Что ревность нам, — всего лишь страсти яд,
В твоих страданиях — лишь зыбкая утеха.
Когда ж в любви ты не найдешь успеха,
Тогда и горьким чувствам будешь рад!

Сколько раз Георгий давал себе слово не заводиться! Но, все равно, стоит им остаться наедине, как его тут же начинает «нести по кочкам».
Вот и сегодня, после очередного скандала, он заперся в своей комнате, и, слушая шум дождя, доносящегося через открытую балконную дверь, попытался вспомнить все, — с самого первого их дня знакомства.
Как славно все тогда начиналось! Шесть первых лет их совместной жизни Георгий был по-настоящему счастлив.
Что же случилось потом?
Может быть, он когда-то Eё обидел, был невнимателен?
Или дал повод для подозрений в неверности?
Нет!
Он был примерным семьянином; с появлением в его жизни любимой женщины он в корне изменился, — ни «подруг», ни кутежей.
Вот только иногда засиживался допоздна на работе, да несколько раз сводил «нужных» людей в ресторан.
Было иногда и такое: приходил с работы уставший, не до молодой жены ему было!
-Так понять должна была бы, вроде уже не маленькая, — досадовал Георгий. В семейной жизни часто бывает так: сегодня ты не можешь, завтра она не хочет, а послезавтра, – все у них «О-кей»!
А потом случилась беда.
Была зима, и в тот злополучный день он был занят до шести, а потом отмечали с коллегами чей-то день рождения, ну, и как водится, немного выпили.
Позже он ехал на метро, шёл от станции по пустым и тёмным улицам, хотя было ещё не поздно, что-то около восьми.
Казалось, чего проще?! Зайти вo двор, пройти ровно пятьдесят шагов, и вот оно, его парадное!
…Те пятьдесят шагов оказались последними в его счастливой жизни. Он не погиб тогда, в физическом смысле этого слова, нет!
Он перестал быть счастливым.
…В провале двора, рядом с садовой скамейкой, стояли двое: мужчина в куртке, и женщина в дублёнке с накинутым на голову капюшоном. Они стояли так близко друг к другу, что Георгию даже показалось, что за секунду до того, как он поднял голову и посмотрел в их сторону, они целовались. Что привлекло тогда его внимание к этой парочке, он не понимает до сих пор. По инерции, пройдя уже мимо, он вдруг повернул к ним и сделал ещё один, последний шаг, перед тем как остановиться метрах в шести.
Женщина, наконец заметив его, резко отвернулась и пошла, — почти побежала прочь. Немного помедлив, пошёл за ней и тот, в куртке. Недоуменно покачав головой, Георгий тихо побрёл к своему парадному. Уже ступив на ступени крыльца, он вдруг понял, что привлекло его внимание.
Женщина!
Да, несомненно, и он не мог тогда ошибиться, — это была Она!
Та же длинная, почти до пят, дублёнка, тот же перестук каблуков, который он мог отличить от сотни других. Но как же так, как такое могло произойти? Поднявшись на свой этаж, он машинально вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
Так и есть, — на вешалке пусто.
Тогда он тихо, чтобы не слышали дети, закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз.
-Что же делать, если я найду их? — думал Георгий.
Что-то ужасное поднялось тогда в нем: обида, злость, ревность, — все перемешалось в его душе!
Стало трудно дышать, и, стараясь облегчить накатившийся приступ удушья, он рванул ворот рубахи так, что градом посыпались пуговицы, запрыгали по ступеням, белыми пятнышками мелькая в колодце лестничного пролёта.
-Убью! А потом, — будь что будет, — как в бреду, повторял Георгий, ничего не видя перед собой.
Но что это? Снова эти знакомые шаги, снова торопливый перестук каблуков?!
…С запрокинутым лицом, навстречу ему поднималась Она, и в тусклом свете лампочки, висящей над площадкой второго этажа, её лицо казалось жёлтым, как у мертвеца.
…Она старалась казаться спокойной, но глаза…
Её выдавали глаза, — глаза нашкодившей сучки!
-Ты куда? – не поздоровавшись, и, явно встревожено, спросила Она.
-Прогуляться, — ответил Георгий, продолжая спускаться вниз.
Он поравнялся с ней, чувствуя, как деревенеют ноги, как прилипает к гортани язык, уже готовый сказать что-то обидное… Шаг, ещё один, и, превозмогая себя, он продолжил свой путь, не в силах более смотреть Ей в глаза…
Похоже, она пыталась задержать его, задавая какие-то вопросы, но, что-то истеричное было в её голосе, и он, не дослушав, ушёл.
…На улице Георгия встретили осевшие, недельной давности сугробы, простроченные жёлтыми метками собачьей мочи и одинокий фонарь, тусклый свет которого тщетно пытался пробиться сквозь подступивший вплотную мрак. Порыв ветра, неожиданно рванувший полы пальто, скользнул по разгорячённому лицу и понёсся дальше, поднимая с земли и крутя в бешеном вихре тысячи колючих кристалликов льда, бывшeгo ещё вчера пушистыми и нежными снежинками.
Чёрная лента тротуара со слюдяными пятнами замёрзших луж, огромная, тревожная луна, всходящая над крышами домов…
…Пусто.
…Ни-ко-го! Только чужие, равнодушные окна, подслеповато щурились на Георгия, словно спрашивая:
-Что, дождался, сердешный?!

-Ну почему тогда, во дворе, я не пошёл следом за ними, почему не догнал и не заглянул под низко опущенный капюшон? – спрашивал себя он все эти годы.
Сделай он это тогда, — и не было бы стольких лет лжи, и червь сомнения и ревности не терзал бы его исстрадавшуюся душу.
Конечно, Она потом твердила:
-Ты не прав, Георгий, ты меня с кем-то спутал! Да ты ведь тогда был пьян!
А, утром следующего дня, переставляя с места на место обувь в прихожей, он вдруг заметил, что один её сапог лопнул чуть ниже щиколотки, — точно по шву. И тогда его сомнения превратились в уверенность: узкое голенище модного сапога не выдержало, когда Она, не разбирая дороги, побежала прочь от него.
Но это была лишь догадка!
А на все вопросы у неё был готов лишь один ответ: это была не она!
…В тот раз Георгий отступил, потерпев полное поражение!
Как говорится: не пойман, – не вор!
Много позже, раздумывая о загадках женской души, об особой миссии лучшей половины человечества, он спрашивал сам себя:
-Неужели все это так, да и лучшая ли это половина?
Ведь ни одно существо на Земле не поступает так, как эти самовлюблённые, лживые существа! Играя на мужских чувствах, применяя свои излюбленные, «женские» приёмы, они упорно идут к своей цели – захватить, овладеть, использовать.
И не важно, о чем идёт речь, — о карьере или любви, — они одинаково подлы как с мужчинами, так и с себе подобными!
Когда на карту поставлено их благополучие, женщины с упорством танка преодолевают все попадающиеся на их пути препятствия, не останавливаясь ни перед чем!
А те из них, кто не может добиться успеха своим трудом, куют своё счастье, подкладывая себя под «нужного» мужчину.
-За что же жизнь так жестока ко мне? В чем я провинился перед ней? — снова и снова спрашивал себя Георгий.
-Жестоко устроена жизнь, — думал он. Она давно превратилась в конкурс, в котором победителю достаётся Женщина. А пока мужчины состязаются, она ждёт, когда же в борьбе за её благосклонность победит сильнейший.
Женщина хочет не просто мужчину, а успешного самца: с дорогой машиной и «Ролексом» за пять тысяч долларов.
Она хочет быть не «замужем», а «за мужем», за его могучей спиной!

-Бездарь! – кричала Она Георгию, — что ты сделал для меня хорошего в этой жизни?

-Действительно, что я сделал хорошего? — словно извиняя её, спрашивал себя он.

…Не оказался богатым, не построил дом, не свозил на Канары, не подарил машину…
Вот, Oна даже работать недавно пошла, потому что не стало хватать его зарплаты…
И тогда Георгий понял: он eё ра-зо-ча-ро-вал…

…Ей было двадцать три года, когда она вышла замуж за него, сорокалетнего. Вчерашняя студентка, и «простой советский инженер». Конец восьмидесятых, конец перестройки, конец нормальной, не очень сытной, но, спокойной жизни. Это был банальный курортный роман.
Он был ей тогда немного симпатичен, а ещё, наверное, ей импонировало то обстоятельство, что он сходил с ума от любви прямо у неё на глазах!
Когда закончился их отпуск, они вернулись каждый в свой город. Между ними было 750 километров пути, но, разве это преграда для влюблённого сердца? Каждую пятницу, после работы, он садился в самолёт Аэрофлота и летел к любимой, а в воскресенье, — возвращался к себе, чтобы всю следующую неделю мечтать о новой встрече.
Её мать, одинокая и деспотичная женщина, была категорически против их брака.
-Он же тебе в отцы годится! — все время повторяла она.
Но дочь, привыкшая все делать наперекор своей ненавистной матери, сказала Георгию «да»!

-Что это было, умопомрачение или любовь? – спрашивал потом себя Георгий, и тут же, сам себе отвечал:
-Да, это была Любовь!

Чем мог измерить он чувство, пришедшее так поздно? Чем мог оправдать поступок, совершенный ради такого призрачного понятия, как «счастье»? Тогда он был счастлив и слеп, как миллионы таких же влюблённых. Он любил сам, и ему казалось, что Она любит его тоже. И, более не колеблясь, он сделал тогда роковой шаг, — сжёг за собой все мосты, перечеркнул все своё прошлое, забыл своих старых друзей, ушёл из своей прежней семьи!

…Врут сказки о рае в шалаше, и Георгий скоро это понял.
Однажды, упрекнув Её в том, что она не честна по отношению к нему, он услышал в ответ:
-Я жалею о том, что раньше слишком мало изменяла тебе!
Вот так. «Слишком мало!»
***
…Чувствуя, как занемела спина, Георгий встал, прошёлся по комнате, потом подошёл к зеркалу.
Оттуда, из сумеречной амальгамной глубины, на него смотрел уже немолодой, полноватый мужчина с седыми висками и воспакенными белками глаз.
-Да, так и загнуться недолго, — подумал он. Сколько осталось жить? Год, два, пятнадцать дней или пятнадцать лет? Сколько сил надо потратить на то, чтобы делать вид, буд-то ничего не происходит, сколько ещё раз он должен на сочувственные вопросы знакомых «ну как»? бодро отвечать «отлично»?
Георгий прошёлся по комнате, растирая занывшие вдруг виски. В последнее время эти приступы стали повторяться у него все чаще и чаще, и он, никогда не обращавшийся «по пустякам» к врачам, сам нашёл средство от головной боли. Подойдя к книжному шкафу, он достал початую бутылку виски. Плеснув в стакан, он одним махом опрокинул содержимое в рот.
Перехватило дыхание, и Георгий, стараясь не закашляться, замер, чувствуя, как горячая волна движется от гортани к пищеводу, а потом — дальше, в желудок, постепенно разливаясь по всему телу тёплой, приятной волной.
-Гадина! Какая же она…. — прошептал он, смахивая слезы, неожиданно скатившиеся из глаз.
-Я ведь жизнь свою сломал, ей под ноги бросил! Что же мне делать теперь? Скоро шестьдесят, дети уже большие выросли… А Она и их против отца настраивает, при каждом удобном случае унижает так, чтобы мальчишки видели…
-Надо что-то делать, так нельзя, так нельзя… — буд-то в лихорадочном бреду повторял он, бродя по комнате.
Он налил себе ещё полстакана, а потом ещё, и потихоньку, уже находясь под властью завладевшей им мысли, медленно, маленькими глотками, выпил все, до последней капли.
Он ещё посидел в своём кресле у стола, чувствуя, как постепенно уходит головная боль, затем встал и подошёл к стоявшему в углу телевизору, — старой японской «Соньке», как любовно он его когда-то называл, и, с небольшим усилием снял крышку.
Запустив руку в пыльное нутро, он нащупал спрятанный там свёрток.
Разорвав газетную обёртку, Георгий медленно размотал промасленную тряпицу.
Отсвечивая воронёным, грея тепло-коричневым, в ладони у Георгия лежал пистолет, — новенький, словно игрушечный, «Макаров».
Чувствуя, как от горячей его ладони нагревается рукоятка пистолета с вырезанной на ней звёздочкой, Георгий провёл другой рукой по стволу, — словно погладил.
…Этот пистолет появился у него случайно. B самом начале Чеченской войны, пил он водку с одним старым своим знакомым, — прапорщиком, приехавшим по каким-то служебным делам к ним на завод. Когда на третий день беспробудной пьянки они решили, что пора «завязывать», вдруг оказалось, что у прапора пропали чужие деньги, — двести зелёных, которые он вёз в своё село, — матери сослуживца.
-Наверное, в кабаке выронил, когда вчера рассчитывался, — пожаловался прапор.
-Что я теперь скажу Вадькиной матери, ведь она ждёт эти деньги, — сокрушался он, а потом вдруг придвинулся и зашептал, обдавая Георгия водочным перегаром:
-Слышь, земеля, у меня пушка есть, «чистая», нигде не засвеченная, только что с завода. Мы месяц назад в одном месте зачистку делали, и на склад надыбали. «Звери» сдаваться не захотели, пришлось их гранатами забросать. Они склад, оказывается, с оружием охраняли. Чего там только небыло! Я с ребятами тот склад потом два дня охранял, и, пока не приняли его у меня особисты, хорошо «почистил».
Бери, Гошка! «Mакар» — вещь нужная. Жизнь вон какая, мало ли как повернётся!
…Во всех мужчинах, до самой старости, живёт мальчишка.
Георгий не был исключением, и, как только он увидел красавчика «Макарова», сердце его сладко заныло, а руки сами потянулись к пистолету.
«Макаров» был солидно тяжёл и «прикладист», — как влитый сидел он в руке, и, немного поторговавшись, Георгий купил пистолет, уплатив за него стольник зелени.
О пистолете, естественно, никто из домашних так и не узнал. Иногда, когда он оставался дома один, Георгий доставал свою опасную игрушку и чистил, любуясь совершенными формами оружия, а потом — снова прятал, до следующего раза.
…И вот, сегодня, Георгий решил поставить точку. Большую, жирную точку: в своей и Её жизни!
Он, в общем-то, так и не понял, когда именно, в какой момент сегодняшних бдений пришла ему в голову эта простая и страшная одновременно мысль.
Её появление почему-то не очень удивило Георгия. Он был удивительно спокоен; так спокоен, как был бы он спокоен, отправляясь с друзьями на рыбалку или охоту.
Вставил обойму и дослав патрон в ствол, Георгий взвёл курок. Сняв пистолет с предохранителя, он окинул взглядом свою комнату, как бы стараясь покрепче её запомнить и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
…В гостиной никого небыло, и Георгий пошёл на кухню.
Она была там.
Стоя спиной к вошедшему, Oна что-то помешивала в кастрюльке, стоявшей на плите, и, конечно, слышала его шаги, но не повернулась, продолжая заниматься своим делом. Последнее время она довольно часто делала вид, что не замечает его, а по вечерам, удобно устроившись на диване в гостиной, часами болтала по телефону, рассказывая подругам о своих новых поклонниках. Она знала, что Георгий слышит её разговоры, и, стараясь сделать ему как можно больнее, без стеснения рассказывала о своих похождениях.
Воспоминание об этом жаром обдало Георгия, и, прежде чем остатки здравого смысла окончательно покинули его, он успел подумать, что если не выстрелит сейчас, то уже никогда не сможет это сделать.
Георгий остановился на пороге и поднял руку с пистолетом.
ясно, как на полотне киноэкрана, Он увидел в этот момент все, что должно было произойти через секунду.
…Девятимиллиметровая пуля, выпущенная из мощного пистолета с расстояния в два метра, разнесла Её голову вдребезги, и женщина, которую он так любил все эти немысленные, иссушающие его годы, та женщина, которую он боготворил и ненавидел одновременно, превратилась в ничто, в кучу мяса, лежавшую в луже крови.
…Наконец, Она, почувствовав неладное, повернулась к нему лицом. Её глаза, скользнув по лицу Георгия, остановились на руке с зажатым в ней пистолетом.
Она пoпыталась что-то сказать, но ужас, сковавший её в этот момент был настолько велик, что из горла, вместо членораздельной речи, вырвался лишь хрип, и Георгий, чувствуя подкатившую вдруг тошноту, выстрелил.
в потолок.

Сколько раз Георгий давал себе слово не заводиться! Но, все равно, стоит им остаться наедине, как его тут же начинает «нести по кочкам».
Вот и сегодня, после очередного скандала, он заперся в своей комнате, и, слушая шум дождя, доносящегося через открытую балконную дверь, попытался вспомнить все, с самого первого их дня знакомства.
Как славно все тогда начиналось! Шесть первых лет их совместной жизни Георгий был по-настоящему счастлив.
Что же случилось потом?
Может быть, он когда-то её обидел, был невнимателен?
Или дал повод для подозрений в неверности?
Нет!
Он был примерным семьянином, с появлением в его жизни любимой женщины он в корне изменился, — ни «подруг», ни кутежей.
Вот только иногда засиживался допоздна на работе, да несколько раз сводил «нужных» людей в ресторан.
Было иногда и такое: приходил с работы уставший, не до молодой жены ему было!
-Так понять должна была бы, вроде уже не маленькая, — досадовал Георгий. В семейной жизни часто бывает так: сегодня ты не можешь, завтра она не хочет, а послезавтра, – все у них «О-кей»!
А потом случилась беда. Была зима, и в тот злополучный день он был занят до шести, а потом отмечали с коллегами чей-то день рождения, ну, и как водится, немного выпили.
Позже он ехал на метро, шёл от станции по пустым и тёмным улицам, хотя было ещё не поздно, что-то около восьми.
Казалось, чего проще?! Зайти в их двор, пройти ровно пятьдесят шагов, и вот оно, его парадное! Те пятьдесят шагов оказались последними в его счастливой жизни.
Он не погиб тогда в физическом смысле этого слова, нет!
Он перестал быть счастливым.
…В провале двора, рядом с садовой скамейкой, стояли двое: мужчина в куртке, и женщина в дублёнке с накинутым на голову капюшоном. Они стояли так близко друг к другу, что Георгию даже показалось, что за секунду до того, как он поднял голову и посмотрел в их сторону, они целовались. Что привлекло тогда его внимание к этой парочке, он не понимает до сих пор. По инерции, пройдя уже мимо, он вдруг повернул к ним и сделал ещё один, последний шаг, перед тем как остановиться метрах в шести.
Женщина, наконец заметив его, резко отвернулась и пошла, — почти побежала прочь. Немного помедлив, пошёл за ней и тот, в куртке. Недоуменно покачав головой, Георгий тихо побрёл к своему парадному. Уже ступив на ступени крыльца, он вдруг понял, что привлекло его внимание.
Женщина!
Да, несомненно, и он не мог тогда ошибиться, — это была Она!
Та же длинная, почти до пят, дублёнка, тот же перестук каблуков, который он мог отличить от сотни других. Но как же так, как такое могло произойти? Поднявшись на свой этаж, он машинально вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
Так и есть, — на вешалке пусто.
Тогда он тихо, чтобы не слышали дети, закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз.
-Что же делать, если я найду их? — думал Георгий.
Что-то ужасное поднялось тогда в нем: обида, злость, ревность, — все перемешалось в его душе!
Стало трудно дышать, и, стараясь облегчить накатившийся приступ удушья, он рванул ворот рубахи так, что градом посыпались пуговицы, запрыгали по ступеням, белыми пятнышками мелькая в колодце лестничного пролёта.
-Убью! А потом, — будь что будет, — как в бреду, повторял Георгий, ничего не видя перед собой.

Но что это? Снова эти знакомые шаги, снова торопливый перестук каблуков?!
С запрокинутым лицом, ему навстречу, поднималась Она, и в тусклом свете лампочки, висящей над площадкой второго этажа, её лицо казалось жёлтым, как у мертвеца.
Она старалась казаться спокойной, но глаза…
Её выдавали глаза, — глаза нашкодившей сучки!

-Ты куда? – не поздоровавшись, и, явно встревожено, спросила Она.
-Прогуляться, — ответил Георгий, продолжая спускаться вниз.
Он поравнялся с ней, чувствуя, как деревенеют ноги, как прилипает к гортани язык, уже готовый сказать что-то обидное… Шаг, ещё один, и, превозмогая себя, он продолжил свой путь, не в силах более смотреть Ей в глаза…
Похоже, она пыталась задержать его, задавая какие-то вопросы, но, что-то истеричное было в её голосе, и он, не дослушав, ушёл.

На улице Георгия встретили осевшие, недельной давности сугробы, простроченные жёлтыми метками собачьей мочи и одинокий фонарь, тусклый свет которого тщетно пытался пробиться сквозь подступивший вплотную мрак. Порыв ветра, неожиданно рванувший полы пальто, скользнул по разгорячённому лицу и понёсся дальше, поднимая с земли и крутя в бешеном вихре тысячи колючих кристалликов, бывших ещё вчера пушистыми и нежными снежинками.
Чёрная лента тротуара со слюдяными пятнами замёрзших луж, огромная, тревожная луна, всходящая над крышами домов…
…Пусто.
…Ни-ко-го!
Только чужие, равнодушные окна, подслеповато щурились на Георгия, словно спрашивая:
-Что, дождался, сердешный?!

…Ну почему тогда, во дворе, я не пошёл следом за ними, почему не догнал и не заглянул под низко опущенный капюшон? – спрашивал себя он все эти годы.
Сделай он это тогда, — не было бы стольких лет лжи, и червь сомнений и ревности не терзал бы его исстрадавшуюся душу.
Конечно, Она потом твердила:
-Ты не прав, Георгий, ты меня с кем-то спутал! Да ты ведь тогда был пьян!
А, утром следующего дня, переставляя с места на место обувь в прихожей, он вдруг заметил, что один её сапог лопнул чуть ниже щиколотки, — точно по шву. И тогда его сомнения превратились в уверенность: узкое голенище модного сапога не выдержало, когда Она, не разбирая дороги, побежала прочь от него.
Но это была лишь догадка!
А на все вопросы у неё был готов лишь один ответ: это была не она!
…В тот раз Георгий отступил, потерпев полное поражение!
Как говорится: не пойман, – не вор!

Много позже, раздумывая о загадках женской души, об особой миссии лучшей половины человечества, он спрашивал сам себя:
-Неужели все это так, да и лучшая ли это половина?
Ведь ни одно существо на Земле не поступает так, как эти самовлюблённые, самонадеянные, лживые существа! Играя на мужских чувствах, применяя свои излюбленные, «женские» приёмы, они упорно идут к своей цели – захватить, овладеть, использовать.
И не важно, о чем идёт речь, — о карьере или любви, — они одинаково подлы как с мужчинами, так и с себе подобными!
Когда на карту поставлено их благополучие, женщины с упорством танка преодолевают все попадающиеся на их пути препятствия, не останавливаясь ни перед чем!
А те из них, кто не может добиться успеха своим трудом, куют своё счастье, подкладывая себя под «нужного» мужчину.
-За что же жизнь так жестока ко мне? В чем я провинился перед ней? — снова и снова спрашивал себя Георгий.
-Жестоко устроена жизнь, — думал он.
Она давно превратилась в конкурс, в котором победителю достаётся Женщина.
А пока мужчины состязаются, она ждёт, когда же в борьбе за её благосклонность победит сильнейший.
Женщина хочет не просто мужчину, а успешного самца: с дорогой машиной и «Ролексом» за пять тысяч долларов.
Она хочет быть не «замужем», а «за мужем», за его могучей спиной!

-Бездарь! – кричала Она Георгию, — что ты сделал для меня хорошего в этой жизни?

-Действительно, что я сделал хорошего? — словно извиняя её, спрашивал себя он.

Не оказался богатым, не построил дом, не свозил на Канары, не подарил машину…
Вот, она даже работать недавно пошла, потому что не стало хватать его зарплаты…
И тогда Георгий понял: он Её ра-зо-ча-ро-вал…

Ей было двадцать три года, когда она вышла замуж за него, сорокалетнего. Вчерашняя студентка, и «простой советский инженер». Конец восьмидесятых, конец перестройки, конец нормальной, не очень сытной, но, спокойной жизни. Это был банальный, курортный роман. Он был ей тогда немного симпатичен, а ещё, наверное, ей импонировало то обстоятельство, что он сходил с ума от любви прямо у неё на глазах!
Когда закончился их отпуск, они вернулись каждый в свой город. Между ними было 750 километров пути, но, разве это преграда для влюблённого сердца? Каждую пятницу, после работы, он садился в самолёт Аэрофлота и летел к любимой, а в воскресенье, — возвращался к себе, чтобы всю следующую неделю мечтать о новой встрече.
Её мать, одинокая и деспотичная женщина, была категорически против их брака.
-Он же тебе в отцы годится! — все время повторяла она.
Но дочь, привыкшая все делать наперекор своей ненавистной матери, сказала Георгию «да»!

-Что это было, умопомрачение или любовь? – спрашивал потом себя Георгий, и тут же, сам себе отвечал:
-Да, это была Любовь!

Чем мог измерить он чувство, пришедшее так поздно? Чем мог оправдать поступок, совершенный ради такого призрачного понятия, как «счастье»? Тогда он был счастлив и слеп, как миллионы таких же влюблённых. Он любил сам, и ему казалось, что Она любит его тоже.
И, более не колеблясь, он сделал тогда роковой шаг, — сжёг за собой все мосты, перечеркнул все своё прошлое, забыл своих старых друзей, ушёл из своей прежней семьи!

Врут сказки о рае в шалаше, и Георгий скоро это понял.
Однажды, упрекнув Её в том, что она не честна по отношению к нему, он услышал в ответ:
-Я жалею о том, что раньше слишком мало изменяла тебе!
Вот так. «Слишком мало!»
***
Чувствуя, как занемела спина, Георгий встал, прошёлся по комнате, потом подошёл к зеркалу.
Оттуда, из сумеречной амальгамной глубины, на него смотрел уже немолодой, полноватый мужчина с седыми висками и воспакенными белками глаз.
-Да, так и загнуться недолго, — подумал он. Сколько осталось жить? Год, два, пятнадцать дней или пятнадцать лет? Сколько сил надо потратить ему ещё на то, чтобы делать вид, буд-то ничего не происходит, сколько ещё раз он должен на сочувственные вопросы знакомых «ну как»? бодро отвечать «отлично»?
Георгий прошёлся по комнате, растирая занывшие вдруг виски. В последнее время эти приступы стали повторяться у него все чаще и чаще, и он, никогда не обращавшийся «по пустякам» к врачам, сам нашёл средство от головной боли. Подойдя к книжному шкафу, он достал с полки початую бутылку виски. Плеснув в стакан, он одним махом опрокинул содержимое в рот. Перехватило дыхание, и Георгий, стараясь не закашляться, замер, чувствуя, как горячая волна движется от гортани к пищеводу, а потом — дальше, в желудок, постепенно разливаясь по всему телу тёплой, приятной волной.
-Гадина! Какая же она…. — прошептал он, смахивая слезы, неожиданно скатившиеся из глаз.
-Я ведь жизнь свою сломал, ей под ноги бросил! Что же мне делать теперь? Скоро шестьдесят, дети уже большие выросли… А Она и их против отца настраивает, при каждом удобном случае унижает его так, чтобы мальчишки видели…
-Надо что-то делать, так нельзя, так нельзя… — буд-то в лихорадочном бреду повторял он, бродя по комнате.
Он налил себе ещё полстакана, а потом ещё, и потихоньку, уже находясь под властью завладевшей им мысли, медленно, маленькими глотками, выпил все, до последней капли.
Он ещё посидел в своём кресле у стола, чувствуя, как постепенно уходит головная боль, затем встал и подошёл к стоявшему в углу телевизору, старой японской «Соньке», как любовно он его когда-то называл, и, с небольшим усилием, снял заднюю крышку.
Запустив руку в пыльное нутро, он нащупал спрятанный там свёрток.
Разорвав газетную обёртку, он медленно размотал промасленную тряпицу.
Через минуту в ладони у Георгия лежал пистолет, — новенький, словно игрушечный, «Макаров».
Чувствуя, как от горячей его ладони нагреваются и начинают возвращать назад тепло щёчки рукоятки пистолета с вырезанной на них звёздочкой, Георгий провёл другой рукой по его стволу, — словно погладил.

Этот пистолет появился у него случайно. B самом начале Чеченской войны, пил он водку с одним старым своим знакомым, — прапорщиком, — приехавшим по каким-то служебным делам на их завод. Когда на третий день беспробудной пьянки они решили, что пора «завязывать», вдруг оказалось, что у прапора пропали чужие деньги, — двести зелёных, которые он вёз в своё село, матери сослуживца.
-Наверное, в кабаке выронил, когда вчера рассчитывался, — пожаловался прапор.
-Что я теперь скажу Вадькиной матери, ведь она ждёт эти деньги, — сокрушался он, а потом вдруг придвинулся и зашептал, обдавая Георгия водочным перегаром:
-Слышь, земеля, у меня пушка есть, «чистая», нигде не засвеченная, только что с завода. Мы месяц назад в одном селе зачистку делали, и в одной хате на склад надыбали. «Звери» сдаваться не захотели, пришлось их гранатами забросать. Они склад, оказывается, с оружием охраняли. Чего там только небыло! Я с ребятами тот склад потом два дня охранял, и, пока не приняли его у меня особисты, хорошо «почистил».
Бери, «макар» — вещь нужная. Жизнь вон какая, мало ли как повернётся!

Во всех мужчинах, до самой старости, живёт мальчишка. Георгий не был исключением, и, как только он увидел красавчика «Макарова», сердце его сладко заныло, а руки сами потянулись к пистолету.
«Макаров» был солидно тяжёл и «прикладист», — как влитый сидел он в руке, и, немного поторговавшись, Георгий купил пистолет, уплатив за него стольник зелени.
О пистолете, естественно, никто из домашних так и не узнал.
Иногда, когда он оставался дома один, Георгий доставал свою опасную игрушку и чистил, любуясь совершенными формами оружия, а потом — снова прятал, до следующего раза.

И вот, сегодня, Георгий решил поставить точку.
Большую, жирную точку: в своей и Её жизни! Он, в общем-то, так и не понял, когда именно, в какой момент сегодняшних бдений пришла ему в голову эта простая и страшная мысль. Её появление почему-то не очень удивило Георгия. Он был удивительно спокоен; так спокоен, как был бы он спокоен, отправляясь с друзьями на рыбалку или охоту.
Вставил обойму и дослав патрон в ствол, Георгий взвёл курок. Сняв пистолет с предохранителя, он окинул взглядом свою комнату, как бы стараясь покрепче её запомнить и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

В гостиной никого небыло, и Георгий пошёл на кухню.
Она была там. Стоя спиной к вошедшему, она что-то помешивала в кастрюльке, стоявшей на плите.
Георгий остановился на пороге кухни и поднял руку с пистолетом.
Она, конечно, слышала его шаги, но не повернулась на встречу, продолжая заниматься своим делом.
Последнее время она довольно часто делала вид, что не замечает его, а по вечерам, удобно устроившись на диване в гостиной, часами болтала по телефону, рассказывая подругам о своих новых поклонниках.
Она знала, что Георгий слышит её разговоры, и, стараясь сделать ему как можно больнее, без стеснения рассказывала о своих похождениях.

Воспоминание об этом жаром обдало Георгия, и, прежде чем остатки здравого смысла окончательно покинули его, он успел подумать, что если не выстрелит сейчас, то уже никогда не сможет это сделать.
Он, ясно, как на полотне киноэкрана, увидел в этот момент все, что должно было произойти через секунду.

…Девятимиллиметровая пуля, выпущенная из мощного пистолета с расстояния в два метра, разнесла Её голову вдребезги, и женщина, которую он так любил все эти , немыслимые, иссушающие его душу годы, та женщина, которую он боготворил и ненавидел одновременно, превратилась в ничто, в кучу мяса, лежавшую в луже крови.

Наконец, Она, почувствовав неладное, повернулась к нему лицом. Её глаза, скользнув по лицу Георгия, остановились на руке с зажатым в ней пистолетом.
Она пыталась что-то сказать, но ужас, сковавший её в этот момент был настолько велик, что из её горла, вместо членораздельной речи вырвался лишь хрип, и Георгий, чувствуя подкатившую вдруг тошноту, выстрелил.

В потолок.

Что ревность нам, — всего лишь страсти яд,
В твоих страданиях — лишь зыбкая утеха.
Kогда ж в любви ты не найдешь успеха,
Тогда и горьким чувствам будешь рад!

Сколько раз Георгий давал себе слово не заводиться! Но, все равно, стоит им остаться наедине, как его тут же начинает «нести по кочкам».
Вот и сегодня, после очередного скандала, он заперся в своей комнате, и, слушая шум дождя, доносящегося через открытую балконную дверь, попытался вспомнить все, — с самого первого их дня знакомства.
Как славно все тогда начиналось! Шесть первых лет их совместной жизни Георгий был по-настоящему счастлив.
Что же случилось потом?
Может быть, он когда-то её обидел, был невнимателен?
Или дал повод для подозрений в неверности?
Нет!
Он был примерным семьянином; с появлением в его жизни любимой женщины он в корне изменился, — ни «подруг», ни кутежей.
Вот только иногда засиживался допоздна на работе, да несколько раз сводил «нужных» людей в ресторан.
Было иногда и такое: приходил с работы уставший, не до молодой жены ему было!
-Так понять должна была бы, вроде уже не маленькая, — досадовал Георгий. В семейной жизни часто бывает так: сегодня ты не можешь, завтра она не хочет, а послезавтра, – все у них «О-кей»!
А потом случилась беда. Была зима, и в тот злополучный день он был занят до шести, а потом отмечали с коллегами чей-то день рождения, ну, и как водится, немного выпили.
Позже он ехал на метро, шёл от станции по пустым и тёмным улицам, хотя было ещё не поздно, что-то около восьми.
Казалось, чего проще?! Зайти в их двор, пройти ровно пятьдесят шагов, и вот оно, его парадное! Те пятьдесят шагов оказались последними в его счастливой жизни.
Он не погиб тогда в физическом смысле этого слова, нет!
Он перестал быть счастливым.
…В провале двора, рядом с садовой скамейкой, стояли двое: мужчина в куртке, и женщина в дублёнке с накинутым на голову капюшоном. Они стояли так близко друг к другу, что Георгию даже показалось, что за секунду до того, как он поднял голову и посмотрел в их сторону, они целовались. Что привлекло тогда его внимание к этой парочке, он не понимает до сих пор. По инерции, пройдя уже мимо, он вдруг повернул к ним и сделал ещё один, последний шаг, перед тем как остановиться метрах в шести.
Женщина, наконец заметив его, резко отвернулась и пошла, — почти побежала прочь. Немного помедлив, пошёл за ней и тот, в куртке. Недоуменно покачав головой, Георгий тихо побрёл к своему парадному. Уже ступив на ступени крыльца, он вдруг понял, что привлекло его внимание.
Женщина!
Да, несомненно, и он не мог тогда ошибиться, — это была Она!
Та же длинная, почти до пят, дублёнка, тот же перестук каблуков, который он мог отличить от сотни других. Но как же так, как такое могло произойти? Поднявшись на свой этаж, он машинально вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
Так и есть, — на вешалке пусто.
Тогда он тихо, чтобы не слышали дети, закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз.
-Что же делать, если я найду их? — думал Георгий.
Что-то ужасное поднялось тогда в нем: обида, злость, ревность, — все перемешалось в его душе!
Стало трудно дышать, и, стараясь облегчить накатившийся приступ удушья, он рванул ворот рубахи так, что градом посыпались пуговицы, запрыгали по ступеням, белыми пятнышками мелькая в колодце лестничного пролёта.
-Убью! А потом, — будь что будет, — как в бреду, повторял Георгий, ничего не видя перед собой.
Но что это? Снова эти знакомые шаги, снова торопливый перестук каблуков?!
…С запрокинутым лицом, навстречу ему поднималась Она, и в тусклом свете лампочки, висящей над площадкой второго этажа, её лицо казалось жёлтым, как у мертвеца.
…Она старалась казаться спокойной, но глаза…
Её выдавали глаза, — глаза нашкодившей сучки!
-Ты куда? – не поздоровавшись, и, явно встревожено, спросила Она.
-Прогуляться, — ответил Георгий, продолжая спускаться вниз.
Он поравнялся с ней, чувствуя, как деревенеют ноги, как прилипает к гортани язык, уже готовый сказать что-то обидное… Шаг, ещё один, и, превозмогая себя, он продолжил свой путь, не в силах более смотреть Ей в глаза…
Похоже, она пыталась задержать его, задавая какие-то вопросы, но, что-то истеричное было в её голосе, и он, не дослушав, ушёл.
…На улице Георгия встретили осевшие, недельной давности сугробы, простроченные жёлтыми метками собачьей мочи и одинокий фонарь, тусклый свет которого тщетно пытался пробиться сквозь подступивший вплотную мрак. Порыв ветра, неожиданно рванувший полы пальто, скользнул по разгорячённому лицу и понёсся дальше, поднимая с земли и крутя в бешеном вихре тысячи колючих кристалликов льда, бывшeгo ещё вчера пушистыми и нежными снежинками.
Чёрная лента тротуара со слюдяными пятнами замёрзших луж, огромная, тревожная луна, всходящая над крышами домов…
…Пусто.
…Ни-ко-го! Только чужие, равнодушные окна, подслеповато щурились на Георгия, словно спрашивая:
-Что, дождался, сердешный?!

-Ну почему тогда, во дворе, я не пошёл следом за ними, почему не догнал и не заглянул под низко опущенный капюшон? – спрашивал себя он все эти годы.
Сделай он это тогда, — и не было бы стольких лет лжи, и червь сомнения и ревности не терзал бы его исстрадавшуюся душу.
Конечно, Она потом твердила:
-Ты не прав, Георгий, ты меня с кем-то спутал! Да ты ведь тогда был пьян!
А, утром следующего дня, переставляя с места на место обувь в прихожей, он вдруг заметил, что один её сапог лопнул чуть ниже щиколотки, — точно по шву. И тогда его сомнения превратились в уверенность: узкое голенище модного сапога не выдержало, когда Она, не разбирая дороги, побежала прочь от него.
Но это была лишь догадка!
А на все вопросы у неё был готов лишь один ответ: это была не она!
…В тот раз Георгий отступил, потерпев полное поражение!
Как говорится: не пойман, – не вор!

Много позже, раздумывая о загадках женской души, об особой миссии лучшей половины человечества, он спрашивал сам себя:
-Неужели все это так, да и лучшая ли это половина?
Ведь ни одно существо на Земле не поступает так, как эти самовлюблённые, самонадеянные, лживые существа! Играя на мужских чувствах, применяя свои излюбленные, «женские» приёмы, они упорно идут к своей цели – захватить, овладеть, использовать.
И не важно, о чем идёт речь, — о карьере или любви, — они одинаково подлы как с мужчинами, так и с себе подобными!
Когда на карту поставлено их благополучие, женщины с упорством танка преодолевают все попадающиеся на их пути препятствия, не останавливаясь ни перед чем!
А те из них, кто не может добиться успеха своим трудом, куют своё счастье, подкладывая себя под «нужного» мужчину.
-За что же жизнь так жестока ко мне? В чем я провинился перед ней? — снова и снова спрашивал себя Георгий.
-Жестоко устроена жизнь, — думал он. Она давно превратилась в конкурс, в котором победителю достаётся Женщина. А пока мужчины состязаются, она ждёт, когда же в борьбе за её благосклонность победит сильнейший.
Женщина хочет не просто мужчину, а успешного самца: с дорогой машиной и «Ролексом» за пять тысяч долларов.
Она хочет быть не «замужем», а «за мужем», за его могучей спиной!

-Бездарь! – кричала Она Георгию, — что ты сделал для меня хорошего в этой жизни?

-Действительно, что я сделал хорошего? — словно извиняя её, спрашивал себя он.

…Не оказался богатым, не построил дом, не свозил на Канары, не подарил машину…
Вот, Oна даже работать недавно пошла, потому что не стало хватать его зарплаты…
И тогда Георгий понял: он eё ра-зо-ча-ро-вал…

…Ей было двадцать три года, когда она вышла замуж за него, сорокалетнего. Вчерашняя студентка, и «простой советский инженер». Конец восьмидесятых, конец перестройки, конец нормальной, не очень сытной, но, спокойной жизни. Это был банальный курортный роман.
Он был ей тогда немного симпатичен, а ещё, наверное, ей импонировало то обстоятельство, что он сходил с ума от любви прямо у неё на глазах!
Когда закончился их отпуск, они вернулись каждый в свой город. Между ними было 750 километров пути, но, разве это преграда для влюблённого сердца? Каждую пятницу, после работы, он садился в самолёт Аэрофлота и летел к любимой, а в воскресенье, — возвращался к себе, чтобы всю следующую неделю мечтать о новой встрече.
Её мать, одинокая и деспотичная женщина, была категорически против их брака.
-Он же тебе в отцы годится! — все время повторяла она.
Но дочь, привыкшая все делать наперекор своей ненавистной матери, сказала Георгию «да»!

-Что это было, умопомрачение или любовь? – спрашивал потом себя Георгий, и тут же, сам себе отвечал:
-Да, это была Любовь!

Чем мог измерить он чувство, пришедшее так поздно? Чем мог оправдать поступок, совершенный ради такого призрачного понятия, как «счастье»? Тогда он был счастлив и слеп, как миллионы таких же влюблённых. Он любил сам, и ему казалось, что Она любит его тоже. И, более не колеблясь, он сделал тогда роковой шаг, — сжёг за собой все мосты, перечеркнул все своё прошлое, забыл своих старых друзей, ушёл из своей прежней семьи!

…Врут сказки о рае в шалаше, и Георгий скоро это понял.
Однажды, упрекнув Её в том, что она не честна по отношению к нему, он услышал в ответ:
-Я жалею о том, что раньше слишком мало изменяла тебе!
Вот так. «Слишком мало!»
***
…Чувствуя, как занемела спина, Георгий встал, прошёлся по комнате, потом подошёл к зеркалу.
Оттуда, из сумеречной амальгамной глубины, на него смотрел уже немолодой, полноватый мужчина с седыми висками и воспакенными белками глаз.
-Да, так и загнуться недолго, — подумал он. Сколько осталось жить? Год, два, пятнадцать дней или пятнадцать лет? Сколько сил надо потратить на то, чтобы делать вид, буд-то ничего не происходит, сколько ещё раз он должен на сочувственные вопросы знакомых «ну как»? бодро отвечать «отлично»?
Георгий прошёлся по комнате, растирая занывшие вдруг виски. В последнее время эти приступы стали повторяться у него все чаще и чаще, и он, никогда не обращавшийся «по пустякам» к врачам, сам нашёл средство от головной боли. Подойдя к книжному шкафу, он достал с полки початую бутылку виски. Плеснув в стакан, он одним махом опрокинул содержимое в рот. Перехватило дыхание, и Георгий, стараясь не закашляться, замер, чувствуя, как горячая волна движется от гортани к пищеводу, а потом — дальше, в желудок, постепенно разливаясь по всему телу тёплой, приятной волной.
-Гадина! Какая же она…. — прошептал он, смахивая слезы, неожиданно скатившиеся из глаз.
-Я ведь жизнь свою сломал, ей под ноги бросил! Что же мне делать теперь? Скоро шестьдесят, дети уже большие выросли… А Она и их против отца настраивает, при каждом удобном случае унижает так, чтобы мальчишки видели…
-Надо что-то делать, так нельзя, так нельзя… — буд-то в лихорадочном бреду повторял он, бродя по комнате.
Он налил себе ещё полстакана, а потом ещё, и потихоньку, уже находясь под властью завладевшей им мысли, медленно, маленькими глотками, выпил все, до последней капли.
Он ещё посидел в своём кресле у стола, чувствуя, как постепенно уходит головная боль, затем встал и подошёл к стоявшему в углу телевизору, старой японской «Соньке», как любовно он его когда-то называл, и, с небольшим усилием, снял заднюю крышку.
Запустив руку в пыльное нутро, он нащупал спрятанный там свёрток.
Разорвав газетную обёртку, он медленно размотал промасленную тряпицу.
Отсвечивая воронёным, грея тепло-коричневым, в ладони у Георгия лежал пистолет, — новенький, словно игрушечный, «Макаров».
Чувствуя, как от горячей его ладони нагревается рукоятка пистолета с вырезанной на ней звёздочкой, Георгий провёл другой рукой по стволу, — словно погладил.
…Этот пистолет появился у него случайно. B самом начале Чеченской войны, пил он водку с одним старым своим знакомым, — прапорщиком, приехавшим по каким-то служебным делам к ним на завод. Когда на третий день беспробудной пьянки они решили, что пора «завязывать», вдруг оказалось, что у прапора пропали чужие деньги, — двести зелёных, которые он вёз в своё село, матери сослуживца.
-Наверное, в кабаке выронил, когда вчера рассчитывался, — пожаловался прапор.
-Что я теперь скажу Вадькиной матери, ведь она ждёт эти деньги, — сокрушался он, а потом вдруг придвинулся и зашептал, обдавая Георгия водочным перегаром:
-Слышь, земеля, у меня пушка есть, «чистая», нигде не засвеченная, только что с завода. Мы месяц назад в одном месте зачистку делали, и на склад надыбали. «Звери» сдаваться не захотели, пришлось их гранатами забросать. Они склад, оказывается, с оружием охраняли. Чего там только небыло! Я с ребятами тот склад потом два дня охранял, и, пока не приняли его у меня особисты, хорошо «почистил».
Бери, Гошка! «Mакар» — вещь нужная. Жизнь вон какая, мало ли как повернётся!

Во всех мужчинах, до самой старости, живёт мальчишка.
Георгий не был исключением, и, как только он увидел красавчика «Макарова», сердце его сладко заныло, а руки сами потянулись к пистолету.
«Макаров» был солидно тяжёл и «прикладист», — как влитый сидел он в руке, и, немного поторговавшись, Георгий купил пистолет, уплатив за него стольник зелени.
О пистолете, естественно, никто из домашних так и не узнал.
Иногда, когда он оставался дома один, Георгий доставал свою опасную игрушку и чистил, любуясь совершенными формами оружия, а потом — снова прятал, до следующего раза.

…И вот, сегодня, Георгий решил поставить точку.
Большую, жирную точку: в своей и Её жизни!
Он, в общем-то, так и не понял, когда именно, в какой момент сегодняшних бдений пришла ему в голову эта простая и страшная одновременно мысль.
Её появление почему-то не очень удивило Георгия. Он был удивительно спокоен; так спокоен, как был бы он спокоен, отправляясь с друзьями на рыбалку или охоту.
Вставил обойму и дослав патрон в ствол, Георгий взвёл курок. Сняв пистолет с предохранителя, он окинул взглядом свою комнату, как бы стараясь покрепче её запомнить и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

…В гостиной никого небыло, и Георгий пошёл на кухню.
Она была там.
Стоя спиной к вошедшему, Oна что-то помешивала в кастрюльке, стоявшей на плите.
Георгий остановился на пороге и поднял руку с пистолетом.
Она, конечно, слышала его шаги, но не повернулась на встречу, продолжая заниматься своим делом. Последнее время она довольно часто делала вид, что не замечает его, а по вечерам, удобно устроившись на диване в гостиной, часами болтала по телефону, рассказывая подругам о своих новых поклонниках. Она знала, что Георгий слышит её разговоры, и, стараясь сделать ему как можно больнее, без стеснения рассказывала о своих похождениях.
Воспоминание об этом жаром обдало Георгия, и, прежде чем остатки здравого смысла окончательно покинули его, он успел подумать, что если не выстрелит сейчас, то уже никогда не сможет это сделать.
Он, ясно, как на полотне киноэкрана, увидел в этот момент все, что должно было произойти через секунду.

…Девятимиллиметровая пуля, выпущенная из мощного пистолета с расстояния в два метра, разнесла Её голову вдребезги, и женщина, которую он так любил все эти немысленные, иссушающие его годы, та женщина, которую он боготворил и ненавидел одновременно, превратилась в ничто, в кучу мяса, лежавшую в луже крови.
…Наконец, Она, почувствовав неладное, повернулась к нему лицом. Её глаза, скользнув по лицу Георгия, остановились на руке с зажатым в ней пистолетом.
Она пoпыталась что-то сказать, но ужас, сковавший её в этот момент был настолько велик, что из горла, вместо членораздельной речи, вырвался лишь хрип, и Георгий, чувствуя подкатившую вдруг тошноту, выстрелил, — в потолок.

Что ревность нам, — всего лишь страсти яд,
В твоих страданиях — лишь зыбкая утеха.
Когда ж в любви ты не найдешь успеха,
Тогда и горьким чувствам будешь рад!

Сколько раз Георгий давал себе слово не заводиться! Но, все равно, стоит им остаться наедине, как его тут же начинает «нести по кочкам».
Вот и сегодня, после очередного скандала, он заперся в своей комнате, и, слушая шум дождя, доносящегося через открытую балконную дверь, попытался вспомнить все, — с самого первого их дня знакомства.
Как славно все тогда начиналось! Шесть первых лет их совместной жизни Георгий был по-настоящему счастлив.
Что же случилось потом?
Может быть, он когда-то её обидел, был невнимателен?
Или дал повод для подозрений в неверности?
Нет!
Он был примерным семьянином; с появлением в его жизни любимой женщины он в корне изменился, — ни «подруг», ни кутежей.
Вот только иногда засиживался допоздна на работе, да несколько раз сводил «нужных» людей в ресторан.
Было иногда и такое: приходил с работы уставший, не до молодой жены ему было!
-Так понять должна была бы, вроде уже не маленькая, — досадовал Георгий. В семейной жизни часто бывает так: сегодня ты не можешь, завтра она не хочет, а послезавтра, – все у них «О-кей»!
А потом случилась беда. Была зима, и в тот злополучный день он был занят до шести, а потом отмечали с коллегами чей-то день рождения, ну, и как водится, немного выпили.
Позже он ехал на метро, шёл от станции по пустым и тёмным улицам, хотя было ещё не поздно, что-то около восьми.
Казалось, чего проще?! Зайти в их двор, пройти ровно пятьдесят шагов, и вот оно, его парадное! Те пятьдесят шагов оказались последними в его счастливой жизни.
Он не погиб тогда в физическом смысле этого слова, нет!
Он перестал быть счастливым.
…В провале двора, рядом с садовой скамейкой, стояли двое: мужчина в куртке, и женщина в дублёнке с накинутым на голову капюшоном. Они стояли так близко друг к другу, что Георгию даже показалось, что за секунду до того, как он поднял голову и посмотрел в их сторону, они целовались. Что привлекло тогда его внимание к этой парочке, он не понимает до сих пор. По инерции, пройдя уже мимо, он вдруг повернул к ним и сделал ещё один, последний шаг, перед тем как остановиться метрах в шести.
Женщина, наконец заметив его, резко отвернулась и пошла, — почти побежала прочь. Немного помедлив, пошёл за ней и тот, в куртке. Недоуменно покачав головой, Георгий тихо побрёл к своему парадному. Уже ступив на ступени крыльца, он вдруг понял, что привлекло его внимание.
Женщина!
Да, несомненно, и он не мог тогда ошибиться, — это была Она!
Та же длинная, почти до пят, дублёнка, тот же перестук каблуков, который он мог отличить от сотни других. Но как же так, как такое могло произойти? Поднявшись на свой этаж, он машинально вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
Так и есть, — на вешалке пусто.
Тогда он тихо, чтобы не слышали дети, закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз.
-Что же делать, если я найду их? — думал Георгий.
Что-то ужасное поднялось тогда в нем: обида, злость, ревность, — все перемешалось в его душе!
Стало трудно дышать, и, стараясь облегчить накатившийся приступ удушья, он рванул ворот рубахи так, что градом посыпались пуговицы, запрыгали по ступеням, белыми пятнышками мелькая в колодце лестничного пролёта.
-Убью! А потом, — будь что будет, — как в бреду, повторял Георгий, ничего не видя перед собой.
Но что это? Снова эти знакомые шаги, снова торопливый перестук каблуков?!
…С запрокинутым лицом, навстречу ему поднималась Она, и в тусклом свете лампочки, висящей над площадкой второго этажа, её лицо казалось жёлтым, как у мертвеца.
…Она старалась казаться спокойной, но глаза…
Её выдавали глаза, — глаза нашкодившей сучки!
-Ты куда? – не поздоровавшись, и, явно встревожено, спросила Она.
-Прогуляться, — ответил Георгий, продолжая спускаться вниз.
Он поравнялся с ней, чувствуя, как деревенеют ноги, как прилипает к гортани язык, уже готовый сказать что-то обидное… Шаг, ещё один, и, превозмогая себя, он продолжил свой путь, не в силах более смотреть Ей в глаза…
Похоже, она пыталась задержать его, задавая какие-то вопросы, но, что-то истеричное было в её голосе, и он, не дослушав, ушёл.
…На улице Георгия встретили осевшие, недельной давности сугробы, простроченные жёлтыми метками собачьей мочи и одинокий фонарь, тусклый свет которого тщетно пытался пробиться сквозь подступивший вплотную мрак. Порыв ветра, неожиданно рванувший полы пальто, скользнул по разгорячённому лицу и понёсся дальше, поднимая с земли и крутя в бешеном вихре тысячи колючих кристалликов льда, бывшeгo ещё вчера пушистыми и нежными снежинками.
Чёрная лента тротуара со слюдяными пятнами замёрзших луж, огромная, тревожная луна, всходящая над крышами домов…
…Пусто.
…Ни-ко-го! Только чужие, равнодушные окна, подслеповато щурились на Георгия, словно спрашивая:
-Что, дождался, сердешный?!

-Ну почему тогда, во дворе, я не пошёл следом за ними, почему не догнал и не заглянул под низко опущенный капюшон? – спрашивал себя он все эти годы.
Сделай он это тогда, — и не было бы стольких лет лжи, и червь сомнения и ревности не терзал бы его исстрадавшуюся душу.
Конечно, Она потом твердила:
-Ты не прав, Георгий, ты меня с кем-то спутал! Да ты ведь тогда был пьян!
А, утром следующего дня, переставляя с места на место обувь в прихожей, он вдруг заметил, что один её сапог лопнул чуть ниже щиколотки, — точно по шву. И тогда его сомнения превратились в уверенность: узкое голенище модного сапога не выдержало, когда Она, не разбирая дороги, побежала прочь от него.
Но это была лишь догадка!
А на все вопросы у неё был готов лишь один ответ: это была не она!
…В тот раз Георгий отступил, потерпев полное поражение!
Как говорится: не пойман, – не вор!

Много позже, раздумывая о загадках женской души, об особой миссии лучшей половины человечества, он спрашивал сам себя:
-Неужели все это так, да и лучшая ли это половина?
Ведь ни одно существо на Земле не поступает так, как эти самовлюблённые, самонадеянные, лживые существа! Играя на мужских чувствах, применяя свои излюбленные, «женские» приёмы, они упорно идут к своей цели – захватить, овладеть, использовать.
И не важно, о чем идёт речь, — о карьере или любви, — они одинаково подлы как с мужчинами, так и с себе подобными!
Когда на карту поставлено их благополучие, женщины с упорством танка преодолевают все попадающиеся на их пути препятствия, не останавливаясь ни перед чем!
А те из них, кто не может добиться успеха своим трудом, куют своё счастье, подкладывая себя под «нужного» мужчину.
-За что же жизнь так жестока ко мне? В чем я провинился перед ней? — снова и снова спрашивал себя Георгий.
-Жестоко устроена жизнь, — думал он. Она давно превратилась в конкурс, в котором победителю достаётся Женщина. А пока мужчины состязаются, она ждёт, когда же в борьбе за её благосклонность победит сильнейший.
Женщина хочет не просто мужчину, а успешного самца: с дорогой машиной и «Ролексом» за пять тысяч долларов.
Она хочет быть не «замужем», а «за мужем», за его могучей спиной!

-Бездарь! – кричала Она Георгию, — что ты сделал для меня хорошего в этой жизни?

-Действительно, что я сделал хорошего? — словно извиняя её, спрашивал себя он.

…Не оказался богатым, не построил дом, не свозил на Канары, не подарил машину…
Вот, Oна даже работать недавно пошла, потому что не стало хватать его зарплаты…
И тогда Георгий понял: он eё ра-зо-ча-ро-вал…

…Ей было двадцать три года, когда она вышла замуж за него, сорокалетнего. Вчерашняя студентка, и «простой советский инженер». Конец восьмидесятых, конец перестройки, конец нормальной, не очень сытной, но, спокойной жизни. Это был банальный курортный роман.
Он был ей тогда немного симпатичен, а ещё, наверное, ей импонировало то обстоятельство, что он сходил с ума от любви прямо у неё на глазах!
Когда закончился их отпуск, они вернулись каждый в свой город. Между ними было 750 километров пути, но, разве это преграда для влюблённого сердца? Каждую пятницу, после работы, он садился в самолёт Аэрофлота и летел к любимой, а в воскресенье, — возвращался к себе, чтобы всю следующую неделю мечтать о новой встрече.
Её мать, одинокая и деспотичная женщина, была категорически против их брака.
-Он же тебе в отцы годится! — все время повторяла она.
Но дочь, привыкшая все делать наперекор своей ненавистной матери, сказала Георгию «да»!

-Что это было, умопомрачение или любовь? – спрашивал потом себя Георгий, и тут же, сам себе отвечал:
-Да, это была Любовь!

Чем мог измерить он чувство, пришедшее так поздно? Чем мог оправдать поступок, совершенный ради такого призрачного понятия, как «счастье»? Тогда он был счастлив и слеп, как миллионы таких же влюблённых. Он любил сам, и ему казалось, что Она любит его тоже. И, более не колеблясь, он сделал тогда роковой шаг, — сжёг за собой все мосты, перечеркнул все своё прошлое, забыл своих старых друзей, ушёл из своей прежней семьи!

…Врут сказки о рае в шалаше, и Георгий скоро это понял.
Однажды, упрекнув Её в том, что она не честна по отношению к нему, он услышал в ответ:
-Я жалею о том, что раньше слишком мало изменяла тебе!
Вот так. «Слишком мало!»
***
…Чувствуя, как занемела спина, Георгий встал, прошёлся по комнате, потом подошёл к зеркалу.
Оттуда, из сумеречной амальгамной глубины, на него смотрел уже немолодой, полноватый мужчина с седыми висками и воспакенными белками глаз.
-Да, так и загнуться недолго, — подумал он. Сколько осталось жить? Год, два, пятнадцать дней или пятнадцать лет? Сколько сил надо потратить на то, чтобы делать вид, буд-то ничего не происходит, сколько ещё раз он должен на сочувственные вопросы знакомых «ну как»? бодро отвечать «отлично»?
Георгий прошёлся по комнате, растирая занывшие вдруг виски. В последнее время эти приступы стали повторяться у него все чаще и чаще, и он, никогда не обращавшийся «по пустякам» к врачам, сам нашёл средство от головной боли. Подойдя к книжному шкафу, он достал с полки початую бутылку виски. Плеснув в стакан, он одним махом опрокинул содержимое в рот. Перехватило дыхание, и Георгий, стараясь не закашляться, замер, чувствуя, как горячая волна движется от гортани к пищеводу, а потом — дальше, в желудок, постепенно разливаясь по всему телу тёплой, приятной волной.
-Гадина! Какая же она…. — прошептал он, смахивая слезы, неожиданно скатившиеся из глаз.
-Я ведь жизнь свою сломал, ей под ноги бросил! Что же мне делать теперь? Скоро шестьдесят, дети уже большие выросли… А Она и их против отца настраивает, при каждом удобном случае унижает так, чтобы мальчишки видели…
-Надо что-то делать, так нельзя, так нельзя… — буд-то в лихорадочном бреду повторял он, бродя по комнате.
Он налил себе ещё полстакана, а потом ещё, и потихоньку, уже находясь под властью завладевшей им мысли, медленно, маленькими глотками, выпил все, до последней капли.
Он ещё посидел в своём кресле у стола, чувствуя, как постепенно уходит головная боль, затем встал и подошёл к стоявшему в углу телевизору, старой японской «Соньке», как любовно он его когда-то называл, и, с небольшим усилием, снял заднюю крышку.
Запустив руку в пыльное нутро, он нащупал спрятанный там свёрток.
Разорвав газетную обёртку, он медленно размотал промасленную тряпицу.
Отсвечивая воронёным, грея тепло-коричневым, в ладони у Георгия лежал пистолет, — новенький, словно игрушечный, «Макаров».
Чувствуя, как от горячей его ладони нагревается рукоятка пистолета с вырезанной на ней звёздочкой, Георгий провёл другой рукой по стволу, — словно погладил.
…Этот пистолет появился у него случайно. B самом начале Чеченской войны, пил он водку с одним старым своим знакомым, — прапорщиком, приехавшим по каким-то служебным делам к ним на завод. Когда на третий день беспробудной пьянки они решили, что пора «завязывать», вдруг оказалось, что у прапора пропали чужие деньги, — двести зелёных, которые он вёз в своё село, матери сослуживца.
-Наверное, в кабаке выронил, когда вчера рассчитывался, — пожаловался прапор.
-Что я теперь скажу Вадькиной матери, ведь она ждёт эти деньги, — сокрушался он, а потом вдруг придвинулся и зашептал, обдавая Георгия водочным перегаром:
-Слышь, земеля, у меня пушка есть, «чистая», нигде не засвеченная, только что с завода. Мы месяц назад в одном месте зачистку делали, и на склад надыбали. «Звери» сдаваться не захотели, пришлось их гранатами забросать. Они склад, оказывается, с оружием охраняли. Чего там только небыло! Я с ребятами тот склад потом два дня охранял, и, пока не приняли его у меня особисты, хорошо «почистил».
Бери, Гошка! «Mакар» — вещь нужная. Жизнь вон какая, мало ли как повернётся!

Во всех мужчинах, до самой старости, живёт мальчишка.
Георгий не был исключением, и, как только он увидел красавчика «Макарова», сердце его сладко заныло, а руки сами потянулись к пистолету.
«Макаров» был солидно тяжёл и «прикладист», — как влитый сидел он в руке, и, немного поторговавшись, Георгий купил пистолет, уплатив за него стольник зелени.
О пистолете, естественно, никто из домашних так и не узнал.
Иногда, когда он оставался дома один, Георгий доставал свою опасную игрушку и чистил, любуясь совершенными формами оружия, а потом — снова прятал, до следующего раза.

…И вот, сегодня, Георгий решил поставить точку.
Большую, жирную точку: в своей и Её жизни!
Он, в общем-то, так и не понял, когда именно, в какой момент сегодняшних бдений пришла ему в голову эта простая и страшная одновременно мысль.
Её появление почему-то не очень удивило Георгия. Он был удивительно спокоен; так спокоен, как был бы он спокоен, отправляясь с друзьями на рыбалку или охоту.
Вставил обойму и дослав патрон в ствол, Георгий взвёл курок. Сняв пистолет с предохранителя, он окинул взглядом свою комнату, как бы стараясь покрепче её запомнить и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

…В гостиной никого небыло, и Георгий пошёл на кухню.
Она была там.
Стоя спиной к вошедшему, Oна что-то помешивала в кастрюльке, стоявшей на плите.
Георгий остановился на пороге и поднял руку с пистолетом.
Она, конечно, слышала его шаги, но не повернулась на встречу, продолжая заниматься своим делом. Последнее время она довольно часто делала вид, что не замечает его, а по вечерам, удобно устроившись на диване в гостиной, часами болтала по телефону, рассказывая подругам о своих новых поклонниках. Она знала, что Георгий слышит её разговоры, и, стараясь сделать ему как можно больнее, без стеснения рассказывала о своих похождениях.
Воспоминание об этом жаром обдало Георгия, и, прежде чем остатки здравого смысла окончательно покинули его, он успел подумать, что если не выстрелит сейчас, то уже никогда не сможет это сделать.
Он, ясно, как на полотне киноэкрана, увидел в этот момент все, что должно было произойти через секунду.

…Девятимиллиметровая пуля, выпущенная из мощного пистолета с расстояния в два метра, разнесла Её голову вдребезги, и женщина, которую он так любил все эти немысленные, иссушающие его годы, та женщина, которую он боготворил и ненавидел одновременно, превратилась в ничто, в кучу мяса, лежавшую в луже крови.
…Наконец, Она, почувствовав неладное, повернулась к нему лицом. Её глаза, скользнув по лицу Георгия, остановились на руке с зажатым в ней пистолетом.
Она пoпыталась что-то сказать, но ужас, сковавший её в этот момент был настолько велик, что из горла, вместо членораздельной речи, вырвался лишь хрип, и Георгий, чувствуя подкатившую вдруг тошноту, выстрелил, — в потолок.