Старец. (Архимандрит).Роман.
Часть 1.
Пельмени с медвежатиной. Год 1918.Лето.
Глава1.
— Александра Васильевна, чай в доме накрывать, или на веранде? – молодая горничная, в стилизованном русском наряде, длинном расшитым бисером белом сарафане и белом же платочке на хорошенькой, русоволосой головке неслышно появилась в каминной, где семилетний Николя, под присмотром матери на черном Беккере разучивал ‘’ Лунную сонату’’.
— Ну, конечно же, на веранде, Дуняша. Сейчас вечера чудо как хороши. Да и возвращение Петра Владимировича, если оно сегодня случится, мы с Николя издалека заметим.
— Не скажите Александра Васильевна, если барин надумает от господ Строгоновых по старому Сибирскому тракту возвращаться, вам его с веранды не увидеть…. Там дорога за Шиханом прячется.
— А вот и нет, Дуняша — встрял в разговор мгновенно прекративший играть юный Николя.- Папа обещал на обратном пути на пасеку заехать, мед в сотах привезти. А пасека вон она где, у Вишневых гор. Их с веранды хорошо видно.-
Александра Васильевна взъерошила светлые, податливые волосы сына и с притворной суровостью проговорила,-
— А вы, monsieur n’est pas poli, ну разве можно встревать в разговор между двумя взрослыми женщинами, коими является Дуняша, и тем более я, твоя мама, и не спросить на это позволения? И к тому же, кто вам позволил, бросить игру, а? Чай еще не готов, давай повторим все еще раз, мой мальчик. Ииииии-
Николя обиженно надулся, но спорить с матерью не стал, и вновь опустился на табурет за роялем.
…..А вечера в июле 1918 года, в самом сердце Южного Урала и в самом деле были на удивление хороши. Не жаркие, но и не прохладные, были они необычайно длинны. На часах уже близится полночь, а тьма еще не полная, нет, нет – еще различимы переходы гор в небеса, а небес, в длинных, размытых мазках перистых облаков — в озерную глыбь. И на каждой былинке, в капле ртутно-холодной росы, одновременно отражается багровость солнца, и мягкое золото полной луны…. Но это ближе к ночи. А сейчас, когда солнце еще только-только примеряется в поисках места, куда бы ему на ночь присесть, притаиться – воздух удивительно прозрачен и чист, и даже самый,
обыденный пейзаж кажется совершенством, верхом творения природы….
С просторной, с трех сторон увитой бледно — зелеными шершавыми лианами хмеля и красного в зеленых мазках лимонника, веранды, открывался необычайно впечатляющий вид на озеро. Округлые вершины Уральских гор, поросшие корабельной сосной, вплотную подступали к обрывистому, темно- красного гранита берегу. И лишь в одном месте, где пологий, вытоптанный скотом берег плавно спускался к самой воде, среди стройных, в обхват толщиной сосновых и кедровых стволов, виднелись строения небольшого (дворов триста не более ), села, красного кирпича новая церковь, школа о двух этажах, и длинные, торговые прилавки, сбитые из свежей доски. Сейчас, по случаю буднего дня, прилавки пусты. Но что здесь твориться по воскресениям?! Столпотворение!
От села, к барскому дому, стоящему на высоком, заросшим дикой вишней и шиповником холме вела обыкновенная, извилистая глинобитная дорога, версты три по – прямой. И лишь за свежее побеленной, в пузатых балясинах каменной оградой, разбивается она на десятки мощеных красным кирпичом садовых дорожек, ведущих в самые порой неожиданные места.
Вот одна упирается в высокие, зеленые ворота конюшни, где в просторных, выполненных из сухих березовых лаг вольерах мирно сосуществовали и господские чистокровки, со стройными, нервными ногами и старые, рабочие битюги с разбитыми копытами и опухшими бабками.
Другая дорожка, игриво петляя, ведет в розарий, где кажется и воздух чуточку гуще от плотного аромата цветущих роз.
При любой оказии, из Челябы или Екатеринбурга, везут к ним, в поместье господ Кудрявцевых упакованные в рогожу и крупную влажную стружку розовые кусты. А уж тут за них принимается сам Петр Владимирович — ни садовника, ни Александру Васильевну не подпускает. Его это любимое занятие — розы, или как модно стало выражаться в последнее время- хобби.
Сначала барин, привязанную к стволику розы картинку хорошо рассмотрит, прочитает на обороте какой, мол, она должна быть в идеале, во взрослом состоянии, и только после этого, покуривая свою любимую папиросу, начнет, прихрамывая прогуливаться, место для новой розы подыскивать. Ну а потом, ближе к вечеру, когда жаркое солнце уже не сможет обжечь изнеженное, воспитанное в тепличных условиях растеньице, самолично высаживает новенькую на постоянное место.
И если кому ни будь из посторонних, доводилось увидеть Петра Владимировича за этим, может быть и не свойственным дворянству занятием, то с превеликим трудом, они могли бы признать в этом, человеке, мрачном и хмуром на вид, в измазанном глиной кожаном фартуке, весельчака и любящего отца, героя первой мировой, майора от кавалерии, награжденного орденом святой Анны всех степеней и получившим крест ордена святого великомученика и Победоносца Георгия из рук самого Николая второго.
Мало кто знал, что этот, совершенно седой, хотя и не старый еще мужчина, вышедший в отставку по ранению в неполные сорок лет, в мясорубке под Барановичами потерял почти весь свой полк, и с десятком израненных храбрецов, неизвестно каким чудом смог прорваться к регулярным Российским частям. Но, невзирая на это, розы оставались его единственной, неизменной страстью, удивительным образом пронесенную Кудрявцевым сквозь кровь и огонь германской. И словно игнорируя холодные, затяжные уральские зимы, в особо морозные дни, которой трещали и лопались даже березы, стоящие на корню, розарий Кудрявцевых был, пожалуй, даже более роскошным и ухоженным, чем подобные цветники у более южных помещиков.
Часть дорожек, ведет к искусственному пруду с разноцветными китайскими карпами и цветущими нимфеями на поросшей ряской поверхности, возле которого, под большим, цветастым зонтом, стоит, широко расставив членистые ноги мольберт Николеньки, с заранее готовым и закрепленным в нем картоне.
К этой, всеми любимой веранде вела небольшая, застекленная галерея, вдоль окон, которой в темных дубовых кадках росли и удивляли всех местных крестьян своими ярко-оранжевыми плодами цитрусовые — лимоны и мандарины, любимцы и подопечные Александры Васильевны.
К чаю обычно выходили все обитатели поместья. Это и сама барыня с сыном, и Петр Владимирович со своим младшим, сводным братом немым с рождения Алексеем Владимировичем, и многочисленными гостями- соседями и друзьями хлебосольных Кудрявцевых.
Дуняша, расставив приборы, и разложив по хрустальным блюдцам крупно нарезанный мед в сотах, цукаты и варенье, под всеобщее оживление водружала в центр стола, на серебряное блюдо небольшой самовар, в полированных боках которого, словно в кривых зеркалах отражались вытянутые лица собравшихся.
Чаепитие по обычаю затягивалось надолго. Свет на веранде старались не зажигать до последнего, и разомлевшие от сладкого и чая, приглашенные как завороженные смотрели на малиновые струи заката, на темно-сиреневые горы, на черную гладь лесного озера, на мерцающие огоньки приписанного к Кудрявцевым села со странным названием Тараторкин ключ.
Николенька брался за карандаш, и в большом блокноте с жесткой обложкой пытался делать, по- детски еще беспомощные и наивные наброски. А Дуняша, овладевшая грамотой в прошлом году одновременно с Николенькой, читала по слогам немому Алексею Владимировичу старые Екатеринбургские газеты, старательно водя пальчиком вдоль читаемой строчки. Тот обычно внимательно слушал чтение горничной , лишь иногда прерывая ее не громким мычанием.
Петр Владимирович, выкурив подряд пару папирос, брался за гитару, и в прозрачной вечерней тишине, лишь иногда прерываемой однообразным скрипом кузнечиков, да далеким кваканьем болотных жаб, раздавался его негромкое, слегка картавое пение.
— В нашей старой каминной, где стоял бильярд,
Гимназисточку Милу, полюбить был я рад,
Толька милая Мила, честь для мужа храня,
Мне в ответ не хамила, отвечала шутя.
Что вы, что вы, голубчик, мой отец камергер,
А кузен подпоручик, у него револьвер,
Я конечно не против, но…..
— Как тебе не стыдно, Петр, подумай о Николя, он же совсем еще ребенок –
гневно прерывала пение Александра Васильевна, и Петр Владимирович так потешно начинал оправдываться, прижимая руки к сердцу, взывая к великодушию супруги, что все, включая его отходчивую половину, начинали смеяться, громко и заразительно, и уже через мгновенье от меланхолического настроения на веранде не оставалось и следа. Звучали анекдоты, впрочем, совсем не винные, и веселые мужицкие истории, рассказанные Дуняшей, родители которой жили в селе, а значит знающей все последние слухи и сплетни….
В это раз, на веранде было значительно более тихо.
Дуняша пила чай с блюдца, картинно оттопыривая (По-благородному) мизинчик, а Николя старательно выписывал ее портрет углем на светло-коричневом картоне. Александра Васильевна выпив чашку чая, небрежно стасовав колоду рассеянно поглядывая по сторонам раскладывала пасьянс, и лишь Алексей Владимирович, был отчего-то явно встревожен: решительно отставив недопитый чай, пододвинув вплотную к окну гнутый в спинке венский стул, он, не смотря на явное недовольство Александры Васильевны, взгромоздился на него с ногами и почти не мигая уставился на извилистую дорогу, ярко белеющую в светлых ,вечерних сумерках.
— Алеша — укоряющее бросила хозяйка дома — Ну, что право за странная причуда сидеть с ногами на стуле? И Николеньке пример неподобающий, да и упасть можно. А вдруг спинка не выдержит? И стул сломаете, и с вами конфуз может приключиться….-
Она еще наверное долго могла бы выговаривать Алексея Владимировича, но громкое его мычание, да и вся напряженная поза немого заставила ее также подняться со своего кресла и встревожено вглядеться в окно.
— Папка, папка приехал!- радостно закричал мальчик и, отбросив рисование, бросился вон с веранды, что бы уже через несколько минут вернуться, но уже верхом на шее отца.
Петр Владимирович, подняв сына над головой, повернул его к себе лицом, и притворно строго спросил, ни к кому персонально не обращаясь – Ну и как мы себя вели в мое отсутствие?-
Несмотря на расплывчатую адресацию этого, риторического вопроса все присутствующие на веранде, за исключением, пожалуй, немого Алексея (хотя если быть совершенно честным, то и он что-то там пытался промычать, громко и радостно), одновременно и громко, перебивая друг-друга бросились пересказывать слухи и сплетни, а так же последние происшествия, произошедшие за две недели — как раз столько отсутствовал Петр Владимирович в своем имении.
— Николя совсем от рук отбился.- сообщила супругу Александра Васильевна- Третьего дня, самовольно ,без моего разрешения убежал к озеру, и там, весь день, с деревенскими мальчишками ловил лягушек….
— Мам, совсем даже и не лягушек, а обыкновенных тритонов, и не на весь день, а всего лишь на два часа, и не без разрешения, ты папа не думай, я хотел сообщить Дуняше, но она помогала садовнику поливать петунии…., они были так увлечены….., и я решил ее не беспокоить…..
— Петр Владимирович, поверьте,- Дуняша отчаянно покраснела — Я хотела объяснить садовнику Петру, что петунии лучше всего поливать под вечер, когда жара спадет,и не струей, а распыляя воду лейкой….-
Все рассмеялись, о давнишней симпатии Дуняши к садовнику знали не только в поместье, но и наверное на селе …..
Отец опустил сына на пол и присев на плетеный стул спросил мальчика-
— Ну а тритоны-то тебе зачем?
— А мы их с Катькой в наш искусственный прудик выпустили…..
— Во-первых, не с Катькой, а с Катей, а во-вторых, не рано ли тебе с девочками гулять?- подначивал Николя отец.
— Ну, пускай Катя. Хотя какая она девочка? Она и плавает лучше меня, и с обрыва нырять не боится. И раков руками ловить может. Тем более ее отец у нас конюхом служит, и она сама к нам довольно часто заходила, еще в прошлом году. Ты, что папа, совсем не помнишь ее?
— Помню, конечно, помню. За всю свою жизнь только у нее, да у ее отца, Федора Титовича видел я настолько рыжие волосы. Медь, да и только! Кстати, сынок, ты не смог бы сходить на конюшню, и позвать того самого Федора Титовича? Сделай одолжение, сбегай дружок.
Мальчик радостно упорхнул с веранды, но еще долго было слышно его веселый крик-
— Федор Титович, Федор Титович, где вы? Вас папа хотел бы видеть….
— Налей ка ты мне чаю, Дуняша – устало проговорил Петр Владимирович, и сел к столу. И только сейчас, когда убежал его сын, и показная радость исчезла с лица отставного майора, все сразу же обратили внимание, насколько осунулось и очерствело его лицо за какие-то две недели.
— Что случилось, Петр?- взволнованно подалась вперед Александра Васильевна.
-Позавчера, в Екатеринбурге, я встретил Бахрушинского приказчика, Ермолаева. Он от имени и по поручению своего хозяина, скупает сырец изумруда.
— Зачем?- Удивилась супруга Петра Владимировича,- Насколько я помню, Бахрушины никогда камнями, а тем более сырцами не интересовались.
— Вот и я думаю, зачем? — пробормотал Кудрявцев.
— Но самая главная новость не эта…..- Майор нервно поднялся и подошел к крыльцу веранды, присел на корточки рядом с немым братом, закурил, с шумом выпуская дым через нос, и прижавшись плечом к Алешиному покатому плечу, проговорил еле слышно, почти прошептал-
-Два дня назад, в Екатеринбурге, В доме Ипатьевых, в подвале, под тем соусом, что приближаются части белой гвардии, был расстрелян большевиками Николай Романов, со всей семьей, прислугой и личным врачом.-
Алеша горестно замычал, и в голос заплакал, а на мгновенье, словно онемевшая Александра Васильевна, порывисто подбежала к мужу, встала перед ним на колени, и с отчаянием глядя в его темные глаза, спросила страшным голосом.
— Господи, да как же они решились на такое….? Вместе с детьми…. Изуверы. Вот оно, свершилось, исполнилось завещание Гришки Распутина…. Свершилось…..
— И…., и что же теперь будет?- осмелилась подать свой голос Дуняша.
— Что будет, спрашиваешь?- внимательно посмотрел на нее Кудрявцев,- А будет хаос, и кровь. Да, да! Именно хаос и кровь… . И пойдет отец на сына, и брат на брата….А самое страшное, во всем этом обвинят после простого, русского мужика. Да, да, именно русского мужика. Хотя он, этот самый мужик, в страданиях — то России меньше всего повинен… Ну он то в чем виноват, что на престоле сидел, тряпка и подкаблучник….. Где ж такое видано, чтобы самодержец, помазанник божий от престола самоотрекался. Ну хорошо. Если сам не способен, так отрекись в честь сына, так ведь нет! Он и за малолетнего Алексея решил….И нечего все на Гришку-конокрада валить. Как, ну как, объясните мне на милость, мог Николай бросить все, ставку, прекрасно экипированные войска и рвануть к семье? Вы скажете, дети болели — корь, верю, корь. Но уж если ты главнокомандующий, император, и у тебя за спиной великая Россия, то уж будь добр, соответствуй… Ты в первую голову император всея Руси, а уж только потом любящий отец. Нет господа, что бы вы там мне не говорили, а я убежден, что монархия рухнула только и только из-за этого, никчемного человека!-
…..- Папа, папа, смотри, смотри -….Громкий крик Николя невольно заставил всех присутствующих посмотреть на приближающего конюха — просто таки огромного мужика с ярко-рыжими волосами, растущими у него не только на голове, но и казалось по всему телу, по крайней мере, и грудь, и руки по самые кисти, и даже щиколотки ног — везде рыжели кудрявые завитки.
На крутых плечах, как на ступенях вольготно разместились Коленька, и подружка его по разнообразным детским забавам, младшенькая дочь Федора Титовича — Катенька.
Дети крепко держались за мощную шею конюха, но страху в их глазах, на удивление похожих не было вовсе. И то, чего бояться, когда детские тельца, бережно, но цепко поддерживают широкие, ухватистые ладони богатыря. Ребята смеялись и болтали ногами, и если бы не городские брючки и туфли мальчика и напротив довольно скромное Катино платьице, стиранное и полинявшее почти до белизны, ни кто бы, ни подумал, что они выходцы из совершенно разных социальных слоев — настолько им сейчас было хорошо и уютно вместе на плечах у Федора.
Подойдя к веранде, конюх легко наклонился, выставив сначала одно плечо, а следом и второе. Дети, весело смеясь, спрыгнули на землю, и тут же, взявшись за руки, метнулись прочь, куда-то в сторону розария, надо полагать ловить крупных ночных бабочек, во множестве порхающих над цветником.
— Звали Петр Владимирович? – богатырь подошел к Кудрявцеву и сначала степенно поклонился, а уж только потом аккуратно пожал протянутую хозяйскую руку.
— Да ты никак боишься сделать мне больно, драгоценный ты наш Федор Титович, рассмеялся тот, и с силой сжал ладонь конюха настолько сильно, что высокий и широкий в кости Федор присел от неожиданной и резкой боли.
— Ты Федор Титович, никак забыл, что я тебе не кисейная девица на выданье, а бывший кавалерист, и уж поверь, что бы шашкой махать несколько часов подряд или на пику неприятеля, словно букашку насаживать, в кистях сила должна быть подобающая. А ты щадить меня удумал, в пол силы руку сжал.- Кудрявцев вновь рассмеялся и уже более тихо, что бы случайно не услышал впечатлительный наследник, попросил конюха.
— Федор, голубчик, там, в бричке лежит медведь. Мы его с пасечником вчера ночью завалили. Повадился ульи разорять, тот его и огнем пугал, и рогатиной, все равно каждую ночь два- три улья попортит. А самое главное, что и в дом к пасечнику несколько раз пытался попасть. Совершенно человека не боялся. Вот и пришлось его застрелить….
Ты, пожалуйста, то, что нужно для солонины отрежь, и на лед брось, а остальное в село свези. Пусть бабы к субботе сообща пельменей нарубят. Лето сам видишь, какое жаркое. Мясо быстро испортится. Даже у нас, в леднике льда уже почти не осталось, а что уж про сельчан говорить. Шкуру себе возьми, за хлопоты. Ну, давай, давай. И вот еще,- Петр Владимирович достал из кармана серебряный полтинник, протянул его улыбающемуся конюху — скажи бабам, пускай в пельмень монету на счастье закатают, и еще скажи, мол, господа тоже на угощение пожалуют. Так что пускай, казан у татар побольше попросят. Медведь, пожалуй, пудов на тридцать пять потянет. Ну да не в первый раз, справишься-…
Кудрявцев похлопал Федора по могучему плечу, и вновь погрустнев, поднялся к жене на веранду.
.Сообразительная Дуняша вновь разожгла самовар, и на веранде установилась какая-то странно уютная тишина. Тишина, отдающая запахом горячей бересты и тлеющих сосновых шишек, лишь изредка прерываемая негромким баском конюха, ласково разговаривающего где-то в темноте с лошадью, на которой приехал барин, да за углом дома, Катя как-то уж очень по-взрослому смеялась, а Николя что-то быстро, и неразборчиво отсюда, с веранды ей рассказывал. Фантазировал, надо полагать…..
Над поместьем тихо и не торопясь, опускалась летняя ночь.
