«Поздним вечером преступники нагрянули в соседний бункер теплотрассы и набросились на одного из его обитателей с кулаками. Один подсвечивал горящей газетой, пока двое молотили бомжа. Один из зеков предложил «пустить» его уши на кисточки и ножом порубил обе ушные раковины жертвы. Другому пришла в голову мысль интереснее: вырезать ножом на ягодицах подобие бабочки – «опустить» по зековским понятиям». Читать это дальше Тане стало неохота. Она переметнулась на другую колонку газеты. Но и там было о таких же, как она: «Бомжи, охотясь за цветными металлами, не дают покоя не только живым, но и мертвым — участились случаи краж оград с городских кладбищ. В металлолом волокут все что угодно — памятники и скамейки с автобусных остановок, мемориальные доски. С могилы Всеволода Боброва на Ваганьковском кладбище унесли бронзовую клюшку и мяч. Украли памятник американской школьнице Саманте Смит, призвавшей к сохранению мира в эпоху холодной войны…»
Таня в сердцах скомкала «Комсомольскую правду» и бросила ее туда, откуда взяла – в мусорный бак. Пора было подумать о завтраке. В этом воняющем, типографской краской мусорном баке кроме стопок старых газет и тряпья, вываливающегося из рваных мешков, ничего не было. Она на всякий случай потянула за рукав какой-то облезлой куртки и вытащила ее на свет. Со дня на день обещали морозы, а у нее практически никакой теплой одежды. Куртка действительно оказалась облезлой. Одни заржавевшие молнии на рваной коже без какой-либо подкладки. «Так не долго, подружка моя, этой зимой подснежником стать», — криво улыбнулась своим мыслям Таня. Вспомнила, как в прошлом году, когда растаял снег где-то в районе «Марьино» прохожие нашли труп гроссмейстера Андрея. Кто-то говорил ей, что в Москве в среднем каждую зиму погибает около 400 бомжей. Причем некоторых находят только после того, как сойдет снег. «Вот и Андрюша попал в их число. Хороший был мужик, действительно, непревзойденный шахматист. Награды какие-то международные показывал мне».
Таня поднялась с ящика, поплотнее завернулась в плащ, пошла в сторону метро «Пушкинская», к ресторану «АIST». На задворках этого кабака всегда было много богатых помоек. Ресторан имел смешанную кухню. Стало быть, ассортимент его разнообразнее, чем у кафе Казанского вокзала. Засосало под ложечкой и, подгоняемая чувством голода она ступила на Тверскую. Бросилась на противоположную сторону, лавируя между машин. И уже, как будто благополучно добралась на ту сторону, машин не было, как вдруг краем глаза заметила летящую на нее иномарку. Заметила да поздно. Долгий виз тормозов, безумные глаза водителя, потом сильный удар бампера по ноге. Упала, как подкошенная. Лежала и широко раскрытыми глазами смотрела на протекторы колеса. Они были у самого носа. Запахло паленой резиной, выхлопными газами, асфальтом с синими разводами бензина в луже талого снега. «Различаю эту вонь, узоры шипов на колесе значит, жива»,- отметила про себя Таня. Облокотившись рукой о холодный бампер, стала медленно подниматься. С трудом распрямилась. Подумала: «Получила удар по ноге, но страшно болит локоть правой руки!». Поравнялась взглядом с безумными глазами мужика.
Он был в дорогой меховой шапке. Из широких, как у лошади ноздрей валил пар. Это был водитель. Орал, как оглашенный:
-Жива, полоумная? Для тебя зебра не переход? Мне что из-за тебя в тюрьму садиться? Ты что, бестолочь, не видишь что я еду?
Татьяна не успела раскрыть рта, как ее уверенно стал брать под руку не весть, откуда взявшийся человек в белом халате.
-Она, по-моему, в шоке, — кивнул ему водитель. Может сотрясение мозга у нее. Но я сомневаюсь. Для этого мозги надо иметь.
Девушку уложили на носилки. Понесли к карете скорой помощи. Она увидела машину на обочине. Когда уже скорая подавая короткие гудки, тронулась, спросила:
-Куда вы меня везете, господа санитары?
Ей никто не ответил.
-Братан, медбратик, отпусти а? – подергала она за халат человека с копной седых волос. Седые кучеряшки лезли из под вязаной шапочки.-Я в полном порядке. На лекцию опаздываю.
-Ваш вопрос говорит за себя – у вас болевой шок. Везем мы вас, естественно, в травматологию. До полного порядка вы далеки,- пристально вглядываясь ей в глаза, сказали кучеряшки. — И я не братан, а доктор. Доктор Ярошевич.
Таня подняла руку и увидела приличную дыру на локте плаща. Дыра была в крови.
-У меня не шок. У меня хуже. Я плащ порвала импортный,- в сердцах сказала она и чуть не заплакала.
В процедурном кабинете на локоть, содранный до кости, седой доктор наложил шов, внимательно изучил здоровенную гематому на левой ноге. На каталке ее свозили на рентген. Врачи были крайне удивлены, что нет никаких переломов. Потом уложили на кушетку. Девушке стало скучно. «Зачем же меня держат тут, если, слава богу, со мной все в порядке?». Решила бежать. Вдруг в приоткрытую дверь просунулась голова со знакомыми седыми кучеряжками:
-Никакая ты не студентка. Нет у тебя Московской прописки, — гражданка Татьяна Василек. Живешь, думаю, на вокзалах.
-Уже навели справки, — спохватилась Таня. — Или заглянули в паспорт? Ну, так отпустите домой! На вокзал!
-Послушай, Татьяна, — прикрыл за собой дверь доктор. Я буду на ты. Ничего?
Девушка пожала плечами.
-Через пол часа я сдаю смену. Поедешь ко мне?
-К вам? Она даже присела на кушетке. А что я у вас забыла? Спасибо вам за оказанную помощь и чао, доктор!
-Мама моя очень вкусно готовит. Приглашаю сироту казанскую на обед.
-На обед! Чего ж не поехать. На обед поеду! Если приставать не будете.
Доктор улыбнулся. Очень скоро он захлопнул за ней дверку белой «Ауди», и они покатили по Садовому кольцу, потом по Столешному переулку.
-На завтрак летела – машина сбила. А на обед в иномарке качу, цела и невредима! — смеялась Татьяна.
Бросала взгляды на четкий профиль Олега (так он представился) и терялась в догадках: «Чего это он везет меня к себе домой? Неужели ради одного обеда?».
— А куда ты летела на завтрак? К кому?
-К его величеству королю Папуа — Гвинеи — Бисау! Только имя забыла. Слыхал такое королевство?
-Брось, Татьяна. Я же серьезно. Наверное, к таким же, как сама. К их общему столу.
-В общем, правильно. Общий стол у нас, типа шведский – кто первый прибежал – тот и ухватил с помойных баков ресторана «АIST».
За эти несколько минут врач узнал, что девушка приехала из Белоруссии, что до недавнего времени действительно была студенткой МГТУ. Но мать стала пить и немало! Из-за этого все полетело к чертям! Как не любопытно было узнать Олегу, что именно «полетело к чертям», но он припарковавшись во дворе высотного дома, сказал:
-Приехали.
Татьяна вышла из машины, огляделась. Это был незнакомый для нее район Москвы. Доктор распахнул перед ней двери парадной, пропуская вперед. Лифт остановился на шестом этаже. Они вышли, и Олег нажал на звонок 84 квартиры. За дверью раздалcя звонкий лай собаки и торопливые шаги. Щелкнул замок, дверь распахнулась. Выскочил весь в белых кучеряшках, а потому похожий на хозяина пес. С визгом бросился на него.
-Мама, я не один, а с гостьей, — объявил Олег, двумя руками обхватив собаку за морду. По выражению маминого лица этот факт радости на нее не произвел.
-Я так и знала! Так я и знала! — запричитала она. — Ты не можешь, просто так смазать йодом очередному пациенту царапину! Ты должен затащить его домой!
-Мама, я тебя прошу! О чем ты говоришь! Постеснялась бы!
Они переступили порог.
-Снимай плащ, Таня, — сказал Олег, помогая ей раздеться. Я его выброшу. А взамен дам теплую куртку.
-О! Накормить и обогреть! Я уже слышала этот постулат в партии большевиков, — тряхнула высокой прической мама Олега. «Ей бы еще бигуди на голову, — подумала Таня, — была бы типичная коммунальная склочница». Девушка стояла в смятении. Не знала, как поступить – бежать из этой квартиры или задержаться. Стояла в растерянности и смотрела, как собака обнюхивает полы ее грязного плаща. Но Олег, чувствуя ее намеренье, обнял за плечи и увлек в прихожую.
-Справа дверь, заходи, принимай душ. А мы с мамой пока на стол накроем.
-А она не будет возражать? – шепнула Таня, глазами показывая на маму. — Ведь кроме накормить и обогреть еще и душ.
-Чувствуй себя не в зале ожидания, а в нормальной квартире. Там, на вешалке увидишь чистое полотенце, халат, а на полу тапочки, — проигнорировал ее шепот Олег. — Постарайся не мочить повязку.
Встать под душ с утра, тем более после аварии было очень кстати. Она сказала «спасибо», закрыла за собой дверь ванной комнаты.
С удовольствием залезла под струи воды и не видела, какие страшные глаза сделала мама Олега:
-Я чего-то не понимаю? Какой зал ожидания? Какую повязку не замочить? Что это за девка вообще?
Сын, доставая из холодильника тарелки с салатом, холодную рыбу, ветчину, вкратце рассказал, что произошло на Тверской. Добавил в сердцах:
-Она не «девка», мамочка. Не скрою – бомж, но у нее есть имя Татьяна. Я тебя прошу, называй ее по имени.
Мать с половником в руке тяжело опустилась на стул:
-Только бомжей нам не хватало в квартире! Бимка, Бима! Ты слышишь, Бимочка, кого этот ненормальный привел в дом? Откуда у него этот безразборный альтруизм?
На кухню влетела собака, положила морду хозяйке на колени, завиляла хвостом.
– Ты, может быть, не дай бог, влюбился в нее? — Мамины глаза были полны ужаса.
-Успокойся, мама. Ни в кого я не влюбился. Просто поступаю, как нормальный человек. Ну, скажи мне! Что случиться, если мы покормим твоим вкусным борщом эту иногороднюю.
-Откуда она приехала? — примирительно спросила мать.
-Из Белоруссии.
-Я бы на твоем месте повесила на кухне лозунг: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!». Она поднялась со стула и начала разливать первое по тарелкам.
Через некоторое время хозяева сидели в просторном зале за большим столом, над которым витал запах домашнего борща. Подошла Таня. У нее слегка закружилась голова. Не могла оторвать взгляд от стольких яств! Давно отвыкла от нормального обеденного стола! На нем — красивыми ломтиками нарезан черный хлеб и дымится вареная картошка. Посреди стола стояла откупоренная бутылка какого-то сухого вина. Олег тоже смотрел с нескрываемым восхищением. Но не на еду, а на гостью. У нее, оказывается, туго заплетенная русая коса. Доктор отстранился от стола и взглянул на Татьяну в полный рост. И такая длинная! Почти до попы! А какая фигура! Какие выразительные глаза! Перехватил мамин настороженный взгляд:
-Как нога, пострадавшая? Не болит? — осведомился он.
-Болит, когда касаюсь синяка, — Татьяна, демонстрируя синяк, высоко подняла ногу из-под шелкового халата. Подержала на весу, чтобы все видели стройную ножку.
-У нас обед или в квартире эротическое представление? — недовольно постучала ложкой о край тарелки с салатом мама Олега. -Татьяна садись! Только тебя ждем.
Девушка молча села.
-Да, я вас не познакомил, — спохватился Олег. — Мама — Ксения Семеновна. До выхода на пенсию работала зубным врачом, стоматологом. А это наш любимец Бим, — опустил он с колен собаку на пол.
-Мама в одном ряду с любимой собакой! Ну, спасибо, сын! — Ксения Семеновна недовольно плюхнула ложкой в борще. — Как тебе это, Татьяна, нравится? Та и рада была бы что-нибудь сказать, но рот был забит вкусным борщом. Потому промычала что-то невразумительное. Ей никакого не было дела до их разборок.
Она, голодная, отвыкшая от нормальной еды, уплетала все подряд, не слишком обременяя себя элементарным этикетом. На столе не помойные объедки!
-Мама, ты в самом первом ряду! — воскликнул Олег. На самом литерном месте!
Ксения Семеновна махнула рукой, потянулась к бутылке вина и наполнила всем фужеры.
-Давайте выпьем за две твои удачи, Татьяна! Первая, что машина тебя не переехала на смерть. Иначе тебе не понадобилась бы помощь моего сына. И это вторая твоя великая удача!
Татьяна зашлась в кашле, на глазах выступили слезы. Олег стал легонько хлопать ее по спине.
-Мам, дай человеку поесть без потрясений! Ты так говоришь, как если бы я собрал ее по частям. А я простой дежурный пятой подстанции скорой помощи.
Ксения Семеновна, ни с кем, не чокаясь, выпила до дна. Татьяна промокнула салфеткой глаза, взяла в руки фужер и повернулась к Олегу:
-Важнее всего для меня, Ксения Семеновна, третья удача, — произнесла она с жуткой обворожительностью, со всем возможным жеманством. М-м-м,- замычала девушка, всем телом потянувшись к сидевшему рядом Олегу. Тот в крайнем удивлении смотрел на нее. У Ксении Семеновны застыла рука по дороге ко рту с малосольным грибом на вилке. Сердце ее замерло в предчувствии самого ужасного.
-Удача в том, что я вкусно могу нажраться на шару, ни с кем не делясь и не откладывая кусок селедки на завтра! За третью мою удачу! — чокнулась она с Олегом и выпила вино. Смеясь, выпил и доктор.
У его мамы, слава богу, отлегло от сердца. Она позволила себе просветить немного малообразованную, провинциальную бомжиху.
-Не хлебом единым, да будет тебе известно, жив человек, — сказала она, подкладывая себе жирный кусок мяса. — Очень важно, когда за столом витает пир духа! Пир человеческого, освобожденного духа!
-О!- поддержала ее Татьяна. — Вы не знаете, Ксения Семеновна, какая пердуха витает, когда мы садимся жрать где-нибудь на международной автостоянке перед магазином «Садко!». Витает такая пердуха! Вам не передать!
Олег со смеху прыснул с полным ртом. Отвернулся, закрыл рот ладонью и хохотал, не в силах остановиться.
-Да, — многозначительно протянула Ксения Семеновна, глядя на Татьяну. — Это, Олег, тот самый случай, когда говорят: «Сколько корову не корми шоколадом, все равно какао от нее не дождешься».
-Ну, какой же пир духа, Ксения Семеновна, может быть у коровы, которая не то что шоколада не ела, а забыла вкус простого салата оливье!
Тане давно стало все равно, что подумает о ней мать Олега. Девушка невозмутимо (хоть это было ей не просто) уплетала вышеназванный салат.
— Что же случилось? Почему ты, извини меня, бомжиха?
-После развала «Союза Нерушимых» мы стали в Белоруссии совсем чужими. Там зарабатывать было негде, кушать тоже нечего, квартиру мы потеряли. Я училась в институте. Но из него очень скоро вылетела. Нечем было платить за учебу. Без прописки меня нигде не брали на работу.
Боялись Лукашенко. Он ввел жесточайшую диктатуру. Мама и я бросили все, приехали в Москву. Тут-то и начались наши скитания. Но я, по – моему, разговорилась. Вы позволите мне еще кусочек мяса?
-Не спрашивай, а ешь все, что перед тобой, — спохватился Олег и стал подкладывать в тарелку. Ксения Семеновна покачала головой, встала из-за стола и объявила, что принесет кофе.
-Не понимаю! Не верю! Не верю! В конце концов, Белоруссия не Чечня! — кричала она с кухни. Таня собралась что-то ответить, но Олег приложил палец к губам, махнул в сторону кухни рукой. Мол, не реагируй.
Потом пили кофе с конфетами и шоколадом. Таня представила себя коровой, которая вместо молока дает какао. Стало смешно, но не очень. В прихожей заскулила собака. Ксения Семеновна напомнила Олегу, что наступило время погулять с Бимом.
— За одно и подругу свою до метро проводишь, — намекнула сыну. Сказала тоном, не допускающим никаких возражений.
«И это оскорбление на общий счет нанижем»,- вспомнила Татьяна строчку чьих-то стихов. Из глубины квартиры вышел доктор, держа на вытянутых руках голубую куртку.
-Ну-ка, прикинь! По-моему тебе она будет впору.
-О! Это фирма! «Адидас!»- воскликнула Таня и с удовольствием облачилась в обновку. Подошла к большому трюмо и стала перед ним крутиться.
-Уговорили! Беру! — обрадовала она Ксению Семеновну. Та, не скрывая своих чувств, злобно толкнула ногой несчастную псину, в нетерпении скулящую под дверьми.
-Эта куртка будет классно маскировать меня под местных. Повесить бы на нее еще пейджер какой-нибудь задрипанный – ни один мент не подойдет документы требовать!
На Ксению Семеновну жалко было смотреть.
-Вы не поверите, Ксения Семеновна, некоторые мои вокзальные знакомые носят с собой набор столярных инструментов и 2-3 квадратных метра листового стекла. В крайнем случае, сходит мусорное ведро для отвода бдительных милицейских глаз.
-Олег! — пронзительно закричала мама.- Выходите уже! Хватит издеваться! И добавила. — И над Бимкой тоже!
Сын, бормоча нечто бессвязное по адресу матери, торопливо пристегнул к ошейнику собаки поводок. Вышли на площадку. Лифт быстро спустил их вниз. На улице Олег посмотрел на вечернее, затянутое черными тучами небо, протянул руку. Накрапывал дождь.
-Кажется, дождь идет, — сказал он и отстегнул собаку. Потом заботливо надел Татьяне капюшон.
-Господи! А я и не видела! «Аляска» с капюшоном! Честное слово, Олег, спасибо тебе за куртку! Можно я возьму тебя под руку? – и, не дожидаясь разрешения, взяла его под руку, прижалась к нему плечом. Они пошли гулять по дорожкам двора. Бим, как шальной метался от куста к кусту, от столба к столбу. Шли молча, пока Олег вдруг не сказал:
-Таня, неужели мать заслуживает, чтобы ты перед ней выглядела глупее, чем есть на самом деле. Этот вокзальный жаргон, эти словечки! Ты ведь совсем не такая.
Доктор остановился, заглянул ей в глаза.
–Я вынуждена быть такой, чтобы не сорваться, Олег. Она меня презирает.
-Неправда, — они снова зашагали. — Не обижайся, пожалуйста. Такой она человек. Бывает, несдержанна, бывает несправедлива, бывает не права.
-Не переживай, дорогой доктор. Я не обижаюсь, — она покрепче прижалась к нему. Помолчала, потом добавила:
-Да. Это еще не известно, что хуже: мать самонадеянная, бестактная, или мать пьющая.
-Как с твоей мамой могло такое случиться? – ничего не уточняя, все понял Олег.
-Мы приперлись в Москву и жили впроголодь. Мама кое-что зарабатывала, торгуя на рынке, но ее оттуда выгнали.
-Выгнали? За что? – Олег даже приостановился.
-Не дала кому-то из администрации рынка, — спокойно ответила Таня. — Короче не смогли заплатить за комнату — нас выгнали на улицу. Сначала тусовались на вокзалах, но вскоре менты нас выперли отовсюду. К этому времени, мама спуталась с какими-то собутыльниками. По их наводке мы поселились в один из подвалов «долгостроя». Там прожили около года. За это время новые приятели втянули маму в бесконечные пьянки. Все это, Олежек, звучит, наверное, мало убедительно. А потому мне неохота больше об этом говорить. Хватит.
Они остановились. Бим, наконец, нашел подходящее дерево и задрал лапу. Олег и Таня стояли близко — близко друг к другу. Быстро смеркалось.
Доктор мизинцем смахнул с носа Татьяны капельку дождя. Из-под капюшона выбивались светлые волосы.
-Зачем ты расплела косу? — прошептал ей на ухо Олег.
-Тебе нравиться коса? — так же шепотом спросила она.
-Мне нравится все. И коса, и глаза, и твои руки и твои стройные ноги. Мне нравишься ты. Очень нравишься. Я не рассмотрел тебя в больнице.
Доктор стал легонько целовать Татьяну. Она не противилась. Она тихонько смеялась.
-Не рассмотрел, как доктор? Доктор Ярошевич, вам это не позволительно. А вдруг у меня сотрясение мозга! У бомжихи поехала крыша, если она выгуливает собаку Ксении Семеновны, которую Ксения Семеновна очень любит. И совсем ей не нравится стукнутая машиной новая знакомая сына.
Таня с удовольствием молола эту чепуху, потому что Олег улыбался и целовал ее.
-Вдруг она нас увидит. Ты не боишься? Идем хотя бы к трамвайной остановке. Тогда ты сможешь объяснить маме что, когда прощаются с девушкой навсегда, несколько поцелуев позволительно.
-Никакой трамвайной остановки. Я никуда тебя не отпущу.
-Накормил, приодел, теперь хочешь в постель уложить?
-Я не хочу, чтобы ты ночевала на вокзале, — ушел от вопроса Олег. Останься сегодня у меня. Прошу тебя.
-Попроси об этом Ксению Семеновну. А я не против, — провела рукой Таня по мокрым волосам Олега.
-Как твоя рука? Не болит? — похоже, он был счастлив.
-Не болит, — поцеловала доктора Татьяна. Мне хорошо. Только я устала. Что скажет твоя мама, когда снова увидит бомжиху? Я бы не хотела слышать всякие эпитеты в свой адрес.
-Она ничего не скажет, ничего не услышит. Мы пройдем на цыпочках.
Олег свистнул собаку, пристегнул поводок. Повернули назад. Было уже совсем темно, над головой шелестели мокрые листья деревьев, окна высоких домов постепенно гасли.
Дома, не зажигая света, сняли в прихожей мокрую одежду. Потом почти на ощупь он провел ее в спальню, и включил маленький светильник. Достал из шкафа комплект постельного белья, положил на тахту. Прижался к девушке всем телом, потерся щекой о щеку, пожелал спокойной ночи и бесшумно вышел, прикрыв за собой дверь. Таня постелила постель, быстро разделась и легла на свежую простыню. Укрылась теплым одеялом. Испытала величайшее блаженство от таких простых вещей, как чистая постель, мягкая подушка. Какой, оказывается, в этом есть кайф! Как давно она так не спала!
-Только не надо, Олег, меня обманывать! Я все вижу! — услышала сквозь сон противный голос. «Началось! Заработала бормашина!». Таня открыла глаза.
— У меня нет сил устраивать на ночь скандал, но почему ты такой дурак!? — не боясь, что ее могут услышать посторонние стала выговаривать Ксения Семеновна сыну.
-Мама, прошу тебя, не заводись. Завтра обо всем поговорим. Я не вижу в этом ничего предрассудительного.
-Зачем ты вцепился в эту приезжую? Я хочу знать? — зашипела Ксения Семеновна. «Все-таки у нее есть силы устраивать скандал на ночь», — отметила про себя Таня.
– Как ты думаешь? Из – за чего нам, коренным москвичам, стало тяжело жить? Я тебе скажу: только из-за приезжих. Из-за таких Тань и ей подобных.
-Мама, спи! Спокойной ночи! — в голосе сына девушка услышала нескрываемые раздражение и злость. Мать не унималась. Ей не спалось.
-Ну, допустим, она с матерью осталась в Минске без жилья. Так поезжайте спокойно в ближайшую деревню, найдите жилье и растите картошку, чтоб не голодать. Нет! Они сваливаются на наши головы, становятся московскими бомжами и предпочитают доставать объедки из помоек! Роются в них, как черви! Жрут объедки! Нет им веры в глазах москвичей! Нет им веры! Они прикидываются инвалидами афганской и чеченских войн! Жертвами стихийных бедствий, неизлечимыми больными! Кем только не прикидываются! Все это ложь и дешевая клоунада! Москва бомжам не верит! А Лужков, гуманоид несчастный, устраивает им бесплатные приюты! Их моют, лечат, поят и тому подобное. Вот куда уходят деньги наших налогов! Вот куда, сынок! На содержание проституток!
Услышав подобное, Татьяна невольно сжала зубы.
-Но я тебе сейчас хочу сказать не об этом.
Неожиданно в зале громко хлопнула дверь, и ярко вспыхнул свет.
-Я догадываюсь, мама, о чем ты мне хочешь сказать. Теперь послушай меня! — голос Олега, наверное, доносился до соседей. Ты не смеешь больше мешать мне, как помешала однажды. Прошло время, твой сын далеко не мальчик! Тебе придется смириться с мыслью, что отныне я сам буду устраивать свою личную жизнь. Я сам буду выбирать, кого мне любить, а кого ненавидеть! В противном случае…
-Одумайся, Олег! – закричала Ксения Семеновна. Одумайся! Что? Что в противном случае?
-В противном случае я ни на секунду не останусь в этом доме! Я тоже уйду жить на вокзал! С меня довольно! Довольно! «Карету мне! Карету! Сюда я больше не ездок! — мысленно дополнила монолог Олега Таня. Ездок или ездец? Как правильно», — задумалась она. Но ее отвлек истошный вопль, потом безудержный плач, всхлипы и стоны бор машинки, сквозь которые Таня разобрала одну фразу: «Если бы отец был жив …».
* * *
Утром, выходя из ванной комнаты, Таня лицом к лицу столкнулась с Ксенией Семеновной. Зубной врач даже не поздоровалась.
-Олега не ищите! – ни с того ни с сего выпалила та в лицо Татьяне так, как если бы она шныряла по всей квартире, отпирала двери, заглядывала во все углы в поисках ее сына.
-А я и не ищу, — пожала Таня плечами и взялась за ручку двери спальни.
-Олега не ищите! – повысила голос Ксения Семеновна. — Он давно уже на службе.
Татьяна прикрыла за собой дверь. Стало спешно одеваться. Не хотелось оставаться в этой квартире ни минуты. О том, что Олег ни свет, ни заря сорвался на работу, она знала. Он не стал ее будить. На столике лежала записка. Записка и сто рублей. «Танечка, доброе утро. Только не скажи маме за чашкой кофе что, самая дорогая для тебя третья удача. Навсегда покинуть наш дом. Для нее это, конечно, будет нескрываемая радость. Но не для меня. Для меня это будет далеко не радость. Я хочу тебя видеть. Пока, как врач. Послушай меня. Тебе необходимо сделать перевязку. Вот телефон. Позвони и приезжай. Возьми деньги. Я тебя встречу у входа в ординаторскую». Внизу был записан номер мобильного, роспись «Ярошевич» и приписка. P.S.: «Если ты не приедешь и даже не позвонишь — на каких вокзалах тебя искать?». Таня еще раз пробежала глазами записку. Перечитала строчку: «Я хочу тебя видеть. Пока, как врач». «Сколько самонадеянности у доктора Ярошевича, сколько уверенности. Какой неотразимый! Она вдруг прозреет, посмотрит на него иначе и влюбится до потери пульса. Доктор не нащупает у нее пульс».
В прихожей залаяла собака, зазвенела цепочка поводка.
— Таня! — закричала Ксения Семеновна. Ты меня задерживаешь! Бим просится на свежий воздух.
Девушка уже выходила из спальни.
-Послушай меня, Татьяна. Я всю ночь не спала. Вот тебе пятьсот рублей и прошу тебя, оставь Олега в покое. Ты ему не пара. — Пенсионерка протянула деньги.
-Спасибо, великодушно, но деньги мне не нужны. А если понадобятся — пойду и возьму.
-Это где же? – растерянно спросила Ксения Семеновна. Где ж их дают?
-Все как в сказке, — начала Татьяна. В Москве есть Казанский вокзал — на Казанском вокзале есть камеры хранения, в камерах хранения есть секции, в секциях есть ячейки, в ячейках есть чемоданы, в чемоданах есть…
-Так! Тебе хватит пяти минут попить кофе и съесть два бутерброда? — Ксения Семеновна поняла, что ее разыгрывают, как дуру.
-А если три? – дерзко спросила Таня. Подумала: «Она уже со мной на ты». Собака, поскуливая, нетерпеливо царапала когтями дверь.
-Нет! Скажите, пожалуйста, — театрально всплеснула старуха руками.- Ей дают деньги, а она еще будет хамить и дерзить! Сейчас если по твоей вине Бимка описается, я не знаю, что с тобой сделаю! Уголовница не остриженная! С косой!
Татьяне стало противно. Стало невмоготу от оскорблений, которые слышала ночью. Которые слышит сейчас. «Дождик капал на рыло и на дуло нагана», — запела она и начала угрожающе надвигаться на Ксению Семеновну. Собака злобно зарычала, шерсть на ней вздыбилась. Если бы шерсть была и на Ксении Семеновне, то вздыбилась на ней тоже. Но рычала она похлеще Бима:
-Уходи! Уходи! Я сейчас милицию вызову! Вся Россия превратилась из-за таких как ты в страну сплошных бомжей! В метро ноги об вас спотыкаются! Вонь от вас по всей Москве!
Татьяна притопнула на собаку. Та, как ошпаренная метнулась от дверей.
-Этот номер у тебя не пройдет! Найти приятного, порядочного москвича с пропиской и проставить вожделенную отметку в паспорте захотела?! Нет! Не выйдет! Не выйдет! Этот номер не пройдет, нелегалка несчастная!
-Фильтруй базар, Ксения Семеновна! Иначе корова сейчас начнет давать какао! — Татьяна сама не ожидала от себя подобной фени. — А это не дай бог видеть зубным врачам!
От страха Ксения Семеновна забыла, кто есть кто. Она все перепутала и кричала на весь подъезд:
-Сама ты корова! Убирайся, дрянь! Вон из моего дома!
Закрывая за собой дверь, Татьяна проникновенно сказала:
-На прощание умоляю Вас, Ксения Семеновна! Не гуляйте зимой по замерзшей Москве — реке! Боже Вас сохрани! Чтоб не дай бог, вас льдина в море не унесла! Вы ж совсем плавать не умеете! Или кран строительный на голову!…
Сказала и быстрее захлопнула дверь, чтобы не видеть перекошенное страхом лицо пенсионерки и как трясется ее высокая прическа над головой. «Ей бы еще бигуди накрутить, — снова подумала Таня. — Вышел бы сатирический портрет типичной коммунальной склочницы».
* * *
Дождь шел всю ночь. Сейчас же на улице стояла ясная погода. Татьяна повертела головой, спросила у прохожих в какую сторону метро. Не в самом лучшем расположении духа шагнула за стеклянные двери и поехала к гостинице «Москва».
В эти ранние часы там всегда ошивались ее приятели – «дядька Черномор» бывший музыкант из Одессы, учительница Светка из Воронежа, бабушка Вера, москвичка, оставшаяся без квартиры, безжалостно обманутая квартирными аферистами — менялами. И многие другие. Вдруг заболел, заныл заштопанный Олегом локоть. Повязку она не меняла. Не было никакого желания разматывать рану, смотреть на шов. Но утром видела, как бинт за ночь побурел, на нем проступили пятна крови. «Надо все-таки наведаться к врачу. Как бы я этого не хотела, — подумала Татьяна. Но не сегодня, попозже». Доехала до метро «Охотный Ряд» вышла и направилась к Манежной площади. На площади неожиданно встретила всех, о ком думала. Они сидели, кто на чем, подстелив под задницы, плотный картон и намокшие газеты. Кто примостился вдоль улицы «Охотный ряд», кто на ступеньках туристического бюро «Восемь скакунов».
-О! Танечка! Привет! Может быть, ты имеешь сигаретку, голуба моя? – поднялся ей навстречу дядька Черномор. На его лицо без содрогания нельзя было смотреть. Один сплошной кровавый подтек.
-Кто это тебя так, дядечка Черномор?
-Гитарист один, — зашлепал разбитыми губами Черномор.
-Только и остался один рот для курева, — протянул ему сигарету какой-то незнакомый мужик. — Это вчера у мотеля «Солнечный» подсел к нам один типичный гитараст, — охотно стал рассказывать он Татьяне. Ну, мы выпили за знакомство. У него было. Потом Серега еще сгонял, еще выпили. Потом менестрель этот петь стал. Что он пел? – повернулся к Черномору мужик.
-«Костю – моряка», — выпуская струю дыма из опухших губ, сказал Черномор.
-А! Ну, да! «Шаланды полные фекалий»,- завыл этот мудило. А Черномор говорит ему: «Не искажай, не опошляй текст, пожалуйста. Мне противно это слышать – я из Одессы!». Три раза просил его, а тот три раза посылал Черномора. Тогда Черномор хотел гитару забрать. Ну, тут началось. Результат на лицо, — кивнул мужик на побитого одессита. Жаль, я пока вернулся с «Портвейном» гитараст этот ноги сделал. Послушай, дядька, при всех говорю! Если тебя еще кто раз тронет – мне только шепни! Я всем бошки поотрываю! Всем и каждому!
-Спасибо, конечно, на добром слове, Петрович! Только сомневаюсь я что какая — нибудь из этих бошек подойдет к моей шее, — покрутив осторожно ею ответил Черномор. Ответил, как отвечают только одесситы.
-Тань, с кого это ты курточку такую замечательную сняла? – поднялась со ступенек турбюро бабушка Вера.
-Не сняла. Сам снял. Доктор один шибко сердобольный. А красивый! — закатила Татьяна глаза. Она с удовольствием рассказала родным бомжам, что с ней вчера случилось.
-Ну вот. Теперь тебе осталось после машины только под него лечь! — подала голос Светка из Воронежа. Или уже успела?
-Маманя его помешала. Всю ночь шоколадом меня кормила! Кофе в постель таскала!
Светка с завистью посмотрела на подругу. Еще совсем недавно она была попрошайка. Но за то, что попыталась утаить часть собранной милостыни, хозяин ее жестоко избил.
Избил и выгнал из команды. Наказал другим владельцам попрошаечных корпораций нигде ее не брать, гнать отовсюду. Рассказывали, что она, играя на баяне, за день работы зарабатывала больше трех тысяч рублей. Но после «инкассации» ей оставляли деньги только на водку и скудную еду. Вот грех и попутал — обмануть захотела цыгана – хозяина, и он чуть не убил ее. Пришлось Светке переквалифицироваться в бомжиху. Бомжи утешали: «Скажи и на том спасибо. Спасибо, что не убили». Таня знает: у Светки есть мечта — сделаться «мадонной», т.е. женщиной с грудным ребенком. Матерям-одиночкам хорошо подают. Эти женщины редко являются настоящими матерями детей. Чаще они получают их только для работы. Но кто ж теперь даст ей ребенка, если она ото всех попрошаек гонима?
Между тем, время подходило к полудню. Тащиться к мусорным бакам ресторана «АIST» и там обедать никто охоты не выказал. Это был редкий случай, когда сегодня выпал всем сытный завтрак. Просто послали гонца в магазин, купили чего надо и сели пообедать на задворках незамысловатого скверика. Раскинули на сырой траве разное тряпье. Стол был полон яств: сетка дядьки Черномора с яблоками, бананами и с израильским фалафелем. Грамм триста Веркиной докторской колбасы и банка с малосольными огурцами, четверть буханки хлеба от Петровича. Таня сбегала в гастроном напротив и разменяла сто докторских рублей. Купила курицу-гриль. И еще было много всякой всячины от остальных. Прилетел гонец. Притащил две бутылки водки «Улицы Москвы» приготовленную из высококачественного спирта «Экстра» и чистейшей питьевой воды. Она активно забулькала в разовые стаканчики. Бомжи словно распустив паруса, понеслись по морю бесконечных житейских историй. Некогда работница Госстроя Нина из Красногорска рассказала, как позавчера встретила на Остоженке плохо одетого бомжа. Он весь дрожал от холода и еле держался за водосточную трубу. Нину поразило, что его босые, без носков, ноги были одеты в какие-то совершенно разодранные тапочки. Подошла. Разговорились. Ему 46 лет. В 35 он стал доктором физико-математических наук. В последнее время разрабатывал тему, связанную с математическим моделированием особых процессов горения. Талантливому ученому платили 700 рублей. Жена психовала. Потом институт разогнали. Работая грузчиком, он повредил себе позвоночник и месяца три был полным инвалидом. Жена с ним развелась. Когда разменивали свою двухкомнатную квартиру, злую шутку сыграли аферисты — оформили на его имя другую квартиру, у которой был законный хозяин. Так он оказался на улице. Нина уговаривала пройти до своей котельной, чтобы отдать ему «списанные» вещи. Но он упорно отказывался. Говорил, что имеет совсем другую мечту — поскорее умереть. Пока она бегала в котельную и вернулась с узлом вещей, он уже был мертв. Нина крутила водку в стакане и плакала.
-Хватит этих некрологов! — раздался голос молдаванина Егора с другого конца рваного покрывала.
«У меня была бомжиха,
с маленьким влагалищем!
Подобрал ее с одним
фронтовым товарищем!» —
запел он во все горло. На его зашикали. Егор замолчал, обведя бомжей далеко не трезвым взглядом. Бочком, бочком подошел к ним собиратель стеклотары с двумя рюкзаками, набитыми посудой. Его наметанный глаз заприметил, пустую бутылку из — под водки.
-Бутылочку не дадите, господа бомжи?
-О! Конкуренция нагрянула! – повернулся к нему Степаныч. Иди отсюда, санитар, по добру по здорову! Забыл, где живешь? В России! А в России вечная история – всем не хватает! Особливо бутылок! И полных!
Бутылку ему не дали, но поднесли сто грамм. Он с удовольствием выпил и стал жаловаться, что посуду сейчас собирают все кому ни лень. Стеклотара подешевела на тридцать копеек. А чтобы купить батон хлеба, надо «скосить» 20 бутылок.
-У тебя, поди, собрано на целый вагон! – пнула ногой рюкзак Светка. — Иди от нас! Не привлекай ментов!
Мужик поблагодарил за водку и зашарил по кустам.
-Нет, ответь! Ответь! Как ты, еврей, контрабасист с оркестровой, как ты говоришь, ямы, умудрился дойти до жизни такой? – лез к дядьке Черномору бомж Сергей. Сам он в Киеве, работал каким — то начальником в проектном институте. Но спился и потерял все – работу и семью.
-Автостопом! — бросил ему дядька Черномор и отвернулся, не желая больше разговаривать на эту тему.
Короткий световой день клонился к вечеру. Таня прикидывала, куда она пойдет ночевать сегодня. Дом-ночлежка на Голубинской улице надоел уже хуже редьки. Жесткие казенные кровати, обязательный унизительный осмотр, который всегда проводит маленькая женщина доктор. Ее бестактные, наглые вопросы про венерические заболевания, про возможных вшей и прочее. Потом осматривает тело на предмет наличия гноящихся струпьев, потом подает команду: «Ноги мыть! Зубы чистить!» — и контингент послушно идет мыть ноги и чистить зубы. А что поделаешь? То ли дело она спала у Олега! Все было почти, как когда-то дома. Свежая, не сырая простынь, мягкий матрац, мягкая большая подушка. Почти, как дома, если бы не его матушка Ксения Семеновна.
«Взбалмошная, неуравновешенная скандалистка, маразматичка»,-подумала про нее Татьяна. Поймала себя на мысли, что при том при всем снова хочет видеть доктора Ярошевича. Вот и повод есть – локоть ноет, болит. Перечитала записку и представила, как он выходит к ординаторской, выглядывает ее. А она не идет. И не пойдет! Во всяком случае, сегодня. Пусть без всякого настроения вернется с работы и выясняет отношения с мамочкой! Пусть найдет достойные слова заступиться за иногороднюю! За красивую интеллигентную иногороднюю, которую потерял, благодаря мамочкиным стараниям! Пусть справедливо обвинит ее в этом! Пусть она горько раскается и умрет от угрызения совести! От невозможности хоть что — то исправить! Где теперь искать скромную, некурящую, русокосую девушку в многомиллионном городе? Ни прописки, ни адреса.
Как ни хотелось ехать Татьяне в легализованный притон на Голубинской улице, но к ней подошли Света, Вера и Нина и уговорили ночевать сегодня там. Попрощались с мужиками, придирчиво оглядели друг дружку, на предмет схожести с местными. В противном случае на каждом переходе останавливают менты. Нырнули в метро и через полчаса были на месте.
— Лежите, где мы вас положим, и не подходите к нашим постоянным обитателям, — встретила их на входе малюсенького роста доктор. – Жить у нас надо регулярно! — кричала на них.
-Так не с кем регулярно! — Светка за словом в карман не лезла.
-А это на Павелецком! А потому неизвестно, чем вы могли заболеть, пока вы где-то болтались и с кем-то спали! Вас тут не было трое суток! —
презрительно смотрела она на бомжих. Подруги в холодной, пахнущей, хлоркой столовой попили чай, ломая руками, батон белого хлеба, а в 23.00 та же доктор громко объявила отбой.
* * *
Наступило утро. Таня открыла глаза. За окном лил дождь. Лежа в постели, размотала повязку на руке. Посмотрела. Ее передернуло. Запекшаяся кровь, торчащие из шва нитки. Но локоть не болел. «Надо аккуратно обмыть все вокруг и наложить новую повязку. Это я сделать могу сама. Ни к каким врачам можно не обращаться. Но хочется увидеть Олега. Попрощаться. Ведь сегодня 18 ноября. Поблагодарить за какое — ни было гостеприимство, за деньги». Татьяна вспомнила, как он вожделенно смотрел на нее, когда выгуливали собаку, как целовал. «Может все-таки дать доктору в мой последний день в Москве, — подумала она. Тем более, он тебе снился. Что ж – придется еще раз увидеть его наяву». Подруги еще спали. Она не стала никого будить. Тихонько встала, умылась, рану не обмыла, а просто перебинтовала куском чистого бинта. В начале восьмого выскользнула на улицу, под дождь. Подняла капюшон куртки, и лишний раз с нежностью мысленно поблагодарила Олега за теплую шмотку. На противоположной стороне заприметила кафешку. Выбила себе там чашку кофе «Капучино» и кусочек тортика. Позавтракала, таким образом, потом опустилась в метро и доехала до станции «Красносельская.” Вот и улица «10 лет Октября» дом 2. Она прошла через металлическую калитку и у центрального входа тут же увидела знакомую фигуру в белом халате. Кучеряшки выбивались из-под вязаной шапочки. Олег стоял под навесом, на ступеньках поликлиники и разговаривал с какой-то женщиной.
-Доктор Ярошевич! — окликнула его Татьяна. Доктор поднял голову. Увидел Татьяну. Она помахала ему рукой. Что-то бросил на ходу женщине и сорвался стремглав к калитке. Шел сильный дождь, а он был в черном свитере и халате.
-Таня! Танечка! Как хорошо, что ты приехала! Я уже думал, что тебя больше не увижу! Подлетел к ней, прижал к себе, взял за руки. — Как твой локоть? Болит? Не болит? Надо сделать перевязку.
-Ты сейчас весь промокнешь, Олег. Таня не выпускала рук из его ладоней. — Не хватало, чтоб ты у меня еще заболел!
Сказала это специально, чтоб сделать доктору приятно. У нее это получилось. Олег прижался к ней мокрой щекой, просунул ладонь за капюшон. Стал гладить волосы.
-Как я тебя ждал, — зашептал он. Думал все время о тебе. Работать не мог. Как я тебя ждал!
Он привел ее в ординаторскую. Отправил куда-то медсестричку. Снял с Тани куртку, усадил на кушетку и, сполоснув руки, размотал бинт.
Внимательно осмотрел шов. Остался доволен. Протер место какой-то розовой густой жидкостью, потом разорвал стерильный пакет, ловко и быстро перевязал локоть. Сказал, что у него еще два вызова, а потом на сегодня он работу заканчивает, и они пойдут обедать в какое-нибудь кафе. У них будет весь вечер впереди. Татьяна снисходительно улыбнулась. Тут же его позвали. Скорая помощь подкатила ко входу. «Сделай себе кофе. Там в конце коридора автомат!» — бросил он ей на ходу, нацепил на шею фонендоскоп и убежал. «Теперь у него нет ни капли сомнения, что я дождусь его, не убегу, — медленно она пошла по коридору, сделать себе кофе. — Очень правильно думает. Поразительно! Такого я за собой никогда не замечала! Не помню такого! Я хочу его, хочу, хочу…».
Доктор Ярошевич в два пятнадцать сдал смену и снова, как это было совсем недавно, распахнул перед ней Татьяной двери белой «Ауди». По его предложению поехали в кафе «Тридевятое царство», что находилось у станции метро «Арбатская». Олег сказал, что это недорогая с вкусной кухней питейная точка – любимое место, где всегда встречаются его коллеги врачи. «Рассказать своим не поверят, — улыбалась в окно Таня, — бомжиха катит в импортной тачке в тридевятое царство. Как же ее так угораздило! Угораздило в нужном месте в нужное время попасть под другую импортную тачку, чтобы встретить доктора Ярошевича». Быстро приехали. Сели в небольшом зале. Заказали салат из свежих овощей с оливковым маслом, потом жареных ребрышек молодого барашка. Гарнир — запеченный миникартофель.
-Что ты будешь пить? – спросил Олег.
-Что ты то и я, — Татьяне хотелось все время держать его за руку. Но она сдерживалась.
-Давай закажем бутылку «Тоскана». Прекрасное итальянское вино. Его выдержка 5 лет. И обязательно в дубовых бочках.
-Давай, — тут же согласилась Таня. Мне, бомжихе, не избалованной итальянскими винами, все в масть! — шепнула она доктору. Доктор как-то виновато улыбнулся и так же шепотом попросил Татьяну не вспоминать, что она бомжиха.
-Ты совсем на нее не похожа. Просто тебе пока негде жить.
-Почему «пока?». Уж не хочешь ли ты сказать, что я буду жить у тебя?
-Я бы этого очень хотел, — ответил Олег.
-А как же твоя мама? Олег растерянно молчал. Не дождавшись ответа, Татьяна продолжила. – Но именно сегодня я снова хотела бы вечер провести у тебя.
-Только вечер? Олег склонил голову на ее плечо, легонько сжал руку. Седые кучеряшки защекотали шею и щеку.
-Я сегодня один. Мама допоздна у своего брата.
Принесли вино янтарного цвета. Налили в узкие фужеры.
-Я хочу выпить за машину? — улыбнулась Татьяна.
-За какую машину? — не понял Олег.
-За машину, которая меня сбила! Если б я под нее не угодила — не попала бы в твои руки, доктор.
С удовольствием выпили. У вина оказался отменный вкус. Какой — то мягкий с горьковатым привкусом. Потом голодные набросились на бараньи ребрышки и салат. Неожиданно врача обнял сзади за плечи какой-то человек в черном кожаном пальто. Олег обернулся, вскочил, обрадовался.
Это оказался доктор Иван Синицын. Так представил его Олег. С ним он когда-то учился в мединституте. Ярошевич пригласил его за стол, но Иван сказал, что торопиться на какую-то литературную тусовку. Когда он раскланялся и ушел, тусовка очень заинтересовала Таню. Она стала живо спрашивать, о чем это идет речь. Олег объяснил, что Иван, кроме того, что терапевт всерьез и давно увлекается поэзией. Пишет стихи. Вот-вот должен выйти первый сборник стихов. Много публикуется в центральной печати. Про него говорят, что бог не обидел его поэтическим даром. Рецензии – сплошь восторженные. Сам же он к себе относится очень самокритично. От любой похвалы морщится, как от зубной боли. Татьяне срочно захотелось узнать, кто собирается на этих тусовках, кто их проводит, что там читают и прочее и прочее. «Откуда у нее такой неподдельный интерес к литературе? — поражался Олег. Она от нее так далека на своих вокзалах, что и говорить не о чем». Татьяна, удивляя его, настояла, чтобы Олег вспомнил что – нибудь из написанного Иваном. Процитировал хотя бы пару строк. «За тебя», — поднял фужер Олег. Они снова выпили. Доктор наморщил лоб и продекламировал самое последнее из того, что читал недавно Иван:
Это новое четверостишие вместо старого:
«На эшафот! Или на дыбу!
Некоронованным царем!
Распотрошить себя, как рыбу!
Над желчным плакать пузырем!».
Таня заморгала глазами, потом пришла в неописуемый восторг. Кажется, даже завизжала от удовольствия.
-Это душевный садомазохизм! — захлопала она в ладони. Это наивысшее наслаждение нравственного самобичевания! Браво Иван! Браво Иван! Как это необычно в форме эпитафии! Вот бы прочесть в подлиннике, то есть в натуре!
Потом сообразила, что сказала глупость и закрыла ладошкой рот. Предложила скорее выпить за его здоровье. Олег же поразился про себя тому, как эта жительница подвалов, дитя подземельев и вокзалов довольно точно дает оценку стихотворению Ивана. А Татьяна радовалась, что доктор водится с настоящей поэтической богемой, а не только с бомжами. Опять выпили. Олег со стулом придвинулся к Тане, обнял за плечи, поцеловал и спросил, хочет ли она мороженое ассорти. Та отрицательно закачала головой.
-А что бы ты еще хотела? — нежно трогал он распущенные по плечам волосы.
-Тебя, — выдохнула она доктору в ухо.
Олег посмотрел ей в глаза, улыбнулся уголками губ, тряхнул седыми кучеряшками. Обернулся и попросил у официанта счет. Взял еще бутылку «Тосканы» и минут через сорок они, как шальные целовались дома у него в прихожей. Потом Олег отпустил Таню в душ, сам открыл вино, выпил высокий фужер и расстелил в спальне постель. Разделся и лег. Завернувшись в красный халат, прошлепала босиком Татьяна.
Зачем послал тебя Господь?
И в качестве кого?
Ведь ты не кровь моя, не плоть
и, более того…»,
-прошептал он ей строчки чьих-то стихов, которые читал ему как — то Иван Синицин. Таня в полумраке приблизилась, потянула за тонкий поясок халата. Халат распахнулся. Она сбросила его с плеч на пол. Встала перед ним обнаженная и красивая, как изящная статуэтка с длинными влажными волосами. Они закрывали высокую грудь с острыми сосками. Едва белела на локте повязка. Татьяна, запрокинув голову, трогала его седые кучерявые волосы и медленно опускалась в постель…
С наступлением утра в спальне стало так тихо, что было слышно, как в стекло барабанит дождь. Девушка водила рукой по волосатой груди, вдыхала запах кучеряшек.
-Почему ты так рано стал седым?
-Боялся, что тебя не встречу.
-Перестань, дорогой доктор. Не сочиняй. Просто ты такой.
-Какой?
-Не удачливый, наверное.
-Правильно. Но сегодня я самый счастливый.
-Я тоже. Уже поздно. Мне пора.
-Куда?
-На вокзал.
От удивления Олег подпрыгнул.
-На вокзал. Ты шутишь.
-Нет. Я серьезно.
-Неужели мама права. Сколько корову не корми шоколадом…ну, и так далее. Не делай этого, умоляю тебя.
-Отвези меня, пожалуйста.
Она встала, отпила из бокала. Ее белая попа была, как полная луна. Олег нагнулся, поцеловал половинку. Пока Таня была в душе, стащил с себя все лишнее. Бросил второпях под кровать. Встал и тоже начал одеваться. «Зачем послал тебя господь…»? — повторил он. Налил бокал до краев и залпом выпил.
…Электронные часы на площади трех вокзалов показывали 22 часа 30 минут. Она попросила его припарковаться у Белорусского вокзала. Остановились.
-Куда дальше? — спросил он и готов был заплакать. — Не уходи. Пожалей мои седины. Не оставляй меня.
Таня прижалась к нему.
-Милый мой доктор, я уезжаю. Через полчаса поезд на Минск. Вот билет.
Олег был в шоке.
-Ты уезжаешь!? А как же мама твоя? – вспомнил вдруг он.
-Она уже в вагоне. Ждет меня.
Доктор прижался к ней долгим поцелуем, потом стал осыпать ими все лицо. Таня обхватила его голову руками, гладила, говорила ласковые слова. Снова нестерпимо захотелось с ним в постель. «Боже мой! — поразилась она про себя. Что со мной происходит? Я хочу остаться! Я не хочу уезжать от него!». Но, тем не менее, шепнула:
-Я боюсь опоздать, Олег.
Вышли из машины. Зашагали к перрону. На первой платформе стоял фирменный поезд «Беларусь». Народу было не много. То тут, то там встречались люди под зонтами. Таня взяла Олега, как ребенка за руку и потащила к шестому вагону. Подошли.
-Поднимайтесь, поднимайтесь, — встретила их проводница. — Через пять минут отправляемся.
-Скажи мне свой адрес, — убитым голосом попросил Олег.
-У меня его нет, — вздохнула Таня.
Доктор был потрясен этим отъездом. Потрясен на столько, что даже забыл, кого провожает. Провожает бомжиху. «У нее нет адреса ни тут, ни в Минске. К кому же она уезжает?». Она достала из кармана куртки маленькую записную книжку, приготовила ручку:
-Давай все твои номера телефонов. Я тебе часто, часто буду звонить.
Он продиктовал номера мобильного, домашнего и служебных телефонов. Таня записала, обвила его за шею. Провела тихонько ладонью по мокрой, небритой щеке.
-Дождь, — доктор губами прижался к ее пальцам.
-Это совсем не дождь. Дождь не бывает соленым, — она целовала его но, поторапливаемая проводницей, поднялась в вагон. Отдала билет.
-Не уезжай, — сказал он, именно тогда когда поезд тронулся.
-Не могу. Москва бомжам не верит. Спасибо тебе за все. За наш единственный и последний вечер.
-Тебе верю я, — прошептал он. — Тебе верю я.
Но она его уже не слышала. Проводница, закрывая двери, заслонила доктора. Поезд набрал ход и быстро скрылся в ноябрьской, дождливой ночи.
* * *
Дня три доктор Ярошевич был, как неприкаянный. Не разговаривал дома, почти ни с кем не общался на работе.
Коллеги опасались – не заболел ли он? Человек замкнулся, ушел в себя, был сосредоточен, неулыбчив. Таким видели его друзья-врачи, медсестрички и санитары пока как-то утром в ординаторской не зазвонил телефон. К телефону просили пригласить доктора Ярошевича. Медсестра кликнула его. С непроницаемым лицом он взял трубку. И вдруг оно озарилось.
-Таня! Танечка! — закричал он и замахал руками, показывая медсестре, чтобы она вышла. — Никак не думал, что ты позвонишь! Отчаялся и перестал ждать! Продиктуй мне свой телефон! Нет! Как нет! До сих пор нет ничего! Хорошо, хорошо! Ни о чем спрашивать не буду! Где же ты живешь? Как? Кормят шоколадом, но какао от тебя не дождутся? Понял, понял! Очень смешно! Как твой локоть? Я так рад слышать твой голос! Безумно скучаю без тебя! А ты? Пьешь «Тоскану» и вспоминаешь? Что? Говорить больше не можешь? Не забывай меня! Звони! Я целую тебя!
Олег положил трубку. «Человек без крыши, без работы пьет «Тоскану!?» Хорошие дела», — подумал он. Вышел из приемного покоя и все, кто стоял под дверями и подслушивал, увидели, что доктор Ярошевич стал курить. Стоял на ступеньках поликлиники и глубоко затягивался. «Она не забыла меня. Обещала звонить и держит слово. Может быть, взять краткосрочный отпуск и примчаться к ней. Вокзалов там, по-моему, один. Мы не разминемся. Я найду ее. Найдешь, а дальше что? Свяжешь и украдешь в Москву? Тоже мне — кунак долбанный. Подумаешь, позвонила! Нужен ты ей, как прошлогодний снег. Просто в ней живо еще чувство благодарности к тебе, как врачу. А все остальное, все, что было нормальное завершение приятного флирта красивой бомжихи, но, тем не менее, девушки знающей себе цену со столичным, случайным доктором. Да ладно тебе! Вот увидишь – она приедет! Станет теплее и приедет! И тогда я не отпущу ее никуда! Чего бы это мне не стоило!». Олег швырнул в урну сигарету и вернулся в больницу.
Татьяна снова позвонила дней через пять. И снова все повторилось. Она уходила от прямых вопросов Олега. Так и не мог понять, почему она с матерью не добивается от городских властей хоть какого-нибудь сносного жилья? Ведь была же у них квартира? Почему не пытается снова восстановиться в университете? «Не будь наивным ребенком! Наш Лукашенко хуже Пиночета», — объясняла она. Категорически отказывалась отвечать на всякие вопросы, связанные с ее благополучием. «Я в порядке! — внушала. Я в полном порядке!». Спрашивала, как он. Рассказывала про сон, в котором видела собачку Бима в седых кучеряшках. От души хохотала! Просила не обижаться. Говорила: такой сон свидетельство, что он не забыт ни сердцем, ни умом. Обещала обязательную, будущую встречу. А пока были только ее звонки. Она по — прежнему твердила, что звонить ему некуда. Соглашалась с Олегом – это самое худшее для него. Вынужденная, нелепая односторонняя телефонная связь! Невозможность ему звонить ей!
Может быть, поэтому со временем звонки становились все реже и реже. Все реже и реже. Ее фразы все выдержанней и суше. Разговоры без прежних бьющих через край эмоций и горячих слов. Он мог уже, отработав смену и вернувшись, домой ни разу не вспомнить о Тане. Чего раньше не было. Незаметно в душе у него все улеглось, он снова стал улыбчив, стал замечать молоденьких медсестричек и красивых женщин. Ксения Семеновна мысленно благодарила бога, что душевный кризис сына миновал, что он забыл беспутную лимитчицу. Или черт его знает, кем она была?
Как- то Иван Синицин пригласил Олега поехать с ним в большой книжный магазин «Панглосс» на открытие выставки-продажи художественной литературы республик ближнего зарубежья. Иван обещал интересный вечер. Говорил, что есть возможность по доступной цене купить книги – бестселлеры, пообщаться с их авторами – известными писателями и поэтами. А потом, если повезет, зарулить с какими-нибудь молоденькими поэтессами в любимое кафе «Тридевятое царство», послушать их стихи, почитать свои. «Надо сказать, — серьезно добавил он, прибалтийские поэтессы обожают читать свои сонеты под утро в постелях московских мачо. Это я говорю тебе из собственного опыта». Доктор Ярошевич никогда не чувствовал себя мачо, но тем не менее согласился. К семи часам вечера они приехали на станцию метро «Крапоткинская», переступили порог книжного магазина и попали в мир бесконечных книжных стеллажей. Над каждым висел флажок республики и табличка, на которой обозначено, откуда литература. Повсюду лежали многочисленные буклеты и маленькие рекламки с аннотациями о книгах, их авторах. Было много народу. Подступиться к застекленным столикам было не просто. В центре торгового зала возвышался узкий подиум с микрофоном на высоком штативе. Трибуна для возможных выступающих, для поэтов и оппонентов. Сновали озабоченные работницы магазина в черных юбочках и белых блузах. «Круто! — оглядывая торговый зал, забитый книгами, — высказался Иван. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Пушкин, между прочим». К Ивану Синицину беспрестанно подходили почитатели его стихов, говорили восторженные фразы, уточняли, кто приехал, и делились впечатлениями о книгах. Доктор Ярошевич скучающим взглядом смотрел на литературную богему и думал о маме. Она заболела. Два дня у нее повышенное давление. Он бесцельно шатался от столика к столику, намереваясь незаметно сбежать. Остановился у столика республики «Киргизия». «Китайцы пусть возделывают рис, а наш отец родной – кумыс!» — прочел он верхнюю строчку стихов киргизского поэта Багрич Ахчаняна. Заглянул за обложку. Сборник стихов назывался «Много мух или последний палец». «Да, — подумал, — такому поэту палец в рот не клади». В глаза бросился стеллаж республики «Беларусь». Подошел, взял в руки голубую книжку. Внимание его привлекло название книги. «Москва бомжам не верит». Олег тряхнул кучеряшками, потер глаза. Сверху над названием тиснеными серебряными буквами было написано «Татьяна Василек». Забилось сердце, и он почувствовал слабость в ногах. Перевернул книгу, увидел сзади на твердой суперобложке маленький портрет. Это была Татьяна. Перед ней на столе стояла ваза с горящей свечой внутри, и знакомая коса красиво лежала на плече. Иронично улыбаясь, она смотрела на него. У доктора запершило в горле, он, сглотнув слюну, начал читать строчки. «Оценивать книгу в послесловии – все равно, что пассажиру смотреть вслед уходящему поезду. Она уже состоялась. А раз состоялась, значит, заслуживает, чтобы быть прочитанной. Хотя бы потому, что автор, принимая на себя всю полноту ответственности за утверждение «Москва бомжам не верит» не менее года провела в среде, отверженных обществом людей. Бомжей в простонародье. Опустилась с ними на дно изнанки жизни, ела из одной тарелки, дышала одним воздухом.
Третья книга лауреата международной литературной премии «Золотой курсор» Татьяны Василек беспрецедентна и ценна, потому что пронизана человеческой болью не столько за бомжей, сколько болью от глухоты и непонимания людей, кто отгородился, отвернулся и не замечает страждущих. Боль писательницы, вызвана равнодушием благополучных и сытых. Помните: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке». К этому взывает нас сиротливый голос талантливого белорусского прозаика – Татьяны Василек. Дай ей бог быть услышанной! Далее любые комментарии излишни». Внизу стояла подпись — Макар Телятник, литературный критик.
Зал поплыл перед глазами Олега. Его прошибло потом. Закружилась голова.
-Что с тобой? Ты бледный! На тебе лица нет, — подошел к нему Иван. Тебе не здоровится?
-Здесь очень душно, — Олег оттянул тугой ворот свитера. — Я выйду на улицу. Покурю.
-Давай не долго! Сейчас начнутся выступления – самое интересное. Я буду ждать тебя у сцены, — успокоился Иван и нырнул в толпу. На ватных ногах доктор дошел до кассы, прижимая к груди книгу. Пока ждал кассиршу, нашел на последней странице вместе с адресом издательства телефон автора. Телефон писательницы Татьяны. Его Татьяны. Попу, которой вожделенно целовал дождливым ноябрьским вечером в день ее бегства из Москвы. Ему показалось, что это было тысячу лет тому назад. Подошла кассирша, приняла деньги. Хотела завернуть книгу, но он не дал. Спросил только есть ли в списке приглашенных писательница из Белоруссии Татьяна Василек. Кассирша заглянула в какой-то список, погуляла пальцем по столбцам фамилий, извинилась, сказала: «Увы. Не приехала». Давая сдачу, спросила участливо:
-Вам плохо?
-Нет. Просто нашел интересную книгу. Про корову, которую кормят шоколадом, а она дает какао.
Продавщица посмотрела на него, как на безумного. Ни на кого, не глядя, доктор Ярошевич выполз из магазина. Он не помнил, как доехал до поликлиники и заперся в своем кабинете. Немножко успокоился, пришел в себя. Закурил. Набирая номер телефона, пальцы дрожали. Набрал последнюю цифру, потянулись длинные гудки, потом звонкий детский голос сказал:
-Алло! Это кто?
Доктор Ярошевич не мог говорить. С трудом сообразил:
-Маму можно?
-Мама, тебя! – пискнула трубка.
-Алло! Слушаю! Я слушаю вас! Алло! Говорите!
Между пальцев тлела сигарета, огонь подступил к пальцам, но Олег не чувствовал боли.
-Алло! Говорите же! Что вы молчите? Алло!
Портрет на суперобложке расплывался и где — то под кушеткой скреблась мышь.
