Мелькнул и остался далеко позади лесок, наполненный сочной зеленью и птичьим гомоном, промчался мимо домик, не известно, как и зачем очутившийся у дороги, пронеслось васильковое море. Фургон покачивало из стороны в сторону, от грузовика противно воняло бензином. Стоящий рядом взрослый верблюд рассказывал о далекой пустыне: о барханах и песчаных бурях, о палящем солнце и аппетитных колючках, об оазисах и арабах в белых халатах. Светик догадывался, что на самом деле ничего этого он не видел, а лишь слышал где-то и теперь рассказывает ему, Светику, несмышленому маленькому верблюжонку. Стенки и пол фургона были раскалены, лето было в самом разгаре. Светик лег на солому, и ему безумно захотелось назад, в прохладу и тишину и чтобы опять его поили молоком из бутылочки и руки, мягкие и теплые, гладили его по голове.
А верблюд рядом все вздыхал о своей пустыне. Светику в пустыню не хотелось, она ему, почему-то, казалась похожей на фургон, в котором их перевозили с места на место. И скоро опять они остановятся, обоснуются под вывеской зоопарк.
Светик задремал, но скоро сосед ткнул его носом в бок:
-Проснись, приехали. Это не город, значит, будет, что поесть.
Светика это известие не обрадовало, в голове что-то гудело, постукивало, ноги были, как ватные, пить хотелось с каждой минутой все больше, но пожаловаться было некому, теплые руки, пахнущие молоком, были далеко.
— Зоопарк приехал, — мальчишка лет шести стремительно влетел в калитку, чуть не сорвав ее с петель, — мама! Приехал! Зоопарк!
И уже через час он шел, держа за руки маму и папу и нетерпеливо подгоняя их:
— Ну, скорее же, мы опоздаем, нас не пустят.
Изможденные животные с грустью созерцали праздную толпу сквозь прутья клеток, и лишь мартышки весело что-то верещали, казалось, что им любые невзгоды нипочем.
Светик лежал на полу, а Санек стоял рядом.
— Верблюжонок, — звал он, — ты спишь? Хочешь, я принесу тебе травки?
Светик ни на что не реагировал и лишь изредка открывал глаза, щурился от яркого солнца и закрывал их вновь.
К клетке подошли двое мужчин.
— Он был бы здоров, — сказал один из них, — если бы не эти переезды, ему нужен покой и свежий воздух.
— Мне с ним возиться некогда, — буркнул второй, — усыпи его.
— Как хотите.
— Если он поспит, ему станет лучше? – вмешался разговор Санек.
— Усыпить, значит убить, дурашка.
Убить? Санек вспомнил, как сосед застрелил из охотничьего ружья свою старую собаку, ее грустные – прегрустные глаза и как потом долго плакал, уткнувшись в мамину юбку.
Стремглав помчался Санек к родителям.
— Мама, папа, вы ведь говорили, что нужно всегда стараться делать добро. Там верблюжонка убить хотят.
Мама опустила глаза, а папа лишь развел руками.
— Сыночек, нам пора домой.
— Но мама, ты ведь всегда говорила…
— В жизни все не так просто, — сказал папа и надолго замолчал.
А Санек всю дорогу домой шмыгал носом и пытался сдержать слезы.
Дома родители посадили его есть суп, а сами вышли в сад и долго о чем-то разговаривали, Санек видел их через кухонное окно.
Потом папа выгнал из гаража грузовик и, сказав лишь, что они скоро будут, уехал куда-то с мамой.
Санек сидел на скамейке перед домом, день приобретал синеватый оттенок и плавно перетекал в вечер, воздух свежел, изо всех уголков двора медленно ползла темнота, а мамы с папой все не было. От напряженного вслушивания и вглядывания Санек задремал, положив голову на спинку скамьи и поджав под себя ноги. Из сна вырвал внезапно взревевший совсем рядом мотор, Санек резко подскочил и увидел папин грузовик. А потом подошел папа и положил что-то на землю. Санек нагнулся и увидел своего верблюжонка, не в силах сдержаться он осторожно обнял его за голову. Потом опустился на колени и стал гладить верблюжонка, а Светик вдруг вспомнил свой фургон, но это воспоминание быстро ушло, оно растворилось от прикосновения теплых рук.