Не помню, что ей говорил,
И что она мне отвечала,
Но целовать себя давала
И в ночь ее я уводил.
Ее лицо держал в руках,
Ладонью нежно гладил щеки,
Устами, впитывая соки,
На тонких розовых губах.
Не помню, как я раздевал
Блаженством тронутое тело,
Оно безжизненно висело,
Прекрасней ноши я не знал.
И несколько лишь тихих фраз
Мне в память врезались так явно.
Она шептала мне отчаянно:
«Не надо, только не сейчас…»
Бессмысленно здесь уповать
На ум и совесть у огня.
Она вдруг обняла меня
И мы легли с ней на кровать.
Я нежно пальцы запускал
В прическу и по волосам,
Спускаясь к худеньким плечам,
На шее руки размыкал.
Ладони сами по себе
Пытались всю ее объять,
Но невозможно успевать
Одновременно быть везде.
Я ей всецело обладал.
Куда попало целовал,
А шквал все время нарастал
Лишь бедра крепче прижимал.
Я словно обезумел вновь
И перестал ее ласкать.
Уткнулся в грудь, чтоб не кричать.
Что это? Может и любовь?
Все пронеслось как ураган,
Но солнце снова не взошло.
Как прежде сыро и темно.
Растаял розовый туман.
Осталась так же, как была
Она далекой и чужой.
И я холодный и немой
Душа лишь жалости полна.
Я взял здесь все, что только мог.
И ничего тут больше нет.
С чужих полей цветов букет
Втоптал я в пыль чужих дорог.
Страсть Пекарского.
Её я уводил. Она не запрещала.
Втоптал её я в пыль чужих дорог.
Начну с начала.
Я взял здесь все, что только мог.
Страсть Пекарского.
Её я уводил. Она не запрещала.
Втоптал её я в пыль чужих дорог.
Начну с начала.
Я взял здесь все, что только смог.