Каждый раз, встречаясь с ним, неважно, где, будь то хоть дом, хоть сад у дома Винтесов, я испытываю непреодолимый шок. Взгляд замирает, а сердце прыгает в необъяснимые дали души. Это длится один миг, но что будет, если когда-нибудь он это заметит?
Я никогда не задумалась о том, красива ли. Да что тут думать, моя покойная мать часто повторяла одну и ту же фразу. Повторяла так много раз, что та прочно засела в голове.
— Красота — слишком относительное понятие, абсолютно красивых людей не бывает. Есть только те, кто может приятно выглядеть в профиль или, напротив, в анфас. Как не крути человека, будь тот хоть мужчина, хоть женщина, всегда найдется в нем некий изъян. Поэтому не заморачивайся на красоте, дочь.
Вот уже как десять лет нет в живых моей матери. Но ее слова сыграли свою роль. Я не тратила времени на тягостные мысли о внешнем виде, когда все сверстницы обрастали подростковыми комплексами. Флирт с парнями совсем меня не занимал. Я чувствовала свою уникальность, особенность в том, что поступаю иначе, поэтому и оказалась после на порядок выше других. Поэтому меня взяли на службу в дом Винтеса. Таким успехом не может похвастаться никто. Я прилежно служила своим хозяевам уже три года, затем пошла на повышение. Впрочем, это совсем не важно.
— Тадде, — однажды позвал он, искажая на французский манер мое имя, делая его мужским, наверное, оттого что я работаю среди мужчин. Он часто поддразнивает, это одно из его любимых занятий.
— Тадде, ты свободна сегодня? – насмешливо улыбаясь, спросил он, прекрасно зная, что я всегда на службе. Спросил нарочно, чтобы подчеркнуть мою постоянную занятость.
— Тадде, почему ты не отвечаешь? – Приблизился он. – Или ты действительно такая строгая, какую строишь каждый день?
В тот раз меня неожиданно вызвали, надо было проводить господина Винтеса в больницу.
Я сидела рядом с господином Саллом Винтесом и тогда впервые задумалась о словах Хлода. А после смены, спустилась к себе в комнату и долго не могла уснуть. Хлод не относиться к семье хозяев, никому неизвестно, кто он и что делает в их доме. Тем более подобные вещи не касаются таких, как я. Хлод совершенно непонятного характера, я знаю только, что он ни на шаг не отстает от старшей госпожи. Не влачиться за ней, конечно же, это даже как-то непристойно было бы, что ли, но все рядом с ней, как личный охранник, и должность у него несравненно выше моей. Хлода все зовут по-разному, как вздумается, он так и представляется. Я бы и не знала этого, потому что с остальными почти не общаюсь, просто как-то случайно подслушала разговор между старшей госпожой и Хлодом.
— Зачем ты все время представляешься другими именами? – спросила она.
— Так интереснее, — отвечал он.
Для меня он так и остался Хлодом. Скоро я попала в первую группу реагирования, а потом и вовсе была переведена в личное распределение семьи. Господин Винтес все это подстроил, он доверял мне как самому себе. Я была польщена и одновременно насторожена, уверенности в своих силах всегда не хватало, просто я грамотно это скрывала. Неожиданное повышение многим служащим повтыкало спицы в колеса. Пополз недовольный ропот, сплетни.
— Тадде, ты не боишься потерять друзей? – насмешливо спросил Хлод, когда я была на службе. – Опять молчишь, Тадде, отчего? Может, боишься меня?
Заговорить с Хлодом было выше сил, дыхание, прежде такое ровное, срывалось, будто я только что бегом преодолела расстояние в пять километров. И он ушел, все так же довольно улыбаясь.
Друзей среди служащих у меня не было, любые мужские шутки щекотливого содержания мной пресекались. Подступиться ближе никто не решался, но и оставить нерадивые заигрывания коллеги тоже не могли. Это походило на какую-то скрытую игру, кто дольше не сдаст свои позиции. Долго потом смеялись над Крисом Хейдором, которому я отвесила знаменитую оплеуху, лишь тот рискнул обнять меня в лифте. Потом поплатился за свою распущенность Вун Зейк мой непосредственный начальник по группе, его уволил господин Винтес. Он давно наблюдал за тем, как я справляюсь с межполовыми трудностями.
— Таддира Моэн, пройдите в мой кабинет, — объявил по громкой связи господин Винтес сразу после стычки с начальником.
Два года назад, я впервые попала к нему в кабинет. Помню, что уже заочно простилась со службой, любимым местечком в саду Винтесов, мысленно собирала вещи, готовясь съехать уже сегодня вечером. Но господин Салл встретил меня учтивой улыбкой и попросил сесть.
— Вас притесняют в служебном коллективе, Моэн? – спросил он, его карие глаза глядели открыто и тепло.
— Нет, господин Винтес, не притесняют, — ответила я быстро.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
Когда я покидала кабинет, старик Винтес смотрел на меня с некоторой долей укоризны. А на следующий день я получила повышение: билет в лучшую жизнь. Проплакала всю ночь в подушку и поклялась, что, если понадобится, жизнь отдам за Салла Винтеса.
Все перечисленные события имеют непосредственную связь с Хлодом. Получив повышение, я стала чаще бывать рядом с господином Винтесом, и чаще видеть Хлода.
Сегодня, закончив работу, как обычно, я приняла душ и вышла пройтись по саду. Люблю незаметно бродить среди густых кустарников, прикрытых могучими кронами столетних вязов. Никто из хозяев не препятствуют этим вылазкам, господин знает, что я выросла близ лесной глуши в забытой глубинке, и эти прогулки для меня как дорогие сердцу воспоминания. Спустившись к искусственному роднику, журчащему среди кустов роскошного шиповника, я долго смотрела на струящуюся холодную воду. Подул вечерний бодрящий ветер. Я поежилась и вдруг почувствовала, что нахожусь в этой части сада не одна. Чутье не подвело: немного поодаль наполовину скрытый распустившей свои звездочки пассифлорой стоял Хлод. Я замерла от неожиданности. Если он здесь, значит, и старшая госпожа где-то поблизости. А у нас сложились совсем незавидные отношения: с самого начала, когда решался вопрос, зачислять ли меня на службу, она выступила однозначно против. И отнюдь не прыгала от радости, узнав о повышении. При встрече у старшей госпожи всегда были припасены завуалированные колкости и упреки. И сослуживцы тихо посмеивались над подобными выволочками.
— Вот так встреча, — вышел из своего укрытия Хлод, заметив, что обнаружен. – Тадде не сидится в комнате, вечер манит своей загадочной свежестью…
Я повернулась, чтобы скорее уйти. Но он в миг настиг меня и мягко взял под локоть. На лице сияла самодовольная обворожительная улыбка, будто он только что поймал на удочку здоровенного сазана.
— Куда же ты? – Хлод загородил путь на тропку. – Или ты все-таки боишься меня?
— Отпустите, — выдавила я.
Хлод послушно отпустил и еще очаровательнее улыбнулся. Я неловко отступила назад, колени задрожали, выдавая беспощадное волнение.
— Чем же я тебя напугал, Тадде? – насмешливо и как-то тепло спросил он.
Решительно никто до Хлода меня не ставил своим поведением в столь нелепое положение. Я, начальник трех групп реагирования, не могла вымолвить ни слова его располагающему, хитрому взгляду.
— Хм, опять молчишь, — Хлод будто опечалился, мигом потух в его глазах задорный живой огонек. – А на службе ты бываешь так строга, так надменна, что просто мороз по коже. И Салл Винтес самого лучшего о тебе мнения…
Я сжала губы. Хлод упивался сложившейся ситуацией. Похоже, старшей госпожи поблизости не было. Хотя не знаю, как бы он повел себя, будь она рядом. Он задумчиво и несколько наигранно поглядел на вечернее небо, розовый цвет сменился ядрено-алым. В движении Хлода было что-то колдовское, потому что я вдруг тоже поглядела в небо.
— А знаешь, Тадде, это даже хорошо, что ты молчишь. Я начинаю понимать старика, — еле слышно и заманчиво произнес он, затем неторопливо, напевая какой-то старинный мотивчик, направился вперед по тропе.
«Да, кто он такой, в самом деле!» — подумала я, глядя на его удаляющуюся фигуру. – «Кто?»
Лицо Хлода, неповторимо-насмешливый и одновременно завораживающий взгляд не выходил из головы всю ночь. Я так и лежала, бездумно уставясь в белый потолок. И нечто крохотное изнутри грело уютом и нежностью.
Кускони Дош мой заместитель и главный помощник. Он служил дому Винтесов больше меня на девять лет и был уже в преклонных годах, что в одно и то же время и жутко смущало, и подбадривало. Ни разу не слышала с его стороны ни одного упрека, и то, что его начальник – молоденькая девушка, принял зам совершенно бесстрастно. Его поведение говорило о великолепном чувстве такта и глубоком уважении к мнению господина Салла. Заместитель многое подсказывал мне в служебном деле. Кускони смуглой кожей, глубоко прописанными морщинами, неприступными черными глазами походил на дикого индейца из сборника рассказов о диком западе, эта особенность настораживала. После, конечно, я привыкла к этому тяжелому взгляду, к гулкому спокойному голосу. Когда с утра иду на службу, мой заместитель уже находится на своем посту, у дверей корпуса, ждет меня, затем молчаливо направляется следом. Эта странность также дико тревожила, не люблю, когда сзади кто-то идет. Все почему-то жду ножа в спину.
Кускони Дош уже стоял у дверей, медленно курил. Я приблизилась, заместитель кашлянул и сказал, что случалось крайне редко:
— Мне велено передать от господина Винтеса письмо. – Затем он запустил руку в карман и протянул мне серый запечатанный конверт.
Я озадаченно взяла его, мельком глянула на подпись. На конверте было написано только два слова — Таддире Моэн.
— Сегодня вторая группа отсутствует полностью, госпожа Эсфирь вчера выписала им выходной, за отличную работу, — доложил Кускони уже в кабинете и вышел.
Я вскрыла конверт и нетерпеливо развернула бумагу. О чем мог писать мне господин Винтес? Сейчас он находится в другом городе, отправился проведать какую-то свою дальнюю родственницу, обещал прилететь завтра, ближе к полудню. Перед отъездом Господин Салл долго совещался со старшей дочерью, в итоге взял в сопровождение несколько человек из первой группы и улетел. На мой взгляд, господин Винтес покинул дом подозрительно быстро для простого визита к старенькой тетушке.
«Таддира Моэн, пишу вам лично с просьбой сегодня вечером вылететь в одной группе с госпожой Эсфирь и Лютером Гуэльфо, для моего сопровождения в поездке. Кускони Дош уже извещен о временной замене вашего поста.
Салл Винтес».
Эти лаконичные, сухие строчки сильно взволновали. Одно то, что господин писал мне лично, уже наводило на беспокойство, что-то точно стряслось. И почему старшая госпожа тоже летит? Сколько я нахожусь на службе, она впервые отправится сопровождать отца. К добру ли это!?
Все мысли в голове перепутались от одной только новости, что придется ехать вместе с госпожой Эсфирь. Наверное, ее-то подобное обстоятельство явно не радует. Я убрала конверт.
«Лететь к господину Винтесу, это, должно быть, проявление хозяйского расположения», — решила я. – «Господи, и о чем я только думала, когда поступала на службу в этот дом! Считала, что если пройду отбор, смогу вести интересную и сытую жизнь. И теперь не время паниковать и проявлять слабость! А ты в последнее время что-то совсем расклеилась! Ну-же, соберись, впереди серьезная поездка, ведь сама все очень хорошо понимаешь, просто боишься признаться, что трусишь!»
Я с размаху стукнула кулаком по столу и до боли закусила губу. Меньше всего ожидала когда-нибудь попасть в список личной охраны. Меньше всего!
— Таддира Моэн, к вам госпожа Эсфирь! — Вдруг заглянул в комнату Кускони. Весь его вид, взгляд настоятельно требовал, чтобы я мигом собралась и достойно встретила госпожу, которая соблаговолила явиться сюда. Я ошарашено вскочила и замерла в сильном волнении и незнании, что дальше делать, как себя вести.
Госпожа Эсфирь считалась истинной красавицей. Ее манеры, каждое движение было наполнено поразительной грацией. Хватало одного взгляда на госпожу, чтобы смело заявить, она несомненно принадлежит к знатному, аристократическому роду. В холодном, надменном взгляде угадывалось, что характера она волевого, неженского. Старшая госпожа бесшумно вошла в кабинет и встала напротив меня, открыто глядя в глаза.
— Моэн, самолет в восемь, свою форму можете оставить дома, оружие при себе, — тут старшая госпожа глянула так недоброжелательно, будто смотрела на трусливого предателя, — Подробности позже.
— Так точно, — выпалила я на одном дыхании.
Госпожа Эсфирь покинула кабинет, но после я не могла усидеть на месте, точно своим посещение старшая госпожа оставила в пространстве свой образ, не дающий мне возможности успокоиться и подготовиться к поездке.
Будильник запикал, на часах без двадцати восемь. Резким движением я выключила его, но от нервной неловкости, будильник свалился на пол.
— Без двадцати, — прошептала я. – Что дальше?
Машина уже подъехала. В окно комнаты была видна центральная площадка главного выхода дома. Старшая госпожа еще не показалась, а мне, в отличие от нее, опаздывать было бы невежливо. На кровати стоял потертый черный чемодан, полупустой, я никогда не задумывалась, что когда-нибудь может понадобиться гражданская одежда. И сколько лет я не носила обычных брюк и рубашек? Наверное, еще со времени учебы в колледже.
Шофер нетерпеливо засигналил. Отскочив от окна, я схватила чемодан и выбежала в коридор, оставляя четырем стенам одиноко лицезреть потрясающий беспорядок, устроенный мной во время переживаний из-за предстоящего путешествия.
Госпожа Эсфирь, одетая в элегантное лавсановое платье необычного покроя, медленно, степенно спускалась к машине, ничем не выразив недовольства по поводу моего небольшого опоздания. По правую руку шел Хлод, чей длинный, серый плащ касался платья госпожи, и это обстоятельство, казалось, никого ничуть не стесняло. Я невольно опустила глаза. Было в этом человеке нечто, что страшно смущало. Он, тем не менее, любезно с затаенной улыбочкой отворил госпоже и мне дверь автомобиля, сам сел вперед. До аэропорта ехали в напряженном молчании, госпожа Эсфирь отчужденно глядела в окно. Я не знала, куда деть глаза, два раза попалась Хлоду на подсматривании в водительское зеркало. Нервы звенели натянутыми струнами. Весь рабочий день я не оставляла тревожные мысли о благополучии господина Винтеса. Боялась, что самые худшие подозрения подтвердятся. Перечитывала письмо раз тридцать, искала зацепку, все напрасно. В конце концов, измучившись, я стала думать о том, что за «поездку» имеет в виду господин. Насколько я помнила общий курс географии, в тех краях, куда отправляемся, нет ничего примечательного, просто чистый горный район, где россыпью расположились скромные городки. Хотя, я могла и ошибаться.
Скоро мы были в аэропорту. Хлод занялся багажом. Присутствие госпожи Эсфирь настолько сильно подавляло, что я не могла вымолвить ни единого слова при ней и, когда оформляли билет, замешкалась с ответом кассирше. Госпожа ничем не проявляла хоть какого-либо волнения, командовала четко и холодно.
— Поторопитесь, Моэн, у нас мало времени, — сказала она.
— Да, — я автоматически кивнула.
В салоне самолета, где кресла оказались неприятного красного цвета, а пол сверкал кристальной белизной, тревоги набирали силу. Кроме нас в салоне было еще четыре пассажира, расположившиеся в самом хвосте. Когда взлетели, госпожа заказала себе чашечку кофе, Хлод последовал ее примеру, я решительно отказалась.
— Заказано такси до гостиницы, — прорезал застоявшееся молчание Хлод.
Госпожа благосклонно кивнула своей аккуратной белокурой головкой.
Я испытывала чрезвычайный дискомфорт, сидя рядом с ними. Он нагонял на меня красноцвет, она тягостную робость. Посмотрел бы на это кто-нибудь из моих подчиненных, вот была бы им радость! А господин Винтес, что он сказал бы? Или это испытание какое-то, отправить в поездку с двумя людьми, которые самым необъяснимым образом так ужасно действуют на меня.
— Моэн, ты что-нибудь знаешь о землевладельцах? – вдруг обратилась ко мне госпожа Эсфирь.
— Нет, — ответила я от неожиданности хрипло.
— Среди Винтесов есть богатая землевладелица, весь горный хребет Туб-Авира принадлежит ей. У нее нет прямых наследников, мой отец приходится ей двоюродным племянником, есть еще несколько дальних родственников. Как тебе известно, отец отправился ее навестить четыре дня назад, после вызвал к себе меня, господина Гуэльфо и тебя. Госпожа Грас, тетушка Винтес, больна, все свое состояние она хочет оставить мне, старшей дочери, и госпоже Моргании, младшей дочери отца. С этой же целью в имении гостит двоюродный дядя, господин Квантус, и его сын господин Квантус младший. Из всего услышанного, Моэн, делай выводы, времени думать у тебя предостаточно, – сказала госпожа.
Последняя фраза была произнесена с поистине леденящим холодом, из чего я поняла, что только самые крайние обстоятельства заставили госпожу рассказать это. Мне делали просто королевское одолжение. Видимо, лицо мое в тот самый миг выглядело до того недоуменным, что Хлод весело хмыкнул.
Приземлились уже поздней ночью. На путь до гостиницы ушло не более двадцати минут. Господин Винтес не встречал. Старшая госпожа больше ни слова не сказала после своего монолога и, казалось, она знала, что господина Салла не будет. Я решила, что, может, он ждет нас в имении госпожи Грас. Когда выбиралась из машины, Хлод подал руку, как благородной госпоже. От сего жеста я вспыхнула и всю дорогу до номера не могла справиться со смущением.
Совсем не спалось. Было время рассвета, я сидела близ окна, много и бесцельно думая. Номера старшей госпожи и Хлода находились в смежном крыле гостиницы — это двухэтажное здание, которое последний раз достойно выглядело лет тридцать назад, если не больше. Окно номера выходило прямо на проезжую трассу, за которой шумел густой парк. Сам город просторным пластом лег в долине, тот тут, то там были видны плохонькие полуистершиеся вывески на домиках с треугольными крышами. По узким покрытым булыжником дорогам проезжали первые машины, у дома напротив, в котором находился маленький молочный магазин, остановилась одинокая молоковозка, ее сонный водитель подергал колокольчик у входа, вышел хозяин в сером фартуке также заспанный. Все здесь сильно походило на города, которые я видела еще в детстве, при живом отце, серые, ничем не приметные, оставляющие только мутные воспоминания.
Над долиной насколько хватало глаз, высились черные горы Туб-Авира, будто охранявшие городок подобно каменным исполинам. Горная гряда упиралась пиками в тяжелую пасмурность облаков. Небо лежало слоями. Верхний почти прозрачного цвета, почти…, средние слои отделялись друг от друга полосами фиолетово-синих оттенков, чем ближе к земле, тем темнее. Нижний слой совершенно темный, угольный так и намеревался поглотить собой весь городок, угрожал провалиться вниз, как проваливаются под чьей-нибудь тяжестью ярусы весеннего, грязного льда на обрыве. И в этой утренней картине было что-то тревожное.
Желание скорее увидеть господина Салла росло с каждой минутой, ведь только он мог пролить хоть капельку света на всю запутанность истории поведанной госпожой Эсфирь. Понятное дело – дележ семейного богатства, лицемерное заискивание наследников перед умирающей родственницей. Но зачем было везти сюда и меня? Разве я чем-то в состоянии помочь? Глупость, какая! Хотя, госпожа пыталась что-то втолковать своим рассказом.
— …, делай выводы, — вспомнила я слова госпожи, вспомнила и Хлода, его кошачью улыбку.
Вдруг я услышала осторожные приглушенные шаги за дверью и непроизвольно потянулась к кобуре. Мгновенно пересекла комнату и, подняв наизготовку пистолет, приникла к двери. Душа ушла в пятки, когда кто-то тихо постучал в номер. Наверное, это было последствие нервной ночи полной собственных тревожных нагнетаний, иначе, я бы так не поступила: решительно дернула дверную ручку и навела дуло пистолета на раннего посетителя.
— Ого, какой жаркий прием! – присвистнул от неожиданности Хлод, стоявший передо мной. – Ты так гостеприимна, Тадде!
— Ты… — оторопело вымолвила я, отступая назад.
Внезапно самым фантастическим образом, так, что я не успела ничего сообразить, он выхватил у меня пистолет и, скрутив руку и притянув к себе, необыкновенно ласково прошептал на ухо:
— Быстро сдаешь позицию, Тадде, а ведь врагом может оказаться кто угодно, даже я.
Я попробовала вырваться, но напрасно, Хлод с легкостью сдержал мои потуги, давая понять, сопротивление бесполезно.
— Знаешь, Тадде, когда муха попадает в паутину, все попытки освободиться напрасны – жертва с каждым новым рывком только больше запутывается в смертных сетях, — подсмеиваясь, сказал Хлод.
— Отпусти сейчас же, – холодно отозвалась я, сердце колотилось где-то в горле, норовя вовсе выскочить наружу.
Он чуть ослабил хватку и, печально вздохнув, признался:
— Не терплю, когда в мою сторону наводят дуло пистолета, прямо не могу удержаться. Извини, Тадде, сила привычки. – На этом Хлод мягко отпустил меня и поразил самой, что ни на есть, дружелюбной улыбочкой. Освобожденная рука болезненно заныла. Несмотря на все это я страшно рассердилась. Бесцеремонно выхватила у него из рук оружие и как можно более строго спросила:
— За этим только приходил?!
— Хм, какая ты все же злая. – Хлод, не спрашивая разрешения, прошел в комнату.
— Вижу, серьезно готовишься к нападению, — заметил он, обернувшись.
Я растерялась, не зная, как вообще можно объяснить этот нелепый поступок. Действительно, что за бред пришел голову, зачем схватила пистолет?! А если бы это был не Хлод, а, скажем, горничная! Что тогда?
— Зачем пришел? – повторила я вопрос, решив, что лучше не поддаваться на провокации и держаться достойно.
— Ах, да, прости, совсем забыл! Признаться, ты меня чрезвычайно развеселила, — отозвался он. – Я пришел по просьбе госпожи Эсфирь, чтобы передать, завтрак через десять минут в номере госпожи, не опаздывай. Нам предстоит долгий путь в имение госпожи Грас Винтес.
Я стояла не шелохнувшись. Глаза Хлода вдруг снова начали непреодолимо смущать. Смотрел открыто, точно вбирая меня всю своим непостижимо-притягивающим взглядом. И провалиться мне на месте, если он сам этого не знал!
— Чтож, до встречи, — сказал Хлод, почтительно поклонившись перед тем, как уйти.
— Да, госпожа просила тебя надеть какое-нибудь платье, — добавил он, закрывая за собой дверь.
Я обессилено упала на кровать и схватилась за голову. Слишком много всего свалилось за раз этим утром. И шуточки Хлода заставляли чувствовать абсолютную беспомощность и собственное ничтожество перед ним. Как спасаться от подобного чувства, мама не учила, не учили этому ни и в колледже, ни в доме Винтесов. Я дрожала в его присутствии, теряла силы, веру. Внутреннее самообладание было разорено, как птичье гнездо.
Среди одежды только одно платье – мамино, последний раз мне пришлось надеть его в колледже по случаю выпускного вечера. Сиреневая крепкая ткань неприятно стягивала грудь, что таить, оно было уже мало.
— И пистолет некуда деть! – расстроено сказала я. Направляясь куда-либо без оружия, меня начинает подстегивать одна и та же мысль, что в этот самый день оно может сильно понадобиться. И хотя этот глупый страх еще ни разу не оправдал себя, я все же со скрипом в душе и нехорошим предчувствием отправилась в номер госпожи Эсфирь.
— Проходи, — сказала госпожа, когда я постучалась в дверь.
Номер имел две комнаты: гостиную и спальню. Виниловые шторы красиво обрамляли окно, на стене масляная картина с изображением пышного букета полевых цветов, кресла, стеклянный ромбовидный столик с серебряным чайным сервисом, говорили только о том, что мне просто-напросто сняли дешевый номер. Сама же госпожа как нельзя лучше вписывалась в подобные апартаменты.
— Прежде чем отправимся, ты должна еще кое-что узнать, — бесстрастно сказала госпожа Эсфирь.
Я неловко опустилась в кресло. Она села напротив. В воздухе чувствовалось тяжелая атмосфера предстоящего разговора один на один.
— Моей сводной сестре сейчас должно быть столько же, сколько и тебе, — начала сухим голосом госпожа, она не скрывала, что воспоминания о сестре противны ей. – Ты что-нибудь знаешь о младшей госпоже Могрании?
— Нет, ничего.
— Моргания Винтес родилась в браке между Саллом Винтесом и Гретой Винтес, внешне очень походила на мать, которая скоропостижно скончалась после рождения дочери. У Моргании были светло-каштановые волосы, голубые глаза, прямой строгий нос. Росла молчаливой и нелюдимой девочкой, отец отправил ее учиться в Центральный западный колледж, где она попала под пагубное влияние некоего Криса Таггера. В возрасте семнадцати лет Моргания Винтес, не закончив колледж, легкомысленно сбежала с Таггером на юг, отказавшись тем самым от честного имени своей семьи. – Блестящие глаза старшей госпожи походили на два зловещих огня, столько они вмещали в себя холодящей неприязни.
— Госпожа Грас хочет видеть Морганию, оставить ей семьдесят процентов всего наследства, объясняя это решение тем, что младшая дочь не претендует на особняк отца, который остается за старшей дочерью. Моргания полноправная наследница состояния госпожи Грас, которая не знает о побеге избранницы. Известно ей только то, что младшая госпожа успешно закончила престижный колледж и помолвлена с господином Трейе. Думаю, Моэн, ты уже догадалась, что господин Винтес хочет от тебя, — сказала госпожа, голос ее замер, ожидая ответа.
— Господин хочет, чтобы я сыграла роль младшей госпожи, — тихо, почти беззвучно отозвалась я, все мое существо внутренне сжалось, надеясь, что я все-таки ошиблась.
— Да, — опровергла все ожидания госпожа Эсфирь. – В имение Грас ты и господин Гуэльфо приедете уже под другими именами. Никто не заметит подмены: госпожа Грас последний раз видела Морганию шестилетней девочкой, которая любила цветы и часто болела простудой. Остальные родственники, гостящие в имении, ни разу в жизни не встречались с младшей госпожой Винтес, поэтому будут рады познакомиться. Господин Трейе, жених Моргании, аристократ, безумно увлекающийся садоводством. При встрече с госпожой Грас много не говори, за тебя все скажет господин Гуэльфо, надо только соглашаться со всем, что он будет рассказывать больной. С этого момента ты уже госпожа Моргания, — командным голосом закончила госпожа Эсфирь.
Я сидела перед ней в абсолютной растерянности: перспектива временно стать знатной госпожой, и не просто госпожой, а дочерью Салла Винтеса, при том помолвленной с Хлодом, казалась нереальной. Перед глазами кинолентой пронеслись лица родителей, учителей, Кускони, Салла Винтеса и Хлода. От лица последнего сердце заволновалось. Из мира собственных ощущений меня вырвал неожиданный голос Хлода.
— Доброе утро, госпожа Морнагия, — сказал он и поклонился.
Когда Хлод появился в комнате, не знаю. Он был облачен в новое длинное черное пальто с серебряными пуговицами, в руке держал мокрый зонт и несколько цветных пакетов. В городе уже накрапывал мелкий пакостный дождик.
— Господская одежда прибыла, — громко объявил он, глядя мне в глаза и протягивая пакеты. – Разрешите откланяться госпожа Моргания, заказать машину до имения Винтес.
— Я…, — я захлопала глазами и заметно покраснела.
— Лютер, — покосилась на Хлода госпожа Эсфирь, в ее взгляде читалось многое, среди всего прочего и просьба не вгонять меня в краску каждой своей фразой. Я покраснела еще больше. Когда он ушел, старшая госпожа указала на пакеты, что принес Хлод.
— Разверни их, это одежда. Позже выберешь, что оденешь в дорогу. Привыкай к новой роли, и называй господина Трейе – Джерман, меня — Эсфирь, господина Винтеса – отец.
— И еще одно, что важно знать, твоя жизнь может быть в опасности, потому что, если ты вдруг умрешь, наследство Моргании ухйдет в руки дяди Квантуса, — добавила она равнодушно.
Имение госпожи Грас было скрыто тенистым садом в английском стиле: деревья посажены свободными группами, без всяких геометрических соображений. Наш автомобиль уже давно миновал высокие чугунные ворота с художественной ковкой в виде виноградных лоз, а имения все не было видно. Я глядела на эту невиданную летнюю красоту аристократического сада, дыхание срывалось от восторга. Я узнавала среди цветного великолепия только кусты пышно цветущего махровыми белыми цветами жасмина и россыпи мелкого клематиса. Густые утренние облака ушли, полдень отпраздновал свое появление ласкающим солнцем. И хотя я еще чувствовала гнетущую тревогу из-за скорой встречи со «псевдородственниками», она не мешала восхищаться поистине райским уголком, каким мне виделся сад госпожи Грас – о лучшем трудно и мечтать!
Наконец, впереди за массивом сада стали проглядываться очертания поместья. Госпожа Эсфирь бросила на меня многозначительный взгляд и грациозно поправила рукав на своем лиловом платье. Я заметно притихла, чувствуя, что к горлу подступил горьковатый комок. Нет, я еще была решительно не готова предстать перед госпожой Грас в роли младшей дочери господина Винтеса!
Автомобиль остановился перед величественным в своей старинной гордости имением. Белое трехэтажное здание имения росло вширь, овально обхватывало террасу. Множество окаймленных позолоченными внешними рамами окон и кукольных трогательных балкончиков глядело на нас с молчаливым любопытством. Хлод отворил дверь машины и подал руку, глаза его горели чрезвычайным весельем.
Не успела я собраться с мыслями, как двери имения распахнулись, и к нам навстречу вышел господин Винтес. Он улыбался так радушно и тепло, как, наверное, может улыбаться только отец детям после годовалой разлуки.
— Эсфирь, моя дорогая, — прошептал он, нежно обнимая старшую госпожу, потом обратился ко мне:
— Моргания, дочка, — господин Салл притянул меня и прижал к себе точь-в-точь как родную дочь, я растеряно улыбнулась.
— Все в порядке? – спросил он, внимательно заглядывая в глаза, намереваясь прочесть в них ответ.
— Да, — кивнула я, добавляя для достоверности, — отец.
Господин Винтес был доволен, я это увидела по его понимающему и поразительно благодарному взгляду.
— Ах, Джерман, приветствую, — сказал он Хлоду и дружественно пожал руку.
— Прошу вас пройти в имение, дядя Квантус и его сын Эван хотят с вами познакомиться. – Господин Винтес повел вверх по широкой мраморной лестнице. – Тетушка сейчас принимала у себя священника. Но, услышав, что вы приехали, попросила как можно скорее увидеться с вами, особенно с госпожой Морганией.
Я потупилась, услышав эту новость. Все же оставаться один на один с госпожой Грас, в планы не входило. Хлод шел рядом и незаметно задел руку.
— Как, наверное, обрадуется тетушка, увидев тебя, Моргания, — сказал Хлод наигранно весело. – Подумать только, как ты изменилась за все эти годы, не правда ли?
— Да, — выдавила я.
— Встречу отложим до ужина, а вот с Квантусами увидитесь сейчас, — отозвался господин Салл, не сводя с меня синих добрых глаз.
Мы вошли в просторный холл. Наши шаги эхом отскакивали от куполообразного потолка и улетали куда-то вперед, в неизвестность. Слева открывался глубокий коридор, справа торжественно принимала гостиная, наполненная дорогой мебелью от величественного канапа до мягких пуфиков под ноги. Здесь, в гостиной, молча сидели Квантусы. Старший был небольшого роста, выглядел моложе господина Винтеса, его скудную темную шевелюру уже припорошила седина, лицо дяди Квантуса имело такое выражение, точно он съел что-то кислое. Этот человек оставил то неприятное впечатление, кое оставляют люди мелкого, трусливого характера. Сын Квантуса, насколько я помнила, звали его Эван, ничем внешне не напоминал своего родителя, пшеничные вихри на голове и зеленые жизнерадостные глаза, скорее говорили в пользу положительного и, может быть, ветреного характера. Меж тем, завидя нас, он первым бросился навстречу с искренним желанием познакомиться.
— Эсфирь, Моргания, — обратился он ко мне и госпоже, — рад вас видеть, я Эван Квантус, ваш…, — на этом молодой человек сбился, не зная, как можно объяснить столь далекое родство.
— Наш дальний родственник, — холодно договорила за него госпожа Эсфирь.
— Мм, да, верно, — замялся Эван, никак не ожидая холодного приема.
— Позвольте представится, — вмешался в разговор дядя Квантус, — отец Эвана, Эван Квантус стариший, ваш двоюродный дядя.
— Приятно познакомится, дядя, — равнодушно отозвалась госпожа Эсфирь.
— Трейе Джерман, — представился Хлод, протянув руку дяде Квантусу, — жених и будущий муж Моргании.
Кажется, ни дядя Квантус, ни его сын не предполагали, что Моргания помолвлена и приедет с женихом, поскольку оба удивленно покосились на господина Салла, тот добродушно заметил:
— Они недавно были помолвлены, такая красивая молодая пара не находите?
— Действительно, — быстро нашелся Квантус старший. – Моргания просто прелесть, ей так к лицу это нежное платье.
Я ощутила прилив горячей волны, Хлод, приобняв меня за талию, ответил:
— Красота пленительна.
От этого на лице выступили красные пятна. Госпожа Эсфирь благосклонно заметила:
— Господа, не смущайте мою сестру излишними комплиментами, она еще совсем ребенок и не понимает, когда говорят правду, а когда нет.
Губы Хлода растянулись в замечательной веселой улыбке. Квантусы истолковали упрек старшей госпожи, как шутку и ненатурально засмеялись.
— Вы, наверное, устали с дороги, — спас положение господин Салл, — вам надо отдохнуть.
— Да, Морганию совсем разморило в машине, — нашелся Хлод. — Разрешите откланяться.
— Я провожу к вашим комнатам, — последовал за нами господин Винтес.
Госпожа Эсфирь шла рядом с отцом, они немного отстали от нас с Хлодом, о чем-то тихо говоря. Поднялись на второй этаж.
— Мои покои, Тадде, будут совсем рядом с твоими, — тихо сказал он. — Чтобы в любой момент ты могла увидеть меня.
Я молчала, точно ничего не слышала.
— Носи с собой сумочку, что я купил вместе с платьями, в нее войдет маленький пистолет, — продолжал Хлод наставления. – И в следующий раз будь избирательнее с целью, не дай себя так просто схватить, вряд ли противник будет настолько же благосклонен, как я к тебе, – произнес он последнюю фразу с присущей ему иронией.
Нас уже догнали господин Салл и его старшая дочь. Он показал, где находятсяспальни, Хлод не обманул, говоря о близости наших комнат. Господин Винтес последовал за мной, госпожа Эсфирь и Хлод ушли каждый к себе.
— Таддира, мне надо с тобой поговорить, — сообщил господин, запирая за собой дверь.
— Хорошо, — кивнула я.
Он сел на стул, что стоял рядом с темным трюмо, внимательно оглядел комнату. Потом спросил довольно строго:
— С тобой хорошо обращались в дороге?
Я никак не ожидала подобного вопроса, все что угодно, но не это.
— Да.
— Эсфирь сказала, что ты совсем не спала этой ночью, сильно подавлена и ни с кем не разговариваешь. Тебя стесняет роль Моргании? Или волнуешься за свою безопасность?
— Нет, — спохватилась я, беспокойство господина глубоко тронуло. – Конечно, нет. Я со всем справлюсь, и меньше всего боюсь за свою жизнь. Меня абсолютно ничего не стесняет.
— Тогда я спокоен.
Точно угадав единственный вопрос, который я хотела задать, если бы набралась храбрости, Господин Винтес сказал:
— Младшую дочь я не видел уже более четырех лет, но ни сколько не сомневаюсь, что сейчас она выглядит похожей на тебя. Кто бы мог подумать, правда?
Я озадаченно кивнула, даже разочаровано. Выходит, попала на службу в дом Винтесов только благодаря неожиданному сходству с Морганией. Было досадно это осознавать.
— Думаешь, только из-за глупого сходства я оставил тебя на службе? Нет, однозначно нет! – нарушил мои размышления господин.
— Если честно, сходство с Морганией первой заметила Эсфирь, но она ничего не говорила, пока я сам не увидел тебя ближе. Признаться, был удивлен до такой степени, что подумывал, а не Моргания ли это вернулась и служит мне у меня же под носом, — старик радушно засмеялся. – Но я вовремя отбросил эти нелепые мысли.
Я и сама улыбнулась, представив себе эту картину. Почему-то когда господин Винтес был рядом, я чувствовала себя уверенно, и быть новоявленной госпожой, уже не казалось таким сложным заданием.
— Здесь огромный сад, есть отличная оранжерея. Госпожа Грас никогда не была замужем, и не имела детей, она знаменитый коллекционер экзотических растений, цветовод, всю жизнь посвятила своему саду. И сейчас уже в тяжелом состоянии, прикованная к постели она без конца твердит о своих зеленых «питомцах», — рассказывал Салл Винтес. – Я наслушался до такой степени, что теперь и во сне от меня не отстают эти ломаные латинские названия. Сегодня ближе к шести я отведу тебя и господина Трейе к ней. Веди себя спокойно. Меньше попадайся на глаза Квантусам, излишняя осторожность здесь не повредит. Я еще не знаю, что у них за планы, но доверия ни один у меня не вызывает. Хотя госпожа Грас, кажется, давно знакома с Квантусами.
Также одна старайся нигде не ходить, будь всегда у нас на виду. Надеюсь, общество господина Трейе тебе приятно, он очень воспитанный человек.
— Хорошо, — кивнула я, все вставало на свои места, за жизнь господина волноваться причин не было.
— Уверен, ты справишься. Спасибо, что согласилась помочь, отдыхай, — поблагодарил напоследок господин Винтес, оставляя меня в состоянии беспредельной признательности.
— Доченька, как ты выросла, как изменилась, похорошела! – говорила удивительно бодрым и звонким голосом госпожа Грас, мне велено было называть ее «тетушкой». Она полусидела в постели и глядела на меня мокрыми заплывшими глазами. По круглому лицу, ярко выраженным скулам угадывалось, что госпожа Грас еще каких-то пять лет назад была порядочной пышкой. Но резко сдалась болезни, которая то прогрессировала, заставляя лежать в постели, то неожиданным образом уходила, давая возможность госпоже снова заняться любимым садом. Сейчас выздоровления уже никто не ждал, не ждала его и сама госпожа Грас. Лицо у нее приняло выражение некой потаенной обиды непонятно на кого, возможно на самого господа Бога, который не дал ей прямого наследника. Ее некогда голубые глаза потускнели и глядели на мир с некоторой долей отрешения. Полуседые пряди волос были заколоты восхитительными токами, украшенными камеями. Желтоватое одеяние старой госпожи делало ее высохшую кожу еще более бледной. Моему приходу она несказанно обрадовалась, заметно подтянулась в своей постели и все говорила и говорила, не давая мне возможности открыть рот. Хлод, сидевший подле меня, таинственно улыбался и кивал каждой фразе госпожи.
— Мне не пришлось познакомиться с твоей матерью, Моргания, но верю, ты в нее. Все же как интересно, что ни капельки не походишь на отца. Эсфирь, та его точная копия. Помню, ты тогда была еще совсем малютка, Эсфирь гостила у меня, я все удивлялась — такая хулиганка, ну какой был бы озорной мальчик! А так приходилось ее воспитывать, она сильно обижалась на меня. – Упивалась воспоминаниями госпожа Грас. – Может, поэтому и перестала приезжать в гости. Увидеть вас спустя столько лет! Несказанный сюрприз, я даже расплакалась, когда пришла Эсфирь, была же девочка, а теперь такая серьезная дама. – Госпожа всхлипнула от переполнявших ее эмоций. – И ты совсем не такая. Я помню грустную девочку, которая часто хмурилась. Мы с тобой вместе сажали сантолину, она выросла, расцвела, но после что-то захирела, неважно. — Госпожа Грас вдруг взяла мою руку и вопросительно посмотрела на Хлода. – Ну, расскажите же и вы о себе, Эсфирь призналась, что вы недавно помолвлены, поэтому и приехали вместе. Во времена моей молодости такое было непозволительно, но сейчас ведь все иначе устроено, правда?
— Нравы людские не стоят на месте, — с готовность отозвался Хлод, – земля вертится, и в ее обращении проходят дни и года, сменяются законы и поколения людей. Но земля продолжает вертеться вокруг одной и той же оси, также и люди, сколько бы времени не проходило, любят и стремятся связывать свою жизнь друг с другом.
Госпожа внимательно выслушала Хлода, его философские изречения подействовали на нее успокаивающе: она перестала хрипло дышать, как дышала все это время.
— Я вижу, вы прекрасный человек, — с чувством сказала госпожа. – Где же вы встретили мою дорогую Морганию?
— Это довольно занятная история, — отозвался он. – Мы столкнулись друг с другом в моем цветочном магазине. В свободное время я занимаюсь выращиванием тюльпанов, меня особенно привлекают попугайные тюльпаны. Я открыл несколько цветочных магазинов. И однажды прямо у выхода на меня налетела эта девушка. Мы познакомились. Я очень долго ухаживал за госпожой Морганией, дарил ей цветы самых разных видов и сортов. И знаете, какие цветы пробили дорожку к ее сердцу?
— Боже мой, наверное, каллы, я помню, в детстве ее однажды поразили каллы, — заторопилась госпожа, история с цветами так ее захватила, что она приподнялась в постели.
— Нет, — неумолимо покачал головой Хлод. – Гадайте дальше, мне интересно, отгадаете ли вы.
— А уж как мне интересно, просто не представляете, — заверила его госпожа. – Это нарциссы?
— Нет.
— Крокусы? Ей ведь нравились синие крокусы!
— Нет, не крокусы.
— В мире такое разнообразие цветов, что все сразу не вспомнишь, — у госпожи Грас вновь зазвенел голос. – Не подсказывай мне, дорогая, — обратилась она ко мне, хотя у меня и мысли такой не было, я сама думала, что же за цветы загадал Хлод. Признаться, моим вариантом были луговые ромашки, учитывая любовь Хлода к насмешкам, он спокойно мог выбрать и ромашки.
— Ирисы?
— Лилии?
— Ну же, госпожа Грас, — подбадривал ее Хлод. — Догадаться совсем не трудно.
— Неужели розы?
— Они давно вышли из моды. Розами одаривать такую девушку, Нет!
— Бегония? Георгин? Может быть, трехцветная фиалка, я ужас как люблю трехцветные!
— Нет, даже не фиалки.
— Рододендрон или канна индийская?
— Это совсем экзотика, ближе к привычному.
— Не может быть, чтобы пион!
— Конечно, нет.
— Космея?
— Аргентум?
— Астра?
— Сбилась я окончательно, — сдала свои позиции госпожа. – Может, дельфиниум?
— Нет, это не дельфиниум. Ладно, хватит вас мучить, — всласть позабавившись, отозвался Хлод. – Я уверен, вы просто не вспомнили об этих прекрасных цветах, которые, наверняка, есть в вашем цветнике.
— Купальница?! – Не выдержала напряжения госпожа Грас, по ее порозовевшему от азарта лицу было видно, что она перебирает в уме все цветы, что сажала весной.
— Это была дицентра великолепная! — обрушил он ответ.
— Действительно великолепно! – воскликнула госпожа, на ее глазах проступили слезы умиления. – У девочки такой тонкий вкус. Надо же, дицентра совершенно выпала из головы! – сокрушалась она.
Я никогда в глаза не видела эту самую дицентру, хотя название, кажется, было знакомо.
— Какого цвета? – обратилась ко мне госпожа.
— Такого же цвета, какой имеет платоническая любовь, — вмешался Хлод.
— Белая! – ахнула госпожа, Хлод окончательно и бесповоротно покорил ее сердце.
— Как я рада за тебя, моя Моргания, такого достойного человека встретила ты на своем пути, если бы в моей молодости встретился бы такой же господин Трейе! — слезно запричитала госпожа.
— Но он вам встретился, — стал успокаивать ее Хлод.
— Вы правы, — улыбнулась она. – Расскажите же мне еще что-нибудь. Расскажите, мне все очень интересно. У вас господин Трейе свое поместье?
— Да, не такое большое, конечно, как ваше. И прошу вас, зовите меня Джерман.
— Джерман, какое красивое имя, ни разу за всю свою долгую жизнь не была знакома ни с одним Джерманом.
Дальше разговор лился непрекращающейся рекой, полной восторгов и рукоплесканий госпожи Грас. Хлод беседовал с ней исключительно на темы садоводства. Поражая и госпожу, и меня своими глубокими познаниями в этом деле. Пришел доктор, госпожа Грас не хотела нас отпускать, из-за чего устроила с доктором бурную перепалку, пока тот не уступил. Госпожа приняла какие-то лекарства, а когда доктор покинул комнату, попросила:
— Моргания, доченька, нагнись, пожалуйста, под кроватью стоит стеклянная бутылка, подай ее.
Действительно под кроватью у самой ножки стояла стеклянная бутылка, наполовину заполненная каким-то желтушным раствором.
— Это не спиртное, — поспешила успокоить нас госпожа. – Миновали меня в жизни подобные кунштюки. Хоть врач и запрещает принимать что-либо другое кроме микстур, я знаю лучше, что помогает. Сама сварила этот декокт, когда еще могла вставать с постели. Лишь благодаря нему я дожила до этого счастливого момента. Какая радость видеть тебя, моя девочка, и твоего кавалера. – На этих словах госпожа Грас заметно приуныла. – Совсем немного времени осталось, и нашьете вы на черные платья плерезы, и пойдете за моим гробом.
— Не расстраивайся, дорогая, — погладила мою руку госпожа, – я прожила достойную, одинокую жизнь, и беспокоюсь разве только о том, что станется с моим садом. Хотя после встречи с тобой мне стало намного легче.
Скоро я и Хлод оставили госпожу, приближалось время ужина. По плану господина Винтеса ужинать я должна была у себя в комнате, сославшись на недомогание. Хлод проводил до спальни и сказал:
— Не вижу при вас маленькой сумочки, это промах, госпожа Моргания, в следующий раз не оплошайте. Если что-то понадобиться, милости просим в мои покои, у меня очень чуткий сон, вам не придется долго стучать.
Я, не дожидаясь, когда Хлоду надоест дразниться, поспешила закрыть за собой дверь. Услышала, как он тихо смеется.
Как бы это ни было противно, я послушалась Хлода и первым делом достала треклятую сумочку, убрала в нее один из пистолетов. Другой спрятала под подушку. Оставшись в комнате, я устало села на широкую перинную кровать. Перед глазами стояло лицо госпожи Грас, озаренное, преисполненное счастьем сбывшейся мечты: достойный наследник найден – это я и Хлод. Мне было жаль госпожу, жаль, что ее обманывают, что я не Моргания, а Хлод не господин Трейе. Госпожа Грас была так беспомощна в моих глазах, беспомощна от неведения, что ее любимая Моргания сбежала недоучкой из колледжа, и сейчас, наверное, живет в каком-нибудь бедном квартале маленького города и нянчит ребенка. А ее муж, если не бросил девушку, целый день пропадает на работе, приходит домой грязный, злой и голодный! Я так хорошо видела эту знакомую мне с детства картину, что ничуть не сомневалась в правдивости собственных домыслов. Вернется ли она когда-нибудь домой, к отцу? Или боясь позора и порицания, так и не узнает о своем неслыханном наследстве. Впрочем, какое мне дело до всего этого. Я лишь выполняю просьбу господина Винтеса, только благодаря его доброте я сейчас больше не забочусь о своем пропитании.
В такие минуты, когда охватывают воспоминания о былой жизни, я часто думаю о господине Салле, и о том, как проходила тесты, как сдавала практику. По предварительному решению комиссии выбрали пять девушек, осталось трое. Уже через полгода я осталась одна и тоже могла бы быть уволена, пожелай этого господин Винтес. Он избавил меня от постоянных «ухаживаний» в группе, повысил, прибавил жалование. Я вспоминаю, как беззвучно плакала ночами и ненавидела собственную слабость. Моя благодарность господину будет вечной, и не сравниться ни с чем. Все мысли, ощущения и переживания из прошлого, слипаясь в тугой комок бесцельной грусти, переходили к одному, к тихим жалостливым рыданиям, которые я душила подушкой. В детстве, стоя у надгробия отца, я не пролила ни слезинки, не плакала и когда дралась с девчонками и на похоронах матери, и после не плакала, ни разу не заревела, что же это происходит теперь?! Странная перенятая привычка матери, поддаваться меланхолии, когда буря миновала…
В саду, я обещала госпоже Грас посмотреть на ее сливы Цистерна с кроваво-красной листвой, все посадки были выполнены так, чтобы солнечный свет проникал сквозь листву в полутень, образуя романтическую картину солнечного дождя. Медленно, упиваясь окружающим величием природы, я шествовала вперед, удаляясь в западную сторону, где, по словам госпожи, находился ее нахваленный цветник. Кристальная роса еще не сошла, превосходное место для имения выбрали предки Винтесов, близость гор и густой ельник, защищают от северных ветров, есть неглубокий пруд. О нем тоже рассказывала госпожа, главным образом, я узнала, как она намучилась с кувшинками и бамбуком. Прежде я относилась к деревьям и цветам холодно, наверное, потому что они окружали меня с детства, но когда же я перебралась в город и попала к господину Саллу в дом, появилась первая сосущая тоска по шумящим лесам и полевым цветам. Проснувшись, я незаметно вышла в сад, чтобы до завтрака вернуться.
Бархатно-сиреневые крестики ломоноса свисали с деревянной перголы, смешивались с белыми крошечными цветочками неизвестной мне лианы, так госпожа Грас оформила «вход» в цветник. Сразу красовались кусты крупной розы белой и желтой. Слева от них захватывала нежным видом еще цветущая магнолия. Цветы на клумбах, брызжа разнообразными цветовыми комбинациями, обступали каменную дорожку, кружили голову, поражали торжественным видом, листок к листку, цветок к цветку. Я мельком подумала, что обычному человеку опасно долго находиться в таком чарующем месте, иначе прелесть картины иссушит всю его душу и навсегда лишит покоя. Тонкие лепестки небесно-голубой горечавки просвечивались солнцем и трогательно качали своими головками. Эти цветы были знакомы с детства. Переполненная восторгом я присела около них и закрыла глаза, рядом глубокого синего оттенка красовались мускари. На сердце ровным слоем накладывалась земная благодать, я вдруг осознала, что такое абстрактное понятие, как счастье, все же существует, оно пульсирует рядом, напитывает теплом и чарует душу приятным, неуловимым ароматом.
— Госпожа Моргания, какой сюрприз встретить вас здесь, — раздался голос.
Навеянная цветником блажь, словно волшебный сон, исчезла со всем своим очарованием. Я подскочила и обернулась, судорожно сжав в руке сумочку. Это был Эван младший. Он смотрел смело и любознательно. В молочной рубашке и легких в тон ей брюках юноша выглядел привлекательно. Светлый цвет несказанно шел ему.
— Вчера вы были нездоровы, даже не вышли ужинать. Стало быть, ваша дорожная усталость прошла? – вежливо поинтересовался он.
В ответ кивнула, не зная, как себя вести, внезапное появление Эвана в цветнике разрушило дальнейшие планы вернуться незамеченной, ведь и Хлод, и господин Винтес предупреждали всегда быть у них на глазах.
— Любите цветы?
— Да.
— Каким же из них вы отдаете предпочтение? – Эван склонился над горечавкой. – Хм, раньше не замечал этого цветка. Довольно прост, не находите? Хотя цвет у него насыщенный и лепестки нежные.
— Это горечавка, — без особого участия ответила я.
— Вы уже видели королевскую дейцию тетушки Грас? – вдруг спохватился Эван. – Это ее гордость: дейция имеет не белый, а светло-розовый цвет. Я еще ни разу не встречал столь волшебной картины. Идемте, Моргания, я отведу вас к ней. Вы не пожалеете. – По его еще совсем детскому лицу, читалось такое искренне желание показать легендарный кустарник, что я согласилась.
— Это совсем недалеко, — торопливо заверил он меня и славно улыбнулся, тоже еще по-детски.
— Дейция – это фаворит весеннего сада, но во владениях тетушки Грас все подчиняется другим законам, поэтому дейция еще цветет. Вы сами удивитесь ее росту и великолепию!
Эван говорил о ней, как о человеке, с затаенным живым блеском в глазах, точно перед ним рисовался образ некой прекрасной девушки по имени Дейция. Пока мы шли по саду, Он продолжал восхвалять в моих глазах любимое растение, используя самые необычные прилагательные: «незабываемая дейция», «горделивая дейция», даже «властная дейция».
— Вот она, смотрите, Моргания! – воскликнул он, сворачивая с тропы на ровный газон. – Что скажете?
Сначала мне показалось, что я гляжу на розовую пушистую звезду в три метра высотой, такой огромной и разлапистой оказалась хваленая дейция. Из-за невероятно густых соцветий бледно-розовых цветков, казалось, что на дейции совсем нет листьев. Она блистала в зеленом окружении слив и вишен, затмевала своей пышностью все в саду, даже голубое небо и яркое солнце, кажется, на время уступили ей первое место в природе. Живая настоящая звезда, состоящая из трогательно малюсеньких цветочков, великая сила красоты, даже ветер признавая божественность дейции, с нежным трепетом перебирал ее цветочки, как целовал. Плюшевые ветви-лапки, осевшие под тяжестью цветочного наряда, тянулись во все стороны, принимая солнечные ласки. Оторвать глаз от такого потрясающего зрелища было страшно, зная, что подобной красоты нигде больше не увидишь. Она дышала очарованием, она была им пропитана и непременно вызывала в каждом человеке чувство внезапного наслаждения жизнью, вот почему так очеловечивал ее Эван.. Я не прорнила ни звука, дабы не нарушить царящую в пространстве идиллию дейции.
— Шикарное зрелище, — наконец произнес Эван.
— У меня нет слов, — прошептала я, в горле пересохло. Нет, это был не сон, прославленная трехметровая дейция действительно стояла передо мной, вернее, я стояла перед ней. Полусонная дрема, в которой, кажется, она находилась, передавалась и нам.
— Время завтрака. Наверное, вас уже везде ищут, – сказал он, добавляя. – Господин Джерман спрашивал меня о вас. Я встретил его в гостиной полчаса назад. А потом пошел в цветник.
— Да, пора идти, — пространно отозвалась я, услышав о Хлоде, сердце мое болезненно вздрогнуло.
Эван повел меня к дому, по дороге старался занимать меня непринужденной беседой.
— Тетушка очень ждала вас, все вспоминала, что вы вместе с ней когда-то давно сажали сантолину, что непослушно убегали к пруду, ловили головастиков и давали им имена цветов. У вас было такое замечательное детство, — грустно добавил Эван. – Это, наверное, дико для вас, но мне почему-то всегда хотелось убежать из дома от педантичных учителей в какую-нибудь деревню, где можно прыгать на сенных стогах, ловить сачком бабочек, бегать босиком по пыльным полевым дорогам. Эти фантазии навеяны книгами, которые я читал в детстве. Мне почему-то кажется, что мы чем-то похожи с вами, — продолжал говорить он, заметно смутился последних своих слов и поспешил исправиться. — Сам не знаю, что за мысль такая, но никак от нее не отвяжусь.
— Мы очень разные, — ответила я.
— Да, конечно, — закивал еще больше смущенный юноша.
Мое нелюдимое поведение и нежелание вести незатейливые беседы, порядком озадачило его. Уже в строгом молчании прошли к имению. Только оказавшись в гостиной, Эван снова обрел голос.
— Приятно было провести с вами время, Моргания. Надеюсь, вам было нескучно прогуляться со мной, — довольно шаблонно и неестественно сказал он.
— Вот ты где, Моргания, — раздался радостный голос господина Винтеса.
Он вышел нам на встречу из левого коридора. Взгляд исподлобья, вытянутые в узкую строчку сухие губы словом все в лице настоятельно спрашивало, где я пропадала.
— Дядя, мы с Морганией ходили смотреть на великолепную тетушкину дейцию, — словно за меня радушно ответил Эван.
— Да? — спросил без удивления господин Винтес. – И как она тебе, Моргания?
— Просто чудо, — стыдливо выдавила я.
— Ну, идем, завтрак уже подали. – Господин Винтес взял меня под руку. – Как себя чувствуешь, дорогая? Мы думали, что ты еще спишь, стучали к тебе … Больше не оставляй в таком беспокойном неведении, хорошо, милая?
— Да, я прошу прощения, — ответила я, потупившись, господин Салл почти по-отцовски погладил меня по руке в знак того, что не сердится. Эван шел чуть-чуть позади и молчал.
— Это была отличная лошадь мухортой масти, жаль, я не люблю конную езду. Я ценю только само животное, но на что оно мне. Так я после того случая, больше ни разу не видел подобных красавцев…, — заканчивал рассказывать какую-то историю господин Квантус старший. С интересом внимала ему только девушка-служанка, которая, видимо, накрывала стол, и теперь случайно задержалась в столовой, чтобы дослушать рассказ до конца. Госпожа Эсфирь откровенно скучала и глядела в окно.
— Вот и все в сборе, — объявил господин Винтес, усаживая меня за стол, сам садясь рядом. – Утренняя прогулка пойдет Моргании на пользу: проснется здоровый аппетит.
— Да, благодаря свежему воздуху, — подхватил господин Квантус.
Госпожа Эсфирь остановила на мне глубоко недовольный взгляд. Хлод по своему обыкновению пребывал в отличном расположении духа, то есть престранно улыбался и глядел на меня полными веселья глазами.
После завтрака позвала госпожа Грас, позвала меня одну, сказала, что хочет посекретничать. Несмотря на это обстоятельство Хлод прошествовал со мной до ее комнаты и шепнул тихо:
— Она будет спрашивать обо мне, придумывай самые невероятные подробности. Через час я зайду вместе с врачом и спасу тебя… — Хлод самодовольно ухмыльнулся и постучал в дверь к тетушке.
— Пусть меня похоронят в моей белой фижме, — говорила госпожа Грас лежа в кровати, сегодня она уже не была так жизнерадостна, как вчера, мутные глаза выдавали огромную усталость. – Врач наставлял меньше говорить, точно это может помочь. Нет, уже ничего не поможет, я умираю, моя девочка, я хочу умереть, но перед этим вдоволь наговориться с тобой. Поэтому забудь о словах врача, если он тебе что-то там наболтал, говори со мной, Моргания, расскажи о себе, как ты ладишь с Эсфирь, как к тебе относиться отец, расскажи о Джермане, какой он человек, почему ты его полюбила?
— Подожди, — остановила меня госпожа, — не говори пока ничего, послушай меня, запомни. Независимо от того, что ты будешь сейчас расскажешь, я оставлю это имение тебе, тебе же отпишу одну вторую горного района, где находятся серебряные и золотые шахты. Я бы показала тебе свое завещание сама, но оно находится у господина Силда, но перескажу на словах, как помню. Эсфирь отдам горную часть также с серебряными и золотыми шахтами, но с пометкой, что она найдет себе мужа и родит сына, пусть мальчик носит фамилию Винтес, иначе ей ничего не достанется. Ты можешь поступать, как хочешь, брать имя мужа или тоже оставить свое. – Тут дыхание госпожи Грас сильно сбилось, обнаруживая тяжелые хрипы. – Я чувствую, что конец уже близко, поэтому тороплюсь. Господин Квантус – незаконнорожденный сын двоюродного брата Тома Винтеса, тот умер в автокатастрофе, он не был женат. Я отыскала бывшую его любовницу, чтобы сообщить о смерти Тома, и наткнулась на этого ребенка, Эвану в ту пору уже было десять лет. Почему Том ничего о нем не знал? – будто саму себя спросила она. – Я пристроила Квантуса в приличный колледж, но не говорила правды о его происхождении. Выдумала какую-то нашу общую бабку в третьем колене. Эван никогда не нравился мне женским малодушным характером, зато сын у него очень благородный и воспитанный юноша. Всю жизнь я старалась помочь Квантусу выбраться из его финансовых проблем: тот пытался заняться продажей земли, но коммерческой жилки и чутья лишен напрочь, несколько раз приходил в полный банкрот. Раз в полгода Эван приезжал ко мне занять денег. Теперь же приехал уже за наследством. Я боялась, что поступаю неправильно, оставляя ему только маленький дом в стороне от черного утеса, это в ста километрах отсюда, надо было видеть его лицо в тот момент, когда я имела неосторожность это ему сообщить. Эгоистичный самодур, думал, что я оставлю ему шахты. – Госпожа закашлялась, после приступа облегченно вздохнула и продолжила. – Не знаю, что он может выкинуть. Скорей бы умереть и оставить все эти проблемы. Ты, Эсфирь и Эван имеете одинаковое право на владение шахтами, но вы Винтесы, а он нет. Надеюсь, что Эван не знает о выгодности своего положение. В любом случае моя последняя воля – ты и Эсфирь. До прочтения завещания береги себя, моя дорогая девочка. Ты и твоя сестра последние Винтесы, я очень хочу, чтобы у вас были дети и мужья. – На этом госпожа снова сильно захрипела, посмотрела на меня своими мутными измученными глазами и уже совсем тихо сказала. – Цветы очень похожи на людей, моя девочка, ты походишь на дицентру, Джерман правильно выбрал цветок, ведь по уши влюблена в него верно?
От ее вопроса к моим щекам прилил удушливый румянец. Госпожа протянула ко мне руку и дотронулась ей до моего лица.
— Влюблена, хоть и скрываешь, что же в этом такого? Вы ведь уже помолвлены, а ты все стесняешься, глупенькая, — лицо госпожи тронула добрая улыбка. – Если цветок вовремя не сорвать, он завянет, если его поставить в воду с аспирином он тоже когда-нибудь завянет, но не столь быстро и еще успеет порадовать чей-то глаз. Ты меня понимаешь, Моргания?
— Да.
— Помню в детстве ты однажды сказала, что выйдешь замуж за голубоглазого блондина. Я тогда очень смеялась с твоим отцом. А теперь через столько лет я вижу рядом с тобой высокого темноглазого брюнета. Ты не представляешь, как я за тебя рада. Джерман очень красивый и интересный мужчина, вы хорошо с ним смотритесь. Я уже говорила тебе, Моргания, что все люди похожи на цветы. С цветами принято сравнивать все самое прекрасное в жизни: женскую красоту. Но я знаю, что каждого человека можно сравнить с каким-то цветком. Есть прекрасные цветы, которые не пахнут, например, гладиолус, есть мужчины похожие на этот цветок, холодная внешняя красота их привлекает к себе, но внутренняя душевная пустота отталкивает. Тюльпаны – это мужчины с привлекательным, чарующим характером, но жутко самолюбивым, не любой цветок сможет создать с тюльпаном достойный дуэт. А дети похожи на открытые ромашки и пушистые одуванчики. Девушки – это тоже цветы. С цветами можно сравнить любого человека, я поняла это. – Госпожа задумчиво замолчала.
— У меня осталась белая фимжа, которая принадлежала матери, я очень хочу, чтобы меня похоронили в ней, — снова вернулась к своим похоронам старая госпожа. – Мама говорила мне, что носила эту фижму до замужества, а потом убрала. Она любила повторять, что древняя богиня Диана охраняла ее, когда она надевала эту фижму. В молодости с моей корпуленцией я не могла ее носить, теперь же исхудала. Видимо, моя девичья мечта сбылась к старости, я могу достойно уйти в маминой фижме под охраной Дианы. Пусть она увидит, что я прожила честную и одинокую жизнь…
В комнату постучали. Пришел врач, а с ним Хлод. Госпожа не стала уговаривать их оставить нас. Она сказала все, что хотела сказать, только на прощание незаметно сжала мою ладонь в знак того, чтобы я помнила ее слова.
— Господин Винтес и госпожа Эсфирь, а с ними и оба Квантуса отправились в горный район поглядеть на работу шахтеров. Приехал господин Шпех и предложил им эту экскурсию, — сказал мне Хлод, когда мы вышли в гостиную. – Я и ты остались совсем одни, не считая больной тетушки и ее врача. Не хотите ли прогуляться по саду, госпожа Моргания? Или вам приятно только общество юного Эвана Квантуса?
Мои мысли все еще были около госпожи Грас-Винтес, поэтому я никак не отреагировала на издевку. Неожиданная исповедь госпожи нашла во мне самый искренний отзыв. Я еще раздумывала, рассказывать ли наш с ней разговор господину Винтесу и Хлоду?
— Госпожа…, кхм, тетушка, — быстро исправилась я, — говорила о завещании.
— Да? – Хлод взял меня под руку и повел вон из дома со словами. – Тем более пройдемся по саду, дорогая, не находишь, что барбарис госпожи Грас-Винтес имеет очень насыщенный красный цвет листа. А секрет того в солнечной ванне. Давай я расскажу тебе, как мой дед садил барбарисы в тени и при этом нещадно ругался из-за того, что его барбарисы явно проигрывают соседским в цвете листьев! Как же он был удивлен, узнав о роли солнца в жизни барбариса, ведь во всех пособиях пишется, что это тенелюбивый кустарник, — беззаботно засмеявшись, Хлод окончил свой рассказ и добавил уже серьезно. – А вот госпожа Грас-Винтес была сведуща в этом вопросе, надеюсь, также умно она поступит и в составлении своего завещания. – Хлод вопросительно обратился ко мне.
Над его головой свисала узколистная ветвь нектарина. Чьи плоды начали уж покрываться сочным красно-желтым цветом. Сам ствол фруктового дерева был изрядно высоким, и все же ветки почти касались Хлода.
— Она делит между мной и госпожой Эсфирь горные владения. Свое имение и сад оставляет также мне, — ответила я отчужденно. – Господину Квантусу отписывает старый дом в ста километрах отсюда, при доме есть немного земли. Завещание находится у господина Силда в городе. Там еще есть оговорка для госпожи Эсфирь, что она получит в наследство свою часть шахт, если найдет себе мужа и родит сына, дав тому фамилию Винтеса. Меня это не касается, потому что тетушка считает, что я скоро выйду замуж за господина Трейе, и участь остаться старой девой мне не грозит.
— Ух, ты как все обернулось, — радостно присвистнул Хлод, он, видимо, представил себе лицо госпожи Эсфирь в тот момент, когда будут оговаривать все нюансы получения наследства. И эта картина вызвала у него широкую улыбку. – А старая госпожа не промах! Что еще она выдумала?
— Ее последняя воля быть похороненной в материнской фижме.
— Оригинально решение, не находишь? – Хлод вдруг подался куда-то вперед и потянул меня за собой.
— Внимательно посмотри на этот колокольчик, Тадде, — сказал он, приседая около каменной композиции, расположенной у молодого граба и сине-зеленого можжевельника. – С виду колокольчики кажутся до невежества простыми цветами, если их сравнить, например, с розой или бородатым ирисом, они проигрывают и в аромате, и в крупности бутона. На первый взгляд колокольчики выглядят совсем неоригинально, но присмотрись к ним внимательно, Тадде. Что ты видишь?
Синий покров колокольчиков надежно держался на залитом солнце шершавом камне, цветы наросли подобно пышному ковру.
— Тадде, скажи мне, что ты видишь, — напомнил свой вопрос Хлод, он склонился надо мной и не сводил своего темного взгляда.
— Я вижу цветы и камень, — ответила я тихо.
— Забавное сочетание, Тадде, правда?
— Да.
— Старая госпожа создала эту интересную композицию, наверное, в каком-то романтическом настроении. Я наткнулся на нее сегодня утром, когда младший Эван нарушил твою идиллию в цветнике. Думаю, что ты очень нравишься этому юноше, — сказал он, я пораженно обернулась.
— Так ты следил за мной? – спросил я.
— Почему же «следил», моя Моргания, — шутливо отозвался Хлод, снова называя меня именем госпожи. – Я ведь твой поклонник, пылкий влюбленный жених. Разве я могу следить за своей невестой? Нет, я всего лишь присматривал за ее безопасностью, чтобы никто не помешал молодой госпоже насладиться чудесным летним утром. Она так тихо прокралась мимо моей двери, что я сразу понял о ее намерениях и не стал открыто препятствовать одинокой прогулке. Хотя подобные вылазки пришлись очень некстати, вспомним ваше шаткое положение богатой наследницы, перебежавшей дорогу другим таким же наследникам. – Тут Хлод покосился на мою сумочку и хмыкнул. – Пусть наша уважаемая госпожа и вооружена, недооценивать противника тоже не следует.
— Я и не недооцениваю, — ответила я как-то обиженно.
— Извините, моя Моргания, не хотел ни в коем случае вас обидеть. Нет, только подвергнуть сомнению вашу способность стрелять в людей.
Я оскорблено вспыхнула. Конечно, мне не приходилось стрелять в людей, я же не на войне, но я прошла все возможные подготовки по стрельбе и стреляла неплохо.
— С чего это ты взял, — спросила я равнодушно.
— Просто так, — Хлод улыбнулся, — ты не выстрелишь в человека. И знаешь, что я прав. В следующий раз не потерплю никакой самодеятельности. Тебе было сказано, Тадде, одной нигде не ходить.
Я опешила и сильно растерялась.
— Идем, — Хлод бережно взял под руку, подмигнул и повел в глубь сада, прогулка продолжалась. – Расскажи мне все, Тадде. Все, что открыла тебе госпожа Винтес.
— Тетушка чувствует, что скоро умрет, — вспомнила я, зная, что говорю совсем не то, что хочет услышать от меня Хлод.
Он лениво кивнул, солнечный свет бил в его глаза, заставляя немного прищуриваться. Хлод клонил вправо к тенистой аллее.
— Признайся, Тадде, ты что-то недоговариваешь, — заметил Хлод тихо.
— Тетушка рассказала мне о происхождении господина Квантуса старшего, — начала я. – Его отцом был Томас Винтес, ее двоюродный брат, погибший в автокатастрофе. Тетушка не знала, что у Томаса был незаконнорожденный сын, но она отыскала его бывшую любовницу, так повстречалась с десятилетним Эваном Квантусом…
— Из этого выходит, что господин Квантус также, как и вы с госпожой Эсфирь, претендует на наследство, — заключил Хлод по окончанию моего рассказа.
— Да, но тетушка не хочет оставлять ему ничего, боится за будущее своего имения и шахт, если они попадут в его руки.
— Почему же не хотела говорить об этом, Тадде? – удивленно спросил он.
— Потому что госпожа просила все оставить в секрете, — ответила я, опустив глаза вниз, но Хлод не стал издеваться над моими словами, чему я даже удивилась.
Он задумчиво смотрел, потом устало помотал головой и негромко заметил, словно говорил самому себе.
— Каким образом ты попала сюда? Меня это поражает.
Я густо покраснела и не знала, куда деть глаза.
Ночь была очень душная. Мне не спалось. Я лежала на широкой кровати и глядела в окно. Если посчастливилось впасть в дрему, то я непременно видела во сне таинственную улыбку Хлода и слышала его голос, он требовал ответа на какой-то непонятный вопрос, сколько я ни вслушивалась, ни переспрашивала, так и не поняла, что он хочет узнать. Снился господин Винтес плачущий над чьим-то надгробием. Его плач раздирал душу, и я тоже заплакала, подбежала и хотела успокоить, а он грозно оттолкнул и приказал уйти. Проснулась я от настойчивого и тревожного стука в дверь.
— Кто там? – испуганно спросила я.
— Это Эван, Эван младший, — отозвался Эван. – Извините, что бужу в такой поздний час, но тетушка просит вас к себе. Ей очень плохо.
Я быстро оделась и выскочила навстречу Эвану.
— Что с ней?
— Она умирает, — ответил он.
Тут из своей комнаты вышел Хлод, он был одет, точно и не ложился спать, недоверчиво поглядел на Эвана, потом на меня.
— Где врач? – спросил спокойно Хлод.
— Уже у тетушки, — сбивчиво ответил Эван, затем умоляюще схватил меня за руку. – Моргания, идем, она ждет.
Я побежала за Эваном, сердце мое жалостливо содрогнулось от мысли, что госпожа умирает. Хлод шел за мной, не отставая ни на шаг.
В комнате госпожи уж стоял господин Винтес, господин Квантус и госпожа Эсфирь. У всех них был помятый и встревоженный вид. Врач печально развел руками, когда я с надеждой посмотрела на него.
— Выйдите все, пусть останется только моя девочка, — с трудом произнося слова, попросила госпожа. Кожа на ее лице сильно стянулась, дыхание прерывалось и хрипело. – Моргания, где ты?
— Я здесь, — торопливо склонилась я над умирающей, от одной мысли, что госпожа умрет совсем скоро, так худо она выглядела, дико сворачивал желудок животный страх.
Все поспешно покинули комнату, все кроме Хлода, он что-то сказал врачу и господину Квантусу на возражения, и остался.
— Я только хотела еще раз увидеть твое лицо, — хрипло ответила госпожа. – Мне снилось, что у тебя нет лица. – Она заплакала, от чего еще больше захрипела. – Береги себя, не дай в обиду Эвану. Мне страшно, что он убьет тебя, когда узнает о завещании. Извини, что пугаю. – Она закашлялась и схватила мою руку. – Я хотела сказать тебе, что была счастлива провести рядом последние дни. Передай сестре, что я и ее очень люблю, но твой характер мне милее. Здесь у кровати есть дубовый резной сундук, открой его и достань фижму.
Я исполнила просьбу и, выудив из сундука пышную юбку потускневшего белого цвета, положила рядом с госпожой на кровать.
— Теперь иди, девочка, не хочу, чтобы ты видела мою смерть. Пусть теперь зайдут Эсфирь и Салл.
Вышла из комнаты и отрешенно поглядела на столпившихся в коридоре родственников. Старший Квантус нервно глядел по сторонам. Эван стоял подле отца, уставил пустой взгляд в стену, от переживаний юноша сильно закусил губу.
— Она зовет господина Салла и Эсфирь, — сказал за меня Хлод.
— Идем Моргания, я провожу тебя к твоей комнате, — подтолкнул к выходу Хлод.
Утром врач сообщил всем, что госпожа Винтес умерла. Это слово прозвучало в просторной столовой слишком неказисто и пространно. Я удивленно поглядела доктору в глаза, когда она сказал «умерла», бесцветное страшное слово.
— Необходимо связаться с господином Силдом, — глухо сказал господин Винтес. – Договориться о дне, когда он зачитает завещание.
— Я все улажу, — вызвался господин Квантус.
— Да, займитесь этим делом, — согласился господин Салл. – Моргания, ты совсем бледная, иди к себе и попытайся поспать. Эсфирь, ты тоже неважно выглядишь.
— Со мной все нормально, — ответила старшая госпожа. – Пойду и попрошу приготовить кофе. Все равно уже не уснуть.
Я ушла к себе. Мысли надвигались темными тучами, воспоминания о госпоже капали на душу горькой кашей. Смерть была предрешена, изначально я и господин Винтес, и госпожа Эсфирь, и Хлод ехали на похороны. Почему же сейчас так сложно принять это?! Госпожа так доверяла мне, что сейчас вся изнанка обмана липла на сердце и стягивала его. Измаявшись, от своих же нагнетающих размышлений, провалилась в пустой, как высохший колодец, сон.
Последние два дня после похорон я провела, не покидая спальни. Это было похоже на затворничество, господин Винтес распорядился, чтобы я имитировала депрессию по поводу кончины любимой тетушки. Господин Квантус уехал в город, вестей о себе он никаких не подавал, хотя должен был. Поэтому Хлод отправился за ним следом, присмотреть. Эван, Эсфирь и господин Салл проводили время в гостиной. Погода, точно чувствуя уход госпожи, испортилась, небо затянулось серым, мутным полотном. Лили обильные дожди.
Несколько раз приходил Эван, хотел побыть рядом. Говорил он что-то о продолжающейся жизни и о том, что тетушка смотрит с небес, и ей грустно видеть меня в столь убийственной грусти. Он просидел со мной около часа, потом вдруг стал пылко намекать на свои чувства. Голова у меня жутко разболелась, и он поспешно ушел. Больше я его не принимала.
— Как ты себя чувствуешь, Моргания? — С шаблонной фразой зашел господин Салл.
— Нормально, — отозвалась я.
Господин Салл единственный, кто по-настоящему понимал мое состояние в эти дни. Почему-то, когда он приходил и что-то говорил, хмарь, царящая в душе, рассеивалась и устанавливалась удивительно спокойная и ясная мысль, что мы поступили правильно, обманув госпожу и не сказав ей правду о Моргании. Господин Салл рассказывал, как проводил детство в этих краях, оказывается, эта земля уже несколько сотен лет принадлежала роду Винтесов. Вот почему так пеклась о продолжении фамилии покойная госпожа.
— У меня есть новости от господина Гуэльфо, — сказал сразу же господин Салл.
— Да, что за новости? – Ожила я, Хлода не было уже несколько дней и при упоминании о нем, начинало буйно биться сердце.
— Он переговорил с господином Силдом, завтра едем на прочтение завещания. – Господин Салл присел рядом, продолжая. – Гуэльфо говорит также и о Квантусе, который, кажется, знает о своей доле. Я бы оставил тебя здесь, а с Эсфирь поехал к Силду, но опасаюсь ловушки со стороны Квантуса. Поэтому поедем втроем. Но на собрание придут только Гуэльфо и Эсфирь.
— Разве завещание изменится, если меня убьют? – спросила я тихо. До сих пор для меня оставалось загадкой, почему все так ожидают нападения Квантуса, ведь раздел земли уже оговорен в завещании, и исправлению подлежать не должен. Хотя я относительно мало понимала в сих тонких вещах.
— Если Квантус все-таки знает о своем отце, то не будь тебя в живых, имел бы полное право опротестовать завещание, ссылаясь на свое происхождение. Ведь тогда он становится полноправным кандидатом в наследники остальной части шахт и имения.
— Все равно ничего не понимаю, — призналась я.
Господин Салл тепло улыбнулся.
— Не надо здесь ничего понимать, главное, будь осмотрительна, а при случае я тебя в обиду не дам.
— Господин Салл, — пораженно уставилась я на него, — но я сама могу защитить себя, я же вхожу в вашу личную группу распоряжения! Что вы такое говорите!
Он рассмеялся, от его смеха становилось очень хорошо, это был добрый смех с приятной хрипотцой.
— По возвращению домой, — уже серьезно сказал господин Винтес, — можешь снова занять свой пост. Но хотелось бы устроить тебя куда-нибудь подальше от службы.
— Подальше? – переспросила я, а потом, вдруг осознав, что имеет в виду господин, похолодела и испуганно заговорила:
— Нет, господин Салл, пожалуйста, оставьте меня у себя на службе, не отправляйте никуда. Я хочу остаться рядом, хочу и дальше служить вам!
Кажется, господин не ожидал такого поворота событий. Он удивленно и молча глядел на меня, а потом снова засмеялся. Услышав этот смех, я расслабилась. Господин Салл послушается и оставит все мысли о моем переводе.
— Ох, Таддира, и рассмешила ты меня, — сказал, просмеявшись, господин. — Ладно, мне пора, завтра выезжаем утром. Выспись и ни о чем не волнуйся, все скоро закончится.
Он ушел. Последние слова, сказанные господином Саллом, смешались в голове со всем самым лучшим, что было там накоплено, и до ночи приятно грело нежными дочерними чувствами. Помимо мыслей о господине Винтесе, я думала и о Хлоде со скрупулезной точностью вспоминала все, что он когда-либо говорил, все его улыбки, таинственные взгляды оформляли противоречивый, влекомый образ. Я знала, что он всегда только играл со мной, присматривался, прощупывал характер, все ради какой-то забавы, интереса. Поэтому и молчала, когда он был рядом. Хлод пугал своей всезнательностью и вседозволенностью, против которой у меня не было оружия. Мелкие и по крупицам собранные воспоминания о Хлоде не давали полной картины. Так и не смогла прикоснуться к нему, к его миру, хотя времени для этого было более чем предостаточно. Единственная девушка среди трех первых элитных групп. Может, он пытался понять, почему именно я осталась на службе?
Хмурое небо в этот день густо наворачивало на высоте дымные плотные рулоны. В город приехали уже к обеду. Согласно плану мы с госпожой Эсфирь разделились: она сразу же взяла такси и отправилась к господину Силду, где должен был ждать Хлод. Я и господин Винтес неторопливо пообедали в каком-то сомнительного вида ресторанчике, к двум часам поехали в гостиницу, где впервые остановились мы с госпожой Эсфирь и Хлодом. Сняли два номера. Оставалось только ждать появления Хлода и старшей госпожи. К пяти часам дня господин Винтес вдруг предложил прогуляться по парку, что находился здесь же рядом.
— Хотя на улице и пасмурно, все же это будет лучше, чем неподвижно сидеть в четырех стенах, — сказал он.
Я охотно согласилась, накинула белый, купленный Хлодом, бурнус и последовала за господином.
На улице было достаточно пусто и уныло. Господин Винтес вел меня вперед по аллеи мокрого парка. Навстречу шел толстоватый мужчина в опрятном драповом пальто, я бросила на него быстрый, не задерживающийся взгляд и обратила внимание на тучи, пора было подумать и о зонте.
— Извините, что перебиваю вашу прогулку, но у меня есть к вам серьезный разговор, — остановил нас тот самый господин.
В один момент остановились, мы как по команде. Тут же я услышала приближающийся топот чьих-то ног, почувствовала, как резко послабели колени, когда в спину ткнулось холодное дуло пистолета. Господин Винтес судорожно сжал мою руку и спросил:
— Пусть госпожа Моргания Винтес подпишет отказ на наследство имением, и мы ее даже пальцем не тронем, — сказал незнакомец.
Дуло пистолета поползло вверх и больно уперлось в левую лопатку.
— Иначе, я убью ее прямо сейчас, — сказал незнакомец.
— Что подписать? – холодно спросил господин Салл.
— Не прикидывайся дураком, старик, прекрасно знаешь, что за документ надо подписать.
— Без подписи господина Силда, поверенного покойной этот документ будет недействителен, — ответил спокойно господин. – У вас ничего не выйдет, даже если Моргания подпишет сто таких отказов.
Дуло пистолета крепко держалось на своей позиции.
— Пусть подписывает, — сказал другой голос.
— Моргания, подпиши, — сказал господин Салл.
Мне протянули белую бумагу и ручку. Я бегло прочла, что было написано на бумаге. Ее содержание было просто, госпожа Моргания добровольно оставляла право на свое наследство Эвану Квантусу младшему (к моему огромному удивлению) в случае своей неожиданной смерти. Господин Винтес тоже прочитал содержание отказной и смело сказал мне:
— Подписывай, Моргания, они ничего не добьются этим клочком бумаги. Все наследство останется за тобой.
Незнакомец зло посмотрел на него и мерзко прищелкнул языком.
— Рычи, папаша, рычи, что хочешь.
Я дрожащей рукой написала имя Моргании, не имея ни малейшего представления, что за роспись была у настоящей госпожи. Когда все было сделано, незнакомец забрал документ. Дуло пистолета вдруг мягко поползло вверх и уткнулось в затылок. Я похолодела от мысли о неминуемой смерти. Неужели вот так можно убить человека в городском парке, да что же это происходит? Господин Винтес сказал срывающимся и мертвым голосом:
— Не троньте ее. Это ошибка, она не должна была подписывать эту бумагу, она не…
Господин не договорил. В воздухе вдруг повисла шокирующая тишина, что-то происходило на окраине парка, потому что мужчина с бумагой как-то весь подобрался. Позади раздались крики и выстрелы. Меж тем тот, кто стоял сзади не двигался.
— Оставь нас и беги, — сказал господин Винтес.
Может быть, он знал, что произойдет дальше, все поплыло перед глазами от страха. Господин Винтес одним движением рванул меня на себя. Раздался выстрел, потом еще и еще. Я лежала на дороге, плотно прижавшись к земле
— Ну, вот, — тихо и как-то отрешенно сказал господин Винтес. – Ну, вот…
Услышала, как к нам кто-то подбежал, он нагнулся надо мной. Я открыла глаза, это был человек в военной форме. Значит, помощь подоспела вовремя. Только тут я увидела господина, он лежал совсем рядом, его серый пиджак потемнел от крови.
— Господин…., — точно во сне прошептала я, время остановилось, я видела его глаза поразительно синие в этот момент, синие и теплые. – Господин Салл…
Весь мир превратился в черное море. Мириады мириадов маленьких черных капелек стремительно пролетали свой путь, чтобы вдребезги разбиться и отдать ему все свое существо земле. В море все расплывалось, теряло свое значение, утопало в неизвестности. Я тоже тонула. Под шум темного дождя во мне клокотали собственные черные капли, они искали выхода, чтобы тоже нырнуть в черную морскую бездну. Я стояла в мертвой от воды одежде, некогда белая накидка, теперь лежала под скамьей, пропитанная ценной человеческой солью. Я думала о том, что если бы сейчас было время зимы, то каждая бы из этих черных капелек, столкнувшись в поднебесье с пылинками, обратилась в снежинку, но какого бы цвета был этот снег? Не может быть, чтобы белого.
Склизкие туфли лежали рядом с бурнусом, наполнялись черной влагой. Впереди из-за шквального дождя я еле различала невысокое одноэтажное здание больницы, только в двух окнах горел тусклый свет. Я совсем не виню докторов, которые ушли домой после рабочего дня, они бояться черного моря. Все люди его бояться.
Дождь обмывал мое тело приготовленным в небе раствором. Капли стекали сквозь одежду по телу вниз, хотели просочиться внутрь к черным каплям и, слившись с ними, стать вторым маленьким, но независимым черным морем.
Неожиданно свет в одном из окон погас, я вздрогнула, словно от глухого удара. Подпрыгнувшее было сердце медленно и болезненно опустилось назад в свою холодную темницу. Я чувствовала каждую новую ударяющую меня каплю. Настороженно и тихо скользил мой взгляд от окна, где еще горел свет, к темнеющему в глубине здания выходу. Я никого не ждала, но почему-то все время возвращалась туда глазами. Задеревеневшие ноги уже не ныли послушно держали меня и больше не шатались.
Черные лужи на миг вздрагивали густыми капельками, когда чей-то сапог с разбегу вмешивался в их мирное существование. Я услышала этот бег еще издалека. Черная фигура выскочила из-за угла и нырнула в двери больницы. Через пару минут она вернулась и замерла у выхода. Было в этой фигуре что-то знакомое, хотя нет, ее очертания смывал дождь, я могла поддаться его иллюзии. Фигура неторопливой слепой поступью пошла прямо, потом неожиданно свернула, потом вернулась обратно, снова пошла прямо. Она приближалась, вдруг прибавила шагу и в следующий миг побежала. В меня врезался целый мир, состоящий из разных чувств, говорящий много слов, заполонивший сразу полсвета своим черным плащом.
— Тадде! Это ты! – Я почувствовала, как чьи-то руки сильно обхватили мое лицо.
— Ты в своем уме! – закричал с поразительной досадой знакомый голос.
— Почему не отзываешься! Почему?!
Он сгреб меня и поднял над землей. Мои глаза вдруг просветлели, и я увидела мокрое родное лицо Хлода.
— Хлод, — сказала я. – Это ты.
— Конечно, я, — он поставил меня на землю. – Что же ты тут стоишь? Мы тебя везде ищем, а ты тут!
— Тут, — отозвалась я.
— Да ты же вся вымокла! — Хлод скинул с себя плащ и накинул на меня. Это произошло так быстро и искренне, что во мне всколыхнулась какая-та волна.
— Хлод. – Я обессилено упала ему на грудь, вся дрожа от страшного вопроса, ответ на который хотела знать.
— Он же умрет, да? Умрет???
Я уже не слышала, что Хлод мне говорит, уши заполонили звуки собственных рыданий. Черная вода вырвалась наружу, на время, подчиняя меня себе. Хлод подхватил меня и молча понес. Я видела, что нет на его лице прежних насмешек, желания отпускать колкие улыбки. Это было красивое, серьезное лицо. Глядя на него, я заплакала еще сильнее, его сильные руки, стремительный шаг, как будто открывали передо мной двери в иную реальность, где нет дождя, где нет места для смерти и убийств. Это было чувство из далекого детства, когда за тебя горой стоят всесильные родители. И Хлод, кажется, хотел меня защитить, защитить от боли, от черного моря, от лишних слез, но он умел защищать только силой. Здесь сила была ненужна.
— Хлод, — еле шевеля замерзшими губами, позвала я. – Хлод.
— Чего же ты плачешь. Ну, чего? – Он услышал меня, трогательно и сочувственно смотрел мне в глаза. Его голос немного простуженный был таким ласковым.
— Тише, Тадде, скоро будем дома.
Я уткнулась носом ему в грудь и затихла, слезы нещадно катились из глаз, их нельзя было ничем остановить.
Не останавливаясь, он прошел холл гостиной, поднялся в номер и осторожно посадил меня на кровать. Я отрешенно поглядела по сторонам, потом встретилась с его бархатными темными глазами.
— Что же с тобой, — присел он около меня, — Тадде, приходи в себя!
— Он умрет???
— Да, что ты! – расстроено воскликнул Хлод.
Он вдруг выскочил из комнаты, оставив меня в холодном недомогании. Из-за опухших глаз я видела все в какой-то серой дымке. Надо было что-то делать, не сидеть, хотя бы снять мокрое платье, но руки и ноги, точно набравшись до краев воды, тяжелым грузом висели на моем теле. Тревожно хлопнула дверь. На мои плечи легли горячие руки. Хлод притянул меня к себе и обнял.
— Милая, Тадде, что же ты…
