Комета — волосатое чудовище — ползла по небу. Её движение вдоль Млечного пути было неуловимым, но Тим очень долго лежал, запрокинув голову, и поэтому видел, как серебристый небесный нож неотвратимо скользит в сторону столицы, в которую он так спешил. Он смутно помнил, как бежал по тёмному лесу пока не упал без сил на снег… Звёзды бродили по кругу. Их матовое поле с кляксами тёмных провалов разрезала комета.
Городок, в котором родился и до вчерашнего дня жил Тим, был тих и печален в эту зиму. Моровая язва — страшная чума добралась и до них. Слеза скатилась по грязной щеке юноши. Тим хрипло вздохнул, и его снова скрутило от надрывного кашля. «Проклятая старуха, — подумал он, кутаясь в рваные одежды. — Сбудется её пророчество. Как пить дать сбудется». Он вспомнил страшный скрюченный палец, направленный в его сторону и сиплое дыхание умирающего человека. Он сбежал из мёртвого города, его провожал вой старой ведьмы, в котором еле угадывались слова: «Ты мертвец! Тебе не уйти!»
Словно услышав его мысли далеко в долине завыл волк.
Он ушёл. Его ничего не держало — родные сгорели в яме за кладбищем ещё в начале беды, обрушившейся на их город. А ведь он мог всех спасти! Ему стало стыдно и горько. Если бы Господь дал ему возможность говорить! Но во всём была виновата его немота.
Тим первым заметил больного старого пса, пришедшего умирать на окраину города. Труп страшного зверя несколько дней лежал в канаве, пока крысы не обглодали его до костей и не разнесли чуму по домам. А потом появилась комета. Пастор сказал на проповеди, что всё это за грехи наши…
Он посмотрел на небо. Комета, косматая, как та седая старуха, медленно волочилась среди огоньков, уже скрывающихся в клочьях жёлтого тумана между низкими кронами деревьев. Тим испуганно вскочил на ноги и побрёл, увязая по колено в снегу.
Туман. Он появился сразу же после того, как комета появилась на небе. Вначале слабый и прозрачный он набирал силу с приближением небесного чудища. Тим сторонился его и забирался днём как можно выше, чтобы не дышать испарениями, выползающими из расщелин в скалах. В тумане бродили неясные тени, и мир казался угрожающе опасным, словно сам дьявол выпускал из глоток пещер злобных призраков.
Снег скрипел под ногами, но к шагам путника неожиданно примешался другой звук. Как будто кто-то ещё шёл ему навстречу. Тим остановился, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и услышал звук колокольчика.
Тёмное пятно отделилось от деревьев и пошло к нему навстречу. Тим хотел крикнуть, но только замычал, задохнувшись непослушным языком. Проклятая немота! Тень, приблизившись, превратилась в бесформенный комок одежды, из которого высунулась голая рука, держащая колокольчик. Трясясь от страха и не зная, то ли бежать, то ли остаться на месте, Тим заворожено смотрел, как из свёртка появляется уродливая голова с перекошенным ртом и блестящими в лунном свете глазами. Тонким голоском карлик просипел: «Где моя мама?» Тим, забыв обо всём, кинулся вверх по склону, путаясь в колючем кустарнике и разбивая в кровь колени о камни и стволы деревьев. Следом, набирая мощь, вдогонку летел вопль: «Где моя мама?!»
Тим уговаривал себя: «Что же ты боишься, ведь это же человек!» Но всё равно ночные страхи были сильнее его. Он, конечно, понимал, что страшиться надо того, кто приходит при свете дня, но всё быстрее нёсся по ночному лесу, не думая о том, куда приведёт его занесённая снегом тропинка. Лишь бы хватило сил бежать от жуткого создания, привидевшегося ему в чащобе. С размаху он споткнулся о плоский камень, ребром вмерзший в землю, и полетел кубарем в сугроб. Это спасло ему жизнь. Мелькнула тень, и зверь с глухим рыком кинулся за карликом, бежавшим с дребезжащим колокольчиком прочь.
Дыша, как загнанный олень, Тим осмотрелся и увидел еле угадываемые под снегом холмики могил, поваленные кресты и ограду, торчащую смятыми железными прутьями из разрушенной кирпичной стены. В тишине ночного леса послышался тоскливый волчий вой. К нему добавился яростный лай, шум борьбы, визг раненого зверя и всё стихло.
Тим выбрался из сугроба, и, озираясь, пошёл к чудом сохранившейся арке. Покойников он не боялся. За свою короткую жизнь он видел их столько, что мертвецы стали для него чем-то вроде молчаливых собеседников, с которыми можно поговорить на языке глухонемых, угадывая, что означают их ответы в переплетении судорожно сведенных пальцев.
Это было знамение или опять ему показалось: из-под снега торчала то ли толстая ветка, то ли заиндевевшая рука. Тима кинуло в жар, хотя мороз к ночи усилился. Еле справляясь с ознобом, он быстрым шагом вышел за кладбищенские ворота и пошёл по запорошенной тропинке. Через минуту ходьбы он увидел в просветах между деревьями церковь. Почти такая же кирха стояла у них в городке на площади. Но почему эта стояла в лесу?
Сзади послышалось прерывистое дыхание, перебиваемое злобным рыком. Огромный пёс тащил окровавленное тело, оставляя тёмную борозду в снегу. Тим оцепенел от ужаса. Но нашёл в себе силы и, стараясь не шуметь, спрятался за дерево. Карлику не повезло. О, господи, какая страшная смерть! Заскрипели ржавые петли на двери кирхи, и в узкой полоске света показалась сгорбленная фигура мужчины, сжимающего в руках ружье. Луна светила в полную силу, и Тиму удалось рассмотреть старика. Взлохмаченные волосы и руки-кувалды, держащие тяжёлое оружие, словно это был не дробовик, а тростинка. Тим затаился, но проклятый кашель выдал его. Перед глазами всё поплыло, и он свалился на снег, надрываясь в хрипе.
Когда пелена упала с глаз, Тим увидел кирху, массивный крест на фоне кометы, и стоящих в двух шагах от него старика и собаку с окровавленной пастью. Рядом с ними, казавшийся бесформенным клубком, в кое-как намотанной одежде переминался с ноги на ногу карлик и тихо позвякивал колокольчиком. Тим перевернулся на спину и затих. Все были живы. И почему он подумал, что его кто-то хочет убить? Во всём виновата комета. И жёлтый туман. Старик его о чём-то спросил, но он не расслышал. Тот спросил его снова и Тим понял, что спрашивают о чуме. Он замотал головой: нет, он не болен!
Старик недоверчиво хмыкнул и, подняв его как пушинку, понёс по тропинке в церковь. В другой руке у старика был зажат мешок, из которого капала, пробивая маленькие лунки в снегу, кровь. Карлик тащил ружьё и тихо ругался. Пройдя между рядами скамеек к алтарю, старик кинул на пол мешок и бережно опустил Тима на алтарь. Тот в ужасе замычал от такого кощунства, но старик усмехнулся и произнёс: «Не бойся. Ты сильнее Его, раз выжил». Он показал на распятие Христа, вырезанное из цельного куска дерева, величиной в рост человека, и небрежно перекрестился. Помолчав, он сказал карлику и собаке: «Спасителя надо накормить» и открыл потайную дверь, за которой виднелась лестница в подвал.
Протиснувшись бочком в узкий проход, старик забрал у карлика ружьё и повёл шатающегося, обессилевшего Тима вниз, тёмными переходами, коридорами, пахнущими плесенью, к одному ему известной каморке. Впереди вышагивал лилипут, волочил мешок и звенел колокольчиком, беспрестанно ударяя им о стены. Пёс остался наверху, получив большой кусок от загрызенного им волка. Тим мутило от зловония, наполнявшего подвал, но вскоре они добрались до жилища старика. В лицо ударил тёплый воздух, и Тим чуть не задохнулся от запаха еды. Как же давно он не ел!..
Всё время пока они с карликом ели наваристую похлёбку, старик говорил. Видимо ему не с кем было общаться, ведь лилипут был сумасшедшим, а люди, живущие в городе, пуще всего боялись чумы, и поэтому кирха вот уже несколько лет стояла безлюдной, даже Господь наш небесный и тот отвернулся от неё. «Чудо! — кричал старик, близко наклоняясь к Тиминому лицу, и брызгая слюной. — Нам всем не хватает чуда!»
Карлик, наевшись, сидел в углу и мрачно смотрел на проповедника. В перерыве между словами, уродец взмахивал колокольчиком и злобно спрашивал, переходя на визг: «Где моя мама?!» Тим вздрагивал и давился пищей, а старик орал: «Заткнись, несчастный!» Лилипут криво ухмылялся и звенел ещё громче. Пламя свечи отбрасывало на своды кельи причудливые тени от мечущегося в припадке ярости старика. Он вещал о каре небесной, постигшей род людской, о вере в чертей и древних богов, которая заведёт народ во тьму мракобесия. Жёлтый туман не снаружи, кричал он. Жёлтый туман, населённый чудовищами, у нас в голове. Да! Именно так! Надо спасти людей, хоть они и не достойны этого. Надо спасти мир от греховности и выродков, его населяющих!
Старик замолчал, переводя дыхание. Карлик жалобным голоском сказал: «Где моя мама?!» и захохотал, но как-то жутко с присвистом.
«Ты прошёл конфирмацию?» — спросил Тима старик. Он навис над ним и его глаза словно два светящихся уголька горели в полутьме.
Тим кивнул в ответ. Он уже плохо соображал. Сыто икнув, он завалился на бок и сквозь полусон слушал речи о боге и дьяволе, о людях и нечистой силе. Ему было всё равно. Он в тепле и уюте, а что будет дальше, на то воля божья. Карлик подполз ближе и прошептал ему на ухо: «Ты умрёшь и увидишь мою маму». Тим отмахнулся от него и заснул, тихо посапывая и вздрагивая во сне от кошмарных видений, навеянных событиями прошедшего дня.
Он проснулся от жалобного тявканья собаки, которая скребла дверь и скулила, просясь в каморку. Стены кирхи сотрясались от мощных ударов, и с потолка сыпалась труха. Ни карлика, ни старика в комнатке не было. Опять дневные монстры, появляющиеся из жёлтого тумана пытались пробраться внутрь церкви. За месяц, пока комета бороздила небо, они не убили ни одного человека, но домашние животные их очень боялись. Тим зевнул, поднялся с низкой лежанки и пошёл открывать дверь. Пёс чуть не сбил его с ног. Поджав хвост, зверюга, который вчера не побоялся матёрого волка, влетел в келью и забился под низкий дубовый стол. Высоко под потолком в маленькое оконце лился жёлтый свет, мелькали неясные тени, иногда показывались страшные морды и слышался скрип когтей по стеклу. Тим вспомнил слова старика о том, что это воображаемый туман, и повеселел. Ещё бы справиться с простудой. Его немного подташнивало, и в ушах стоял звон, словно тысячи карликов дребезжали маленькими колокольчиками.
Тим подошёл к маленькой печурке с плитой и глотнул воды из прокопченного чайника. Чёрт, лучше бы он этого не делал. Захлебнувшись и закашлявшись, он долго и надсадно хрипел, опустившись на колени и согнувшись в три погибели. Приступ прошёл, но на руке пузырилась кровь. С ужасом он смотрел, как мокрота капает бурыми каплями с его ладони. У всех, кто погиб от чумы, болезнь начиналась именно так — кашель с кровью. Он сел и обречённо опустил голову. Ну, вот и всё. Ему безумно захотелось куда-то бежать, что-то делать, но он сидел в оцепенении и пытался приободрить себя. Потом вскочил и кинулся по коридорам подземелья-крипты наверх, к выходу. Господь должен ему помочь, ведь он находится в божьем храме, ведь если Бог есть, то он спасёт его!
Тим, задыхаясь, поднялся по шаткой лесенке и навалился на дверь. Она была закрыта. Он колотил в неё, пока не разбил руки в кровь, кричал, но никто не отзывался. Значит, он замурован здесь навечно. И никто не придёт. Старика с карликом, наверняка, забрали к себе демоны, а он будет ходить привидением по подземелью, пока не кончатся силы, пока не околеет. В отчаянии он кинулся обратно, но заблудился в бесконечных коридорах и переходах, которые тянулись гораздо дальше, чем само здание кирхи. Всюду он натыкался на тупики и запертые двери, и нигде не было выхода на поверхность. Отчаявшись, он сел на земляной пол и ему почудилось во тьме слабое дуновение ветерка. Тим пошёл по току воздуха, часто останавливаясь и боясь потерять направление. Вдруг это был поток, дующий в какое-нибудь отверстие, сквозь которое он мог бы выбраться наружу? Так и случилось. Ветер привёл его к узкой лестнице, ведущей куда-то наверх. Он долго поднимался, пока не стало холодно. Навалился на очередную дверь, и она с трудом поддалась. За ней была крохотная площадка колокольни. Он стоял на пороге и смотрел на небо. Над долиной ползла тёмная туча, из которой сыпал снег. Тим зябко поёжился и глубже сунул руки в рукава.
Всё пространство до горизонта покрывал колышущийся туман. Странные тени бороздили его бездну, и иногда слышались жуткие крики, словно кого-то колесовали или мучили на дыбе. Солнце, клонившееся к закату, скользило лучами по вихрям адских полей и окрашивало в тёмно-красный цвет черепицу видневшихся неподалеку домов. Тиму вчера оставалось пройти ещё немного, и он бы дошёл до города. Но сейчас надо было ждать ночи, когда уйдёт жёлтый туман. И его болезнь… Он скоро умрёт. Чума ещё никого не пощадила. Эта безжалостная бестия была страшнее всех монстров, порождённых туманом. Если он сунется в столицу, то его смерть будет быстрой. Его сразу убьют. Если останется здесь, то болезнь прикончит его за три дня. Он будет валяться в горячечном бреду, пока не умрёт, и мучения продлятся долго, очень долго. Он помнил, как умирали от чумы его родные. Их дыхание прерывалось, от их тел шёл жар, а потом, после страшной агонии они затихали. Господи! Как не хочется умирать!
За спиной послышался шорох, и голосок злобно спросил: «Где моя мама?!» Тим от неожиданности поскользнулся и ударился о колокол. Над долиной поплыл густой звон. И словно тысячи птиц выпорхнули из тумана и взвились в небо. Неясные тени кружили вокруг колокольни, и Тиму почудилось, что это души, сонм духов, к которым скоро присоединится и его душа. Карлик подпрыгивал и орал: «Вон моя мама! Вон моя мама! Вон моя мама!!!», показывая на тени, скользящие среди редких снежинок и бесследно исчезающие в плотном тумане, стелющемся над землёй.
Тим спустился в подземелье следом за карликом, который вывел его к каморке и затем куда-то ушёл. Видимо искать старика. Странный этот пастор, думал Тим, растянувшись на скамейке. Потом вспомнил, что вчера тот назвал себя кладбищенским сторожем. Тем более, не церковник, значит ему не указ. И все его бредни о спасении человечества всего лишь сумасбродство. Но что-то важное он вчера упустил. Что-то его насторожило, но он не придал этому значения. Что-то о чудесах, о чудесном? Какая теперь разница. Его-то уже никто не спасёт. Ни чудо, ни лекарь, ни Бог…
К вечеру, когда исчезли миазмы тумана, и комета продолжила своё шествие по небу, вернулся старик. Он был бледен и неразговорчив. Прикрыв дверь, о чём-то долго шептался в коридоре с карликом, пока Тим готовил ужин из волчьего мяса. От запахов варева его мутило, голова раскалывалась от боли, и в груди разгорался огонь лихорадки. Время, отпущенное ему на жизнь, медленно кончалось.
Старик вошёл в каморку и торжественно произнёс: «Сегодня вечером я буду читать мою первую проповедь. Я был в городе, ходил по домам и приглашал всех в церковь». Он помолчал, нервно теребя мочку уха, затем недобро взглянул на Тима и продолжил: «Люди кидали в меня объедки, приняв за нищего. Но я всё равно воззову к Господу, пусть даже никто не придёт!»
Тим сел на скамью и, еле сдерживая кашель, украдкой смотрел, как старик, отодвинув грязную занавеску, достал из ниши в стене пасторскую одежду. Одежда была ему мала, видимо старый пастор был маленького роста. Тим улыбнулся, представив кладбищенского сторожа, читающего проповедь и постоянно одёргивающего топорщащийся богослужебный халат и ленту с изображением чаши. Старик заметил Тимину улыбку и ласково улыбнулся в ответ, только при этом в его глазах засветился дьявольский огонёк. Облачившись, он сказал: «Ты, святой немой, побудешь в укромной комнатке, и оттуда услышишь мою проповедь. Грех читать молитвы в пустой церкви. А чтобы ты не нарушил кашлем мою стройную речь, я принёс тебе лекарство, которое ты должен выпить сейчас же».
Тим кивнул, и принялся разливать варево по мискам. Пёс неуклюже вертелся под ногами и пару раз чуть не перевернул стол. Но ужин удался на славу. Старик шутил и был весел, карлик угрюмо молчал, спрятав ненавистный колокольчик в бесчисленных складках одежды. В конце ужина старик дал Тиму лекарство, и он впервые за этот день почувствовал себя лучше. Головная боль ушла, растворилась в занемевшем теле. Тим мог дышать полной грудью, и была бы его воля, взлетел под потолок церкви и слушал бы проповедь этого чудесного человека оттуда. Карлик для него уже не был злым и страшным. Тим жалостливо погладил его по уродливой перекошенной голове, но карлик дёрнулся, разлив остатки супа по столу. Старик ругнулся, и, перекрестившись, встал из-за стола. Молча помолился и приказал всем следовать за ним.
Путь наверх, в зал кирхи, Тим прошёл, словно во сне. Он с интересом наблюдал, как старик зажигал свечи и готовился к встрече прихожан. Судя по всему, никто из города сегодня не придёт. И, значит, он будет единственным слушателем проповеди. Тим посмотрел наверх, на стрельчатые своды с мощными балками, и ему вдруг стало страшно. Лекарство действовало как-то не так. Он не чувствовал своего тела. Он попытался позвать пастора, но не смог. Что ему дали под видом лекарства?! Ужас наполнил его душу.
Старик, увидев, что Тим завалился на скамью и, закатив глаза, уже хрипит, быстро подошёл к нему и, легко взвалив на плечо, понес к мощному столбу, подпирающему свод кирхи. На столбе, безучастно взирая на поднявшуюся суету, висела деревянная скульптура Спасителя, которая скорбно и издевательски смотрела пустыми глазницами на копошение тварей господних, возомнивших себя людьми. Карлик увязался следом и помог открыть потайную дверь, ведущую внутрь столба. Они протиснулись внутрь и поднялись по короткой лестнице. Тим кричал, или это ему только казалось. Он понял, что сейчас случится что-то страшное, но не мог совладать с непослушным телом, не мог позвать на помощь. Он должен был неистово молиться богу, но вместо этого призвал дьявола и тот ответил ему собачьим лаем. Пёс подошёл к столбу, но не сумел открыть дверь и завыл от отчаянья.
Тима втолкнули в узкий коридор, и он оказался в полной темноте. Только впереди, в полуметре от него виднелись на уровне глаз две прорези, похожие на вывернутые пустые глазницы… «Нет! Нет!!!» — беззвучно закричал несчастный и попытался выбраться, двинувшись обратно, но наткнулся на железную дверь, которая медленно пододвигала его к прорезям. За дверью послышалось злобное пение карлика, который вращал рукоять дьявольского механизма.
Пастор спустился вниз, подошёл к алтарю и начал проповедь. Он говорил о силах небесных, а в это время Тим всё дальше продвигался по узкому коридору. Старик вещал о вере, о Господе, о грехах, о спасении, но Тиму уже было всё равно — он корчился от нестерпимой боли. Полый шип вонзился ему в грудь и под бесноватый хохот карлика начал медленно впиваться, рвя кожу, раздвигая мышцы и скользя между рёбер.
Когда речь пастора достигла накала, и голос его громоподобно загрохотал под стрельчатыми сводами кирхи, шип проткнул Тимино сердце, и он умер, прокляв своих палачей. Его кровь устремилась по медным трубкам и вышла наружу под ребром статуи Христа. Медленно огибая складки деревянного тела, она потекла вниз и, собираясь в тяжёлые капли, закапала на грязный пол.
Пёс, не обращая внимания на сумасшедшие вопли старика и карлика, подошёл к чёрной лужице, и начал жадно лакать дымящуюся в холодном воздухе храма чумную кровь. Затем вышел на крыльцо кирхи и завыл на страшную косматую луну — комету, заполнившую половину небосклона. Он знал, что не жалкие злобные люди, а она правит этим миром.
