Карл появился в городе зимним утром, таким пасмурным, что казалось, еще не кончилась ночь. Безмолвная, безлюдная улица грустила под хмурым холодным небом и зябко куталась в сугробы, подернутые сединой дорожной грязи. Колючий ветер жалобно подвывал в сырых подворотнях. Панельные многоэтажки вяло подмигивали одинокому пешеходу редкими желтыми глазами окон; по обледенелым рельсам, сердито звоня, промчался трамвай, на переднем стекле которого криво висела табличка «Следует в депо».
Карл грустно посмотрел вслед громыхающему пустому трамваю, перевесил большую дорожную сумку с одного плеча на другое, поставил поустойчивее темно-рыжий саквояж на колесиках, подпер его для надежности ногой и полез в карман толстой куртки. Вынул клочок бумажки, поглядел на нее, положил обратно и решительно направился вслед за ушедшим трамваем.
* * *
Когда Карл узнал стоимость аренды помещения за месяц, он промолчал, но, видимо, не смог полностью скрыть своего изумления, и холеная кассирша, пристально наблюдая за тем, как он выписывает чек, пояснила:
— Здание, хоть и старое, располагается в самом центре города и представляет собой историческую ценность.
А позже, скармливая чек жужжащему кассовому аппарату, строго добавила:
— Кроме того, здание находится в муниципальном фонде, а городской бюджет, знаете ли, сам собой не пополняется.
Дом и впрямь был старинным – небольшой двухэтажный особняк, украшенный затейливой лепниной, он уцелел либо чудом, либо по недосмотру местных властей. Среди высоких, хромово-стеклянных многоэтажкек делового центра, дом смотрелся деревенским старичком в некогда нарядной, а теперь безнадежно вытертой рубахе.
Впрочем, каким бы нелепым он не выглядел в таком серьезном окружении, на него никто не обращал ровным счетом никакого внимания. Жителям города нужно было слишком много всего успеть — учиться, заниматься карьерой, искать прибыльные сделки, завязывать полезные знакомства, обрастать перспективными связями, посещать курсы повышения квалификации, показываться на важных общественных мероприятиях и репетировать нужные речи. Они были слишком заняты, их дни — расписаны до самой последней минуты, и на то, чтобы смотреть по сторонам, не оставалось даже самого короткого мига. Вряд ли они вообще отдавали себе отчет в том, что на главной улице города в давно пустующем старинном здании впервые да долгое время завелся новый жилец.
* * *
На протяжении двух недель Карл почти не показывался из дому – он красил стены и белил потолки, скоблил двери, мыл рамы и оттирал стекла окон, чинил проводку, менял сантехнику и настилал полы. Затем целую неделю только и делал, что заносил коробки, которые ему привозили день за днем на грузовиках. Потом заперся на несколько дней, и из старинного двухэтажного домика не доносилось ни звука.
Впрочем, на это тоже никто не обратил внимание.
И только когда над входом появилась неброская вывеска «Кукольный театр», ситуация немного изменилась.
Первый посетитель появился под вечер. Вихрастый лопоухий мальчишка лет десяти решительно пробежал между стойками, заставленными самыми разными игрушками и, не задержавшись ни у одной, вернулся к поджидавшей его в дверях пожилой, скромно одетой женщине. Недовольно сморщил нос и громко заявил, кося на стоявшего за прилавком Карла:
— И чего ты меня сюда притащила? Нужен мне сто лет какой-то дурацкий театр с куклами. Что я, маленький, что ли? И вообще, что тут такое? Магазин? Так кому нужна эта рухлядь! Нет, тетя Наташа, правильно мой папка говорит, что самый лучший способ отдыха – за Doom’ом. Пошли отсюда!
Пожилая женщина равнодушно кивнула и открыла дверь, пропуская мальчишку вперед.
Следующий посетитель появился через час. Мальчик, ровесник предыдущему, в тонкой, не по сезону, болониевой куртке зеленого цвета долго вытирал ноги о коврик на входе, робко оглядываясь по сторонам. Снял вязаную шапочку, огляделся. Осторожно подошел к ближайшей стойке, на которой стоял большой, чуть не в его рост, замок – с остроконечными башенками, высокой крепостной стеной и большими смотровыми площадками, на которых замерли тусклые металлические фигурки мечников и копьеносцев, лучников и алебардистов.
— Нравится? – спросил незаметно подошедший Карл.
Мальчик кивнул, не отрывая глаз от стражников у ворот и волшебника с хрустальным шаром в окружении конников. Упряжь лошадей, украшенная крошечными кристаллами, переливалась разноцветными огнями, и казалось, что фигурки вот-вот оживут.
— У вас на вывеске написано «Кукольный театр», — решился спросить мальчик. – А мне кажется, в таком маленьком доме нет места для зала и сцены. Где же тут будут спектакли?
— А везде, — ответил Карл, протянул ему нарядного конника, а сам принялся передвигать остальные фигурки. – Прямо сейчас один и начнется, и ты можешь поучаствовать. Как тебя зовут?
— Мартин.
— Значит, слушай, Мартин. Рыцари собираются в поход за сокровищем, которое охраняет дракон. Во-он там, на соседней стойке. И ты – командир отряда.
На славный поход за сундуком с драгоценностями ушло минут двадцать. Конники доставили сокровища в замок, а изящный сторожевой дракон с изумрудными глазами остался в живых, потому как командир отряда жалобно попросил своих подчиненных голосом Мартина:
— А давайте не будем его убивать – смотрите, какой он красивый.
Спектакль закончился, мальчик улыбнулся и сказал:
— Спасибо. У нас в городе никогда не было театра – ни кукольного, ни обычного. Я и не знал, что это, оказывается, так здорово.
— Никогда не было театра? – удивился Карл. – Почему?
— Ну, — мальчик растерялся, — потому что для отдыха есть компьютерные игры и реалити-шоу по телевизору. А по-другому развлекаться нельзя.
— А это почему? – еще больше удивился Карл.
— Ну, — снова протянул Мартин, — говорят, что такой отдых – самый полезный, а все остальное – пустая трата времени… Вы меня извините, но мне пора. Мама скоро с работы придет, и мы пойдем с ней газеты разносить. Я ей помогаю нести – газет-то много, ей тяжело.
В дверях спохватился:
— Ой, а я не заплатил за спектакль. Сколько я вам должен?
— Нисколько.
— А разве кукольный театр – это бесплатно?
Карл улыбнулся, а потом ответил:
— Приходи еще. И маму приводи – мы и ей спектакль покажем.
* * *
Жители города не спешили в кукольный театр. Посетителей почти не было, а те немногие, кто заглядывал, не могли понять, какой же это театр, если нет ни сцены, ни зала.
Один молодой мужчина в темно-синем костюме в тонкую полосочку побродил между стойками и стеллажами, потом подошел к Карлу и спросил:
— Вы продаете свои игрушки?
Карл слегка наклонил голову и не ответил.
— Мне только что по мобильнику пришло напоминание, что у матери сегодня день рождения, и мне надо ей что-нибудь купить. Срочно, потому как через четверть часа у меня совещание. Так что помогите что-нибудь выбрать, а я потом пришлю курьера – он ей подарок и доставит.
— А почему бы вам не подарить его самому?
Молодой мужчина удивленно взглянул на него:
— Когда? После совещания у меня назначен ужин с очень важными людьми.
— Да, но ведь это же день рождения мамы.
Мужчина раздраженно пожал плечами:
— Это очень важная встреча, которая может обеспечить мне повышение… Так что посоветуете?
— Позвольте, я покажу вам маленький спектакль, — улыбнулся Карл.
— Какой спектакль? – удивился мужчина.
— Кукольный. На вывеске ведь написано «Кукольный театр».
— Я думал, это просто название магазина. И потом, у нас в городе для отдыха…
— Знаю-знаю, — перебил его Карл. – И все-таки – посмотрите спектакль. Коротенький, всего на пять минут. Вы прекрасно успеете на свое совещание. А в подарок маме купите главного героя представления. Уверен, ей очень понравится.
Молодой мужчина кивнул и направился вслед за Карлом к невысокой стойке.
Там, в уютной крохотной комнатке, оклеенной веселыми обоями в цветочек, у старинного резного трюмо напротив оконца, затянутого перламутровой слюдой, в кресле-качалке сидела обезьянка-старушка. Одетая в длинное ситцевое платье, с седыми волосами, забранными в клубок на затылке, в очках, спущенных на самый кончик носа, она смотрела в окошко. В руках ее шустро летали спицы, и из-под них на колени выползал теплый мохеровый шарф. Старая обезьянка качалась в кресле и вязала, не глядя на спицы. Смотрела в окно и думала, что как раз тогда, когда она закончит теплый мохеровый шарф, непременно раздастся стук в дверь. Она откроет ее, и на пороге будет стоять ее сын. Он живет очень далеко, где-то на Севере, и именно потому редко ее навещает. Она проведет сына на кухню, и пока на плите разогревается чай, сбегает в комнатку и принесет теплый мохеровый шарф. Сыну на Севере непременно сгодится – ведь там очень холодно.
В наступившей тишине молодой мужчина долго вглядывался в раскрашенную фигурку обезьянки-старушки в кресле-качалке. Протянул руку, но так и не дотронулся. Выудил сотовый, долго, очень долго искал какой-то номер. Приложил трубку к уху и, забыв про Карла, неуверенно пошел к выходу. Прежде чем за ним закрылась входная дверь, Карл успел услышать:
— Мама? С днем рождения. Я скоро буду.
Фигурка старушки-обезьянки смотрела ему вслед через слюдяное оконце, тихонько качаясь в своем кресле.
* * *
— Здравствуй, русалочка! – обратился Карл к нарядной девчушке, с любопытством разглядывавшей тряпичных кукол.
— Здравствуйте, — вежливо ответила она. Оглянулась на маму – та стояла около входа на улице и сосредоточенно прижимала к уху сотовый, время от времени кивая и что-то говоря – и спросила: — А как вы догадались? Ну, про русалочку?
— Очень просто, — улыбнулся Карл. – У тебя в волосах заколки в форме морских звездочек, на цепочке — кулончик-ракушка и браслетик из рыбок и дельфинчиков. Да и кофточка на тебе синяя, как морская вода. Кроме русалок, так больше никто не одевается.
Девчушка заулыбалась, погладила морскую звезду в волосах и, бросив быстрый взгляд на маму, по-прежнему погруженную в беседу по телефону, прошептала:
— На самом деле меня зовут Эльвира. Только маме не говорите, пожалуйста. А то она меня ругать станет. Мне нельзя притворяться русалочкой.
— А кем же тебе можно притворяться? – поинтересовался Карл.
— Ну, например, брокером. Или топ-менеджером.
Из уст шестилетней крохи эти слова звучали презабавно, и Карл улыбнулся бы, если бы не совершенно серьезное выражение лица девчушки.
— Не скажу, — пообещал Карл и спросил: — Пока мама по телефону разговаривает, хочешь посмотреть спектакль?
— Настоящий? – обрадовалась маленькая русалочка. – Хочу. Очень хочу.
Когда мама Эльвиры закончила беседу по телефону и зашла внутрь, она обнаружила свою дочку у небольшой витрины, оформленной под зеркальное озеро в кувшинках. Девочка зачарованно разглядывала вырезанных из дерева тритонов, русалок, принцев, моряков и рыбаков и выпиленных из разноцветных камней рыб, черепах и ракушек. Казалось, будто все они только-только замерли на своих местах.
— Тебе что-то понравилось?
Дочка кивнула и показала на одну из русалочек.
— Ох, — раздраженно вздохнула мама, — Ну ты же у меня уже совсем большая, на следующий год в школу пойдешь. Сколько раз я тебе говорила – нечего тратить время на такие глупые игрушки. Лучше давай запишу тебя на курсы французского.
Девочка вздохнула и повесила голову.
— Не хочу. Мне хватает английского, музыки и хореографии.
Мама смягчилась:
— Ну, пойдем, я тебе новую компьютерную игру куплю.
— Не хочу, — ответила Эльвира расстроенно, обернулась к Карлу и сказала: — Спасибо, — а потом добавила: — А можно будет еще прийти?
— Разумеется, — кивнул Карл, — Приходи. И друзей приводи.
Мама с дочкой уже были в дверях, когда он окликнул их. Подошел и протянул девочке вырезанную из дерева русалочку.
— Держи, — сказал он.
Девочка заулыбалась, взяла фигурку в руки. С минуту разглядывала ее, а потом протянула обратно и сказала:
— Спасибо, но лучше пусть она побудет здесь. А то тритону без нее станет очень грустно.
* * *
Прошло несколько недель, и в кукольный театр стали регулярно заглядывать любопытствующие. Чаще всего – с детьми, реже – одни.
Дети носились между стендами и стеллажами. Восторженно разглядывали тряпичных кукол и фарфоровых божков, вырезанных их дерева русалок, отлитых из разноцветного стекла лебедей и лошадок, выпиленных из полудрагоценных камней черепашек и медвежат, вылепленных из глины и умело раскрашенных викингов и скоморохов. Вязаные совы, вышитые бабочки, бумажные мышата и металлические рыцари, песчаные замки, восковые фонарики, горы из гальки, лабиринты из спичек и озера из стекла – все они оживали, едва к ним подходил Карл. Каждая фигурка рассказывала свою, удивительную историю, а затаившие дыхание дети, будущие риэлторы и аудиторы, не отводили взгляда от самодельных игрушек и, кажется, не вспоминали, что самые полезные отдых и развлечение — это компьютерные игры и реалити-шоу, и что языковые курсы куда важнее кукольных спектаклей.
Бывало, что и родители, снисходительно (или неодобрительно) поглядывавшие на представления, подходили поближе. Подходили, да так и оставались до конца импровизированных спектаклей. Стояли позади своих детей и не отрываясь смотрели на оживающие самодельные игрушки, передвигаемых умелыми руками Карла. Те показывали незатейливые истории, довольно скучные, стоило лишь попытаться их пересказать, и разыгрывали простые сказки, настолько знакомые, что в них давно уже перестали вслушиваться и потому позабыли, о чем они на самом деле.
В кукольных историях никто слыхом не слыхивал о топ-менеджерах и брокерах. Герои спектаклей не торопились успеть на нужную встречу, не старались непременно попасть в хороший университет и никогда не спешили в тысячу мест, где им вовсе не надо было быть. Они работали там, где хочется, а не где престижно, дружили с теми, кто нравится, а не кто занимает важную должность. Говорили о том, что любили, а не о том, что положено. Отдыхали там, где красиво, а не где модно. Беспокоились не о нужных связях и о курсе валют, а о семье и о друзьях. Это были истории и сказки не о карьерных успехах и больших заработках, а о подвигах и предательствах, о мужестве и о трусости, о дружбе, преданности и любви, о борьбе и о вызове, об отчаянии и об утрате, о горе и о простом человеческом счастье – истории о жизни, той, которая была совсем рядом, но на которую катастрофически не хватало времени в упорядоченных, распланированных, расписанных по минутам днях жителей этого города.
* * *
Слухи о кукольном театре распространились среди горожан. Порой случалось и так, что в маленькое помещение набивалось немало народу. Особенно по вечерам в будние дни, когда рабочий день заканчивался, а по телевизору показывали самое популярное реалити-шоу. Карл отодвигал многочисленные этажерки и витрины к стенам, освобождая пространство в центре комнаты, а стенд, который служил сценой, ставил на коробку – чтобы всем было видно.
Зрителям не хватало стульев, так что чаще они просто садились на пол, не беспокоясь о дорогих отглаженных платьях или строгих деловых костюмах.
Уступив настойчивым просьбам, Карл установил у входа большую малахитовую шкатулку с прорезью на крышке. Каждый желающий мог опустить туда монету – любую, какую может. Или сочтет нужным.
* * *
Многие из тех, кто хоть раз видел спектакли Карла, возвращались к нему. Радовались, если удавалось попасть на представление. Еще больше радовались, если оказывались в кукольном театре одни – подолгу бродили между самодельных игрушек, а когда задерживались у понравившихся, те непременно оживали от прикосновения Карла и показывали истории. Каждый раз – разные.
Некоторые заглядывали только за тем, чтобы купить игрушки. Из-за этого кое-кто из детишек расстраивался — ведь из кукольного мира исчез кто-то из полюбившихся им героев. Карл успокаивал их, приговаривая:
— Не переживай. Появятся новые, не хуже прежних.
Проходило несколько дней, и на смену ушедшим и правда приходили новые – руки Карла умели не только оживлять своих героев, но и создавать их. А тем, кто по-прежнему печалился, вспоминая ушедших, Карл говорил:
— Пока ты грустишь, ты не успеешь рассмотреть, какие замечательные у нас новые куклы. И пусть они не такие, как прежние, но они ничуть не хуже. Просто они другие. И у них есть свои истории, которые ты еще ни разу не слышал. Устраивайся поудобнее – сейчас они тебе их расскажут.
Но немало посетителей уходили недовольными. Они громко возмущались о нерациональной трате времени и о пагубном влиянии кукольного театра на упорядоченную, распланированную, идеально сбаллансированную жизнь города. Порой грозились довести до сведения кого следует.
Карл не обращал на них внимания. Он с удовольствием устраивал все новые спектакли для все большего количества зрителей, заводил знакомства с новыми посетителями и искренне радовался, когда возвращались старые.
Но из старых знакомых возвращались не все.
Прошло больше месяца, прежде чем в дверях театра снова появился Мартин. Карл уже почти перестал надеяться.
Мартин привел с собой маму. Усталая, поникшая женщина лет сорока равнодушно ходила между стойками и стеллажами, вслед за восторженным сыном. Безразлично кивала в ответ на предложение посмотреть спектакль. Молчала, когда сын выспрашивал, какой ей будет интереснее.
Карл наблюдал за ними издалека, а потом придвинул к одному из стендов стул и пригласил присесть. Мама Мартина устало опустилась на жесткое сидение и, казалось, была готова задремать в любую минуту. Устроившийся рядом с ней прямо на полу сын нетерпеливо вертелся, беспрестанно дергал ее за рукав:
— Мам, смотри! Мама, а ты заметила?…
Мама согласно кивала, и, кажется, не очень-то прислушивалась.
В самый разгар представления, когда стеклянные фигурки, умело передвигаемые руками кукольника по импровизированной сцене, разыгрывали незатейливую сказку — историю об удачах и потерях, об одиночестве и о душевной силе, Карл заметил, как в глазах мамы Мартина утихла тревога, как разгладился ее нахмуренный лоб. Забывшая на несколько минут о том, что ждет ее там, за дверьми старинного дома в центре города, она казалась умиротворенной и отрешенной. Карл смотрел в ее лицо, озаренное чем-то отдаленно напоминающим счастье, и видел, что на самом деле усталой женщине едва ли было за тридцать.
Отблеск радости и покоя не исчез бесследно с ее лица по окончании спектакля. Робко улыбнувшись, она смущенно поинтересовалась, когда Карл устраивает следующее представление, спросила, можно ли будет прийти и ей, или же театр только для детей, и все порывалась заплатить.
Карл отказывался от горячих мелких монеток, которые она упорно протягивала ему, и приглашал на следующий спектакль.
Когда они ушли, принялся выглядывать через окно других старых посетителей.
Возвращались не все.
Молодой мужчина, забывший купить обезьянку-старушку, так больше и не появлялся.
Не появилась больше и русалочка Эльвира.
* * *
Ранней весной, когда город по щиколотку погрузился в лужи талого снега, Карл получил два ценных подарка.
Первый как-то сырым пасмурным днем робко приоткрыл входную дверь и незаметно впустил туда Эльвиру. Она подбежала к Карлу и таинственно заявила:
— Я сбежала. Мама тут через дорогу, прическу делает – для вечернего… Забыла слово. Ну, папа вечером устраивает какой-то важный… торшер? Нет…
— Фуршет, — подсказал Карл с улыбкой.
— Точно! – обрадовалась девочка. – Как же это я забыла? Ведь это точно так же, как вилка по-французски. А маме будут волосы чесать еще с полчаса. Можно я пока русалочку проведаю? Как там они с тритоном поживают?
Эльвира внимательно смотрела новый спектакль и отходила от зеркального озера неохотно. На прощание заявила:
— Я попрошу, чтобы меня теперь сюда приводили. Я маму просила, и она сказала, что нельзя. Вместо этого на курсы французского записала. Говорит, топ-менеджеру надо знать много языков. А я к папе пойду. Буду плакать, и он согласится.
Второй сюрприз показался в дверях большой коробкой, из-за которой не видно было Мартина.
В коробке оказался целый зверинец из папье-маше.
— Меня мама научила, — гордо сообщил Мартин, доставая мишек и кошек, хрюшек и бегемотов. – Из старых газет сделал, почти сам, мама немножко помогала, — похвалился он. – Склеил, раскрасил, и, представляете, вот они, — кивок на бумажных зверей, — захотели рассказать мне сказки. Я маму позвал и ей показал. Она сказала, что ей очень понравилось. И еще посоветовала вам показать. Только почему-то заплакала. Я вот не пойму, почему, раз ей понравилось… Хотите посмотреть?
Карл с трудом сглотнул и молча кивнул. Он-то понимал, почему заплакала мама Мартина.
* * *
По вечерам выходных дней помещение старинного особняка в центре города стало сильно напоминать самый настоящий театр – только маленький.
Забыв о полезных встречах и важных курсах, в разгар самого популярного реалити-шоу в кукольный театр приходили целыми семьями – посмотреть на незатейливые представления из самодельных игрушек.
Среди зрителей стала появляться и Эльвира. Впрочем, ее мама ни разу на спектакль не осталась. Брезгливо поглядывая на сидящих на полу людей, она холодно интересовалась, через сколько можно забрать дочку.
Малахитовую шкатулку Карл теперь открывал после каждого представления. На оставленные в ней монеты покупал зеркала, шерстяные нити, кисточки, краски и глазурь, разноцветные обрезки, нитки и иголки. Тут же пускал в дело, создавая все новых актеров своему театру. Но всегда с готовностью откладывал кисти и спицы, едва заслышав жалобное треньканье колокольчика на двери, оповещающее о новом посетителе.
Ребенок ли это был или взрослый, деловой бизнесмен или загнанный курьер, модная дама или усталая одинокая мама, Карл для любого находил самый правильный, самый подходящий, неповторимый и уникальный спектакль.
* * *
Прошло около года с момента открытия кукольного театра, и Карла навестил его самый первый посетитель. Вихрастый лопоухий мальчишка лет десяти подошел к кукольнику и, не поздоровавшись, спросил:
— Вы покажете мне спектакль?
— Конечно, — кивнул Карл. – Пойдем со мной, — и повел его к огромному трехмачтовому кораблю.
— Нет, — возразил ему мальчишка. – Я не буду смотреть ваш спектакль. Я хочу, чтобы вы показали мне тот, который хочу я.
— И какой же ты хочешь?
Вихрастый мальчишка тут же ответил:
— Хочу про войну. Ну, чтобы было много сражений, чтобы вот те солдаты друг друга постреляли, а потом пошли на штурм вот того дома, где куклы сидят. Чтобы всех там замочили. Но только не понарошку, а по-настоящему.
— Это как?
— Ну, если солдат кинет гранату в дом, — мальчишка схватил ближайшую фигурку в ярком мундире, — то она попадет в куклу, и та взорвется — вот так, — и мальчишка столкнул одну из фарфоровых кукол на пол.
Жалобно звякнув, по полу во все стороны прыснули осколки.
— А если кукла тряпичная? – спросил Карл.
— Ну, ее можно порвать штыком. Или ножом. Ой, я в DOOM’е так делал, сейчас покажу.
Карл крепко перехватил руку, потянувшуюся к соседней этажерке.
— Нет, такого спектакля здесь не будет.
— Это почему? – мальчишка глядел на него нахально и вызывающе.
— Потому что куклы не хотят.
— Что я, глупый что ли? Куклы не хотят! Это ведь вы их передвигаете, и вы за них говорите.
Карл молча подвел мальчишку к выходу и вытолкнул за дверь.
Не прошло и недели, как мальчишка вновь появился в кукольном театре. Да не один, а с отцом. Не обратив внимания ни на дюжину зрителей, среди которых были Мартин с Эльвирой, ни на то, что спектакль в самом разгаре, отец мальчишки подошел прямо к Карлу, доставая из кармана чековую книжку. Тоже не поздоровавшись, спросил:
— Сколько?
Из-за его локтя с победным видом выглядывал лопоухий мальчишка.
— Простите? – не понял Карл.
— На сколько, говорю, выписывать чек? Я покупаю у тебя всю твою рухлядь, и ты будешь играть с моим сыном во что ему вздумается.
— Нет, — ровно ответил кукольник.
— Пытаешься торговаться? Не знаю, что в твоем заведении нашел мой сын, но учти — я запросто могу выписать сюда профессиональный театр, из столицы. И тебе тогда не достанется ни гроша.
— Я открыл кукольный театр не из-за денег.
— А для чего?
Карл улыбнулся и вежливо сказал:
— Боюсь, вам этого не понять.
С минуту мужчина пристально глядел на Карла, потом быстро нацарапал что-то на чеке, оторвал его и протянул кукольнику.
Карл заметил, с каким напряжением смотрят на него затихшие зрители, так и не дождавшиеся окончания спектакля. Потом взял чек и, не глядя, аккуратно разорвал его пополам. А потом еще раз, и еще.
Мужчина побагровел, рванул к выходу, и уже в дверях прорычал:
— Я этого так и не оставлю!
Громко хлопнула дверь.
В наступившей тишине к Карлу подбежала Эльвира и тихо сказала:
— Этот дяденька – он у нас в городе большой начальник. Я знаю, потому что папа его к себе приглашал, а папа – начальник большого банка и приглашает к себе только других больших начальников.
— Это бургомистр, — пояснил незаметно подошедший Мартин.
Помолчал и обеспокоенно спросил:
— У вас теперь будут неприятности, да?
Карл ободряюще улыбнулся и ничего не сказал.
* * *
Неприятности появились в лице сухонького незаметного человечка с портфелем под мышкой, не отрывающего взгляда от толстой кипы бумажек, которую он держал прямо перед собой, так, что лица его было не видно.
— Я пришел уведомить вас, что договор аренды на помещение досрочно расторгается по причине…
— О, даже причина нашлась! – перебил его Карл, иронично приподняв брови.
— По причине, — невозмутимо продолжил голос из-за кипы бумаг, — муниципальной необходимости. Вчерашним постановлением совета города номер восемь эм зе эр, утвержденного бургомистром, решено изъять данное помещение из частной аренды и переоборудовать его под новый зал для компьютерных игр с целью наиболее полного удовлетворения нужд горожан в полноценном и гармоничном отдыхе. У вас есть неделя на то, чтобы освободить помещение.
* * *
Весть о том, что Карл дает последний спектакль, разнеслась по городу за считанные часы. Целыми днями в кукольный театр приходили люди, предлагали помощь, собирались вмешаться, выразить протест, написать в соответствующие инстанции, потребовать…
Карл с улыбкой качал головой и говорил короткое:
— Не стоит.
Накануне спектакля к Карлу пришли Мартин и его мама.
Мартин грустно бродил среди стеллажей и стендов, гладил знакомые фигурки. Потом подошел к Карлу.
— Вы теперь уедете, и все опять станет как прежде, да? – спросил он, едва сдерживая слезы.
Карл собрался было ответить, но его опередила мама. Обняла сына, погладила по голове, и ответила, глядя на Карла:
— Нет. Как прежде уже не будет.
Мартин всхлипнул и упрямо покачал головой.
— Не будет, — подтвердил кукольник. – Помнишь, какой ты однажды показал спектакль? Ты смастеришь свои куклы – из папье-маше, из глины, из дерева – да из чего угодно. И откроешь свой кукольный театр. Сначала у тебя будет всего один зритель – мама. А потом – кто знает?
Мартин задумался, потом кивнул и несмело улыбнулся.
А после пришла Эльвира. Зареванная, растрепанная, она оставила маму с телефоном у уха на улице, а сама подошла к Карлу и протянула ему небольшой сверточек.
Когда кукольник его развернул, то обнаружил там самодельную игрушку. Сшитая из лоскутков куколка в руках держала морскую звезду – одну из тех заколок, что Эльвира всегда носила в волосах, и была одета в голубенькое платье, из-под которого выглядывал рыбий хвост. Русалочка.
* * *
Зрители едва уместились в кукольном театре. Сидели на полу и на подоконниках, стояли у стен и в дверях. Смотрели на сцену – смотрели внимательно. Там шел спектакль – самый большой спектакль из всех, что они видели. В нем участвовали все, абсолютно все старые игрушки театра. И новые. В каждой из новых игрушек кто-то из зрителей непременно узнавал себя.
Спектакль рассказывал про маленький город, в котором каждый день его жителей был похож на предыдущий. Горожане заранее знали, что с ними будет завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Знали, на кого пойдут учиться, кем будут работать, с кем станут дружить, на ком женятся. Наизусть повторяли заученные фразы – готовые на все случаи жизни. Жили и были счастливы. Или просто не успевали задуматься, счастливы ли они.
И вот однажды зимним утром, таким пасмурным, что казалось, еще не кончилась ночь, в город пришел человек с большой дорожной сумкой на плече и с темно-рыжим саквояжем на колесиках и открыл там кукольный театр.
Поначалу никто не приходил к нему – ведь в расписании жителей города не было ни одной свободной минутки. Но прошло время, и в театре появились зрители. Они смотрели спектакли и учились жить по-новому. Они приходили туда, потому что там, на представлениях, разыгрываемых самодельными игрушками, они учились чувствовать, любить, сопереживать, сострадать, радоваться, ни смотря ни на что, и каждый день находить повод для счастья.
А потом, когда в кукольном театре прошло множество разных спектаклей, главный кукольник огляделся вокруг, улыбнулся и решил, что теперь-то ему можно идти в следующий город и давать представления уже там.
На прощание он устроил самый большой спектакль, собрав всех зрителей, кто хотя бы раз побывал у него в театре. А после представления он раздал всех своих кукол, повесил на плечо большую дорожную сумку, взял за ручку темно-рыжий саквояж на колесиках и ушел по заснеженной улице вслед за громыхающим пустым трамваем, спешащим в депо.