Для немногих. Из цикла – Круги Ада Эдички Фулевского.

Эдик Фулевский, зажав между одутловатых коленок банку со свиной тушенкой, ужинал. Цеплял серебряной вилкой куски мяса и сала, понюхав, с аппетитом проглатывал. Запивал томатным соком. И хотя, суть поглощаемой пищи противоречила его ментальности, Фулевский, следуя принципу: « Если очень хочется, то можно…» испытывал от процесса явное удовлетворение, — сопел, кряхтя, почесывал пальцем одной ноги, пятку другой. Маленько перекусив, включил телевизор,… пощелкал пультом переключения каналов. Его чуть разомлевшее внимание остановилось на картинке, где миловидная блондинка о чем-то бойко дискутировала с мужчиной средних лет в сером костюме, оранжевом шарфике, повязанном вокруг тонкой шеи. Фулевский плавно увеличил громкость приемника:

« Если хотите испортить аппетит современному писателю, спросите о тиражах его книг», — донесся до уха Эдички комариный писк,- высокий голос джентльмена.
— Лабуда, — буркнул Эд, заглядывая в вырез кофточки ведущей.
За всю жизнь он прочитал немало разнообразной по жанрам литературы, имел массу знакомств в издательствах.
« В начале девятнадцатого века Жуковский издавал серию книг
под девизом- « Fur wenige».Сегодня мы оказались отброшенными к этой удручающей черте…»,- продолжал шарфик, нервно теребя лацкан пиджака.
Фулевский потянулся за стаканом, прислушиваясь….
« Итоги вызверения… растительный уровень… доза душевности…», — констатировала блондинка.
— И ты туда же, — пробормотал Фулевский разочарованно, увидев, что камера оператора, съехав влево от кофточки, взяла крупным планом небритое лицо мужчины.

Переключил канал.
«… сперматозоиды с удивительной подвижностью двигаются во влажной благотворной среде…»
Эдичка поперхнулся, но словно загипнотизированный, продолжал наблюдать за броуновским движением маленьких шустрых козявок с хвостиками.
— Да, видно, как втекает, так и вытекает, — усмехнулся в ответ на фразу ведущей,- «что лишь немногим из тысяч и тысяч козявок удается достичь поставленной цели».
— Проблема, однако, — загрустил и, поднявшись, отдернул штору, намереваясь, выкинуть пустую банку в окно.
Ведущая анонсировала следующий выпуск программы, в котором речь должна была пойти о том, как стать женщиной за деньги. Но Эдичка уже не слышал ее, не видел, как подрагивает ее высокая грудь, как увлажнились краешки глаз у обладателя серого пиджака, который пожирал взглядом юношу – зрителя, сидевшего в первом ряду студии.
К помойке подкатил джип, из которого торопливо вышел высокий брюнет, кутаясь, несмотря на теплый вечер в черное длинное до пят пальто. Оглянувшись по сторонам, распахнул полы одежды и, подержав некоторое время, тяжелый предмет, завернутый в целлофановый пакет в руках, бросил его в один из ящиков. Сплюнул тугую слюну, хлопнул дверкой и,… только его видели.
— Интересно, — прошептал Эдичка и как был в домашних тапочках на босую ногу, открыл входную дверь трясущимися руками, юркнул в лифт.
Затыкая нос от помойного амбре, разгреб кучу мусора и выудил на поверхность искомый улов. Отряхнул его от нечистот, держа за спиной, вернулся в квартиру.
Включив настольную лампу, развязал пакет.
— Свят, свят…. икона! Старинная икона!
Библейский сюжет,- сошествие Христа в Ад. Ева…Адам…
Повезло, повезло, — потер лоснящиеся от пота ладони, прошептал, оглядываясь, Фул, прикидывая на перспективу, сколько можно выручить за этот раритет деньжат.

— Надо будет завтра у Гольдмана проконсультироваться. Веня знает в антиквариате толк.
На том и порешив, Эдик еще несколько раз взглянув на икону, поставил ее на стол в угол комнаты, и, взобравшись на высокую кровать с панцирной скрипучей сеткой, удивительно быстро уснул.

« Печатать книги – все равно, что печатать деньги. Если осла каждый день показывать на экране, то и он станет звездой. Линия красоты. Алан Холлинг Херст» — крутился рой фраз и мыслей в мозгу у ворочающегося во сне Фулевского.
Неожиданно в его подсознании возник образ длинноволосого седого старца с орлиным взором, посохом в руке, вороном на плече.

Старец шел по болоту,… вился голубой дым, сплетаясь воедино с розовым туманом. Он шел к Эдику, который спал голый, поджав ноги на одной из кочек, укрывшись лавровой веткой положив под голову икону. Подойдя, толкнул посохом. Эд открыв глаза, увидел, что старец протягивает ему мешочек с золотыми монетами в обмен, требуя икону.
Фулевский выхватил мешочек и как был, в чем мать родила, пустился бегом вдаль болота. Прижимая к груди икону, зажав в зубах увесистый мешочек с побрякивающими монетами, скрылся в тумане, опережая летящего за ним ворона у которого из клюва текла бурая кровь.

— Ну и сон, мать твою, — в холодном поту проснулся Эдичка. Опуская ноги на крашенный красной краской пол, нащупал выключатель бра. Скрипнули половицы… Эдуард смотрел на икону. Нащупав указательным пальцем выемку в древесине, нажал на нее пальцем.

На пол посыпались туго связанные резинками пачки стодолларовых купюр.
— Ни хрена себе! Десять… двадцать… сорок… 150 штук баксов. Вот это удача!
А это что такое? Вау… бриллианты. Я в отпаде. Тома… Тома! – позвал жену, забыв, что та уехала к тетушке в Киев. – Как — же я днем не заметил? Хорошо, что к Гольдману не подался. Тот жук ушлый, сразу бы скумекал, что к чему. Так-так — так,- нервно щелкая пальцами, бормотал Фул. На ум пришли стихи:

« Все состояние – два коня.
И те уроды: то горб, то крылья.
Голландцы Летучие, эскадрилья
Космоса, где на краешке нынче
Мертвой Туманности спал да Винчи
С грустным, как детство мое, чертежом
Летательного аппарата.
Что ни деталь, крылата,
Что ни деталь, с горбом….».

-Дудки, посмотрим, чья взяла, — успокоившись твердым голосом, произнес Эдичка, сев в глубокое кресло. Налил коньяку, залпом осушил стакан. – Посмотрим,… посмотрим.
* * *
Минуло пару лет…

Фулевский выгодно разместив часть капитала в акции промышленных компаний, в банки, открыл сеть аптек, попутно занялся ресторанным бизнесом. Сорвал куш от распространения биологических пищевых добавок, начал выпускать гламурный журнал. Разбогател, заматерел. На вопросы знакомых, откуда деньжата, отвечал уклончиво, одним, что получил наследство, другим, что выиграл в лотерею.
Съехал со старой квартиры. Обзавелся шикарным особняком в престижном районе города. Дела шли, как по маслу. От прежнего неуклюжего, несуразного Эдички мало, что осталось. Как-то на встрече однокашников, куда Фул прикатил на шикарном авто, в сопровождении дюжины охранников, Вовка Штиль- закадычный друг, хлопая его по плечу, воскликнул: « Эдька сукин сын, привет!».

« Не Эдька, а Эдуард Захарович», — резко одернул его Фулевский и сбросил руку бывшего друга с плеча.
« Хрен поймешь этих миллионеров. Такие нервные», — удивился Штиль, поеживаясь.
С изменением статуса, изменился и круг знакомств Эдуарда Захаровича, изменился его досуг. Презентации, теле — звезды, ночные клубы и бега. На лацкане пиджака заблестел депутатский значок. Олимп у ног. Тамарочка души не чаяла в супруге. Только откроет рот,… будьте любезны Тамара Абрамовна.
Только подумает,… плииз. Но со временем, Эдичка стал замечать странные вещи, происходящие в его организме. Периодами накатывали приступы тошноты, его рвало, перестал реагировать на блеск женских глаз, на выпуклости и выемки прекрасных тел. Его стала бить непредсказуемая дрожь при рукопожатиях с мужчинами, стал меняться тембр голоса.
Коллеги все чаще и чаще встречали его в обществе менеджера одного из отделов — Леонида Збарского — высокого брюнета с внешностью Адама. И еще запах,… тлетворный запах, постоянно, исходящий от шефа. Эдичка и сам чуткими ноздрями то и дело, ловя этот назойливый запах, выливал на себя гектолитры одеколона, распыляя дезодоранты, мыл руки, чистил зубы…
Тамарочка рыдала, страдая « Эдя сходи к врачу. Эдя что с тобой мой котик? Ах, я умру, наверное, мое сердце обливается кровью… Эдя…».
Тот орал на нее :
— Это все твои утиные паштеты, мидии… суши, греческий салат.
В один из ранних майских дней лимузин Фулевского, покачиваясь, подкатил к престижной частной клинике. Заведующий отделением услужливо предложив сесть знатному гостю в свое кресло, внимательно выслушал жалобы посетителя.
-Рвота, тошнота, влажность тела, выпадение волос, — интересно, весьма интересно, — поправляя очки на переносице, произнес доктор. Поднял трубку телефона: — Надюша, зайдите ко мне…
В кабинет впорхнула, держа в руках блокнот огненно – рыжая дама в медицинском синем халате.

— Эдуард Захарович, познакомьтесь, — Надежда Александровна Забейворота. Она займется Вашим обследованием. Надюша, случай нетривиальный. Сделаете гастроскопию, колоноскопию, анализы…
Эдичка валяясь на больничной койке, страдал, пытаясь анализировать ситуацию, в которой оказался.
— Манна небес, как манка крупа… Может у меня проказа Надя или СПИД?- спросил вошедшую Надежду.
— Да что Вы Эдуард Захарович, какая там проказа. Сейчас процедурку одну занятную сделаем, завтра томографию. Вам делали клизму вчера,… сегодня?
— Делали, делали, — погладил Эдик под одеялом часть тела ниже спины…
Медсестра провела его в кабинет на первом этаже, уложила на кушетку и, укрыв простыней, предложила повернуться на правый бок. Густо намазала указательный палец в резиновой перчатке вазелином, раздвинула Эдичкины розовые ягодицы…
— Ой, — вырвалось у Фулевского.
— Вам больно?
— Нет… нет, щекотно.
Забейворота поднялась с кресла и ввела в напрягшееся тело пациента длинный черный ферритовый шнур, припав к окуляру прибора.
Эдичка почувствовал, что в него, словно вползла, извиваясь змея. Оргазмы один за другим потрясали его.
Лились слезы, слезы восторга, слезы ужаса. Воздух с шипением вырывался из черного баллона, стоящего на полу, и сквозь отверстие в шнуре раздувал живот.
— Лягушка… жаба…дерьмо, — шептал, сглатывая слюну Эдичка, вспомнив, как он в детстве надувал на пруду жаб через соломинку, вставленную в задний проход воздухом.
Затем бросал бедных существ в воду. Те барахтались, выпуская пузыри, не могли нырнуть. А он — Эдичка бросал в них камни, потирая ладони.
— Ну, вот и все, — обрадовала его Забейворота, вытаскивая шнур и бросая его в ванну с водой.
Дикая боль пронзила Фулевского. Вырывавшиеся газы хлопками оглушали, эхом отражались от кафельных стен.
— Сделайте, что ни будь… — взмолился пациент.
— Выпейте баралгин, — заткнув нос, протянула ему горсть таблеток и стакан воды медсестра, выбегая из кабинета.
Целый месяц врачи обследовали знатного пациента. Исследовали анализ рвотных масс, проводили гемосорбцию крови…

Затем проведя консилиум и обнаружив явных нарушений в деятельности организма Фулевского, выписали его из клиники, вернули Тамарочке.
— Шеф… шеф… вернулся, — зашептали коридоры.
Исхудавший и побледневший Эдичка, пройдя в кабинет увидел в нем Збарского, стоявшего у окна.
— О! Мой друг, воскликнул Леня и кинулся к шефу на грудь.
— Я здоров. Я абсолютно здоров, — воскликнул Эдик, поглаживая талию менеджера.
Вдруг его вновь передернуло,… рвотная масса хлынула изо рта, густо перемазав светлый костюм бой — френда.
— О, мой Бог, — отшатнулся тот. – Опять?
Эдик сел в кресло, вытирая лицо платком.
— Ни хрена, не пойму.
— Шеф, ты будешь праздновать юбилей?- скорбно глянул на Эдичку Збарский.
— Юбилей? Какой юбилей? А сколько мне? Ах, да… юбилей. Буду Ленчик, буду. Всем чертям, вопреки.

* * *

Празднование прошло на высшем уровне. Вице – премьер,…зарубежная кино — дива, теплоход, фейерверк.
— С юбилея самое главное вовремя смыться, — подхватив Збарского спускаясь по лестнице, прошептал, прикладывая палец к губам Фулевский.
— Эдичка, Эдичка, — окликнула жена. – Мало того, что ты совсем забыл о выполнении супружеских обязанностей, так ты еще и спишь с юношей.

Совсем не заботишься о своем шатком здоровье, не думаешь обо мне. Вспомни, вспомни, как мы любили друг друга. Вспомни, что написано в Торе.
«Из детей твоих не отдавай на служение Молоху и не бесчести имени Бога твоего. Я Господь. Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость. И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить [семя] и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно.

Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них.
To’evah -«to’e ata ba». – Восклицала Тамара дрожащими губами, держа в руках книгу.
— Тамара, прекрати истерику. Кому сказал… — топнул ногой супруг.
— Дай сюда этот букварь. – Выхватил книгу у жены и, оглянувшись, бросил ее в урну.

— Пойдем котик,- настойчиво звал Збарский.
— Я покончу с собой. Так и знай,- всхлипывала супруга.
— Тамарочка я не Пикассо, ты не Ольга.
— Да… да … бедная Ольга, бедные женщины, — покачнулась Тамара и села в кресло.
* * *
Спустя неделю в кабинете Фула раздался телефонный звонок.
— Эдик…- плакала жена. Эдик… нашу Софочку, нашу кровиночку единственную изнасиловали, выбросили на ходу из машины.
Эдичка вошел в реанимацию и сел возле дочери, в рот которой был вставлен шланг аппарата искусственного дыхания. Перебинтованное лицо дочери, запекшиеся губы, худые прозрачные пальцы. Фулевский нагнулся, чтобы поцеловать дочь, в этот момент на подоконник с внешней стороны окна с шумом села большая птица.

— Ворон, — вырвалось у Эдика.
Сорвался с места. Охранники устремились вдогонку.
— Я сам, я сам, — остановил их криком и завел двигатель машины.
Сигналя и обгоняя, нарушая правила, несся Эдик по шоссе, судорожно сжимая руль. Включил радиоприемник, мужской голос с хрипотцой, читал:

« На Арбате по- прежнему тесно.
Здесь « отпустят» любые грехи,
Вперемежку картины и песни,
И, конечно же, рядом стихи.
Кто – то мечется с пылкою речью
И взывает, не знаю к кому:

То ли к совести человечьей,
То ль к Спасителю самому.
Это он, улыбаясь неловко.
Свою боль на Арбат приволок
И ее продает по дешевке-
Стихотворных страданий комок.

Что же ты, братец, так дешево просишь,
Дорогого ведь стоит слеза,
И у сердца комок этот носишь,
И о главном еще не сказал.
Своей болью, и новой, и старой,
Поделись, суетливый Арбат…

И трубач с гармонистом на пару
Над Арбатом звучат, как набат».

Скрипнули тормоза. Фул забежал в арку подъезда старого дома. Вытащил связку ключей и по лестнице, пыхтя, метнулся на пятый этаж. Отворил обитую коричневым дерматином дверь, вошел… Паутина,… газеты на полу, старая мебель, укрытая чехлами, магнитофон «Маяк». Распахнул створки кладовой и начал разгребать вещи.
— Хламье… бедлам. Вот… есть!
Держа на вытянутых руках тяжелую икону, смотрел на нее широко открытыми глазами…
Затем, обвернув ее в первую попавшуюся тряпку, вышел на лестничную клетку. Постоял,… изучая фамилии жильцов на табличках .
— Магницкий… Ушлый, Фрайберг… Немов… Немов. Поставил икону возле двери Немова и нажал три раза на звонок. Услышав шевеление в соседской квартире, юркнул в свою.
Спустя пару часов, осторожно приоткрыл дверь. Выглянул в коридор,… подкрался к лифту. Стойкий тлетворный запах, просачивался сквозь щель из соседской двери.
— Свят… свят. Быстро, однако, — перекрестился, надел, отряхнув, шляпу и шагнул в лифт.