«Рубль»,»Снег»,»Соловей»


«Рубль»,»Снег»,»Соловей»

Р У Б Л Ь.

Не молодой, но еще совсем не старый рубль сидел на ступеньках
у парадного входа в шикарное казино, казалось, глубоко задумавшись. Но был он
какой-то неухоженный, потрепанный, словно забытый и никому ненужный. В нем
трудно было разглядеть еще совсем недавнего щеголя. Рубль был не брит, помят,
дежурно пьян. Он хмуро смотрел прямо перед собой, а мимо проносилась жизнь,
жизнь, в которой ему не находилось места. Он с нескрываемой злобой смотрел
на окружающую его роскошь и завидовал… Он завидовал всему: небу, за то, что
оно голубое, солнцу, за то, что светит, лесу, за то, что зеленый. Да, особенно лесу,
такому же зеленому и жизнерадостному, как ненавистный ему доллар. С недавних
пор рубль считал доллар причиной всех своих бед и тихо его ненавидел. Возможно,
он заблуждался, возможно, был в чем-то не прав, но каждый, в конце концов,
имеет право и на свою любовь, и на свою ненависть… Еще каких-нибудь пятнадцать
лет назад рубль был сильным и крепким, веселым бесшабашным балагуром, бабником
и пьяницей, немножко хулиганом, но, в целом, славным малым. Многие считали за
честь быть его другом, ну пусть не другом, так хотя бы приятелем, не приятелем,
так просто знакомым, но каждый считал своим долгом при встрече с ним снять
шляпу… Давно это было, а как вчера…
Еще вчера ему ничего не стоило пригласить подругу в кино и даже
угостить мороженым. Нельзя сказать, чтобы рубль очень любил детей, но в хорошем
настроении всегда мог в охотку провести на утренний сеанс сразу десятерых…Рубль
не был поджигателем войны, но без особых усилий мог купить сразу сто коробков
самых настоящих спичек, или не много — не мало, а четыре пачки его величества Беломора.
Но он больше предпочитал прогулки по тенистым аллеям парка и пару кружек холодного
пенистого пива в знойный день. А еще по выходным любил сходить на футбол или
хоккей – рублю везде были рады. Надо отметить, что он не любил одиночества и был
ужасно компанейским. У рубля было два друга, таких же как и он сам, рубля. Трое
они оставались неразлучны. Частенько они соображали на троих, но это не было их
основным занятием, три верных рубля не могли сидеть без дела, и всякий раз находили
себе занятие. А могли они практически все… Врезать дверной замок – пожалуйста,
поменять водопроводный кран – пожалуйста, решить другие сантехнические вопросы –
без проблем. Отремонтировать обувь, вставить стекло, помыть машину и прочее, и прочее,
и прочее…всегда пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Трем рублям любое дело было по плечу, для них не существовало закрытых
дверей. Если в ресторане не было свободных мест, то только не для них, перед ними
швейцар с поклоном, рассыпаясь в любезностях, распахивал двери настежь.
Три верных доблестных рубля, как три мушкетера, не знали себе равных, у них не было
соперников, не было конкурентов. Да, да, да … соперников у них не было, но если честно,
была одна соперница – веселая, удалая, наглая, самоуверенная и, надо отдать ей
должное, очень талантливая. Не хуже великой троицы она решала порой неразрешимые
проблемы, а часто там, где три рубля были, просто бессильны, случалось и такое,
превосходила их в умении и смекалке. Не случайно в народе ее прозвали свободно
конвертируемой валютой. Спросите, кто это? Конечно единственная и неповторимая
бутылочка « Московской ». Да… она уж была соперницей, так соперницей. Но между тем
никогда они не переходили друг другу дорогу, поддерживая мирное сосуществование.
А где-то рядом, но в другой жизни, набирал силу застенчивый
в ту пору иностранец — доллар. На людях он показываться не спешил, жил в глубоком
подполье. В людные места не стремился, опасаясь компетентных органов, но медленно
и старательно, аккуратно и кропотливо, как большевики в 1917 году, готовил революцию.
И революция свершилась…
Рубль продолжал сидеть на ступеньках казино, на языке постоянно
вертелись слова ненавистного ему пролетарского гимна: «Кто был ничем, тот станет всем.»
Ведь действительно все произошло так, как в этом злосчастном гимне, правда, для рубля
с точностью до наоборот. Он стал ничем и ничего с этим поделать не мог.
Да и бывшая соперница – Московская давно сошла со сцены,
и играла, довольно, второстепенную роль. Ее потеснили, оттерли и просто вытолкнули
новые надменные, модные, чаще иностранки и иностранцы: Текила, Саке, Абсолют и
даже никому ранее неведомая, недорогая, мягко говоря, Перцовка, так без рода, без
племени. Конечно, у легендарной Московской остались почитатели, но явно их отряд
оказался в меньшенстве. Она и сегодня красовалась яркой упаковкой и этикетками,
и крепость свою не растеряла, но, увы, сдала свои позиции и, кажется, навсегда.
Видавший виды рубль устало закурил и посмотрел на остановив-
шийся у входа в казино белый «Корвет», из него, сочно хлопнув дверцей,
вышел нарочито небрежно одетый доллар и вальяжно направился ко входу, а за его
спиной уже распахнул свои двери сверкающий никелем «Ролс Ройс» и элегантный
фунт стерлингов гордой, присущей только лордам, походкой не спеша направился
к уже открытым перед ним дверям ресторана. Из остановившегося черного «Мерседеса»
с трудом доставал свое грузное, за последнее время изрядно потяжелевшее, тело
важный и степенный евро. Раздался пронзителный визг тормозов, и из новенькой
спортивной «Тойеты» выпорхнула симпатичная, еще пахнущая свежей типографской
краской, йена и, плавно покачивая бедрами, под дробь высоких каблучков скрылась
в дверях казино.
Жестокая зависть полоснула по сердцу рубля, зависть, перерас-
тающая в ненависть. Он глубоко вздохнул, с трудом поднялся со ступенек и тяжелой
усталой походкой поплелся домой, напоследок еще раз взглянув на выстроившиеся
в стройный ряд красавицы «иномарки. Рубль шел домой и не переставал думать о
том, что скоро настанет завтра, он снова придет на свое привычное место, снова сядет на
свою, ставшую уже родной, ступеньку и снова будет завидовать, завидовать,
завидовать и ненавидеть, ненавидеть…

г.Челябинск 3.04.2003.

С Н Е Г.

Снег был белый-белый, пушистый-пушистый, холодный-холодный.
И небо над снегом было белое-белое, пушистое-пушистое,
облачное-облачное.
Белый снег любовался небом, а небо любовалось белым снегом.
Мимо проходила жизнь, не замечая ни снега, ни неба,
А за белыми-белыми облаками сияло золотое-золотое солнышко.
Оно было яркое-яркое, горячее-горячее.
И белому снегу стало не по себе – почему он не может любоваться
солнцем, а оно не может любоваться им, таким белым, пушистым,
таким замечательным.
Снег хотел блистать в лучах солнца, переливаясь всеми цветами
радуги.
И сказал он облакам, чтобы они не заслоняли от него солнце,
и его, такого неповторимого от солнца.
Обиделись облака, ушли…
С голубого-голубого неба, из самых его сокровенных глубин
вырвалось на свободу золотое-золотое солнышко и осыпало
белый снег горячими-горячими лучами, и засверкал снег,
заискрился, расцвел всеми цветами радуги.
Только в лучах ослепивших его не заметил, как постепенно
почернел и начал быстро таять. Очень скоро снег превратился
в серую-серую, грязную-грязную лужу, на которую никто не
обращал внимания, только те, кто натыкался на нее,
старательно обходили ее стороной. А солнце сияло еще ярче, лучи
его становились все жарче, и лужа с каждым мгновением стано-
вилась все меньше и меньше, высыхая на глазах.
Последними своими каплями еще недавно белый-белый,
пушистый-пушистый, холодный и сияющий снег успел
понять, а может быть, только подумал с сожалением, что
иногда, наверное, лучше оставаться в тени…

г.Челябинск 1.04.2004

С О Л О В Е Й.

В далекой волшебной стране все было сказочно прекрасно:
огромные вековые деревья, высокие скалистые горы, чистые, как слезы,
бурные реки, море цветов божественной красоты и синий-синий океан.
У подножья величественных гор шумел густой зеленый лес. Не было на белом
свете такой силы, которая могла бы нарушить эту вековую гармонию…
В самой чаще девственного леса жил соловей, который своим пением радовал
всех обитателей этого рая. Когда он заводил свою песню, весь лес умолкал
и наслаждался волшебными звуками. Дивные трели соловья были слышны
на всю округу и не умолкали с рассвета до заката. Весь лесной мир просыпался
с его песней и засыпал, когда она затихала.
Но пришло время соловью вить семейное гнездо, и нашел он себе
соловушку, молодую и прекрасную как он сам, и стали они жить вместе. Да вот беда,
не наградил бог соловушку таким же божественным голосом и не могла она
составить соловью в пении компанию. Правда следует заметить, что умом ее бог
не обидел. Не долго мирилась соловушка с таким положением и однажды
утром намекнула соловью, что если бы он отдал ей половину своего голоса,
они могли бы петь вместе дуэтом. Соловей был счастлив и рад сделать приятно
своей любимой, он щедро поделился с ней своим голосом, но, увы,
дуэт не состоялся… К великому сожалению соловушка была не только
безголоса, она еще совсем не имела слуха. Ее громкие крики заполняли весь
лес, так что самого соловья почти не было слышно, да и она сама слышала
только себя, но не обращала на это внимания.
Соловей пытался каждое утро завести свою песню, но голос
его с каждым днем все слабел и уже едва был слышен рядом с громогласной
соловушкой. Через некоторое время бедный соловей охрип и окончательно
потерял свой неповторимый голос. Но любимая подруга была рядом в эту
трудную минуту и любезно предложила соловью помощь: “Дорогой мой,
смотреть больно, как ты страдаешь, давай теперь я поделюсь с тобой своим
голосом и все будет прекрасно как прежде.” Обрадованный соловей согласился
и грудь его наполнилась голосом соловушки…
Он взлетел на ветку высокого дуба и запел… но издал только
режущие слух звуки, он попробовал еще раз, но снова ничего не получилось,
из груди вырывались мерзкие крики, а вместо трели наружу рвался какой-то
необъяснимый пронзительный свист. И умолк, соловей, поняв, что никогда
ему больше не спеть свою чудесную песню. И лес затих в скорбном молчании.
А соловей что-то пытался сказать не своим голосом, но никто его уже не слышал
и, наверное, не слушал… Только вездесущая сорока принесла на хвосте совет:
«Потерял голос — раскрой шире глаза…»

г.Челябинск 1.04.2004.

Добавить комментарий