Кресло

Ночью первые снежинки заметались в воздухе. Это знак того, что пришла Зима.
А уже поутру все было укрыто белым пушистым одеялом.
— Зима!! Зима пришла! – радостно кричали дети во дворе, доставая из пыльных чуланов свои санки.
Пришла Зима. Инеем. Игольчатыми узорами на мутных стёклах. Теплыми вещами и насморком. Рассказыванием сказок за самоварным чаепитием, рядом с теплой печью.
Вьюга за окном через узкую щель просочилась в ветхий дом, сквозняком потянула на одинокую Розу в горшке. Роза зябко поежилась и тихо чихнула. Упал первый лепесток. Он лег неподвижно – беспомощный кусочек алого бархата на белом холоде подоконника. Это недобрый знак чужого равнодушия — давно всем известно, как быстро гибнут Розы без заботы и любви.
Простуженным эхом отозвалась древняя Кукушка с облупленным клювом из часов, что висят на стене в розовый цветочек. Они испугались и свернулись бутонами, как и всегда в моменты опасности. Уж очень не хотелось им терять свою красоту. Да и где бумажным цветам понять, что бояться нечего!
Вспыхнув на мгновение, погасли уголья в Камине.
Камин старинный. Хоть и без подсветки, зато инкрустированный орхидеями. Стильно. Маленькая кованая Кочерга хотела было поворошить уголья, но передумала и легким стуком улеглась спать тут же, на полу у Камина.
В темном чулане, в дальнем углу, увенчанном огромной паутиной, дремлет старое Кресло…
Когда — то, давным- давно, Сказочник с седыми локонами садился в это Кресло и под его поскрипывание рассказывал детям свои сказки. Унылое поскрипывание было знаком грустной сказки. И наоборот: бодрое поскрипывание – знаком веселой!
Сказочника с седыми локонами уже давно нет, а вот старое плетеное Кресло осталось. Ах, часто бывает так, что вещи переживают своих хозяев!
Оно, старое Кресло, знало все сказки наизусть, которые рассказывал детям Сказочник.
Грустная история про Русалочку, и про маленькую Девочку, выросшую в цветочном горшке. Сказку про незадачливого Солдата и хитрую Ведьму, про Воротничок и Ножницы. Про Девочку и ее красные Башмачки. Про Гадкого Утенка и еще много – много других, самых разных. Стоило только усесться в старое Кресло и немного покачаться, облокотившись на его плетеную спинку, тут же рождалась сказка!
На столе в гостиной красовался начищенный до блеска медный Самовар. Его только вчера, вслед за старым Креслом, принесли из темного чулана. Забавно подбоченясь, медный Самовар глухо пыхтел: «Пы –х-х, пп-ых! Не желаете ли чайку испить? Пы – х, пы – х, пых!».
Бабушка заботливо вывязывала узор на детских варежках, сидя в старом Кресле – качалке, то и дело поправляла съезжавшие на Нос Очки. За окном мело.
Выстиранный Воротничок стал совсем ажурным от времени и дыр, но по прежнему оставался честолюбивым и гордым. Не догадывался, наивный, что о его знаменитой «храбрости» всем давно известно. Поэтому и поселился на бабушкиной шее, подальше от острых Ножниц, которых до смерти боялся!
Ножницы затаились в старом Комоде, выжидая нужного момента, чтобы накинуться на Воротничок и разрезать его на лоскутки.
В Комоде было тесно и душно. Ножницы громко вздыхали и ворочались, мешая своим бряцанием другим обитателям. Рядом лежало солдатское Огниво. Кремень весь стерся и был никому не нужен. Огниво старчески ворчало, и мешало отдыхать великолепной Блестке с груди Танцовщицы. Несмотря на то, что Блестка уже не молода, все же она не утратила былого великолепия по — прежнему переливалась всеми цветами радуги. Ведь сказочные герои не ведают старости!
А сама Танцовщица давно не танцует, так как у нее пропало желание и она открыла танцевальную школу. Вовсе недорого. И теперь учит высокому мастерству юных барышень. Они прехорошенькие, всегда милы и приветливы.
Неподалеку от великолепной Блестки вальяжно разлеглась чёртова Трубка. Она постоянно грубо чертыхалась, и по привычке злобно пыхтела. Но табака в ней уж не осталось, и всем своим чумазым видом она напоминала Трубочиста. Хотя все прекрасно знали, что отвергнутый очаровательной Танцовщицей несчастный Трубочист с разбитым сердцем уехал за тридевять земель искать свое счастье. Многим на чужбине везло гораздо больше, чем дома!
Словом, обитателям Комода приходилось туго. А сам Комод угрюмо кряхтел и угрожал обитателям — непоседам выдворением: «Вот выставлю вас всех! Куда вам деваться без документов? Паспортов- то у вас, как мне известно, нету?». Чем и напоминал стойкому оловянному Солдатику старую вредную Крысу. Солдатик (вернее тот маленький кусочек олова, что остался после огня в печи), проживал по соседству с Муфточкой Герды и чернильницей самого Оле — Лукойе, ящиком выше. Но вредная Крыса прогрызла дыру в стене Комода и утащила с собой известную чернильницу. Уверяя, что та аппетитно пахнет черничным вареньем — ее излюбленным лакомством.
А Муфточка от горя и одиночества стала терять мех и теперь похожа на обычный лоскут шубки. Еще бы! Всем известно, как трудно пережить потерю близких.
Именно так все и было – начищенный медный Самовар пыхтел, а расшалившееся старое Кресло так раскачало Бабушку, что она отложила в сторону вязание и, вцепившись руками в деревянные подлокотники, некоторое время сидела притихнув, боясь вывалиться на пол, застланный Дорожкой.
Полосатая холщовая Дорожка под старым Креслом притихла, с интересом наблюдая за происходящим вокруг. Надо отметить, что Дорожка отличалась наблюдательностью. Оно и понятно, ведь иной раз снизу даже самые невероятные вещи выглядят вполне обыденно.
А вместе с Бабушкой и Очки на Носу перестали подскакивать и сидели, как вкопанные на положенном месте. А само положенное место – Нос – обиженно повис, обещая захлюпать.
В гостиной все замерло до тех пор, пока в Лампе не закончился Керосин. Дело в том, что еще утром они поспорили между собой: кто быстрее уснет – Бабушка или Нос? Итак, как до сих пор Бабушка с Носом продолжали бодрствовать, Лампа предложила ввести чрезвычайное положение и перекрыть доступ света в гостиную. Но соперники все не сдавались — Бабушка продолжала вязать, а Нос поддерживал Очки.
Когда скорые зимние сумерки закончились и в гостиной стало темно из- за потухшей Лампы (но мы- то с вами знаем, что это не совсем так!), то Кукушка с облупленным клювом, все же решила выпорхнуть из своего гнездышка в часах, висевших высоко на стене в розовый цветочек. Цветочкам снова стало страшно в темноте, и они свернулись в уютные розовые бутоны. А Кукушка, выпорхнув, только и успела прокуковать ровно половину положенного ей слова: «Ку – у!», — и быстренько вернулась обратно, в свое уютное гнездышко.
Гнездышко из глины и веточек ей помогла свить Ласточка, когда в последний раз прилетала погостить с Дюймовочкой на каникулы. Теперь Дюймовочка уже не летает, а нянчит своих внуков. Они прелестны с золотыми витками волос и вздернутыми носиками! А вот Ласточки давно уже нет в этом мире.
Бедной озябшей Розе на подоконнике стало совсем грустно, и она позавидовала своим сородичам на стене. Еще бы! Их было великое множество, и держались они всегда вместе. Простывшая Роза огорченно вздохнула и тихо заплакала, опадая оставшимися лепестками. Ах, как часто равнодушие окружающих заставляет нас плакать!
Бабушка, разморенная тишиной задремала в старом Кресле у Камина. А Нос клевал, клевал и медленно вместе с подбородком и головой, сполз на грудь. То- то развеселились Лампа и Керосин! От такой радости счастливцы, не сговариваясь, одновременно шумно пшикнули, чем и разбудили клевавшую Носом Бабушку. «Ничья!» – прошипели оба и, вздохнув, быстро угомонились. А Бабушка поднялась с кресла и подкрутила фитилек у Лампы. Робкий неясный лучик пробился сквозь закопченное стекло огорченной Лампы. В гостиной посветлело. Бабушка, аккуратно поддерживая подол клетчатого передника, вернулась в Кресло.
Когда Бабушка садилась, то Очки плавно съехали в подол клетчатого передника, и едва успели задержаться у самого края – Каемки передника в синюю полоску. Каемка была задавакой! Возомнила себя родной сестрой холщовой напольной Дорожки, чем и гордилась при всяком удобном случае. Даже когда бабушка садилась пить чай в своем клетчатом переднике, а с ними и Каемка в синюю полоску, она, эта Каемка, играя на родственных чувствах, заставляла Дорожку сбориться под Креслом. Конечно же, Дорожке это не нравилось, ведь так ничего толком и не разглядишь в мятом виде, но спорить с Каемкой она не хотела. Известно, что кто много спорит, тот мало стоит!
Начищенный медный Самовар пыхтел, а вместе с ним и бабушка раздувала щеки, остужая чай в синей чашке. Синяя чашка была очень доброй и любила поить Бабушку вкусным чаем с ароматными луговыми травами. Травы Бабушка собирала еще летом, когда бабочки и пчелы кружась над лугом, помогали ей выбрать наиболее полезные растения.
Чай из этих растений получался отменным на вкус: с запахом меда и солнца. Особенно вкусным он был, когда мело за окном!
Обычно, когда бабушка пила чай, Очки ждали ее в своем домике без окон – очешнике, и без умолку спорили: которое из стекол старше? Чаще такой спор заканчивался потасовкой, травмами. Оттого- то, Очки так часто и бьются, а иногда их и вовсе не оказывается на своем месте. Но именно в этот раз Бабушка, как это часто бывает у старых людей, забыла убрать их в очешник.
Итак, Бабушка уснула в старом Кресле, уронив натруженные жизнью руки на колени. Очки, словно в детской колыбельке, притихли и легонько покачивались в подоле передника с синей Каемкой. Холщовая Дорожка разгладилась и натянулась. Как и подобает воспитанным домашним вещам.
А мысли Бабушки были далеко- далеко от стен этого дома. Они переплывали на лодке через бурлящие речные воды вместе с Гердой, бродили по дорожкам фееного сада, помогали пробираться сквозь метели Лапландии, к чертогам Снежной Королевы, спасали Кая.
Нагая Роза на подоконнике стыдливо притаилась, боясь быть обнаруженной. Она не была приверженницей ню.
Вокруг одинокого горшка с цветком лежала кучка алых лепестков – зловещий Знак скорой гибели.
За окном по- прежнему мело.