— Соседушка! Миленький, помоги! – услышал я из-за спины жалобный голосок, когда поднялся на второй этаж и подошел к двери моей квартиры.
— Что случилось… Сергевна? – едва узнал я соседку в сумрачном подъезде.
— Да вот, снова… опять, этот радикулит, заехал в спину – ни сесть, ни встать, будь он неладен.
Глядя на ее страдальчески перекошенное лицо, мне тоже стало невыносимо больно.
— Дал бы мне немного того средства, которым ты на прошлой неделе натер мне спину. Уж больно хорошо оно мне помогло.
— Проходи, Сергевна. Посиди на диване, пока я переоденусь.
— Ой, спасибо, дружочек! Век не забуду. Ты – мой лучший доктор, — заворковала Нина Сергеевна.
— Ты хотя бы не говори никому, не то засмеют меня – какой я доктор?
Соседка моя устроилась в зале на диване и оттуда громко переговаривалась со мною, пока я снимал с себя в прихожей верхнюю одежду и обувь.
— Так ты говоришь, в этот барсучий жир нужно еще что-то добавлять? – осведомилась она, наверное, уже в десятый раз, хотя я не однажды давал ей рецепт с подробным описанием. – Ты мне рецептик-то напиши на бумажке, а то я никак не запомню. Голова моя никудышная.

Не стесняясь меня, Нина Сергеевна послушно, как я велел, обнажилась до пояса, улеглась, на диван животом вниз. И я принялся за привычное лечение моей соседки. Поглаживая осторожно ее довольно худую спину, я втирал при этом барсучью мазь, не упуская случая пожурить ее за безответственное отношение к своему здоровью:
— Скоро начну драть с тебя за каждый сеанс по три шкуры, как это делают гадалки и экстрасенсы. Не ради наживы, а в качестве наказания. Ведь ты не слушаешься. Обещание исправиться – не таскать больше тяжестей, не копаться в земле на даче, согнувшись калачом, не выполняешь. Едва острая боль отпустит, ты снова там…
— Да ты уж с меня особенно не дери. С пенсюшки-то моей много не наскребешь.
— Наскребу! Коль нарушаешь лечебный режим, буду беспощаден, — заявил я с непреклонной строгостью. – На спине твоей прибавились узлы. Признайся, ведь опять таскала с дачи тяжести?
— Да что там, немного яблочек да помидорок привезла.
— Немного, по-твоему, это огромный рюкзак с яблоками на спине, да в руках двухведерная корзина с помидорами. Всего лишь. И перла это полкилометра до автобусной остановки, а затем такое же расстояние до дома. Тебе сколько лет, Сергевна? Молчишь?
— А чего мне скрывать? Скоро семьдесят стукнет. Юбилей!
— Вот именно – стукнет. А между тем в твоем распоряжении два молодых мужика – сын да зять. Вон, какие богатыри! В конторах штаны протирают. Им в выходные дни проветриться-размяться очень даже полезно. Кушать-то они великие мастера, как мне доводилось наблюдать. Или не так, Сергевна?
— Так-то так, но…
— Что – но? Скажи им, мол, не будете помогать, то и не буду вас снабжать, — учил я соседку, как жизнь свою облегчить.
— Понимаешь, соседушка, ты прав, конечно. Но… не хочется грубить им.
— Вот-вот, — возмутился я. – Значит, боишься им грубить? По-твоему, призвать детей и взрослых внуков к порядку – это называется грубить? Ну, тогда и не жалуйся. И продолжай вкалывать на даче. Продолжай работать, пока не свалишься, на кухне в детском саду. Таскай мешки с яблоками. Авось да скажут тебе твои детки спасибо.
-Так я бы рада не работать, отдохнуть бы уж пора, но денежки-то нужны, — оправдывалась соседка.
— Кому? – не церемонюсь я, зная, куда идет львиная доля ее доходов. – Дети твои самостоятельные. Всех подняла, выучила, дала им все необходимое.
— Оно так, — соглашается Нина Сергеевна. — Но именно детям-то и нужны денежки.
— Для чего? Они же неплохо зарабатывают, насколько мне известно.
— Зарабатывает. Но им ведь много чего хочется.
— Они не инвалиды, не больные? – все больше напираю я.
— Что ты, что ты такое говоришь! – пугается соседка. – Слава Богу, все здоровые. И внуки здоровенькие. Старший в институт будет поступать. Опять же нужны денежки.
— А почему ты на старости лет, больная, должна на них работать? Кстати, сами-то они тоже на двух-трех работах крутятся?
— Да что ты… снова опять? Зачем им на двух работах – тяжело ведь. Да и отдохнуть им тоже хочется.
— А тебе, стало быть, не тяжело? И отдохнуть не хочется?
— Да я-то как-нибудь сдюжу, — утешает меня соседка.
— Вот-вот. А денежки, которые ты с таким трудом зарабатываешь, им позарез нужны?
— А как же не нужны? Всем нынче денежки нужны, особенно – молодым.
— И они спокойно смотрят тебе в глаза, когда берут твои трудовые денежки?
— А кто же не возьмет денежки? – смеется соседка.
— Что же ты, Сергевна, так не любишь себя, самого ближнего? Ну, значит, не жаль мне тебя.
— А чего не пожалеть-то меня? Я что, беру у кого что-нибудь?
— Пожалуй, и берешь, — вдруг осенило меня. – Денежки-то ты свои отдаешь. Аккуратно. Своевременно. И вкалываешь на даче, согнувшись в три погибели, ради своих великовозрастных, обнаглевших потомков тоже очень старательно. Балуешь их. А вот души их ты у них отнимаешь. Делаешь из них глухих и жестоких эгоистов. Извини за откровенность…
— Соседушка! – она повернула ко мне голову, что ей с трудом удалось, лежа на животе, глянула на меня с удивлением, и снисходительно улыбнулась. – Помогло! Ты все мои боли снял, миленький ты мой! Что бы я без тебя делала? Дай Бог тебе долгой жизни! Как ты мне помог! А на детей моих ты уж не обижайся. Не такие уж они плохие. Старший внучек вот скоро в институт поступит – способный какой!
— Да я и не обижаюсь, Сергевна. Завтра на дачу-то поедешь?
— А как же? Обязательно!
— Спину-то пожалей.
— А чего ее жалеть? Она у меня молодец! Восстановилась!

Тут мне и возразить нечем.

— Соседушка! Миленький, помоги! – услышал я из-за спины жалобный голосок, когда поднялся на второй этаж и подошел к двери моей квартиры.
— Что случилось… Сергевна? – едва узнал я соседку в сумрачном подъезде.
— Да вот, снова… опять, этот радикулит, заехал в спину – ни сесть, ни встать, будь он неладен.
Глядя на ее страдальчески перекошенное лицо, мне тоже стало невыносимо больно.
— Дал бы мне немного того средства, которым ты на прошлой неделе натер мне спину. Уж больно хорошо оно мне помогло.
— Проходи, Сергевна. Посиди на диване, пока я переоденусь.
— Ой, спасибо, дружочек! Век не забуду. Ты – мой лучший доктор, — заворковала Нина Сергеевна.
— Ты хотя бы не говори никому, не то засмеют меня – какой я доктор?
Соседка моя устроилась в зале на диване и оттуда громко переговаривалась со мною, пока я снимал с себя в прихожей верхнюю одежду и обувь.
— Так ты говоришь, в этот барсучий жир нужно еще что-то добавлять? – осведомилась она, наверное, уже в десятый раз, хотя я не однажды давал ей рецепт с подробным описанием. – Ты мне рецептик-то напиши на бумажке, а то я никак не запомню. Голова моя никудышная.

Не стесняясь меня, Нина Сергеевна послушно, как я велел, обнажилась до пояса, улеглась, на диван животом вниз. И я принялся за привычное лечение моей соседки. Поглаживая осторожно ее довольно худую спину, я втирал при этом барсучью мазь, не упуская случая пожурить ее за безответственное отношение к своему здоровью:
— Скоро начну драть с тебя за каждый сеанс по три шкуры, как это делают гадалки и экстрасенсы. Не ради наживы, а в качестве наказания. Ведь ты не слушаешься. Обещание исправиться – не таскать больше тяжестей, не копаться в земле на даче, согнувшись калачом, не выполняешь. Едва острая боль отпустит, ты снова там…
— Да ты уж с меня особенно не дери. С пенсюшки-то моей много не наскребешь.
— Наскребу! Коль нарушаешь лечебный режим, буду беспощаден, — заявил я с непреклонной строгостью. – На спине твоей прибавились узлы. Признайся, ведь опять таскала с дачи тяжести?
— Да что там, немного яблочек да помидорок привезла.
— Немного, по-твоему, это огромный рюкзак с яблоками на спине, да в руках двухведерная корзина с помидорами. Всего лишь. И перла это полкилометра до автобусной остановки, а затем такое же расстояние до дома. Тебе сколько лет, Сергевна? Молчишь?
— А чего мне скрывать? Скоро семьдесят стукнет. Юбилей!
— Вот именно – стукнет. А между тем в твоем распоряжении два молодых мужика – сын да зять. Вон, какие богатыри! В конторах штаны протирают. Им в выходные дни проветриться-размяться очень даже полезно. Кушать-то они великие мастера, как мне доводилось наблюдать. Или не так, Сергевна?
— Так-то так, но…
— Что – но? Скажи им, мол, не будете помогать, то и не буду вас снабжать, — учил я соседку, как жизнь свою облегчить.
— Понимаешь, соседушка, ты прав, конечно. Но… не хочется грубить им.
— Вот-вот, — возмутился я. – Значит, боишься им грубить? По-твоему, призвать детей и взрослых внуков к порядку – это называется грубить? Ну, тогда и не жалуйся. И продолжай вкалывать на даче. Продолжай работать, пока не свалишься, на кухне в детском саду. Таскай мешки с яблоками. Авось да скажут тебе твои детки спасибо.
-Так я бы рада не работать, отдохнуть бы уж пора, но денежки-то нужны, — оправдывалась соседка.
— Кому? – не церемонюсь я, зная, куда идет львиная доля ее доходов. – Дети твои самостоятельные. Всех подняла, выучила, дала им все необходимое.
— Оно так, — соглашается Нина Сергеевна. — Но именно детям-то и нужны денежки.
— Для чего? Они же неплохо зарабатывают, насколько мне известно.
— Зарабатывает. Но им ведь много чего хочется.
— Они не инвалиды, не больные? – все больше напираю я.
— Что ты, что ты такое говоришь! – пугается соседка. – Слава Богу, все здоровые. И внуки здоровенькие. Старший в институт будет поступать. Опять же нужны денежки.
— А почему ты на старости лет, больная, должна на них работать? Кстати, сами-то они тоже на двух-трех работах крутятся?
— Да что ты… снова опять? Зачем им на двух работах – тяжело ведь. Да и отдохнуть им тоже хочется.
— А тебе, стало быть, не тяжело? И отдохнуть не хочется?
— Да я-то как-нибудь сдюжу, — утешает меня соседка.
— Вот-вот. А денежки, которые ты с таким трудом зарабатываешь, им позарез нужны?
— А как же не нужны? Всем нынче денежки нужны, особенно – молодым.
— И они спокойно смотрят тебе в глаза, когда берут твои трудовые денежки?
— А кто же не возьмет денежки? – смеется соседка.
— Что же ты, Сергевна, так не любишь себя, самого ближнего? Ну, значит, не жаль мне тебя.
— А чего не пожалеть-то меня? Я что, беру у кого что-нибудь?
— Пожалуй, и берешь, — вдруг осенило меня. – Денежки-то ты свои отдаешь. Аккуратно. Своевременно. И вкалываешь на даче, согнувшись в три погибели, ради своих великовозрастных, обнаглевших потомков тоже очень старательно. Балуешь их. А вот души их ты у них отнимаешь. Делаешь из них глухих и жестоких эгоистов. Извини за откровенность…
— Соседушка! – она повернула ко мне голову, что ей с трудом удалось, лежа на животе, глянула на меня с удивлением, и снисходительно улыбнулась. – Помогло! Ты все мои боли снял, миленький ты мой! Что бы я без тебя делала? Дай Бог тебе долгой жизни! Как ты мне помог! А на детей моих ты уж не обижайся. Не такие уж они плохие. Старший внучек вот скоро в институт поступит – способный какой!
— Да я и не обижаюсь, Сергевна. Завтра на дачу-то поедешь?
— А как же? Обязательно!
— Спину-то пожалей.
— А чего ее жалеть? Она у меня молодец! Восстановилась!

Тут мне и возразить нечем.