Клубок
Словно неприметная маленькая птичка, словно неприхотливый воробушек жила Лена на свете. Мама ее умерла, когда Лена только окончила школу, отца своего она никогда не видела. После смерти матери Лене стало очень грустно, и грусть эта все не проходила и не проходила. Так, грустя, поступила она на шумный и веселый филфак, грустя, ездила в фольклорные экспедиции, грустя, получила диплом. Устроилась работать в музей, сама сделала ремонт в оставшейся от деда-профессора квартире, и стала жить тихо и скромно, в соответствие со своими скромными возможностями и отсутствующими амбициями. Подруги ее повыходили замуж, поклонников не было, родственников отродясь не бывало. И Лена коротала время в одиночестве, поначалу им вовсе не тяготясь.
Но годам к тридцати природа взяла свое, и завела себе Лена ухажера. Внешность у нее была приятная, но неяркая, неинтересная. Понимая, что из ее непримечательного лица совсем просто сделать совершенно другое, яркое и даже вызывающее, Лена к этому вовсе не стремилась, предпочитая жить на свете со своими русыми волосами, розовыми губами и бледными щеками. Но, как это часто случается, внимание на нее обратил мужчина яркий и веселый, по виду ухарь и гусар. Алик навещал свою девочку раз в неделю целый год, наполнял шумом квартиру, со вкусом ел, умело любил, и успел поселить в ее сердце надежду. Ну, замуж, может быть, не замуж, но вдруг удастся родить ребеночка, лучше бы девочку, такую вот красивую, как отец. Хотя все равно, пусть будет похожа на нее, Лену. Лишь бы была своя, родная.
Но тут ее намерения забуксовали, потому что кавалер объявил ей, что давно женат, имеет двоих детей, и не говорил об этом исключительно потому, что не хотел расстраивать возлюбленную, но сейчас жена приболела, и, сама понимаешь, как-то неловко, неблагородно теперь, в это трудное время обманывать ее, родившую, воспитавшую и заботившуюся. Объясниться Алик решил в конце декабря, предварительно отужинав и отлюбив Лену. Может быть, ему надоело мотаться по морозу с другого конца города, может быть, подыскал себе кого-нибудь помоложе, а может, решил избежать обязывающих новогодних празднеств, но время он выбрал неудачное для Лены, которая уже и платье новое сшила, и в гости с кавалером к подруге напросилась, и подарок любимому купила. В своем женском коллективе Лена всего насмотрелась и всякого наслушалась. Знала, что такой, как она интеллектуалке-книжнице на мужскую любовь и пылкость рассчитывать не приходится. А уж порядочности от мужчин и роковые красотки не получают. Поэтому приняла объяснение спокойно, как должное, вручила упакованный в серебряную бумагу подарок и легко отпустила столь совестливого любовника восвояси.
А в Новый Год, сидя перед елочкой, призадумалась. Ей тридцать. Никто не дает ей ее лет, но течение, утекание, уплывание жизни начинает ощущаться все отчетливее. И в этом потоке она стоит уже три десятка лет, так и не дождавшись ничего. Жизнь старательно обтекает, обходит, минует ее, оставляя покоиться, словно никому не нужный камень. Ее удел — жизнь дисциплинированной и старательной музейной крысы, чтение, кошка и одинокая старость. Ну, что ж, многие так живут. Работу она свою любит, несчастной любви не испытала, от издержек здоровья пока не страдает. Хотелось бы, конечно, увидеть Лувр, галерею Уффици, Акрополь и библиотеку Конгресса, но много ли из русских эстетов и библиофилов видели их? Многие ли, рассуждающие о Джоконде, ухитрились посмотреть на нее хотя бы одним глазком? Многие ли, разбирающиеся в античности, хотя бы одной ногой ступали на греческую землю? Все ли отечественные полиглоты побывали хотя бы в Казахстане? Что касается одинокой старости, то кто в нашей жизни может гарантировать человеку хоть какую-нибудь старость? И если даже земных опасностей удастся избежать, то космических катастроф футурологи обещают столько, что заводить детей было бы просто преступлением.
Но, говоря себе все это, Лена все-таки чувствовала, что лукавит и хитрит, что в тех уголках души, куда она редко позволяла заглядывать даже себе самой, таится обида на то, что с нею ничего не происходит. Мир крутился, как сумасшедший пропеллер, люди всплывали и пропадали в водоворотах судьбы, а ее даже не увлекало с места, не обдавало ветерком перемен. Но что можно с этим поделать? Уйти в народ, а попросту говоря, начать бродяжничать? Запить? Загулять? Самой искать приключений? Все это Лене решительно не подходило.
Накануне Восьмого марта в музее был девичник. Единственному на все заведение мужчине в этом году повезло. Он простудился, благополучно избавив себя от утомительных обязанностей, и женщины развлекались сами. Девицы и дамы поздравили друг друга, обменялись пустячными презентами, пошутили по поводу того, что должны делать в этот знаменательный день, во всем мире известный лишь как годовщина первой демонстрации американских проституток, старые девы, которых так много в отечественных музеях. Уютно попили чайку, оценили купленные по случаю праздника обновки, получили от профсоюзного комитета в подарок по чахлому букетику мимозы и по бесполезному лотерейному билету и отправились по домам. Дома у Лены был порядок, спешить ей было некуда, и она набрала телефон своей любимой университетской преподавательницы, совсем уже старенькой.
— Калерия Ивановна, это я. С праздником!
— Леночка, приезжай дорогая, я так соскучилась!
— А удобно будет?
— Да что ты, я же тебе всегда рада, ты же знаешь — жду не дождусь.
Лена вышла из музея, прошлась по центру, купила большой торт в пластиковой коробке и букет разноцветных гербер. Вечерело, начал падать крупный мокрый снег. Держа в руках папку, сумочку, торт и букет, Лена втиснулась в переполненный троллейбус. Ей предстояла пересадка, и она решила не проходить далеко в салон. Радуясь своей удаче, она пристроила торт и букет на пустующее место кондуктора, и тут услышала:
— Да что же это такое, сколько вам говорить-то! Русским языком написано: место кондуктора, а ты грязную коробку на него ставишь. Вам праздник, а мне потом одежду стирать.
Сквозь толпу протискивалась разгоряченная толстая кондукторша. Лена пробормотала извинения, снимая коробку и букет с сиденья. В этот момент открылись двери, и люди повалили в них, увлекая Ленину ношу за собой. Прижимая к груди букет и сумочку, Лена увидела, как торт, зажатый между двумя бывшими пассажирами, уплывает на улицу. Двери закрылись, но сквозь окно было видно, как торт медленно, но неотвратимо падает в весеннюю жижу, и на него тут же наступает нога поскользнувшегося мужчины. Торт было жалко до слез. Жизнь не сделала Лену экономной, но она верила в приметы, сны и знаки, которые подает судьба, а этот ничего хорошего не предвещал. Смотреть же на только что купленный торт, раздавленный чужой ногой было так же неприятно, как сшить новое платье и тут же обнаружить большую прореху на груди. Ехать сегодня уж точно никуда не стоило, но при мысли об одинокой и уже обнадеженной Калерии Ивановне, Лена решила все-таки поехать, а к чаю купить что-нибудь на конечной. Кондукторша казус с тортом видела, и виновато нахохлилась, но ничего не сказала.
Лена вышла на следующей остановке, благополучно дождалась свою маршрутку и решила больше о торте не вспоминать. Тем временем вечерело, небо стало густо-синим, затем совсем стемнело. Лене ехать было до конца, и она, не боясь пропустить остановку, задумалась о своем. Очнулась она от недовольного крика:
— Вы что там, заснули? Конечная!
Лена вышла на улицу, местность была незнакомая. Она стояла на асфальтовом пятачке перед огромными закрытыми воротами. Высокий каменный забор по обе стороны ворот уходил в темноту. Других строений видно не было, людей тоже. Лена с криком бросилась к разворачивающейся маршрутке:
— Погодите, остановитесь!
Автобус остановился, из окна высунулся недовольный шофер:
— Ну, что еще?
— Это что за место?
— Ты что, пьяная, что ли? Кладбище.
— Погодите! У вас какой номер?
— Не видишь — сороковой.
— Боже, а мне надо было на сорок первый! Мне нужно назад.
— Я не в город, домой, я в поселке живу.
— А часто по вашему маршруту автобусы ходят?
— Да я последний. Кому перед праздником на кладбище-то нужно?
— Не оставляйте меня, подвезите хотя бы до какого-нибудь транспорта, я заплачу!
— Не могу, мне домой нужно. А от нас ты вообще на ночь глядя никак не выберешься. Стой здесь, может, кто-нибудь проедет.
— Возьмите меня с собой, прошу вас!
— Так что я тебя, перед праздником жене в подарок привезу? Жди, что-нибудь поедет.
И маршрутка, обдав светлое Ленино пальтишко грязью, умчалась. Лена еще раз осмотрелась. На дороге, идущей вдоль уходящей во мглу кладбищенской ограды, не было никакого намека на движение. Стоять здесь нельзя, опасно и холодно, надо идти в город пешком. По-видимому, идти следовало в обратную сторону, туда, куда уехал сволочь-водитель. Но, приглядевшись повнимательнее, Лена увидела впереди, метрах в трехстах от себя, огонек. Огонек не приближался, значит, это была не машина, может быть, светилось чье-то окно. Лена, утопая в ледяной каше, побрела вдоль забора на свет. Снова пошел снег, такой мягкий, такой красивый, что на сердце у Лены потеплело. Ей вдруг стало смешно, да так, что она засмеялась вслух. Подумать только, приличная образованная дама, работник музея, на хорошем счету, будучи совершенно трезвой, в канун женского праздника, оказалась на кладбище. Ночью! Да еще с огромным букетом цветов! Букет этот так развеселил Лену, что она расхохоталась во все горло. Какая там комедия абсурда, какие там лошади, выходящие на сцену посередине признания в любви! Вот это комедия так комедия. И тут же представила себя со стороны — в страшном сне не приснится. Вдоль кладбищенской стены ночью с букетом цветов идет баба в белом, и хохочет на всю округу. Это же ума можно решиться, если, не приведи Господи, увидеть, просто концы можно отдать. Она устала хохотать, но время от времени прыскала смехом, и так, незаметно дошла до света.
Маленький каменный домик разделял кладбищенскую стену. Одно из окошек мягко светилось, низкое крылечко вело к двери. Скорее всего, это было служебное помещение или сторожка. И раз в нем горит свет, значит есть в нем кто-то живой. Отметив про себя, что определение «живой» является в этом месте существенным признаком, Лена поднялась на цыпочки и заглянула в освещенное окошко.
В маленькой комнате топилась печь. За столом сидела пожилая женщина в очках и, шевеля губами, вязала что-то похожее, на шарф. Простое милое лицо, старая уютная мебель. Все было нормально, и Лена постучала. Женщина подняла на лоб очки, посмотрела на окно, встала и пошла к двери. А Лена увидела, как небрежно отложенный клубок скатился на пол. К нему подскочил серый, в цвет клубка, котенок, стал катать его и тут же запутал невероятно. Дверь отворилась, на крыльцо вышла женщина в накинутом пальто.
— Добрый вечер. Извините, я заблудилась.
— Бог мой, да как же ты, деточка, сюда попала?
— Случайно приехала, ошиблась маршрутом. А водитель высадил меня и бросил тут одну. Я увидела свет у вас в окне, и пришла спросить, как мне выбраться отсюда.
— Да проходи в дом, детонька. Сейчас поужинаем, переночуешь. А завтра уедешь домой.
— А до города далеко?
— Километров десять.
— А машину сейчас можно поймать?
— Здесь нет, но в километре отсюда трасса, там машин много.
— А как к ней пройти?
— Вернуться нужно туда, откуда ты пришла, а там дорога одна, к трассе. Минут двадцать ходьбы.
— Спасибо, я пойду.
— Я бы на твоем месте все-таки переночевала.
— Спасибо, мне надо домой.
— Так зайди чайку хоть попей, согрейся.
— Нет, спасибо.
— Да как же ты пойдешь, не забоишься?
— Я вообще-то не трусиха, так, не по себе немножко, все-таки кладбище.
— Эх, детонька, что кладбище! Бояться надо не мертвых, а живых.
— А что же вы сами-то не боитесь, открыли мне дверь и даже не спросили, кто?
— Мне-то уж теперь что бояться, я чего только в жизни не видела. Меня напугать – это надо постараться. Я бы тебя проводила милая, но ноги в такую погоду болят – мочи нет. Может останешься?
— Спасибо вам за добрые слова, до свидания. Погодите, возьмите цветы, а то они замерзнут совсем!
— Ой, мне же никто никогда цветов не дарил, вот спасибо! Дай Бог жениха хорошего и детишек здоровых. На-ка вот тебе сладенького на дорожку.
И женщина свободной рукой залезла в карман пальто, вытащила пригоршню дешевеньких карамелек и по одной вложила их в руку слегка сопротивляющейся Лены, зачем-то пересчитывая:
— Один, два, три, четыре, пять, шесть. Ну вот, теперь самый раз.
— Спасибо, я пойду.
— Решила идти – так иди с Богом.
Лена помахала женщине рукой и пошла назад. Скоро она миновала ворота и вышла на дорогу, ведущую к трассе. Трасса уже светилась огнями, когда Лена услышала звук машины. Обрадованная, она обернулась. Разрезая мглу фарами, ее догонял огромный темный автомобиль, сверкающий хромированным бампером.
— Джип, — неуверенно подумала Лена и взмахнула рукой.
Машина затормозила, задняя дверца открылась, из нее высунулась блондинка.
— Вам в город? Садитесь.
Счастливая, Лена забралась на заднее сиденье, машина тронулась. За рулем сидел широкоплечий мужчина.
— Вы в город? Спасибо, что остановились, а то я заблудилась.
— В город, сейчас только заскочим в одно место на минуту, это по дороге.
Машина выскочила на трассу, но километра через три свернула в коттеджный поселок, запетляла по улицам и остановилась у ворот огромного дома.
— Давайте зайдем на минуту, — предложила девушка, — пока Толик делает свои дела, хоть чаю попьете, вы же совсем мокрая.
— Может быть, я здесь вас подожду, как-то неудобно…
— Пойдемте-пойдемте, все удобно.
Они зашли в огромную комнату. В камине трещали дрова, в центре стоял большой круглый стол. Вокруг него на креслах расположились четверо мужчин. Они играли в карты, и, казалось, не обратили на вошедших никакого внимания. Лена поздоровалась, остановилась у входа, уже пожалев, что зашла.
— Вот и ставка, — пробормотал тот, что сидел лицом к двери.
— Проходите, снимайте пальто, садитесь на диван, я сейчас принесу вам чай, — сказала девушка, показывая Лене, куда сесть.
Но усталой Лене почему-то вовсе не хотелось ни садиться, ни снимать мокрое пальтишко. Неуютно ей стало и тоскливо, поганенько так, муторно. Там, у кладбищенских стен, было гораздо спокойнее. Все было чинно и благородно: английский интерьер, собака, лежащая у камина, мужчины в тройках, зеленое сукно стола, гнутый диван. Но сердце Ленино зашлось, заколотилось, в груди зашевелилась тревога.
— Вот теперь, девочка, ты попала, — сказала себе Лена, присаживаясь в пальто на краешек дивана и лихорадочно обдумывая, что делать.
Девица вернулась через пару минут, неся на подносе дымящийся чай и печенье.
— А где здесь у вас туалет? – стыдливо прошептала ей Лена на ухо.
Девица слегка поморщилась.
— Пойдемте, я покажу. Да вы сумочку-то положите, не бойтесь.
— Похоже, мне не за сумочку надо бояться, — подумала Лена. А вслух прошептала: — У меня там гигиенические средства.
— В туалетной комнате все есть, — брезгливо скривилась девица, пропуская Лену вперед.
А Лена обострившимися чувствами отметила и женственные жесты одного из картежников, и успокаивающий кивок, который девка послала вопросительно взглянувшему на нее хозяину, и ее неприличные губы, и то, что вела она ее по коридору, словно под конвоем.
— Замок сломался, но вы не волнуйтесь, я здесь постою, — сказала девица, открывая дверь в ванную.
— Все, мне конец, — подумала Лена.
Ванная была тридцатиметровая и, о счастье, с двумя окнами. Лена плотно прикрыла дверь, включила воду и, не раздумывая, кинулась к окну. Подняла жалюзи: окно было пластиковое. Лена сразу открыла его, залезла на подоконник, оценила высоту (не более полутора метров) и прыгнула вниз. Выбираясь из снега, добежала по дорожке до все еще открытых ворот и кинулась в сторону, противоположную той, откуда они недавно приехали. Задыхаясь, она добежала до угла переулка, и тут услышала крики. Притаившись, она прислушалась: через минуту крики стихли, машина из ворот не выехала.
— Решили не догонять, потому что такую невзрачную всегда найдут, — подумала Лена спокойно.
Поплутав по поселку, она на удивление быстро вышла к ревущей трассе. Все время оглядываясь, пошла по ней. Город светился огнями совсем недалеко. Метрах в ста по направлению к городу стоял стандартный красный киоск. Киоск работал, причем круглосуточно, о чем извещала надпись на закрытом окошечке. Эта же надпись просила стучать. Лена постучала, дверца отворилась, из киоска пахнуло табаком и перегаром, и высунулась сомнительного вида бабенка.
— У вас кола есть?
— В Греции все есть, — пошутила бабенка. – Вам большую, маленькую?
Лена не успела ответить, потому что жуткий визг тормозов заставил ее оглянуться и отпрыгнуть испуганной кошкой. Увидев, как пестрый трейлер, изгибаясь гигантской гусеницей, сминает, словно коробку из-под обуви, красненький киоск, девушка позволила своему измученному сознанию покинуть обмякшее от страха тело.
Яркий свет мешал спать, был изнурительным и беспощадным.
— Как это я ухитрилась заснуть с верхним светом? – подумала Лена.
Усилием воли она открыла глаза. Она лежала на клеенчатой зеленой кушетке в большой комнате, выложенной голубым кафелем. За столом, лицом к ней, сидел пожилой мужчина в белом халате и что-то писал.
— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, где я?
— Лягте, немедленно лягте, — сказал мужчина, вставая из-за стола и подходя к кушетке.
Лена послушно легла.
— Что со мной?
— Не волнуйтесь, вы в приемном покое одиннадцатой больницы. Вы помните, что произошло?
— Грузовик врезался в киоск, я стояла рядом.
— Да, все правильно. С вами все в порядке, вы просто упали в обморок, вас даже не задело, киоск упал в другую сторону. Я внимательно осмотрел вас.
— А что с людьми, с продавщицей и водителем?
Врач помедлил:
— Они погибли.
Лена заплакала.
— А вы, как же вы там оказались? Рядом не было никакой машины, на чем вы приехали?
— Я пришла пешком.
— Пешком? Ночью? В вашем положении?
— В каком положении, доктор?
— Вы хотите сказать, что не знаете, что беременны?
— Беременна? Это шутка?
— Так вы в самом деле не знаете? Как это вы ухитрились, на таком сроке?
— А какой срок, доктор?
— Около трех месяцев. Вы что, маленькая чукотская девочка, что ли?
Лена стала пунцовой.
— Вы знаете, зимой у меня случаются некоторые нерегулярности, я думала, все наладится.
— Ну, вы даете, милочка! Зимой! А на улице-то уже весна. Хотя знаете, встречаются беззаботные женщины, которые не подозревают о постигшем их счастье и в течение более длительного времени. Иногда привозят таких, которые в родовых схватках на полном серьезе уверяют врача, что съели что-то не то. Причем сами бывают очень удивлены происходящим. Но они, как правило, не такие умные и образованные, как вы.
— Что вы доктор, с чего вы взяли, что я образованная? Так, как все. А уж про ум мне надо помалкивать. А вот ребенок для меня настоящее счастье, я и надеяться не смела. Скажите, мое падение ему не повредит?
— Да нет, вы, судя по всему, просто осели в сугроб.
— Я сегодня так много ходила, так устала.
— А это, поверьте мне, только на пользу. Сколько вам лет?
— Исполнилось тридцать.
— Давайте-ка после праздника сразу в консультацию.
— Не могу поверить, доктор!
— Ничего, поверите, еще как поверите.
— Мне немедленно нужно домой.
— Нет-нет, вам нужно полежать до утра, уедете утром.
— Прошу вас, доктор, пожалуйста, мне очень хочется домой.
— Вот видите, вы уже капризничаете, все как полагается. Ну, уговорили, а то у нас, знаете ли, условия не очень. Сейчас попрошу сестру вызвать вам такси. У вас есть деньги? А то я вам одолжу
— Да, есть.
— Пальто ваше, наверное, высохло, сестра принесет. Сядьте-ка, я проверю ваши реакции, нет ли сотрясения.
Он заставил ее поводить глазами, надавил за ушами, пощелкал пальцами.
— Голова не болит? Не кружится? Встаньте.
Лена вскочила.
— А от резких движений отучайтесь. Носить дитя надо обстоятельно, не суетясь. И все время разговаривайте с ним, беседуйте.
— Вы думаете, он услышит?
— Непременно. Ну что ж, все в порядке. Маша, вызови такси!
В комнату вошла приветливая сестра, неся пальто и сумочку.
— Ваше пальто высохло. Ну, вам повезло, это же чудо, что вы живы остались.
— Маша!
— Вам куда ехать?
— На Немецкую.
— Сейчас вызовем. Алло, такси? Из одиннадцатой звонят. Да, прямо сейчас. От нас до Немецкой. Будут через десять минут у входа.
— Я выйду, подышу.
— Если что, там охрана.
Лена надела пальто.
— Спасибо, доктор. Спасибо, сестра.
— Не обессудьте, но мы вас к себе больше не приглашаем.
— А я вас приглашаю Я работаю в Художественном музее. Елена Вольская. Приходите.
— Заглянем как-нибудь. Да, Машуль?
— Обязательно.
Лена вышла к подъезду. Ночь заканчивалась. Задыхаясь от счастья, она смотрела на таявшие звезды. У нее будет ребенок! Замечтавшись, она замерзла, посмотрела на часы: такси должно было приехать двадцать минут назад. Может, сломалось? Вернуться назад, в приемный покой? Да нет, уже попрощались, как-то неудобно. Вон там, метрах в пятидесяти остановка. Уже пять, скоро пойдут троллейбусы, депо здесь недалеко. А может, на ее счастье, промелькнет какое-нибудь такси? Лена подошла к остановке. На скамейке сидел мужичонка.
— Сейчас пойдут, — ободрил он Лену. – Из больницы?
Лена кивнула.
— Медсестра?
Лена неопределенно дернула плечами, не желая поддерживать разговор.
— Э, да ты замерзла, дрожишь. Может, по рюмашке? У меня с собой.
Лена покачала головой.
— Тогда чайку?
Мужик достал из облезлой сумчонки помятый термос, не дожидаясь ответа, налил чаю. И тут Лена поняла, что со вчерашнего застолья, часов с трех дня, ничего не пила. Выпить горячего чаю захотелось так сильно, что она, забыв о спидах и туберкулезах, взяла в руки горячий металлический стаканчик и сделала пару глотков.
Сознание больше не принадлежало Лене полностью, и реальность всплывала в нем кусками, словно серые дешевые пельмени в кипящем бульоне. Ей виделись свеча многоэтажки в заплатах балконов, бесконечная заплеванная лестница, лабиринт синего коридора, грязная кухня с опухшими лицами сидящих за столом людей. Пламенем плеснула морковная шевелюра грузной тетки, качнулась навстречу полуприкрытая цветастая постель, и стало темно.
Лена прорывалась из глубин бессмыслия к сознанию, старалась изо всех сил, торопилась. Сознание не желало слушаться, но Лена напряглась и пришла в себя. Светало, она лежала на металлической кровати с никелированными шишечками. Она села. Рядом стоял полированный заляпанный стол, на нем утюг, открытая банка с кабачками, блюдце с окурками, пустая бутылка из-под водки и два стакана. У закрытой двери расположился покосившийся колченогий сервант, в нем — остатки чайного сервиза, банки, кастрюли. Занавесок на окнах не было, с потолка свисала лампочка. Она встала.
— Второй раз за ночь просыпаюсь в чужой постели, — подумала Лена. – Это чересчур. Обстановка – как в фильме ужасов.
И словно в том же фильме дверь со скрипом отворилась, и в комнату, нехорошо улыбаясь, вступил давешний мужик. Был он совершенно голым, и лишь на вздыбившемся мужском естестве его висели полосатые трусы.
— Проснулась? – ощерился мужик. – Вот и хорошо, а то я спящих не люблю, ох, как не люблю. Видала?
И он, хвастливо улыбаясь, убрал трусы жестом скульптора, снимающего покровы с гениального произведения перед благодарными глазами осчастливленной публики.
Лена, потеряв дар речи, смотрела, как недомерок приближается. Как в замедленной съемке, Лена подошла, к столу, взяла банку с кабачками и, радуясь, что ей в руки не попал утюг, со всей силы опустила ее на голову приближающегося Приапа. Мужик так же медленно стал падать, выпустив из руки трусы и закогтив колченогий сервант. Сервант покачался неваляшкой и с жутким грохотом погреб под собой уже приземлившегося урода. Упал шкаф очень удачно, загородив собой дверь, из-за которой тут же раздались истошные женские крики:
— Лешенька, что эта лахудра с тобой сделала, открой!
— Это, наверное, та, морковная, — подумала Лена. – Их там много, туда нельзя.
Мужик, матерясь, пытался выбраться из-под серванта, но силенок, истощенных возлияниями Бахусу и эротическими подвигами, не хватало.
— С…, — ревел он, — убью, б…!
Вперед было нельзя, и Лена попятилась назад. Наткнулась на балконную дверь, дверь была заклеена. Сдирая ногти, она стала отрывать бумажные полосы, периодически дергая дверь. Есть! Дверь распахнулась. Лена поискала глазами пальто, его не было. Слава богу, сапоги не успели снять. Она шагнула на балкон. Дул жуткий ветер, казалось, что дом качается. Лена посмотрела вниз, этаж был тринадцатый или четырнадцатый. Наверху было еще два. Сбоку висел соседний балкон. Она прикинула расстояние – сантиметров восемьдесят. Шага должно хватить, только юбка узкая. Лена задрала юбку до пояса, пожалев, что вчера надела такие прозрачные колготки и кружевные трусики. Перекинула через перила одну ногу, затем другую. Она стояла на десятисантиметровом выступе на высоте тридцати метров под порывами сильного ветра. Перила были ледяные, как пальцы смерти.
— Шага хватит, только не смотреть вниз, ты же столько раз об этом читала. Господи, помоги!
Было пора, и Лена сделала шаг.
— Надо было снять сапоги, — с запозданием подумала она.
Ах, если бы этот последний шаг нужно было сделать вчера утром, после теплой постели, кофе и завтрака! Или в июне, когда на балконах нет ледяной корки! Теперь же сил не хватило, и ледяной нарост попался под ногу, и сношенный на просоленных тротуарах носок сапога соскользнул, гирей потянул вниз, в бездну, к смерти. Чудовищным усилием Лена успела схватиться за ускользающий металлический стержень и повисла на соседнем балконе. Отчетливо, как никогда, Лена осознавала происходящее.
— Сегодня, восьмого марта, я вишу на балконе тринадцатого этажа, с замерзшей голой попой, обессилевшая, накачанная клофелином и беременная, и через несколько мгновений рухну вниз. Да уж, сходила в гости!
Вся жизнь Вселенной сосредоточилась теперь в ней самой, центр мира помещался на уровне ее собственного центра тяжести, чуть пониже пупка. И в этот момент всплыло солнце, красное, замерзшее. Оно ослепило Лену, заставило опустить глаза вниз. Балкон внизу тоже был открытым, и носки Лениных ног болтались от него на расстоянии школьной линейки.
— Нужно только слегка раскачаться и спрыгнуть вниз, это совсем нетрудно.
У нее всегда были такие слабые руки, двойки по подтягиванию и отжиманию, она не могла ничего делать над головой, даже шторы повесить не могла. Да и как можно раскачаться на сведенных судорогой, почти примерзших к железу тоненьких руках филологини. Она слегка качнулась, еще немножко, ей помогал ветер.
— Нужно попасть в резонанс, тогда маленьким усилием можно раскачать любую тяжесть.
В школе она была медалисткой, по физике одни пятерки, но на филфаке все, конечно, забыла. Сверху раздался мат, но Лене было все равно.
— Да, не каждому в жизни достается покататься на таких качелях!
Это была ее последняя мысль перед прыжком вниз. Почти потеряв сознание, она приземлилась туда, куда так стремилась. В свою сиюминутную мечту, в Эдем, в Земной Иерусалим, в Золотой Город, прямо на пуп Земли. А балконную дверь уже открывал мускулистый, голый по пояс парень, в спортивных трико, с полотенцем через плечо. Лена вспомнила про юбку, а он кинулся к Лене, схватил на руки, занес в квартиру, ногой закрыл дверь. В комнате было тепло, чисто, работал телевизор, на полу лежали гантели. Парень положил Лену на диван, накрыл пледом.
— Что с Вами случилось?
Лену била крупная дрожь, она не могла говорить. Парень принес чай, суетился, приговаривая:
— Не бойтесь, все позади. Вам нужна горячая ванная, немедленно.
— Нет, в горячую ванную мне нельзя, я жду ребенка.
Оттаивая, Лена заговорила. Когда парень услышал о своем соседе сверху, он выхватил из-под кровати биту и направился к двери.
— Нет, не надо, — зарыдала Лена. – Я хочу, чтобы все, наконец, завершилось. Не нужно крови, не нужно милиции, отвезите меня домой.
— Вам нужно согреться, отдохнуть.
— Умоляю, если вы человек – отвезите меня, иначе я уйду сама.
— Хорошо, как хотите, только машину разогрею.
Через двадцать минут, в теплой куртке и шапке, Лена ехала домой. По дороге она вспомнила, что ключи от квартиры остались в потерянной сумочке. К счастью, у соседки снизу она оставляла запасные. В своем подъезде, прислоненная к стене, Лена, как в тумане, смотрела, как ее провожатый объясняется с разбуженной соседкой, а та, ахает, всплескивает руками, качает головой. Дома она смогла только позволить парню раздеть и уложить себя. Настенные часы показывали половину девятого.
— Ровно сутки, — подумала она, уплывая в спасительный сон.
Проснулась она в пять. Не веря себе, вспоминала вчерашний день. Приняла душ, закутавшись в махровый халат, села в кресло перед телевизором, машинально пощелкала пультом. Праздничные программы мелькали, не затрагивая сознания. У нее будет ребенок. Лена не сомневалась, она уже точно знала, что он с ней. Счастье переполняло ее. Звонок в дверь заставил Лену встать. Она отворила.
— Вы что же так, не спрашивая, открываете?
Перед ней стоял тот самый парень, что-то пряча за спиной.
— Я подумал, Восьмое марта, праздник, а вы одна.
Он достал из-за спины букет, торт и большой черный пакет.
И долго непонимающе смотрел на Лену, которая захохотала, как безумная.
— Не пугайтесь, я сейчас все объясню. Проходите, будем пить чай, но сначала поедим, я умираю с голода.
— В пакете ваши сумка и пальто. Я сходил за ними, ну, и поговорил заодно.
— Спасибо. Но вы не наделали глупостей?
— Не волнуйтесь, все в порядке. Я, кстати, не представился. Игорь.
— Елена.
— Я знаю. Сумочку вашу мне отдали пустой, а содержимое пришлось собирать, так что видел ваш пропуск. Но, кажется, все собрали: ключи, косметику, духи, авторучки, записную книжку. Но косметику я бы на вашем месте выбросил, я изъял ее у Томки.
— Это у рыжей?
— У нее. А пальто нужно стирать.
— Да бог с ним.
Они сидели за столом, Лена в подробностях описывала злоключения вчерашнего дня.
— А ведь это вам котенок все так напутал, — сказал Игорь.
— Ну, что вы, это я сама накликала, все мне скучно было, событий хотелось, вот и получила.
— А мои впечатления представляете? Делаю гимнастику, а на балкон мне прямо с неба падает девушка без юбки.
— Неправда, я была в юбке.
— Но сразу заметить это было непросто. А почему вы так засмеялись, увидев мой букет, он что, некрасивый?
— Вы не поверите, но мой вчерашний букет был точно такой же. И торт точно такой. Так что здесь и без котенка чудес хватает. Кстати, нужно позвонить Калерии Ивановне. А завтра я возьму отгул и съезжу к ней непременно.
— Завтра вам нужно в консультацию.
— С утра в консультацию, а потом к Калерии.
— Нет уж, я больше вас к ней одну не отпущу, провожу вас, если, конечно позволите. Смотрите, какой странный номер, просто невероятный: восходящий шестизначный стрит.
По телевизору показывали праздничный тираж лотереи, необыкновенный номер сорвал банк, и восторг ведущего был безграничен.
— Нам вчера подарили билеты этой лотереи, но я никогда не выигрываю. Куда же я его дела? В папку сунула. А папка-то моя где? Господи, я даже не знаю, где я ее оставила. Разве теперь вернешь? Жаль, конечно, там были мои стихи, редакторская правка, сборник готовлю к публикации. Но ничего страшного, дело поправимое.
— Вы стихи пишете?
— Ну, какой филолог не пишет стихов? Так, для собственного удовольствия.
И когда уже потеплело, подчиняясь настойчивой Лениной прихоти, они с Игорем накупили гостинцев, сели в злополучный сороковой и доехали до кладбища. А затем долго-долго ходили вдоль ограды, и вправо, и влево, и внутри все исходили, дивясь весенней кладбищенской благодати, но домика с женщиной и котенком, понятное дело, так и не нашли.
— Может быть, тебе все это показалось, Леночка? Пойдем, ты устала, — уговаривал ее Игорь.
Но Лена, не веря своим глазам и досадуя на себя, все искала и искала домик до тех пор, пока не убедилась окончательно: нет, и, по-видимому, не было никогда.
Они поженились в июне. Животик у Лены был уже большой, и будущая дочка бойко била в него ножкой, поэтому белое платье самой невесте казалось неуместным. Но Игорь настаивал, и директриса уговаривала:
— Что ты, Леночка, такое событие, а парень-то какой чудесный! Нет, только в белом, не обращай ни на кого внимания.
Лена и не обращала. И зря завистники говорили, что Игорь женился на ней из-за денег. Шутка ли, больше шести миллионов, гора деньжищ! Ведь когда пришла кондукторша, на небесах все было уже решено, и между ними все было ясно. А деньги, ну что ж, очень приятный свадебный подарок.
Она ввалилась в квартиру часов в восемь, толстая, запыхавшаяся. Трезвонила так, что Лена испугалась, и открывать пошел Игорь.
— Не узнала меня? Да вчера, в троллейбусе, помнишь? Растеряха, вышла, а папку-то уронила. Я открыла, а там стихи, анкета, фотография. Отнесу, думаю, девке, а то праздник, а она, поди, переживает. Я вчера-то до двенадцати, а сегодня с утра выдернули, хотя смена и не моя. Но праздник, а работать некому, все понахватали себе справок, волынщицы. Так что я отработала – и сюда. На свою папку и больше не теряй. Стихи душевные, я почитала. А за торт ты зла на меня не держи, знаешь, как за день нервы надерут, вот и гавкаешь, как собака. Я зашла в кондитерскую, хотела тебе другой купить. Да куда там, пусто, как в девяностом году. Мужики расстарались.
— Спасибо огромное, не стоило так беспокоиться, проходите, попьем чаю, а торт у нас есть.
— Да нет, пойду я. У вас, я смотрю, тут дело молодое.
Кондукторша отнекивалась, но видно было, что чаю с тортом ей очень хочется.
— Снимайте-ка пальто, — решил за всех Игорь. – У нас уже все накрыто.
И уже позднее, когда вволю напившись чаю и всласть наговорившись, добрая женщина ушла, Игорь уговорил Лену почитать стихи. Она взяла папку, развязала тесемки, открыла. В ней, поверх смеющейся Лениной фотографии, лежал лотерейный билет. А номер на нем ошеломлял своим неправдоподобным совершенством.