КОГДА КРЕДИТОРЫ МАТЬ НАСИЛОВАЛИ, ОН РЯДОМ СИДЕЛ


КОГДА КРЕДИТОРЫ МАТЬ НАСИЛОВАЛИ, ОН РЯДОМ СИДЕЛ

Многочисленная моя семья раньше угодья богатые имела, земли преобширнейшие. Матушка наша — женщина моложавая, представительная, мужчинам во всех своих возрастах нравилась. Но с мужчинами ей не везло.
Помню себя совсем маленьким… Отца помню. Молодой, сильный… Вечно делами государственными, неотложными занят… Дома, считай, и не бывал. Флот строил, армию собирал… Мастеровитый – всё своими руками, всё своей головой. Свои дети ли, двоюродные – во внимание не принимал. Главное – чтоб умные, главное – чтоб дело знали. Да и безродных к себе приближал, на должности ставил. Постарел он быстро, от дел умаявшись, характером размягчал. К наветам разным прислушиваться стал. Монах к нам прибился, нашёптывал разное. Погубил монах батюшку.
Мать — на зависть всем, с приданным богатым, да и в теле была. Приневолил её служивый в кожанке, с маузером в руке. Жестокий был командир! Кто против слово скажет, тому пулю в лоб — и вся недолга. Нет человека – нет проблемы! Ни детей, ни родственников ни жалел. А заматерел – ещё злей стал. Своих бывших друзей всех до единого в лагерях сгноил. К старости совсем из ума выжил. Всё на грудь себе ордена вешал, не хуже девки на выданье любовался побрякушками, да камешкам радовался. Так, алмазный орденок в кулаке зажав, и помер с блаженной улыбкой.
Матушка в возрасте уж третий раз замуж вышла. Опять не за старого. Позарилась… А что? Женщина справная, хозяйство в достатке. Но муж её очередной, по-моему, сволочь отъявленная оказался. Часть материнского добра дружкам роздал, чтобы его любили. Не полюбили. Часть по дешёвке распродал. Часть пропил. Из детей — лизоблюдов пригрел, остальных в чёрном теле держит. Кто мать охаивает, кто пьянство прославляет, кто устои семейные рушит и самые грязные пороки свои на свет выворачивает, да в заслугу ставит – тех хвалит. Кто же работает, старается семейное сберечь и преумножить, кто славной историей своей гордится – тех гноит, в чёрном теле держит.
Тяжко нам с отчимом живётся. Глянет кто в наши поля, а он: «Не ходи в те поля, они чужие — я продал их и получил за то деньги». Повернётся кто к нашему морю, а он: «Не смей отдыхать на тех берегах, они чужие — я отдал их нужным людям, чтобы заключить с ними выгодные сделки». Когда бандиты выбили мне зубы и сломали нос, мой отчим, не захотевший защитить меня от нападавших, сказал: «Живи без зубов и с кривым носом – лекарства нынче дороги, а денег у меня на твоё лечение нет». Когда я лежал больной, и трясла меня лихорадка, отчим загасил мой камин, отключил горячую воду и сказал: «Ты не имеешь права пользоваться этими благами, потому что второй месяц не платишь за свет и тепло». Семейные иконы, которые хранили наш род много веков, «ради дружбы» нужным людям в заграницу отдал.
Да что зубы, что лихорадка! Когда иноземцы-кредиторы мать насиловали, он рядом сидел в кресле, курил дарёную насильниками сигару – из тех красивых, которые в приличном обществе на хвалёном западе курить не принято, пил забесплатно налитый ему «Наполеон» – дешёвую подделку, кстати говоря, и пожимал плечами: «А мне больше нечем долги отдавать – только натурой!»
С кредиторами «расплатившись» и спровадив их, тут же повёл компаньонов в ресторан обмыть это дело. Пили вино французское, по пяти тысяч долларов за бутылку, шейки и хвосты какие-то в изысканном маринаде откушивали… За вечер в узком кругу денег пропили столько, сколько я за сорок лет не заработаю.
Что за семья такая страшная у меня, спросите вы? Какого мы роду-племени? Роду-племени мы знатного. Мать наша любому известна – Россией её зовут. Только с мужьями ей не везёт. Сначала была повенчана с государством царским, потом её взяли силой и властью советской, а нынче… С последним браком матери не повезло больше всего. Называет себя отчим дипломированным рыночником, да врёт, поди, неуч. С дикого базара он. Мать, жену и родных детей продаст задёшево – только порадуется. Но кажется мне – и не торгаш он вовсе, а бессовестный клоун с базарного балагана, который народ дурить привадился. То явится с лысой головой, голубями обгаженной, то под пьяного больного косит, то в злого рыжего обрядится. «Замочу! – кричит, — всех!»
Но как бы хитёр не был вор или шулер какой — схватят его за руку непременно, дело во времени только. А толпа базарная к жуликам зла – замочат!

0 комментариев

Добавить комментарий