Наверху, в проеме стеклянных дверей, замешательство: две старухи против хода толпы спускаются в подземный переход. Одна — объемистая, на слоновьих распухших ногах — несет здоровый расхристанный аккордеон, который слабо постанывает в такт ее шагам. Вторая — маленькая сутулая, похожая на мышку в своей большой серой шали — тащит изящных форм деревянный облезлый стул чуть ли не начала прошлого века.
Народ бежит через подземный переход из метро и в метро. Происходит обычная вечерняя московская жизнь. На выходе, вдоль лестниц, стоят длинные очереди прижавшихся к стенам продавцов всего — цветов и кофточек, котят и зелени, шампуней и мягких игрушек… Все бегут мимо, а они стоят. А старухи, раскорячившись по всей лестнице, трудно спускаются вниз. И поток выходящих, смирившись, обтекает эту странную пару, протискивается вдоль продавцов, спешит по своим делам.
Серая мышка ставит стул на свободное пространство между двух лестниц, у стены. Сюда никто не доходит: народ растекается на два потока в стремлении скорее выбраться наверх. Садясь, старуха с аккордеоном своим распухшим нездоровым телом, одетым в коричневое затерханное пальто, до скрипа придавливает стул. Она широко расставляет толстые ноги в простых чулках и полуразвалившихся резиновых опорках, подвязанных веревочками, и с трудом устраивает на коленях аккордеон. Серая мышка, чуть выступив вперед, ставит на пол открытую пустую сумку и, постаравшись максимально выпрямить свое сутулое тело, складывает руки на груди. Старуха с аккордеоном, растянув меха, извлекает пронзительно-фальшивые звуки знакомой с детства бодрой мелодии. Серая мышка старческим дребезжащим голосом старательно начинает выпевать слова, чуть задыхаясь и срываясь на высоких нотах. Мелодия и слова сливаются в громкую, режущую слух какафонию, эхом отдаются по всему переходу, заглушают и оглушают текущую к выходу толпу.
Толпа замирает на секунду. Душераздирающее пение и вид этих старух рвут сердце в клочья, вызывая чувство ужаса. Это не песня, это предсмертный стон и вой загнанного существа, акт отчаяния. Люди пониже опускают головы и, сторонясь старух, бегут наверх, на улицу, прочь от этого ужаса.
И вот среди толпы вокруг старух образуется пустота. С отчаянной решимостью они пытаются поймать хоть чей-то прямой взгляд, все отчаяннее и громче И ловят его. Милиционер «при исполнении» пересекает границу окружающей их пустоты и требует прекратить это безобразие, строго объясняя, что «не положено»… Им не положено бередить наше спокойствие.
Вой обрывается. Понурые старухи со своим имуществом бредут наверх, тяжело поднимаясь по ступенькам. Вот они протиснулись в стеклянные двери и исчезли.
С глаз долой — из седца вон…
СТАРУХИ
0 комментариев
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Да-а… Ну, и картинка — жуть. Такова наша развеселая жизнь, ничего не попишешь.
Увы, подобные картины становятся уже привычными, и мы не знаем, как себя вести. Толи бросаться на защиту, и тогда тебя запишут в дураки, толи стыдливо не замечать… Написано реалистично на столько, что вызывает реакцию. Спасибо, С уважением, Люда.
Да. Списано с натуры. И что делать — как им всем помочь?
Почему так, между — добрый и дурак — мы ставим знак равенства?
Может, от этого половина наших бед?
Узнаваемая зарисовка. А слова «Это не песня, это предсмертный стон и вой загнанного существа…» найдены настолько метко, что пробирают до дрожи…. С уважением, Татьяна К.
Татьяна, спасибо за душевный отклик.
Жаль, что эта зарисовка так узнаваема и почти обыденна. От этого горько.
Не знаю, страшнее или нет, когда поют очень профессинально, но слезы чувствуешь и безысходность…. Слышала девушку в переходе метро с рыдающей скрипкой…. Потом заметку прочла в одной из газет — иногородние студенты зарабатывают на жизнь таким образом.
А никак, Татьяна. По моему глубокому убеждению, пока наше государство вплотную не «обзаботится» проблемами народа, да и другими — тоже, ничего в нашей жизни не изменится. Да и сами мы, в силу своего менталитета, несколько пассивны. Правда, нас долго запрягают, но зато мы потом быстро едем. Но это происходит только тогда, когда становится сосвем невмоготу. Но не доведи, Бог до этого!!!
Здорово написано!
И слова найдены правильные!
Спасибо! Несколько раз переписывала — старалась найти наиболее точные слова.
Начать хочу с цитаты Тамары: «А никак, Татьяна. По моему глубокому убеждению, пока наше государство вплотную не «обзаботится» проблемами народа, да и другими — тоже, ничего в нашей жизни не изменится. Да и сами мы, в силу своего менталитета, несколько пассивны» Не прсто «несколько пассивны», у нас нет гражданской позиции. Она выражается не столько в определенном мнении, сколько в решительно отстаивании его. В Европе рабочий класс вырвал у государства социальные гарантии путем десятилетий борьбы, теперь старушки, инвалиды и немощные пристроены и содержатся государством, в собственных домах, квартирах или домах для инвалидов или престарелых. В переходах не занимаются худ. самодеятельностью, а ездят на экскурсии по Парижам и Амстердамам.
Кто у нас когда шел чего отстаивать?
Сложный это вопрос… Если и пытаются отстаивать, то как-то не так все выходит — или революция, или обман, или безрезультатно.
Я так считаю, если каждый гражданин захочет поменяться внутренне, то поменяется и общество в котором эти граждане живут, а следом и государство. Мы на него так любим жаловаться! Забываем, что государство состоит из нас самих. Не голосовать за шайку олигархов за спиной президента-марионетки. Не давать взятку гаишнику. Не пресмыкаться перед работодателем. Не… Если бороться не за свое только. а за «для всех».
Чем-то напоминает картинку из фильма Рязанова «Земля обетованная» (если не путаю название фильма). Не по сюжету. По эмоциональному накалу.
Сейчас вспомнила: в «Земле обетованной» есть намек на этот сюжет — когда подруга Лии Ахеджаковой странно наряжается, изображая калеку, чтобы сидеть в переходе — побираться. У Рязанова это выглядит в первый момент безумно смешно. И лишь потом — безумно горько…
Сейчас вспомнила: в «Земле обетованной» есть намек на этот сюжет — когда подруга Лии Ахеджаковой странно наряжается, изображая калеку, чтобы сидеть в переходе — побираться. У Рязанова это выглядит в первый момент безумно смешно. И лишь потом — безумно горько…