно. Проверить наверняка можно было только в бою, но ведь как раз тогда ошибка могла дорого стоить. После всего, что мы успели натворить в Сайгоне и его окрестностях, вряд ли о нас не знал самый последний матрос на самом захудалом местном катере. Американцы любят назначать награды, и было бы любопытно узнать, во сколько же нас оценили? Но думаю, достаточно, чтобы нашлось немало желающих получить эти денежки…
Береговые посты нас тревожили мало — только раз или два нас заставили подойти к берегу и предъявить какие-то документы (нечто вроде лицензии на право плавать и торговать в этом районе). К моему удивлению Тханг и Нго насовали начальнику поста такое количество бумажек с печатями и подписями, что у меня не укладывалось в голове, где и когда они успели запастись таким количеством \»липы”. Еще более я удивился, узнав, что бумаги все настоящие. Все было весьма просто — за хорошие деньги любой чиновник в любой стране выдаст любую бумагу. Деньги у Тханга были и пока шли переговоры о покупке джонки, одни чиновники очень оперативно оформляли сделку, а другие стряпали для нас документы на все случаи жизни. Таким образом, мы были самыми, что ни на есть законными владельцами джонки и не менее законными торговцами.
Все это срабатывало неотразимо на постах (мы с Энди в такое время не высовывались наружу), а на борт джонки патрульные не заглядывали — пара бутылок контрабандного виски надежно задерживали их на берегу. Иногда наши \»торговцы” возвращались в весьма плачевном состоянии и долго отсыпались… Но это просто издержки профессии и с этим приходилось мириться. Мы же с Энди предпочитали для таких мероприятий тенек под навесом, только вот холодильника у нас не было и все пойло было теплым и противным. Опять же — издержки профессии.
На случай встречи с катерами у нас были разработаны (как в Генштабе каком-нибудь) несколько вариантов — от мирных переговоров, до самого настоящего морского сражения, с абордажем, как при Гангуте каком-нибудь. Пока ни один из вариантов на практике проверен не был, хотя и отрабатывался в деталях.
Но это пока, кажется, закончилось. Из-за очередного поворота, как призрак появился катер. Кораблик был старый, деревянный, с небольшой скоростью и всего с двумя пулеметами на борту. Наверняка и команда была небольшая — командир, механик, пара пулеметчиков и три-четыре патрульных. Мы никак не отреагировали на появление катера — они были здесь привычной частью природы. В бинокль осторожно я осмотрел участок реки позади нас — километра на три чисто. Нго со своим феноменальным зрением доложил Тхангу, что до ближайшего поворота тоже не менее трех километров и там тоже никакого движения не наблюдается. Единственной опасностью мог быть патрульный пост, укрытый зеленью джунглей, но приходилось рисковать.
План на такой случай был разработан детально и, если не случиться ничего экстраординарного, должен сработать. В мегафон командир катера приказал остановиться и ждать. Носовой пулеметчик водил стволом, словно хотел захватить всю джонку в один выстрел. Мы покорно повиновались, Тханг и Нго низко кланялись и командиру катера и двум патрульным, спрыгнувшим к нам для обыска. В кучу бананов, прикрывавшую пушку один из них ткнул штыком и надо же (!) попал на какое-то чертово железо. Глаза у него округлились, и он вопросительно уставился на командира, внимательно наблюдавшим за всем происходящим. Момент был критический — еще через секунду мы Энди будем обнаружены и попадем в прицелы. Не выходя из-под навеса, я дважды нажал спуск \»стечкина”. Двое патрульных с дырками в головах еще не успели осесть на дно джонки, как Энди прямо через тростник дал всего одну очередь из крупнокалиберного. Двенадцати миллиметровые пули снесли с носа пулеметчика, превратили в кровавые ошметья командира и рулевого в деревянной рубке и дальше на своем пути почти перерубили кормового пулеметчика, который, не видя общей картины, так и умер, ничего не успев понять. Тханг приказал Нго запустить двигатель, и едва джонка отошла на пять метров от катера, отличным баскетбольным крюком вбросил небольшую связку гранат в открытый кормовой люк моторного отсека. Внезапно с катера прогремела автоматная очередь, видно последний из уцелевших патрульных, наконец, решился принять участие в бою, но взрыв гранат с добавками горючего и всяческих боеприпасов на борту прервал эту очередь. Вместо катера теперь на спокойной воде Меконга расползалось горящее пятно, и плавали деревянные останки корпуса бывшего южновьетнамского катера. Эхо взрыва быстро погасилось стеной джунглей и снова все вокруг стало мирным и спокойным. Пятно уже выгорело и оставило лишь радужные красивые узоры на воде.
Мы с Энди хлопнули друг друга по рукам, вымученно улыбнулись Тхангу (он не признавал таких выражений эмоций) и с наслаждением закурили. После столь славной морской битвы мы имели полное право собой гордиться — пока мы побеждали на суше, воде и в воздухе. Пока мы наслаждались сигаретами, не заметили, что джонка идет каким-то странным виляющим курсом прямо на противоположный берег. Нго сидел у штурвала и, закрыв лицо руками, весь дрожал от головы до пяток. Тханг подскочил к нему первым и что-то спросил. Нго поднял лицо, оно было страшным. Лицевые мускулы затвердели в каком-то жутком подобии улыбки, а по щекам текли самые настоящие детские слезы. Тханг что-то тихо и ласково говорил ему быстро и поглаживал по жестким черным волосам. Внезапно Нго вскочил на ноги и, показывая на нас, что-то гневно произнес (плохо не знать языков…). Тханг заговорил резко и повелительно, Нго утихомирился и только искоса бросал на нас нелестные взгляды. Тханг выправил курс, врубил самый малый ход, направил джонку по самой середине реки и подсел к нам. Нго по-прежнему держался в стороне.
Тханг виновато улыбнулся, словно хотел извиниться за шалость малолетнего сына.
— Он совсем ребенок и не успел послужить в армии, как удрал оттуда. Здесь на реке ему приходилось участвовать в нескольких перестрелках, когда одни и другие палят исключительно чтобы попугать друг друга и доказать свою смелость. Сегодня он увидел работу профессионалов… Он увидел лицо войны и назвал вас хладнокровными убийцами, а не солдатами. Солдат должен, он считает, честно сражаться в бою без всяких там уловок и коварства и пусть победит сильнейший. Он еще делит мир на только хороших или плохих парней. В деревнях, где есть дизельные генераторы, многие любят смотреть американские фильмы, вот они и пытаются подогнать жизнь под эти стандарты, а когда что-то делается не по голливудским правилам игры, этого они не понимают. Ему ведь только шестнадцать и такое увидеть…
Мы с Энди слушали, я переводил, и молчали. Проповедники из нас хреновые, а объяснить мальчишке всю мерзость этой войны, всего этого мира, мы бы просто не сумели, будь один из нас Моисеем на горе Синайской…
Нго немного успокоился, слезы просохли, и он стал кричать на нас, размахивал руками, показывая назад, где еще полчаса назад плыл себе кораблик с пятью людьми, что-то пытался объяснить, доказать, поспорить… Мы с Энди с интересом наблюдали за всем этим, но не понимали ни слова, Тханг тоже молчал, ожидая конца этого горячего выступления мальчишки.
Наконец парень выдохся и Тханг невозмутимо, без единой эмоции начал переводить, а я делал то же самое для Энди.
— Нго говорит — это были такие же люди, как мы, и может быть, мы могли с ними договориться, дать взятку или, на худой конец, напасть, связать их и пусть себе плывут, но живые. Он сказал, что один из патрульных был из его деревни, и никто даже не узнает как он погиб. Вы сражаетесь, как машины, для вас все равно кого убить: москита или человека. Он уже жалеет, что пошел с нами и выйдет на берег, как только мы повстречаем подходящую деревушку…
Вы, русские, вообще звери, вы даже своих людей держите в тюрьмах и расстреливаете миллионами, он читал это в газете. А американцам нужен только героин, чтобы зарабатывать миллионы и угнетать негров…
Тханг замолчал, а Нго вопросительно смотрел на нас: поняли мы его или нет. Мы поняли, и я обдумывал, что ответить этому истинному сыну джунглей, где он узнал и услышал обрывки сведений о наших великих странах и судил нас строго, но несправедливо.
Я начал медленно, стараясь не допустить ни малейшей ошибки, могущей оскорбить юношу, что и в СССР и в США не все так просто и примитивно, как показывают в кино и пишут в газетах. В больших странах и жизнь многограннее и сложнее. Больше людей, больше проблем. Вовсе не на всех улицах США бандиты гоняются друг за другом с пулеметами и занимаются только тем, что торгуют героином. У нас тоже не все в порядке, было и такое, что людей без суда и следствия сажали в лагеря и расстреливали тысячами. Было. Не скажу, что мы живем лучше других, но люди так же, как и везде, смеются, плачут, любят, рожают детей…
А в твоей стране разве не идет война между людьми, вся вина заключается в том, что одни думают так, а другие иначе? Разве американцы не жгут напалмом этих самых несогласных или не бомбят северных шариковыми бомбами за то, что у них другой строй? И чем же виноваты мы, которые втроем решили больше не воевать ни на чьей стороне, разве он сам не предпочитает вольную контрабанду, прячась и от одних и от других?
Да мы убили одного из подонков, чье имя со страхом произносили не только во Вьетнаме, но и в Камбодже, которая независима вроде бы, но разве по Меконгу не рыщут американские катера и не летают американские вертолеты? И что здесь особенного, если и мы решили уйти от этой войны через Камбоджу, кстати, в которой красные кхмеры тоже не любят всех, не покорившихся им, и приносят смерть целым деревням?
Война есть война, и мы не могли надеяться, что патрульные отпустят нас с миром. Ты видел того пулеметчика, которому не терпелось надавить на спуск? И он так бы и сделал, если бы офицер обнаружил что-то кроме бананов. Чтобы победить, надо опередить противника, иначе…
Короче, я выбрал для защиты проверенную тактику – задать противной стороне еще больше вопросов, на которые, к стати мы и сами не смогли бы дать вразумительного ответа. Но на неискушенного в спорах мальчишку, моя речь в переводе Тхагнга, кажется, произвела впечатление. Он то и дело посматривал на нас исподлобья, но каждый раз его взгляд становился светлее.
— Кроме того, — решил добавить я, ты теперь прошел боевое крещение и выдержал испытание с честью, а я слышал, в твоем племени не очень уважают трусов и ценят настоящих воинов. Так что из пассажира и торговца ты стал настоящим бойцом группы особого назначения. Настолько особого, что мы и сами не знали в чем его особенность.
Последние мои слова явно произвели на Нго самое благоприятное впечатление, он даже как-то подрос за пару секунд, и на его лице появилась робкая улыбка. Внезапно я понял, что его такая вспышка произошла еще и из-за того, что он, не успел даже принять участие в бою и побоялся, что его сочли трусом… Для его народа такое было несмываемым пятном на всю жизнь. Теперь он почти пришел в себя и снова стал у примитивного штурвала нашего крейсера.
Теперь у нас был все в полном пиратском комплекте, включая бунт на корабле. Мы попробовали, было шутить, но шутки быстро истощились — мы ждали неизбежного. Когда появятся американцы. Может, они уже поджидают нас за ближайшим поворотом и прекрасно знают, что произошло с этим вьетнамским катером. Не исключено, что все это мог наблюдать пост на берегу, а радиоволны вещь довольно быстрая… Но другого пути все равно не было, и мы продолжали плавание, до предела увеличив скорость нашего рейдера.
Река Меконг,
понедельник,
около полудня.
Они появились неожиданно (точно, они стояли за ближайшим зигзагом реки и ждали), вопрос лишь в том ждали они именно нас или сидели в засаде вообще, по привычке. Катер неторопливо направился наперерез нашему курсу, чтобы сразу показать, что всякая попытка уклониться от встречи будет иметь для нас плохие последствия. Мы оказались парнями понятливыми и резко сбавили ход. Поравнявшись, катер отработал винтами враздрай и бортом пришвартовался к джонке. Носовая пушка была зачехлена, и лишь кормовой пулемет угрожающе посматривал на наше суденышко. В джонку спрыгнули лейтенант и два солдата с М-16. Кормовой отсек мы завалили кроме тростника еще и пальмовыми листьями (так часто делают для сохранения фруктов, не любящих сильного солнца).
Американцы действовали профессионально: один из них стал почти вплотную к кормовой надстройке, где за хлипким заслоном из тростника и листьев прятался я со \»стечкиным” и ножом. Он держал на прицеле Энди и Нго. Второй стоял одной ногой на катере, другой – на джонке и контролировал всю обстановку. Пулеметчик просто держал нас на прицеле и при малейшем необдуманном телодвижении мог смести с нашей джонки все, включая нас. Но ошибку он все-таки допустил – ствол был развернут к носовой части, которая у нас гордо именовалась капитанской каютой, и где хранились все документы. Офицер начал было их просматривать, но, видимо слабое знание языка мешало ему (говорила кошка собаке — учи иностранные языки!) и второй солдат, закинув винтовку за плечо, пошел помогать командиру. Теперь оба (если не было еще одного, спрятавшегося где-нибудь на катере) патрульных с интересом наблюдали за спектаклем, который разыгрывал Тханг — он бил себя в грудь, рвал на груди грязную майку, пытался выдрать жесткие, как проволока волосы на голове, зачем-то снимал сандалии и совал их в нос офицеру, отчего тот брезгливо отворачивался. Потом Тханг внезапно замолчал, широким жестом обвел \»каюту” — ищите. Офицер, совсем еще молодой парень лет двадцати пяти, начал обыск ящичков, корзин и прочих закоулков. Нго медленно, сантиметр за сантиметром приближался ко второму полицейскому. Я знал, что у Нго есть нож, а буквально в полуметре под бухтой каната лежал \»калаш”. \»Мой” солдатик с любопытством ожидал результатов обыска (фрукты и зелень их, почему то не интересовали. Может быть только пока?) в каюте. Вдруг лейтенант издал радостный клич и извлек на свет божий плотно запечатанный прозрачный полиэтиленовый мешок с серо-зеленой массой, напоминающей пластилин. Самый неискушенный наблюдатель понял бы, что это опий-сырец для одной из многочисленный подпольных фабрик для производства героина. Стоил такой мешок около 10 тысяч баксов, потом эти деньги увеличатся в десятки раз, но здесь его цена была такая. Судя по реакции Тханга, он слухом не слыхивал и видом не видывал этой гадости. На его джонке! Позор, да и только. Возможно, от старого владельца лодки остался? От всех причитаний Тханга лейтенант отмахнулся, как от москита и продолжил поиски — появились еще два таких же пакета. Бурное веселье охватило американцев — они потешались и издевались над бедным Тхангом, который теперь причитал, что опиум не его, он только перевозчик и хозяин отрежет ему сначала уши, а потом голову.
Смеялся даже \»мой” солдат. Пулеметчик даже убрал руку со спуска и облокотился на пулемет, чтобы не упустить ни единого мгновения этой комедии. Лучшего случая могло больше не представиться. Пистолет пускать в ход не решился — даже легкий хлопок могли услышать, и потому я решил не рисковать. Как можно осторожнее я раздвинул тростник и листья, но все-таки их шелест заставил солдата обернуться. Я ударил ножом в единственно необходимое место — ямочку под горлом. Гортань надо резать, при колющем ударе нож может слегка отклониться и человек успеет вскрикнуть. Теперь же нож проткнул все дыхательные пути и перегородил их широким лезвием. Чтобы не заливать кровью дно джонки, я оставил нож, там, куда его и всадил и быстро втянул солдата под навес. Как ни молниеносно я старался провести эту акцию шум потревоженных листьев, куда я втаскивал патрульного, который еще был жив к стати (ненадолго, правда), потревожил и пулеметчика и второго патрульного. Пулеметчик едва успел схватиться за спуск, как выстрел \»стечкина” оборвал его дальнейшие хлопоты. Хлопок глушителя послужил сигналом для Нго — он сунул руку под канат и в руках его оказался АК-47. Короткая очередь отбросила патрульного к борту джонки. Все три пули попали в грудь, и на губах солдата показалась кровавая пена. Этот тоже был не жилец…
Я был прав в предположениях — еще один солдат прикрывал присутствие проверяющей группы, но это заметил и Нго. Патрульный лежал плашмя на палубе, укрывшись за рубкой, и успел сделать только два выстрела, как длинная, на весь магазин, очередь Нго навсегда оставила солдата у стены рубки.
Настала очередь лейтенанта, который оказался не храбрецом и с ужасом наблюдая, как за десять секунд от его группы остались одни воспоминания, медленно поднял руки и сложил их на затылке. Тханг сначала уложил упавшие пакеты с опиумом на место и только после этого достал кольт из кобуры офицера. Во всех его действиях чувствовалось глубокое презрение к людям, которые, как оказалось, не умеют воевать, хотя хвастают об этом на весь мир.
Нго и я перепрыгнули на борт катера — там могли быть еще люди, и один смелый человек за несколько секунд мог превратить нашу временную победу в сокрушительное поражение. С двух сторон мы осторожно обошли рубку — там стоял, предварительно подняв руки, и уложив свою М-16 на палубу наводчик носового орудия, которому не довелось принять участие в абордаже. Нго нагнулся за винтовкой, как солдат, который прятал в сложенных на затылке руках нож, бросился на него. К счастью он чуть-чуть промахнулся, и нож вонзился вьетнамцу повыше лопатки, почти в плечо. Зато глубоко, силенки у этого парня было с избытком. Они катались по палубе, причем от удара Нго выронил автомат, и потому оба пытались схватить валявшееся оружие. Пистолет я употребил, как молот для быка — добротно сделанной рукояткой я от души врубил американцу по голове, когда она на насколько мгновений оказалась сверху. Нго не смог без моей помощи выбраться из-под туши американца, которого я, кажется, выключил навсегда (\»стечкин” пистолет тяжелый и очень прочный), и бегло осмотрел рану — пока они валялись по палубе, нож оставался в ране и теперь разворотил плечо Нго весьма неприятно. Я оставил нож в ране, чтобы избежать кровотечения, уложил тайца на живот и приступил к дальнейшей инспекции катера. Кто знает, что еще может произойти. Вход в моторный отсек был закрыт, но жалюзи для охлаждения и вентиляции были приоткрыты как раз настолько, чтобы туда пролезла рука с гранатой. Я подсунул М-16 под решетку для упора и осторожно подполз к отверстию.
— Эй, парень, ты там один?
В ответ прозвучала короткая очередь. Я достал гранату Ф-1, во всем мире известную, как \»лимонка” и прокричал: \»Сейчас я просуну руку вот в эту дырку с гранатой без чеки. Даже если вы мне отстрелите руку, граната все равно свалится к вам, как подарок от Санта Клауса. Выбора у вас нет — хотите помереть, как крысы на утопающем корыте — пожалуйста. Не хотите, открывайте люк и выбрасывайте все оружие, даже перочинные ножички. Даю десять секунд на размышление – у меня рука слабая, я эту гранату долго не удержу, так что со временем у вас туговато… Жизнь гарантирую.”
Чей-то голос глухо донесся из отсека: \»Мы согласны, отойдите от люка на три метра. Зачем им три метра, я не понял — я и с трех метров могу попасть гранатой в лунку для гольфа, но послушно отошел. Из люка показалась на долю секунды, как и положено мотористу, измазанная физиономия и скрылась. Потом на палубу полетели М-16, “калашников”, два кольта и один нож. Потом вылетел и складной туристский нож. Похоже все.
— Выходить спокойно — сначала руки, а потом все остальное. Без рук выходить из отсека было, видимо, трудно, потому механики (их все-таки было двое) вылезали медленно и неуклюже. Энди уже успел стать рядом с надежными кусками веревки и прочно укрепил руки мотористов за спиной. Вроде все были в сборе, и я поспешил к Нго, который находился на грани потери сознания. Я поднял его на руки и перетащил на джонку. Уложив на импровизированный операционный стол, я стал перебирать все медикаменты, что у нас имелось, потом вдруг вспомнил, что и у американцев что-то должно быть и побольше нашего. Энди оставил мирно сидящих мотористов на палубе, заглянул в рубку и вылетел оттуда с большой сумкой с красным крестом.
Да, американцы были оснащены получше: антибиотики, шприцы, обезболивающие, средства от шока и даже транквилизаторы. Я уж не говорю об всяких антисептиках и горах перевязочного материала. Теперь можно было начинать. Энди отошел в сторонку, а Тханг стал медбратом. Сначала вкатил Нго вокруг раны несколько уколов новокаина — достать нож из человеческого тела дело не простое и могло быть очень болезненным. На всякий случай я еще вкатил ему наш тюбик \»антишока” из своей личной аптечки и обеими руками взялся за нож. Тханг придерживал тело. Разрезанные острым ножом мышцы и особенно кости, мертвой хваткой зажимают лезвие, и вытащил его я с большим усилием, стараясь еще больше не расширить рану.
Теперь кровь, ранее закупоренная ножом, хлынула ручьем. Я был в растерянности — как остановить эту реку крови, чтобы хоть увидеть серьезность повреждений тканей. Но Тханг опередил меня. Он схватил пару здоровых тампонов из американских запасов, окунул их в широкую банку с антисептиками (из тех же запасов) и просто заткнул ими рану. Свободной рукой он ткнул в моток лейкопластыря, мы приклеили многократно тампоны к телу и после этого плотно забинтовали. Я еще вкатил дозу антибиотиков, а Тханг достал один из пакетов с опиумом, отщипнул кусочек и всунул в рот Нго. Тот, было, попытался вытолкнуть кусочек изо рта, видимо ему трудно было глотать, но Тханг сжал ему челюсти и Нго вынужден был проглотить.
— Теперь он будет спать, и видеть красивых женщин во сне. Ему больше всего нужен покой. Все ваши лекарства хорошие штуки, но сейчас ему нужен только сон.
Какая-то вековая убежденность прозвучала в его словах, и я промолчал, только склонил голову в знак согласия. Уложив Нго в тень на корме, мы приступили к осмотру трофейного корабля.
Вообще мы вели самый настоящий пиратский образ жизни, и где-нибудь в 16 веке нам бы цены не было! Катер был — загляденье: два четырехцилиндровых двигателя \»Дэвидсон”, автоматическая пушка и 12-мм пулемет, несколько базук и М-16 с подствольными гранатометами. До Вьентяна, по настоящему достаточно крупного центра в Лаосе, оставалось не более ста миль…
Река Меконг,
воскресенье,
борт американского
патрульного катера RG5 BM,
милях в десяти от Вьентяна.
Больше чем полдня мы торчали в оказавшемся узком притоке Меконга, облепленные москитами от ушей до пяток и занимались переоборудованием наших судов. Мачту джонки мы срубили, чтобы она не демаскировала нас, катер и джонку завалили охапками свежего тростника и трудились, как пчелки. Пленные механики оказались покладистыми парнями и когда поняли, что мы ни с кем не воюем, не торгуем ни оружием, ни наркотиками, а просто хотим удрать подальше от этой войны, согласились помогать нам. Из-под груды бананов мы извлекли скорострелку, чем немало удивили лейтенанта, и установили рядом со штатной и умелыми руками Тханга и Энди спарили их и зачехлили так, что только опытный глаз мог это определить. Пулемет же установили прямо в рубке. Это значительно сократило ее площадь, но мы люди скромные, нам особенно места много не надо, хватило бы места рулевому. Зато пулемет не торчал наружу и мог открывать только фланговый огонь, да и то только не всегда — нашей команды без Нго не хватало для всего нашего арсенала. Между прочим Нго проспал почти сутки и выглядел, словно и не вчера здоровенный американский амбал засадил ему тесак чуть ли не под лопатку. Он даже рвался помогать, но мы очень ласково уговорили его, что при следующем нытье мы просто набьем ему морду, привяжем к доскам, заменяющим кровать и будем кормить с ложечки банановым джемом со свиной тушенкой. Видимо действие наркотика еще не закончилось, потому что Нго воспринял угрозу очень серьезно и снова заснул, чем очень облегчил нашу жизнь.
Мы с Энди взялись допрашивать лейтенанта, у которого была простенькая фамилия Эванс, а папа был известным адвокатом в Сан-Франциско. Беседа получилась душевная. Напуганный присутствием на борту русского из наверняка известной, но неуловимой диверсионной группы головорезов по прозвищу \»крысы” — я его сразу просветил насчет этого, чтобы не ерепенился. Он и не ерепенился, опасливо глядя на меня, когда я задавал ему вопросы.
— Когда был последний радиоконтакт перед нашей встречей?
— Минут за двадцать. Мы сообщили на базу, что видим джонку, проверим ее и продолжим путь вниз по реке еще миль на пятьдесят до временной базы для заправки.
Мы переглянулись.
— Так ваша база в пятидесяти милях ниже?
— Примерно так.
— А как это мы прошли мимо базы и ни они, ни мы не видели друг друга?
— База тайная и расположена в канале, вырытом от Меконга на пару миль в джунгли.
— Вы должны были доложить о результатах проверки джонки?
— Обычно, если ничего не находили, то ничего и не сообщали.
— Когда вас ждут на базе и когда вы должны возвращаться назад?
— На базе мы должны были быть через часа два после встречи с вами, но нас могли и не ждать так скоро — обычно ребята заскакивают тут в одну деревню к своим подружкам. Мы давно здесь плаваем, у ребят есть, то есть были, кое-какие привязанности и деловые интересы.
— В сообщаете о такого рода задержках?
— Нет, такого официально не заявишь, обычно ссылаемся на неполадки с двигателями.
— Вверх по течению есть еще ваши катера?
— Только один. У них вчера полетел один из дизелей, они возились с ним, и теперь идут позади нас, но очень медленно — поломка серьезная. А может, решили отсидеться до приезда ремонтников и пьют где-нибудь…
Карты реки мы забрали и у лейтенанта в планшете и в рубке, так что маршрут теоретически мы знали. Оставалась сущая ерунда – сделать это на практике. Беспокоил этот отставший катер. Пересидеть его в здешних зарослях возможно, но вдруг они решили погулять, тогда надо ждать как минимум еще два линкора — один с ремонтниками, другой на замену потерпевшему. Кто их знает там, на базе, может они такие служивые молодцы, что минуты зря не теряют. Грубая прикидка по времени была ясна: если катера с базы вышли утром, то у нас есть фора миль на двадцать. Потерпевший катер может пройти мимо нас примерно через час, если команда не пьет в тени мангровых деревьев и закусывает бананами. Оставался открытым вопрос с пленными. Убить безоружных мы не могли, но оставить им джонку с мотором — значило, что из ближайшего поста скоро уйдет радиограмма с информацией, и нас будут ждать не какие-нибудь случайные катера, а самые настоящие \»Тандерболты” или \»Тандерчифы” (а то и \»Фантом” пошлют — такая нам будет оказана честь!) которые, чтобы действовать наверняка, накроют нас напалмом. Топить джонку, значит обречь на медленную смерть пленных. Лучше уж пристрелить… Энди нашел выход. Покопавшись в инструментальном отсеке катера, он довольно скоро появился с солидной кувалдой в руках. Его могучие плечи заработали не хуже дизеля и вскоре от прекрасного мотора на джонке остались большие покореженные куски металла.
Если это и мог кто-то починить, то его фамилия должна быть Кулибин. Теперь у американцев получили прекрасную возможность поработать руками — либо поставить укороченную мачту и выбираться с парусом, если смогут, либо древнейшим способом — сделать из досок весла и… Пришлось собрать небольшое собрание. Трупы мы вынуждены, при такой жаре, на нашей маленькой лодочке отвезти через камыши подальше (как смогли пробиться сквозь сплошные заросли всякой речной флоры) и, привязав камни из балласта джонки, и опустить в воду. Пленных было трое. Я постарался проникновенно и доходчиво доказать им, что вели они себя, как настоящие герои и сражались до конца, но только варварские методы войны и русский бесчеловечный головорез не дали им одержать заслуженную победу. Если они хотят, мы можем им даже выдать соответствующий документ, чтобы облегчить их положение на многочисленных служебных расследованиях, связанными с потерей большей части команды и катера, принадлежащего армии США. Это все-таки имущество, состоящие на соответствующем балансе и его надо как-то списывать. Эту юридическую казуистику я узнал от лейтенанта, который более всего сокрушался не поводу смерти своих людей, а именно по поводу захвата катера. Лейтенант смотрел на меня с нескрываемой надеждой, зато механики никак не могли врубиться, что я плету: какие документы, какие расследования — они честно сражались, но проиграли, не всегда же побеждать и вопрос стоит гораздо важнее, останутся они жить или их на этой же лодочке отвезут подальше и бросят в воду. Поэтому механики с нескрываемым презрением смотрели на своего командира и с испугом на меня. Я успокоил их — безоружных мы не убиваем, пленных не пытаем, только подробно расспрашиваем — хочешь отвечать, отвечай, не хочешь, то рискуешь схлопотать по роже, но не более того. Мы не какие-то там гэбешники или представители северной контрразведки, мы просто удираем от войны. Правда, если нам мешают, мы не церемонимся в выборе средств, как вы сами могли убедиться. Так что мы оставляем им джонку со срубленной мачтой, разбитым дизелем и горой фруктов. Мясо, конечно лучше, но есть куры и коза, которых можно использовать можете использовать по прямому назначению. Найти выход — это теперь их проблема. Все разрушения на джонке — простая предосторожность, чтобы весь Меконг не очень скоро узнали наших подвигах, так как мы люди очень скромные и не любим шумихи вокруг нас. Услышав такое, механики повеселели — они надеялись на свои умелые руки и не видели особенных трудностей, чтобы невредимыми выбраться отсюда. Лейтенант сидел мрачный и его мучил позор поражения. Механикам это было до лампочки, они встали, протянули нам руки и сказали, что мы настоящие парни, и они желают нам удачи — добраться туда, куда мы желаем. Лейтенант остался на месте, и я был уверен, что его подчиненные после нашего ухода получат идеологическую взбучку, вроде, как от нашего замполита. Лейтенант очень походил на такого типа…
Все вопросы были теперь окончательно решены. Между тем Нго почувствовал себя хуже — он терял порой сознание, бредил. Я вкатил ему еще порцию антибиотиков, снотворного и он на время затих. Но меня волновало его состояние. Мы не хирурги и что нож этого амбала повредил в могучем теле Нго, мы не знали. Да если бы и знали, что могли сделать? Операцию? Оставалось надеяться на американские лекарства и живучесть Нго.
Катер медленно пробивался через заросли к чистой воде. Надо было выскочить весьма осмотрительно, а вдруг нас уже ждет 6-й флот, специально по воздуху переброшенный на Меконг для нашей торжественной встречи? У самого края зарослей Энди забрался на крышу рубки и внимательно в мощный бинокль (трофей) оглядел реку с одного видимого края до другого. Если нас кто-нибудь не ждет в засаде за ближайшим поворотом, то можно считать все в порядке.
Энди спустился и полез в моторный отсек. Он все-таки пилот, к машинам, пусть даже нелетающим, имеет прямое отношение, и потому мы отдали ему почетное место корабельного механика. Впрочем, если не случалось неполадок, то двигатели имели дистанционное управление из рубки. Энди нужен был внизу только в плохих случаях. Наша дружная команда поредела — никакие лекарства, похоже, не помогали бедному парню, у него поднялся жар, и мы могли только укладывать мокрые полотенца на его покрытый потом лоб. Было смертельно обидно и стыдно за невозможность помочь мальчишке. Но нас ждала дорога к свободе, и Энди врубил двигатели на всю катушку. Да, это не наша родимая джонка (жалко ее все-таки было бросать…), настоящий гоночный катер, если останемся живы, заявим его на участие в Багамской гонке. Правда, впереди был еще один такой же чемпион, хотя по слухам и на одной ноге, но Джон Сильвер тоже был одноногим!
Река Меконг,
понедельник,
не более 8 миль от Вьентьяна.
До желанного Вьентьяна оставались считанные мили, и потому желание еще раз с кем-то воевать сильно поубавилось, чувство близкой безопасности и сыграло с нами нехорошую шутку. Едва мы прошли очередной поворот, по нам неожиданно врубила скорострелка, а через грохот ее выстрелов слышался и рев пулемета. Ничего не скажешь, рейдеры поганые, проворонили укрывшийся под навесом из деревьев катер. Видимо какой-то пост все-таки наблюдал за нами, и скоро можно было ждать подкрепления с другой стороны реки. Логика подсказывала — с этим ублюдком надо расправляться как можно быстрее. Я заложил крутейший разворот почти на пятке и Тханг ответил длинной очередью. Надо было выманить их от берега. Сквозь рев моторов докричаться до Энди было невозможно, а связи между моторным отсеком и рубкой, увы, не было. Тогда я резко сбросил газ почти до минимума, и из люка мгновенно показалась голова пилота. Я заорал ему, рискуя навсегда остаться без голоса: \»Сделай дым!” Дымовая шашка тут не годилась, слишком уж явная провокация. Энди сообразил и через двадцать секунд из моторного отсека повалил сине-черный дым (явно какое-то тряпье с соляркой). Я чуть-чуть добавил обороты и начал уходить из зоны огня, так чтобы они не могли использовать обе свои пулялки. Точно, скорострелка замолчала, у нее не стало зоны обстрела. А Тханг поливал их из кормового пулемета и мешал противнику, спокойно прицелится для решающей очереди — свистящие рядом пули диаметром в 12.3 миллиметра плохо отражаются на спокойствии у кого угодно…
Наконец они купились, и оторвались от берега, чтобы на своем одном движке (храбрые ребята, ничего не скажешь) попытаться догнать нас на нашем черепашьем ходу, развернуться к нам бортом и расстрелять наш славный кораблик сбоку, используя все, что у них стреляло. Я дал знак Тхангу и он перестал лупить длинными очередями — пусть думают, что мы начали экономить боеприпасы. Передние скорострелки мы зачехлили так, что один человек вполне мог сдернуть чехол за пару секунд, а потом справиться сразу с обеими. Но зачехленная пушка (кто же знал, что их там две) и ни малейшей попытки ее использования (видимо, неисправна?), совершенно расхрабрили наших визави. Их катер, несмотря на усилия рулевого, описывал циркуляцию — у этих катеров раздельные приводы на винты от каждого двигателя. Я потихоньку тоже прибавлял газку, чтобы выманить их на середину реки и не дать им, потом возможность снова прижаться к берегу. Я старался сохранить дистанцию примерно в пятьсот метров, чтобы не дать возможности для абсолютно прицельной стрельбы.
Когда они пустились за нами в погоню, снова завякала их скорострелка и я ощутил пару попаданий, к счастью, на первый взгляд, несерьезных. Посмотрим позже, если доживем. Циркуляция их катера заметно возросла — механик увеличил до предела обороты и не мог выдерживать курс только рулем. Теперь они были метрах в трехстах позади и левее — до берега им не удрать. Энди смотрел на меня неотрывно, и я подмигнул ему, одновременно увеличив ход до полного. Энди пулей вылетел из люка и бросился к нашему \»секретному оружию”.
Две секунды и на солнце заблестели два ствола рядом с целым складом боеприпасов. Что было сил, я заорал: \»Держитесь!” (нет, в Большом мне больше не петь) заложил такой вираж, что катер чуть не опрокинулся. Теперь мы летели навстречу друг другу. У летчиков это называется лобовая атака. Энди врубил оба своих самопала, и только стреляные гильзы зазвенели по всему полубаку. Янки явно не ожидали такого подлого поворота событий и попытались сделать разворот, чтобы включить в дело и кормовой пулемет. Теперь жизнь каждого на обоих катерах была вручена лично Господу Богу. Я поставил катер на параллельный курс, и по моим расчетам мы должны были пройти в 50 или 70 метрах от противника. Пули грохотали по обшивке, корпусу, но, судя по стрельбе пока все были живы. Расчет был один – успеть потопить или поджечь их за те считанные секунды, когда мы на полном ходу будем расходиться бортами. Закрепив штурвал, я упер плечевые дуги пулемета, припрятанного в рубке, и включился игру. Наша огневая мощь явно превосходила противника, но корабли весьма живучие средства передвижения и, хотя я видел, как от катера противника летели обломки и прочая дрянь, он двигался и стрелял. Наконец замолкла носовая пушка, наводчик присел возле нее, как будто отдохнуть после тяжелой работы. Энди перенес весь огонь на корму, примерно на уровне ватерлинии — там были баки с горючим. Я оглянулся назад, как там Тханг и обомлел — на палубе, положив М-60 на низенький фальшборт, лежал Нго и методично вколачивал очередь за очередью, целясь явно в узенькую дверь рубки, откуда тоже высверкивали вспышки выстрелов. Неожиданно выстрелы из рубки прекратились и из нее медленно, подгибая колени, выпал на палубу один из членов команды, наверно рулевой…
Нго удовлетворенно улыбнулся, хотя эта улыбка на белом застывшем лице явно умирающего человека выглядела жуткой. Тем временем Энди — таки всадил им точную очередь из своей двустволки и над катером вспыхнул жирный костер солярки. Я бросил пулемет и срочно развернул свой кораблик от обреченного судна. Выстрелы с нашего катера прекратились без команды. Добивать побежденных мы не умели. Если сумеют живые доплыть до берега, их счастье, а для нас бой кончился. Я сбросил обороты, закрепил штурвал и бросился к Нго.
Он уже был мертв с той же улыбкой на лице. Традиция погребения нам была уже, к сожалению, хорошо известна и мы опустили Нго в его любимый Меконг…
Энди получил царапину, а Тханг, ни на минуту не выходивший из боя, был целехонек, как стеклянный шарик на новогодней елке. Снова нас осталось трое, и надо было решать, что и как делать дальше. Появление в порту на продырявленном и явно пиратски захваченном американском катере вполне могло вызвать массу глупых и неуместных вопросов у местных чиновников и блюстителей порядка. Война, хоть и затронула этот уголок земли, но не велась так явно и безжалостно, как на юге. Скорее всего, здесь еще действовали кое-какие законы. Посовещавшись, мы решили понадежнее припрятать катер в зарослях, и он послужит нам с Энди и домом и крепостью — нас тут так просто не возьмешь. Но это экстремальный случай.
Основной же план заключался в том, что Тханг, правда неизвестно под каким видом, учитывая плачевное состояние его гардероба, идет в город и: во-первых, выясняет, не ходят ли по городу мерзкие слухи, что какие-то бандиты пиратствуют на Меконге и власти усиленно ищут их, чтобы передать своим американским друзьям. Второе, купить для нас с Энди одежду, ибо то, что было на нас, вызвало бы самые серьезные вопросы у любого полицейского. Третье. Постараться выяснить, есть ли где-либо поблизости частный аэродром или частная авиакомпания, скажем для посильной помощи контрабандистам или торговцев наркотиками. Все.
Тханг только покачал головой, сделать это в чужом городе… Самое разумное, на его взгляд прикинуться нищим беженцем от войны, у которого не осталось ни семьи, ни кола, ни двора. Между прочим, все было именно так. Денег он взял минимум для покупки одежды и оплаты некоторых сведений. Нищий вьетнамец с кучей \»зеленых” в кармане рваных шортов, эт-то что-то…
Борт катера, заваленного тростником, ветками,
кожурой от бананов и напоминающего плавающую
мусорную кучу, которую течением прибило к берегу.
Ожидание всегда противно и мы коротали время игрой в \»очко”. Как выяснилось, Энди вообще был пай-мальчиком и в жизни не слыхивал про такую игру. Правда, он быстро научился, но я забыл ему сообщить, что моим учителем в эту игру был один \»зек” (заключенный по-ихнему) и играть со мной все равно, что было просто время от времени передавать мне разные суммы. Но во мне проснулась совесть (с чего бы это вдруг) и я рассказал Энди о некоторых приемах, которые никогда не дадут ему возможности выиграть. Энди сначала разгорячился, что-то кричал о шулерстве, но я вернул ему все проигранные им деньги и объяснил, что это была всего лишь шутка, для коротания времени. Он остыл и стал просить меня обучить этим самым приемам.
Время шло, Тханг ушел на рассвете, а сейчас уже дело шло к вечеру и мы, не показывая, друг другу вида ,изрядно нервничали. Условный сигнал раздался уже в темноте. Мы проделали в груде тростника что-то наподобие крысиного лаза, и Тханг вполз, таща за собой спортивную сумку. При свете аварийной лампочки мы не могли его узнать — он был выбрит (для вьетнамца, конечно) подстрижен, на нем были коричневые брюки, цветастая рубашка навыпуск и добротные сандалии. Короче, как мы поняли, именно это сейчас и модно этом сезоне. Не говоря ни слова, он вынул из сумки две пары джинсов, легкие туфли, майки (явно сделанные подпольно по образцу американских), несколько рубашек, бейсбольные кепки и даже небольшой кейс. Мы были потрясены. Если и сведения, которые он раздобыл, будут столь обильными, то ЦРУ или КГБ потеряли прекрасного специалиста.
Точно, потеряли. Тханг с обычной неторопливостью сообщил, что о нашем героическом рейде здесь очень хорошо известно и на нас даже делались ставки в подпольных букмекерских конторах. Властям на нас начхать, лишь бы мы не натворили ничего похожего, о чем уже рассказывали на улицах всякие проходимцы. Здесь есть, аж три авиакомпании: одна государственная (развозит крестьян и их свиней по деревням) и две частных. Одна — нечто вроде клуба летчиков-любителей, другая занимается частным извозом без определенного направления деятельности. Мы с Энди переглянулись — это нам подходило. Кстати, аэродром этой компании находился за городом, и туда вела довольно приличная для этих мест дорога, по которой часто ездят грузовики, видимо с грузами.
Аэродром обнесен оградой и есть даже охрана, но несерьезная — от любопытных глаз. Но, черт побери, у нас глаза самые любопытные в этом городишке. Надо было проверить бдительность этих стражей и выяснить типы самолетов. Хочешь, не хочешь, а идти надо было Энди. Прикрою его я, а Тханг будет в стороне и будет чем-то вроде корректировщика огня.
Я не выдержал и спросил Тханга, как он заполучил всю эту информацию. Все оказалось до удивления просто — он прихватил с собой часть опиума, поболтался по улицам, заприметил нескольких молодцов, прикинулся валенком и предложил им товар. Они, конечно, раскусили в нем простофилю, а не агента по борьбе с наркотиками, купили весь запас, при этом крупно надув его при расчете, и таким образом подружились и отправились ближайший бар обмыть сделку. Тханг осторожно намекнул, что у него есть богатые друзья, которые хотели бы часть товара продать здесь, а остальной доставить в Бангкок — такая уж у них договоренность с тамошними торговцами. А этот опиум он украл, чтобы заработать себе хотя бы на одежку. Над ним посмеялись и посоветовали в такой одежке долго не расхаживать по городу — у местных полицейских есть мерзкая привычка хватать оборванцев и заставлять их чистить улицы. Тханг посмеялся за компанию и, поблагодарив за добрый совет, пошел покупать себе одежду, оставив своих новых друзей обмывать удачную сделку с деревенским простофилей. Тханг приобрел одежду у мелких уличных торговцев, не рискуя входить в приличные лавки и магазины.
Теперь мы точно знали, что нам предстоит сделать. После дискуссии Энди убедил нас, что надо идти не в эту подозрительную авиакомпанию, а в добропорядочный летный клуб. Во-первых, в той компании нас обязательно попытаются, как новичков, убрать вместе с товаром, во-вторых, даже при условии слабой охраны не стоит грубо нарушать местные законы и наводить на себя еще и лаосскую полицию. Доводы были убедительными, и мы решили раненько по утру оставить свое гнездышко и прогуляться по городу.
Вьентьян, среда, 6 часов утра,
аэродром частного летного клуба.
В южных городах жизнь начинается рано, утихает в середине дня из-за жары и потом продолжается до утра. Два небрежно, как и положено янки, джентльмены не спеша двигались по улице, с любопытством разглядывая всяческие восточные диковинки и шумно (как и положено янки) обсуждали все это и громогласно хохотали собственным шуточкам. Местные жители поглядывали на нас со скрытой усмешкой. Говорил, в основном Энди, я больше поддакивал и вовремя хохотал. Мой славянский акцент мог услышать (один шанс из тысячи) или еще один янки, которых мы изредка встречали, или шибко грамотный местный житель. Янки были явно туристами — в основном пенсионеры, путешествующие по льготным путевкам. Тханг шел впереди нас шагов за двадцать, почему-то тащил с собой гитару в жестком футляре и пока никаких знаков не подавал. Летный клуб выглядел, как здоровенный сарай с башенкой управления полетами наверху, а я еще заметил антенну для довольно мощной радиостанции, кроме обычных антенн для местной связи и прочих летных дел. Немного в стороне крутилась антенна обзорного локатора. Короче, не глядя на сараистый вид, клуб выглядел вполне респектабельным. На небольшом, но ухоженном аэродромчике стояли три \»Сессны”, спарка \»Спитфайер” времен царя Гороха и два биплана неизвестной мне марки. Энди едва заметно кивнул в сторону \»Сессны\» и мы небрежно отправились к той части сарая, где просматривалась какая-то вывеска. Тханг с независимым видом прошел мимо ворот и неторопливо отправился дальше.
Приветливый тип в непонятной униформе со значком этого клуба на рукаве вскочил нам навстречу. Энди принял вид богатого, но скучающего искателя развлечений.
— Здесь кто-нибудь говорит по-английски?
— Канесна, сэр, осенно мгого говорить. Сто сэр зелает — прогулка над город, путесествие к самым красивым дефоцкам или просто тренировка для мускул?
Лаосец действительно говорил много, но достаточно понятно.
— Я хочу зафрахтовать самолет без пилота, я сам пилот, на неделю, это вы можете?
— Канесна сэр, но без насего пилота никак не можно. Вдруг вы плохая летцик и кто будет платить за поломанная самолет?
— Я и буду платить, ты что не понял?
— Моя понял, а если господин, о, Боже, умрет вместе с самолет? Страховая компания не будет платить — без наш летчик летают только цлены клуба.
— Так в чем дело, примите меня в члены и дело с концом.
— Эта совсема не просто, нузно стобы вас рекомендовала два цлена клуба, и вы прошли экзамен.
— Я пилот-профессионал высшей категории, вот моя лицензия.
— Осень хоросо, я вам верю, но лицензия американская, а нузна наса.
Энди грозно надвинулся на коротышку.
— Ты хочешь сказать, что американцы летают хуже ваших засранцев? — лаосец уменьшился до размеров чернильного прибора, но стоял на своем.
Тогда Энди сменил тактику.
— Ладно, как-нибудь договоримся, а теперь покажи, что, кроме того хлама, что я уже видел, у тебя имеется.
Лаосец открыл заднюю дверь, и мы очутились в ангаре, где умещалось не менее десятка самолетов. Лаосец поспешил разъяснить: \»Эта лицные самолеты, и не можем держать их на поле — много плахая люди, воруют прямо из самолета.
В ангаре были в основном те же самые \»Сессны\» и парочка самолетов постарше. Некоторые явно находились в ремонте, немногочисленные механики лениво копались в этом доисторическом мусоре. Двери к вышке управления полетами, скользнув взглядом вдоль всех стен ангара, я не обнаружил. Оставалось предположить, что вход с летного поля. Это было бы неплохо, на аэродроме, вряд ли будет многолюдно, в такую жару, не очень-то приятно было здесь находиться, разве что по делу…
Энди после посещения ангара, видимо, принял решение. Он достал небрежным жестом из заднего кармана джинсов пачку сотенных, чем поверг лаосца в транс и деловито спросил: \»Хорошо, я согласен на ваши условия. Мне нужна вот та \»Сессна\». Этот самолетик я тоже заприметил — он стоял носом к взлетной полосе и находился от нее метрах в ста, да, в конце-то концов, разгон можно было начинать прямо со стоянки.
Лаосец вышел из транса.
— Прокат такой цудесный, самолет — тысяца доллар в сутки (это он загнул при виде пачки денег, какую он и в руках-то никогда не держал), плата за пилот — 100 доллар за день, страховка – десять тысяц доллар. Вернем назад, если все будет хоросо.
Нет, парень совсем рехнулся — такие цены в Майями Бич сочли бы сумасшедшими, но Энди глазом не моргнул.
— Итак, семь за аренду, семьсот за пилота, десять кусков за страховку, минус пять процентов за расчет наличными, то есть без налогов… Итого получаем — семнадцать тысяч без восьмиста семидесяти пяти долларов. Пять процентов я не беру, а отдаю пятьсот за полный бак горючего. Нас трое и самолет нужен…
Энди взглянул на меня. Я уложил один палец поверх кармана джинсов.
— Через один час, не позже. Премия за скорость — еще тысяча лично тебе.
Клерк достал кипу различных бумаг, и я понял, что Энди будет тянуть время с оформлением сколько сможет. Он будет придираться каждой цифре или букве. Он даст мне время…
Я фамильярно похлопал его по плечу.
— Пока ты тут копаешься, подышу свежим воздухом.
Выйдя из конторы, я не увидел ни одной живой души на поле – все попрятались от адской жары. Краем глаза успел заметить Тханга, который, видимо, облюбовал это место для прогулок (хотя кто в здравом уме станет гулять в такую жару?). Моя же цель была лестница в башню управления. Диспетчеров было двое, и они вопросительно уставились на меня. Я постарался изобразить самую глупую и обаятельную улыбку одновременно и стал объяснять, что всю жизнь летал на пассажирских самолетах, но ни разу не видел, как умные люди управляются с таким сложным делом как взлет и посадка. Мой взгляд восхищенно смотрел на немногочисленные приборы, пока наконец не остановился на обзорном экране.
— И вот здесь вы видите каждую букашку на сотни миль, фантастика! Старший, увидев мой неподдельный восторг перед их примитивной техникой, решил немного просветить меня. Причем он говорил по-английски прекрасно — сказывался большой опыт общения с экипажами самолетов изо всех стран мира (ведь не всю же жизнь он сидел на этом зачуханном аэродроме).
— Далеко не всякую букашку можно увидеть на этом экране, а вот самолет — пожалуйста. Вот этот, — он ткнул пальцем в крохотное зеленое пятнышко — рейсовый \»Боинг\» из Калькутты, эта точка — тоже рейсовый ДС-8 из Рангуна, эта группа — американцы, судя по скорости \»Фантомы\»… Вот так и определяемся.
— А мелкие, вроде ваших вы тоже точно так же определяете?
Старший объяснил мне, как недоразвитому ребенку.
— Конечно, у каждого из наших есть свой позывной и мы без труда разберем, кто наш, а кто нет. Видите ли, для чужих наш аэродром платный и мы стараемся осторожно выяснить, есть у него деньги на оплату стоянки и обслуживания или нет.
Он хитро улыбнулся и добавил: \»Конечно, это не касается аварийных случаев\».
Я тем временем похаживал по комнате, цокал языком при виде какого-нибудь вшивого осциллографа и как бы мимоходом заглянул в соседнюю комнату. Кроме обычной аппаратуры для связи внутри аэродрома и станций связи с бортами там стояла еще и армейская американская станция, именуемая обычно \»Дрозд\». Зачем такая станция на захудалом аэродроме, ума не приложу. Но мощность у нее отличная и отсюда можно спокойно беседовать хоть с президентом США. Напоследок я стал между креслами обоих операторов, полез в карман и достал пачку сигарет. Они оба замахали руками, как ветряные мельницы. Смущенно улыбаясь, снова полез в карман уложить непотребный здесь предмет на место. Они уже не обращали на меня внимания и сосредоточились на новой точке, которая вползла на экран. Коль на меня не обращали должного внимания и дали понять своим занятым видом, я тоже решил заняться своим делом. Из-за пояса джинсов я вытащил короткий кусок железного прутка с надетым на него куском топливного шланга и поочередно отправил обоих хранителей неба в долгий сон. Потом я занялся аппаратурой — выдрал какие смог провода (некоторые при этом жутко искрили) и теперь у меня появился материал для прочного припеленания бедняг к их креслам, а чтобы они, очнувшись, не начали орать благим матом, воткнул им их же носовые платки в рот, и для верности закрепил их трофейным американским лейкопластырем. Убивать я их не хотел и потому внимательно послушал — ни один не страдал насморком, так что часа через два будут в полном порядке.
Радиоаппаратуру для связи внутри аэродрома я не тронул, пусть переговариваются между собой сколько хотят. С аппаратурой связи с самолетами было сложнее, пришлось откручивать болты, вынимать блоки и не очень грубо калечить их, а потом ставить на место и снова аккуратно завернуть все болты.
С \»Дроздом\» я отлично знал, что делать — быстро вывернул болты блока опорных кварцев, в ящике стола обнаружил бокорезы и методично пообкусывал по одному контакту от каждого кварца. Потом я вставил их на место, конечно перепутав порядок. Кварцы заключены в специальные миниатюрные контейнеры, и установлены плотненько один к одному и при беглом осмотре выглядят совершенно целенькими. Теперь им работы на отыскание повреждения внутри внешне вполне исправной станции хватит надолго. Я знаю психологию радиста — если бы я разнес передатчик вдребезги, он с тоской взглянул бы на поврежденный агрегат и стремглав побежал бы искать другой, исправный. Вполне возможно, что нашел — или в полиции или в армии. И то, и другое ничего хорошего нам бы не принесло. Но непонятная неисправность в исправной (вроде бы) станции заденет их профессиональную гордость, и они потеряют часа два или три на ненужную работу. А время нам было нужно больше сна и еды.
Прогулочным шагом, едва сдерживая желание побежать, я отправился к одному из самолетов, критически покачал головой и так же неторопливо отправился к конторе. Я понимал, как нервничает сейчас Энди, но не мог вызывать подозрения своими спринтерскими достоинствами. Вдруг какой-нибудь любитель сорокоградусной жары загорает у стенки ангара… Нервничал я напрасно.
Энди и клерк стали закадычными друзьями, между ними стояла бутылка совершенно непонятного пойла, а Энди рассказывал анекдоты, которые придумал еще Ной для развлечения своих чистых и нечистых. Клерк хохотал, как заведенный — выпивка, возможность заработать и знакомство с таким богачом сделали его льстивым и послушным, как марионетка. Я вошел со скучающим видом и вяло произнес, что Энди всегда выигрывает пари — именно та \»Сессна\» наилучшим образом нам подходит и таким образом я проиграл. При этом я вытащил из нагрудного кармана (надо же отличаться от Энди, хотя бы манерой хранить деньги) отсчитал две тысячи и бросил их на стол перед Энди. Клерк был похож на кролика, заглядывающего в глаза удаву. Энди небрежно сунул деньги в джинсы, а пару сотенных подвинул клерку: \»Это вы подсказали мне этот самолет и теперь это ваша доля\». Куда там фокуснику, какому-нибудь Кио — деньги просто испарились со стола, словно секунду назад не я их туда положил. Высший класс!
Энди небрежно послал клерка проверить, как идет подготовка самолета и не пьян ли пилот — ему вовсе не хотелось погибать из-за какого-то алкаша в джунглях накануне грандиознейшей сделки. Клерк явно считал нас наркобоссами из Америки и спешил выполнить любое наше слово. Прохаживаясь по комнате, я машинально поднял трубку телефона. Пробежав рукой по кабелю, нащупал полуразрез. Энди тоже не терял времени. На какое-то время этот клуб отрезан от остального мира. Мы почти одновременно взглянули на часы. До срока оставалось девять минут. Мы вышли из конторы, бензозаправщик уже отъезжал от \»Сессны\», возле которой крутился человек, видимо пилот, а клерк бегом бежал нам навстречу. Еще на ходу он кричал, что все в порядке — и часа не прошло, как уже все сделано (уж очень ему хотелось получить тысячу зеленых). Энди с надменным и снисходительным видом вытащил вожделенную тысячу и вручил ее вспотевшему клерку.
— \»Спасибо, дружище, я тебя не забуду\».
Мы направились к самолету, я оглянулся и сделал приглашающий жест Тхангу, но он почему-то отрицательно помахал рукой. Почти шепотом я поведал об этом Энди, он оглянулся и ткнул пальцем назад. Где-то вдалеке заливались полицейские или военные сирены. Тханг махнул рукой, словно прощаясь с нами. Мы, не сговариваясь, повернули назад к воротам, но Тханг вновь энергично показал на самолет. Как признался потом Энди, в тот момент он ощущал себя предателем. Я чувствовал себя не лучше…
Местный пилот уже прогрел моторы и был готов к взлету. Клерк остался метрах в пятидесяти от самолета и, придерживая свою пижонскую соломенную шляпу, махал рукой так, словно провожал горячо любимого папашу-миллионера. \»Сессна\» имеет небольшую перегородку между кабиной и маленьким салоном, иллюминаторы которого по какой-то идиотской традиции прикрыты занавесками. Клерк не увидел сцены, мастерски разыгранной нами. Энди заявил, что он в прошлом тоже пилот и не прочь лететь в кабине, после чего бесцеремонно уселся в кресло второго пилота.
Тот начал было, что-то лепетать на ужасной смеси уж не знаю скольких языков, но было ясно, что ему это не нравится. Пришлось в этот интересный диспут вмешаться мне — металлический прут с резиновой оболочкой оборвал интереснейший диалог. Я осторожно выволок бессознательное тело пилота и аккуратно уложил на ковер салона, оставив место для посадки Тханга…
И тут мы услышали хорошо знакомую очередь из М-60. Так вот что тащил Тханг чехле от гитары… Я выглянул из открытой дверцы салона: Полицейский автомобиль стоял поперек дороги и дымил, хотя открытого пламени еще не было, но скоро будет. Автомобиль перегородил дорогу армейским джипам (по моему с американцами) и представлял естественную защиту Тхангу, который залег за низеньким парапетом и чуть ли не полностью торчал над ним. Американцы действовали с методичностью профессионалов, слух о нас прошел по всей этой стране великой…
Они с двух сторон начали обходить уже горящую машину, и только густой дым мешал им действовать наверняка. Тханг понял это и стал отходить, огрызаясь на каждый выстрел короткой очередью. Но лента даже в М-60 не бесконечна… Энди пошел на невозможное — вне полосы, прямо по полю он потащил \»Сессну\» поближе к ограде, которую можно было окрестить лишь символической. Тханг понял маневр Энди и, отстреливаясь из пистолета, рванулся зигзагами к самолету.
Вплотную к ограде Энди подойти не мог, земля была весьма изрытой и неровной — мы могли все вместе застрять там навсегда. Тхангу оставалось бежать не больше пятидесяти метров, как в дело вмешался клерк, который, наконец, сообразил, что происходит не совсем то, о чем он думал. Он бросился навстречу Тхангу и попытался остановить его, вцепившись в рубашку. Сегодня я могу только гадать — пожалел ли Тханг пулю для этого несчастного дурака, надеясь проскочить без помех, или у него уже не осталось ни одного патрона. Секундной задержки хватило морскому пехотинцу всадить в обоих длинную очередь. Одна из пуль попала Тхангу в голову, и я не смог уловить даже его последний взгляд…
Энди в кабине не видел всех перепитий и заботился об одном – не угодить в особенно глубокую рытвину и ни на секунду не останавливался. Когда он увидел мое лицо, то все понял. Я подтащил пилота к дверце салона и сбросил вниз — кажется удачно, шею он себе не сломал, а шишка на голове скоро пройдет.
Энди аккуратно, чтобы избежать любой случайности вырулил на дорожку. Выглянув в иллюминатор, я увидел джип, несущийся по полю в надежде перегородить полосу. Я еще я увидел Тханга, который так и остался лежать в объятьях этого придурковатого клерка. Как часто глупость одних приносит смерть многим…
Это была моя последняя мысль на земле, через секунду колеса \»Сессны\» оторвались от этой земли и самолетик понес нас в благословенный город Бангкок, для нас бывший в тот момент эквивалентом рая…
Бангкок,
кажется воскресенье (а может и четверг),
кафе с потрясающим стриптизом
под шикарным названием \»Золотые кобылы”.
Не знаю, как Энди, но я пил не просыхая вторую неделю и сегодня, кажется, понял, что хватит — ни душа, ни тело больше такого издевательства над собой не выдержат. Я, конечно, умел выпить и довольно много, но превращаться в алкаша я все равно не смог бы. Сидел у меня внутри маленький предохранитель и сегодня он мне тихонько шепнул — стоп!
Я сидел у стойки и потягивал холодненькую кока-колу, ожидая Энди. Он вошел в этот вульгарный бар, словно герцог Эдинбургский решил посетить лондонский общественный туалет. Не буду упоминать о его костюме, тут нужен профессионал. Он подошел к стойке, потрепал меня по затылку (он все понимал без слов, этот чертов американец) и тоже заказал кока-колу. Отхлебнув приличный глоток и подставив лицо под ближайший вентилятор, он заговорил, даже не поворачивая лица.
— Вижу, ты закончил с этой глупостью, и надо решать, что будем делать дальше. С документами я все решил — никакой липы, все абсолютно законно и теперь пора подумать о бизнесе. Деньги у нас есть и выбор за нами.
Энди достал из своего ослепительного костюма довольно грязный сверток, и, не разворачивая, показал мне.
— Тханг предчувствовал смерть, он сам мне сказал об этом. У них это бывает часто, и передал эти деньги мне на нас двоих. Так что общих денег у нас может хватит на солидное дело…
— Энди, ты у нас бизнесмен и теперь мой боевой друг, хоть и встретились мы, как враги. Ты — американец, и как бы наша советская пропаганда не поливала ваш загнивающий капитализм, я знаю, что ты родился и живешь в свободной стране. Слышал я и о ваших мошенниках и маньяках, видел, какую подлую войну вы здесь ведете… Я прочел много книг американских писателей…
Ты все это лучше меня знаешь — что хорошо в твоей стране, а что плохо и это уже ваши трудности и проблемы, я не политик или философ, чтобы давать оценки твоей великой стране.
Моя страна — тоже великая и мы тоже великий народ. Я тебе говорил, что не философ и не могу объяснить, что с моей страной произошло. Знаю только, что за все годы, начиная с 1917 мы будем стыдиться и должны покаяться перед всем миром. Но я не верю, что в моей стране возможны перемены еще лет сто и я их не увижу. Но наиболее постыдная наша политика — \»железный занавес\». С моим отцом, он был географ, я облазил СССР от Камчатки до Бреста. Это здорово, такого не увидишь нигде больше. Но я хотел увидеть и другие страны, прочитать других писателей, увидеть другие фильмы… Но занавес был действительно железным, и через него могли проходить только наши партайгеноссе и их прихлебатели.
Еще мальчишкой я увидел фильм Жака Ива Кусто \»В мире безмолвия\» и написал ему письмо — возьмите меня к себе, я согласен сутками драить палубу и гальюны, но только возьмите меня в море, где растут кораллы, водятся диковинные рыбы и жуткие акулы. Я наивно полагал, что мое письмо уйдет дальше служебного ящика местного КГБ, и ждал ответа.
В кино я видел далекие и таинственные острова и страны и каждый раз понимал, что ни я, ни мои дети или внуки этого не смогут увидеть никогда. Какое страшное слово — никогда… Я мечтал даже не о море, а об Океане, с большой буквы. Когда я читал Стивенсона, Конрада или Сабатини, я попросту завидовал их героям, а когда я вновь и вновь перечитывал Хемингуэя — исходил завистью — почему этот человек может плавать так, как он хочет, а я не могу в Черном море подальше от берега отплыть в утлой лодчонке, чтобы меня не задержали пограничники…
Может убеждение, что я никогда не смогу плавать вместе с Кусто или Хейердалом и сделали такой навязчивой мою мечту о Великом Могучем Океане…
Знаешь что, бизнесом мы займемся, но немного позже. Положим пока деньги в банк, пусть полежат, а мы просто побездельничаем.
Энди улыбнулся своей голивудской улыбкой, бросил на стойку деньги и, полуобняв меня за плечи, повел к выходу. Здесь нас ждала шикарная тачка \»Кадиллак-лимо\». Внутри было просторней, чем в нашей хрущевской кухне, работал кондиционер, телевизор, холодильник. Энди открыл его и показал на бутылку \»Столичной\», я покачал головой и взял банку \»Колы\». Энди снова улыбнулся и налил себе на палец виски.
— Ты что, купил этот тепловоз?
— Зачем он мне нужен? Просто необходим для престижа, надо же заткнуть пасть тем, кто, быть может, и хочет вспомнить о нас, а на человека, разъезжающего в такой тачке, меньше обращают внимания. В Бангкоке много богатых людей — вокруг море опиума…
Наконец лимузин неслышно притормозил, и шофер быстренько открыл двери.
На мое одеяние он бросил мимолетный взгляд, и я уловил недоумение — как у такого богатого человека могут быть друзья в линялых джинсах и не менее линялой рубашке. Но в обязанности шофера не входит обсуждение пассажиров, и он изобразил самую обаятельную улыбку.
Мы шли по причалу мимо самых разных яхт и катеров — от любительских, прогулочных, рыболовных до суперяхт величиной с эсминец. Наконец Энди остановился.
Двухмачтовая шхуна, казалось, томилась в узком проливе причала. Тиковый корпус не был испоганен краской и лаково отражал солнечные блики от легких волн. Она покачивалась так медленно и величаво, словно делала одолжение морю. Паруса были свернуты, все медяшки отливали золотом. На носу красовалась золотая надпись \»Меконг\»…
Энди снова обнял меня за плечи.
— Наверно за это короткое время мы стали думать одинаково, мы теперь ближе любых близнецов. Это мой подарок, это твоя яхта… И если не возражаешь, могу предложить себя в качестве боцмана, матроса, повара, как прикажете, хозяин.
Говорить в этот момент я не мог. Может слова благодарности или излияния в любви и вечной дружбе придут позже, а пока я уткнулся лицом в его шикарный костюм и больше всего боялся, как бы он не увидел в этот момент мои глаза…
И так хеппи-энд?..
А как же! Убивать такого симпатичного героя? Ни за что! Тем более, что он герой еще трех повестей, так что умирать ему рановато. Да и какая это приключенческая литература, если в ней главные герои дохнут, как мухи? Нет уж, пусть поживет хотя бы до следующей повести. А после Вьетнама он пиратствует в Южно-Китайском море, ищет золото самураев, потом трудится в родной стране, а заодно воюет с всякой швалью. Так что все в порядке, Павел пока еще жив и относительно здоров. Вроде меня… :-))))
Виктор.