История с предысториями
У этой истории есть три предыстории: недавняя, давняя и очень давняя.
Хм-м… С какой же начать? Как всегда, приходится мучаться с проблемой выбора. Как же я это ненавижу!!!
А знаете что? Брошу-ка я, пожалуй, жребий – что выпадет, с того и начну.
Так-так-так… Три бумажки готовы: недавняя… давняя… очень давняя…
Вот и шляпа…Тщательненько перемешиваем… Тянем-потянем…
Что же нам выпало?
Давняя!
Нда-а… Наверное, идея с бросанием жребия была-таки не слишком удачной: как же мне теперь с середины-то начинать? Но ничего не попишешь, придется подчиниться указающему персту судьбы.
Итак:
Давняя предыстория истории
Происходила эта предыстория чуть меньше тридцати лет назад, когда славная матрона была еще молоденькой студенточкой университета.
В то ясное весеннее утро, когда одна сессия уже была позади, а до другой еще было, слава Богу, далеко, по выражению тогдашнего завкафедрой испанского языка сеньора Морено, «по университету ходили шлюхи».
Не подумайте чего плохого! Сеньор Морено был уникальным человеком – испанец, вывезенный еще ребенком из фашистской Испании, член одновременно двух компартий – советской и испанской, регулярно выплачивающий взносы обеим партиям, человек, в те годы сумевший добиться права двойного гражданства, кандидат каких-то там наук, великолепно и практически без ошибок пишущий по-русски, но так и не сумевший избавиться от чудовищного акцента, неизменно являющегося поводом для наших студенческих шуток.
Короче говоря, фразу «по университету ходят шлюхи» следовало понимать как «по университету ходят слухи». И слухи действительно ходили, настолько невероятные, что верилось в них так же с трудом, как и преданиям. Заключались слухи в том, что летом в университете ожидалась группа испанцев, которые целый месяц будут изучать русский язык, и сейчас начнется отбор студентов для работы с этими испанцами.
Не то, чтобы мы уж совсем не видели живых иностранцев – этого добра как раз хватало, но в основном, это были представители соцлагеря, вьетнамцы, кубинцы и разные африканцы. Тут же ожидалось прибытие самых что ни на есть капиталистов. Это ведь потом выяснилось, что испанцы были совсем обычными людьми в возрасте от 17 до 70 лет, выбравшими способ знакомства с нашей страной через курсы русского языка просто потому, что это было приблизительно в два раза дешевле, чем обычная туристическая поездка.
В результате невероятно-трудного отбора молоденькая студенточка — назовем ее Л. — была зачислена в штат сопровождающих испанскую группу.
И вот позади трехмесячное интенсивное штудирование испанского, изучение испанских обычаев и традиций, а также повторение всех пунктов советской Конституции и лекций по истории КПСС, политэкономии и научному коммунизму…
Все! Наконец-то испанцы приехали! Целый месяц мы сопровождали их в разных поездках по передовым предприятиям и колхозам, были с ними на встречах в исполкоме и горкоме, а по вечерам устраивали веселые карнавалы с переодеваниями, танцами, распитием спиртных напитков (хотя, как вы наверняка понимаете, это строжайше запрещалось) и распеванием русских и испанских песен до самого утра. Утром испанцы отправлялись на обязательные занятия русским языком, и преподаватели, вынужденные наблюдать за сонными лицами своих курсантов, злились на нас, студентов, – ведь нам досталось куда более приятное времяпрепровождение в кампании веселых испанцев, чем им.
А испанцы и вправду умеют веселиться. Помню, как наши ребята нарядили их в балетные пачки и учили танцевать Танец маленьких лебедей…
А одна очень элегантная женщина из Барселоны по имени Кончита научила нас танцевать каталонскую сардану – народный танец, которому уже 500 лет.
Хотите я вас тоже научу?
Всем участникам танца (а танец этот хороводный) нужно стать в круг (мужчины по левую руку от женщин), взяться за руки и делать короткие и длинные шаги вперед, назад и в сторону – размер 6/8. Если нет коплы (оркестра из 12 человек, играющих на флейте, гобое и других духовых инструментах, под ритм, задаваемый контрабасом и маленьким барабаном), нужно просто вполголоса считать шаги. Кстати, этот подсчет шагов – элемент обязательный. Недаром жители других областей Испании насмешливо говорят про каталонцев, что они такие расчетливые, что считают даже в танцах!
Уезжая, испанцы одарили нас кучей сувениров. Мне, среди прочего, досталась от Кончиты замечательная книга о Барселоне. В книге были чудесные фотографии, которые мы потом долго рассматривали, все больше и больше влюбляясь (пусть заочно) в этот чудный город, о котором еще Дон Кихот говорил: «Веселое море, ликующая земля, прозрачный воздух… все это вызывало и порождало в сердцах людей бурный восторг».
Ах, Кончита, ах, Барселона, встретимся ли мы когда-нибудь, чтобы и нам ощутить этот бурный восторг?!.
Очень давняя предыстория истории
Жила-была маленькая девочка. Совсем обычная девочка. И ей, как и всем обычным девочкам, иногда снились необычные сны. Ну, например, что она уже не маленькая девочка, а красивая смуглая девушка со странным именем Исабель.
Ах, как любит Исабель танцевать! Как мелькают ее босые ноги, подчиняясь странному ритму… как плавно изгибаются руки… как прищелкивают пальцы… как, подобно птице, бьется в ее руках черно-красный веер… как взлетает подол ее юбки…
Откуда ты пришла, Исабель, в сны маленькой обычной девочки?
Почему родители заметили, что их дочка во сне произносит непонятные слова на каком-то чужом языке?
Впрочем, мама у маленькой девочки преподаватель немецкого языка. Она записала слова, которые шепчет во сне маленькая девочка: cante… fuego… duende… Слова оказались испанскими: песня… огонь… дух…
Растет девочка – взрослеет девушка из снов.
А сны приходят то чаще, то на время затаиваются, пока не исчезают совсем.
Маленькая девочка выросла и так и не узнала, как сложилась судьба ее загадочной подружки Исабель.
Бывшая маленькая девочка не знает верить ли ей в идеи реинкарнации, но почему-то ей кажется, что именно в Испании ей приснится еще хотя бы один сон про Исабель…
Ей немного страшно, но…
Нужно ехать в Испанию. Обязательно нужно! Теперь можно. Наверное, время пришло…
Недавняя предыстория истории
Итак, недавно на нашу семью свалилась жуткая неприятность: из-за полного обвала хай-тека по всей стране муж потерял работу.
Слава Богу, период безработицы оказался не слишком длинным, и уже через три месяца работа была найдена, даже лучше прежней. Во всяком случае, отношение к людям в новой фирме было куда более человечным, но об этом чуть позже.
А тем временем на нас свалилось очередное лето и мой длинный, выстраданный двух-с-половиной-месячный отпуск. Я нудилась и маялась от безделия. То есть дел у меня, естественно, было воз и маленькая тележка, вот только делать эти дела не было абсолютно никакого желания. А хотелось куда-нибудь уехать, желательно подальше и как можно на более долгий срок.
Когда я поведала о своем желании мужу, он посмотрел на меня, как на сумасшедшую, и терпеливо объяснил мне, что на новой работе он работает меньше четырех месяцев и даже заикаться об отпуске было бы для него непростительной наглостью. Я все понимала и соглашалась с мужем, но втайне лелеяла мечту, что как-нибудь все образуется. И действительно, не прошло и месяца после нашего разговора, как одним прекрасным вечером, придя после работы, мой муж хитро улыбнулся и сказал: «Есть неделя. Ищи!» (вот вам хорошее отношение к кадрам со стороны начальства).
— Миленький! Родненький!! Любименький!!! – закричала я и повисла у мужа на шее.
Только, если вы думаете, что в разгар летне-отпускного сезона так уж легко отыскать место на земле, куда еще не раскуплены все до единого билета на самолет, вы сильно ошибаетесь. И все же, в результате непрекращающихся несколько суток поисков в интернете, такое местечко было найдено, и я с гордостью заявила мужу, что на работе ему нужно взять всего лишь два дня да плюс два положенных всем выходных, и мы едем на целых четыре дня в Барселону.
Муж сказал, что я гений, а я сказала, что гений он и его начальство.
И вот срочно паковались чемоданы… составлялся маршрут… в старых залежах была отыскана книга о Барселоне, подаренная Кончитой…
Не пройдет и несколько дней, как картинки из книжки оживут.
Скорей бы!
День первый
Часть первая
Как дурят нашего брата,
Таланты и поклонники,
или Ab ovo…
Самолет приземлился вовремя, гостиница оказалась вполне себе чистенькой и уютненькой и, к счастью, рядом с метро, безоблачное небо голубело, а яркое солнце жарило вовсю, как ему и положено в августе… Короче, можно было отправляться на первое свидание с Барселоной, встречи с которой мы ждали так долго.
Как гласит легенда, Барселона была основана в 237 г. до н.э. отцом Ганнибала, Гамилькаром Баркой. Барка – Барса – Барселона… Так в результате «незначительных» трансформаций и родилось имя города.
С чего же начать?
Ну, разумеется, с пешей прогулки по городу, ведь для того, чтобы почувствовать дух города, причем любого, его нужно померять ножками – к сожалению, своими собственными.
В общем, в путешествиях у нас уже сложилась практика, что мы по карте выбираем наиболее близко расположенный к месту нашей дислокации интересующий нас объект и отправляемся туда пешком.
В Барселоне ближе всего к нашей гостинице оказался Парк Гуэль. Правда, как выяснилось значительно позже, барселонские карты жутко дурят нашего брата в свою пользу.
Как правило, «обман» бывает в пользу туриста: по карте расстояние – ого-го, а de facto – раз плюнуть. Тут же все было наоборот: по карте, вроде, вполне себе приемлемое расстояние, на деле же — мы все шли и шли под нещадно палящим полуденным солнцем, а наш объект все никак не желал появляться даже на горизонте. Но, слава Богу, любые неприятности, в конце концов, все-таки заканчиваются, а уж прогулку по вымечтанному городу назвать неприятностью как-то даже язык не поворачивается. Вот так, тихой сапой мы и дошли, как оказалось, до пригорода Барселоны – Валькарки. Именно там и находится парк Гуэль – одна из наиболее популярных работ Гауди.
Антонио Гауди оставил по себе 18 сооружений. Все – в Испании. 14 из них – в Каталонии, из них 12 – в Барселоне. Великий архитектор почти не покидал свой город, отказывался говорить по-испански, идя даже на то, чтобы объясняться с рабочими через переводчика. В 1924 году его, 72-летнего старика, арестовали за то, что он не пожелал объясниться с полицией по-кастильски (то есть на официально-узаконенном диалекте испанского). Он просидел несколько суток в камере, демонстративно отвечая на все вопросы полицейских только по-каталански. Когда, в конце концов, его отпустили, он сказал друзьям: «Я бы чувствовал себя трусом, если бы в тот момент предал язык моей матери».
Кстати, ударение в его фамилии – на последнем слоге: каталонский звучит почти по-французски.
Двенадцать работ на огромный город. Много это или мало? Наверное, не слишком много, но Гауди удалось задать уровень и определить стиль, имя которому – арт-нуво.
Плавность, гладкость, извилистость, обтекаемость, отсутствие прямых линий и острых углов, яркие цвета и аппликации – вот то, что характерно для арт-нуво. Сам термин, кстати, не искусствоведческий, а торговый – от названия магазина Maison de l’art nouveau.
Гауди любил повторять: «В природе нет прямых линий», «природа не бывает одноцветной». Оттого у него все так плавно и пестро.
Его архитектура была столь же далека от общепринятой, как геометрия Лобачевского от классической, Евклидовой геометрии. Казалось, Гауди объявил войну прямой линии и навсегда переселился в мир кривых поверхностей. Образцом совершенства он считал куриное яйцо, и в знак уверенности в его феноменальной природной прочности одно время носил сырые яйца, которые брал с собой для завтрака, прямо в карманах брюк. Однажды, выходя из церкви, он попал в объятия своего друга — барселонского мэра. Возможно, все бы обошлось, но кто-то в этот момент толкнул Гауди в спину. Прочность куриных яиц оказалась не столь беспредельной…
Интересно, откуда же Гауди доставал средства на строительство всей своей «плавности и пестроты»?
Каталония на стыке 19-го и 20-го веков была очень богата, и меценатство здесь считалось патриотичным. И патрон Антонио Гауди, разбогатевший в Америке, ставший бароном, а потом и графом, Эусебио Гуэль давал заработать своим избранникам. Так что Гауди повезло: здесь, на земле он нашел своего ангела-хранителя. Дон Эусебио Гуэль — человек с тонкой душой и тугим кошельком — боготворил Гауди, снабжал заказами, финансировал многие его проекты, казавшиеся окружающим безумными. Расходы на архитектурные чудачества Гауди приводили управляющего Гуэля в ужас. «Я наполняю карманы Дона Эусебио, — сокрушался он, — а Гауди их опустошает!»
В 1900 году Гуэль выкупает холм в пригороде Барселоны, чтобы устроить здесь частный город-сад на английский манер. Участки в парке предназначались на продажу для застройки особняками, и построить это все – и парк, и дома – Гуэль поручил Гауди. Неожиданно проект провалился: для тех, кто хотел жить в Барселоне, парк был слишком далеко от центра, а для тех, кто хотел жить за городом, — слишком близко. В результате, наследники Гуэля продали холм городским властям, которые открыли парк для широкой публики.
Вот у входа в этот парк, который ЮНЕСКО в 1987 году объявило «Наследием Гуманизма», мы и стояли, готовые войти в мир, столь похожий на фантазию братьев Гримм.
Часть вторая
Моя месть ящерице,
или Скамейка не для влюбленных
Мы вошли в ворота и сразу же остановились, запрокинув головы и разинув рты: по обе руки от нас стояли два пряничных домика – один, наверное, для Гензель, а другой – для Гретель. Один домик – тот, который справа, — венчал какой-то гриб, подозрительно смахивающий на поганку, второй домик имел более респектабельный вид и был увенчан характерным пятипалым крестом. Интересно, какой из домов принадлежал Гензель, а какой – Гретель? Вообще-то, изначально эти павильончики предназначались для привратников, но сейчас привратников вытеснили торговцы сувенирами и всяким съестным. На сувениры мы просто немножко поглазели, зато кафе подвернулось как нельзя кстати – обеденное время уже давно прошло, а мы еще даже не завтракали… Перехватив по куску пиццы и подкрепив быстро угасающие на жаре силы черным кофе, мы отправились гулять по парку.
Прямо перед нами поднималась широкая лестница с драконами и змеями, изрыгающими каскады воды, гербом Каталонии и огромной мозаичной ящерицей, ставшей одним из символов Барселоны. Ящериц я почему-то не шибко жалую, поэтому фотографироваться возле нее наотрез отказалась. Наверное, я оказалась единственной такой принципиальной.
Лестница уводит на вершину холма, где разбита огромная площадь-терраса, по всему периметру которой на сотни метров тянется одна длинная извилистая скамья-парапет с мозаикой из разноцветного битого стекла, абсолютно разная, по утверждению очевидцев, в разное время дня и при смене погоды.
Во время строительства парка Гауди возводил о ту пору еще два объекта, и рабочим со всех трех строек было поручено подбирать на улице старую посуду, плитки, бутылки… Все это доставлялось на холм, где одна особая бригада измельчала плоды розысков, а вторая — покрывала черепками парапет и лестницу.
Терраса парка служит крышей врезанного в склон холма Стоколонного зала, хотя на самом деле таких утрированных дорических колонн всего 86. Колонны — полые изнутри: по ним, как по трубам, сходит в дренажную систему дождевая вода.
Своды зала покрыты медальонами, выполненными в той же черепковой технике. Преобладающий глубокий голубой оттенок – из-за использования осколков бутылок из-под розовой воды, цвет которых особенно нравился Гауди. В этом гроте, который должен был стать в городе-парке рынком, сейчас иногда проходят концерты. Надо сказать, акустика под этими сводами – действительно великолепная. И хотя на официальный концерт мы не попали, но уличного музыканта-виолончелиста послушали с удовольствием. Хотя, может, я ошибаюсь, и это был вовсе и не виолончелист, а какой-нибудь другой музыкант – много мы их повстречали за время наших путешествий. Последнее, что успел сделать Гауди в парке (а строил он его – ни много, ни мало – аж 14 лет), — возвести несколько причудливых каменных аркад, столбы которых наклонены к холму под самыми невероятными углами, и проложить хитроумную систему дорог, по которым будущие жильцы должны были подъезжать к своим особнякам.
Прогуливаясь под этими каменными аркадами, мы повстречали еще одного музыканта, играющего на какой-то невероятно-длинной, необычной трубе с таким громким заунывным звуком, что слышно его было, по-моему, и в самых дальних углах парка. Трубача облюбовала группа японцев, беспрестанно щелкавших своими фотоаппаратами, ослепляя беднягу вспышками.
В этом сумрачном каменном лесу, где бетонные деревья стоят, как пьяная компания, у меня вдруг закружилась голова, и я потянула мужа на солнышко, на свежий воздух…
Кстати, дороги-то к будущим особнякам Гауди спроектировал, но из 70 запланированных домов возведено было только два – на деньги Гуэля, в качестве рекламных образцов. В одном из этих домов и поселился Гауди с отцом и племянницей. Здесь он прожил 20 лет, отсюда каждый день пешком ходил он на стройку Саграда-Фамилии, пока не переехал туда за несколько месяцев до своей трагической смерти. Сегодня в доме, где жил архитектор, открыт музей, в экспозиции которого – личные вещи Гауди, наброски для неосуществленных проектов и мебель, спроектированная им для дворца Гуэль, дома Кальвет и дома Батльо. Даже мебель он делал какой-то волнисто-извилистой…
Вообще, все, что делал Гауди, окрашено так или иначе, его глубочайшей набожностью. Он считал, что в природе ничего лишнего не бывает – может, отсюда идет его экологический принцип использования отходов? Битые бутылки, каменная крошка, осколки керамики – ему пригождалось все.
Гауди вел абсолютно аскетичный образ жизни. Он был вегетарианцем, постником, едва ли не оборванцем. К концу Великого поста Гауди почти полностью отказывался от еды и у него даже не было сил ходить на работу. Как-то к нему пришли и застали короля арт-нуво прикрытым старым пальто под свисающими клоками со стен обоями.
Есть множество свидетельств о странностях гения. Ну, например, он не любил людей в очках. Бедная я, бедная! Не полюбил бы меня великий Гауди! Ни за что не полюбил бы, очкастую!..
Впрочем, он не только бы меня не полюбил, так что можете особенно не рассчитывать. Женщин в биографии Гауди не мог бы обнаружить даже самый дотошный исследователь. Был, правда, в его юности один несчастный романтический эпизод, но девушка предпочла другого, и Гауди остался холостяком. Его единственной любовью, к нашему счастью, стала архитектура.
Так и жил он отшельником в своем доме. Отсюда этому женоненавистнику легко было спугивать влюбленные парочки в своем Парке Гуэль. Может, поэтому он и устроил там гигантскую – но одну! – скамейку? На такой уж точно – какие вздохи!
Возле Парка Гуэль – психиатрическая больница, что-то вроде дурдома. Дурдом предельно рационален, с привычными для нормального человека прямыми линиями и углами, что создает чудный фон для закругленного, волнообразного и празднично-яркого безумия гения.
Часть третья
Про меркантильность и не только,
или Истинный ариец,
Барселонская Аннушка
и клиент Гения…
Набродившись в Парке Гуэль по «неведомым дорожкам со следами невиданных зверей», я наотрез отказалась верить карте Барселоны, согласно которой до Саграда-Фамилии было не так уж и далеко… Я даже не вняла увещеваниям мужа и его подколкам типа: «вот Гауди стариком был, а ходил пешком…». Я со всей ответственностью заявила, что по такой жаре пешком никуда не потащусь, даже к Храму Святого Семейства, увидеть который мечтала практически всю свою сознательную жизнь. И нет у меня совсем совести, поскольку нет совсем никаких сил. Наверное, я оказалась достаточно убедительной, и муж понял, что спорить в данном случае бесполезно, в результате чего первая же таксушка довезла нас до нужного места. И вот прямо перед нами – самое известное здание Барселоны. Его Эйфелева башня, статуя Свободы и Биг Бен.
Церковь Святого Семейства (Саграда-Фамилия) была заложена в 1882 году во искупление грехов человеческих. Ультра-консервативное братство святого Иосифа собрало весьма скромную сумму, которой едва ли хватило на покупку пустыря в самой непопулярной части города. Собственно, это была гигантская пустошь, на которой в то время паслись козы. Братья-иосифляне наняли безвестного архитектора, и тот разродился редкого уродства беспомощным проектом небольшой церквушки в готическом стиле. Однако уже через год архитектор, которого, кстати, звали Вильяр, решил подать в отставку – что-то у него там почему-то не заладилось. Иосифляне вынуждены были искать нового исполнителя своей задумки. И нашли – 32-летнего сопляка, единственной законченной постройкой которого к тому времени был амбар для отбеливания хлопка в кооперативе безбожников-социалистов. Молодого, неизвестного никому архитектора звали Антонио Гауди.
Почему же эти ультра-консервативные верующие остановили свой выбор на человеке, работавшем на социалистов?
Было тому две причины. Ну, во-первых, у неизвестного архитектора и такса была ниже, что для бедных, а посему весьма меркантильных братьев было немаловажной деталью. А, во-вторых… Говорят, лидеру иосифлян, лавочнику Бокабелле, было видение, что церковь должен непременно построить голубоглазый ариец, какового лавочник с первого взгляда признал в Гауди.
Архитектор провел на строительстве храма 43 года. Поначалу он сочетал работу над Саграда-Фамилией с другими заказами, но затем вообще забросил все мирские дела и поселился тут же на стройплощадке. Никакого проекта у него не было. Гауди прекрасно понимал, что завершить церковь ему все равно не удастся, ибо строили ее на пожертвования, которых никогда не бывает достаточно: из-за отсутствия денег в работе постоянно случались многомесячные перерывы. И тогда архитектор – совершенно в духе строительства средневековых храмов – предпочел сделать столько, сколько успеет, а остальное предоставить архитекторам будущего.
Так и жил Гауди на стройке. Тут же съедал что попало, работал часов до семи, а потом шел пешком по заведенному маршруту (а это добрый час для старика – мы потом проверили) – пересекая Диагональ, по Пассейг де Сант-Жоан, сворачивая в Баррио Готико. Минуя кафедральный собор, он направлялся на вечернюю службу в малюсенькую церковь Сант-Фелип Нери.
Маршрут был нарушен лишь однажды: 7 июня 1926 года 74-летнего Гауди сбил трамвай на углу улиц Карьер Байлен и Гран-Виа-де-лес-Кортс-Каталанес. Он бы выжил, но таксисты долго отказывались подбирать дурно одетого бродягу, не признав в нем величайшего барселонца. Гауди умер через три дня в больнице для бедных Санта-Крус, оставив по себе два памятника – незавершаемый храм и совершенный город.
Как-то к архитектору в очередной раз пристали с упреками за медлительность. «Мой клиент не торопится», — сказал Гауди. Еще бы! Ведь имя ему – Вечность.
Часть четвертая
Застывший джаз,
Кто будет разглядывать шпили собора,
Что общего у Гауди с Рафаэлем,
или Когда Барселона искупит свои грехи?..
По замыслу Саграда Фамилия должна была быть вдвое больше Сан-Марко, на двадцать метров выше Святого Петра. Может, и будет… Когда-нибудь…
А для Гауди это и впрямь казалось не столь уж и важным.
Выражение «Архитектура – застывшая музыка» давно уже стало банальным, но при виде творения Гауди вдруг понимаешь, что любая банальность потому и банальна, что отражает практически всеобщее мнение. Так и тут: Собор Святого Семейства – это действительно застывшая музыка, только скорее не классика, а джаз. Это какая-то фантазия на тему готики.
Великий архитектор строил свой храм не по чертежам, а по эскизам и макетам (один из которых черезвычайно поразил нас в музее – к макету собора было подвешено огромное количество мешочков с песком, позволяющих уравновешивать шпили). Скорее всего, именно поэтому, когда в 1936 году к власти пришли анархисты, расстрелявшие тем летом в Каталонии десятки священников, разгромившие десятки церквей и полностью уничтожившие мастерские Гауди, это остановило строительство на целых двадцать лет.
Кстати, находившийся в то время в Барселоне Джордж Оруэлл считал, что стоило бы взорвать и церковь Святого Семейства, а то, что Саграду Фамилию анархисты пощадили, лишь свидетельствует об их дурном вкусе. Бог Оруэллу судья, а еще точнее – Вечность: она лучший судья, она и рассудит.
Из задуманных двенадцати башен в виде разноцветных епископских митр при жизни архитектора были воздвигнуты только три.
Один епископ спросил Гауди, почему он так беспокоится об отделке шпилей, ведь никто не увидит их. «Монсеньор, — ответил Гауди, их будут разглядывать ангелы».
Задуманный как символическая конструкция, собор имеет три огромных фасада: фасад Рождества на востоке, фасад Страстей и смерти Христовой на западе и южный, самый большой – фасад Славы Божьей. Из них лишь фасад Рождества принадлежит самому Гауди. Он украсил его тридцатью разновидностями растений, каждое их которых произрастает как в Святой Земле, так и в Каталонии.
Четыре шпиля каждого фасада символизируют двенадцать апостолов, башня над апсидой – Деву Марию, центральный шпиль высотой 170 метров, до сих пор не законченный, посвящен Христу Спасителю и окружен четырьмя меньшими, символизирующими евангелистов Матфея, Марка, Луку и Иоанна.
Саграда Фамилия густо населена: прирожденный скульптор, Гауди разместил на порталах и стенах множество всяких зверей, птиц, насекомых и, конечно, человеческих фигур. Позировали для них непрофессиональные натурщики: Христа Гауди лепил с 33-летнего рабочего, смотритель стал Иудой, пастух – Пилатом, внук знакомого – младенцем Иисусом, уличный бродяга – царем Соломоном, римским солдатом – бармен из Таррагоны с шестью пальцами на ноге, в чем любой любопытный турист может с легкостью убедиться, невольно проводя параллель между оным барменом и Сикстинской мадонной Рафаэля.
Бывшие ассистенты Гауди возобновили работы в 1952 году, 26 лет спустя после смерти их учителя, но особый размах строительство приобрело в 1980-е, когда никто уже не мог бы утверждать, что дон Антонио делился с ним своими замыслами.
Достроено еще четыре башни и два фасада, один из которых, жутковатый фасад Страстей Господних работы Жузеп-Марии Субиракса, барселонцы обзывают «Звездными войнами» и особенно не любят.
Совсем недавно начали перекрывать своды, но в общем-то Саграда Фамилия еще очень долго будет напоминать огромную строительную площадку, по которой бродят с разинутыми ртами многочисленные туристы.
Внутри башен установлены лифты, на которых можно подняться приблизительно до середины; далее – пешком (задача отнюдь не для слабонервных, зато там, ближе к небу, можно поразглядывать шпили вместе с ангелами).
В крипте, где похоронен Гауди, действует небольшой музей, посвященный архитектору и его церкви, и проходят богослужения.
В остальном же, собор покрыт неиссякаемой строительной пылью. Люди в нарядных касках все время стучат, рядом со шпилями торчат стрелы кранов, на голову вдруг сыплется известка…Жизнь идет…
Все правильно: ведь полное название церкви – Искупительный храм Святого Семейства. В самой идее – незаконченность. Пока строится храм, Барселона искупает грехи.
Часть пятая
Про навязчивые идеи,
космические ракеты,
и повторяющиеся сны…
И вот мы вышли из собора – вышли, чтобы никуда не уйти, ибо нашей «idée fixe» было увидеть Храм в вечернем освещении, таким, каким он предстал перед нами на картинке из подаренной когда-то Кончитой книжки.
Через дорогу от собора есть небольшой парк с маленьким озером, и именно оттуда снимал неизвестный нам фотограф для фотоальбома Святое Семейство.
Мы сели на лавочку и стали ждать. Солнце уже начало двигаться к западу по выцветшему от жары небосводу, но до вечера было еще далеко. Мы, конечно, могли бы, не тратя времени на ожидание, побродить еще по окрестным улицам, но не стали этого делать – по нескольким причинам: во-первых, памятуя о кознях барселонских карт, а, во-вторых, боясь пропустить самый первый момент, когда солнце зайдет за горизонт и вспыхнут фонари и прожектора, заливая своим призрачным молочно-зеленоватым светом шпили собора, похожие то ли на гигантские сталагмиты, растущие из земли, то ли на огромные сталактиты, свисающие прямо с неба…
А сам собор напоминал громадную космическую ракету, и, кажется, вот-вот начнется обратный отсчет: 5… 4… 3… 2…. 1… Старт! Впереди – Космос… Впереди – Вечность!..
Хотя мы провели на стартовой площадке несколько часов, недостроенная пока ракета, слава Богу, так и не взлетела – к величайшему счастью для всех Землян.
А, значит, и завтра, и через год, и через век можно будет придти сюда и побыть наедине с ангелами, которым еще долго предстоит разглядывать творение великого Мастера.
Место для нашего позднего ужина мы выбрали, благодаря музыкантам, которые ходили между столиков в маленьком уличном кафе. Вечер принес наконец долгожданную прохладу и свежесть, и после сытного ужина было очень приятно слушать проникающую прямо в душу зажигательную испанскую музыку и медленно потягивать тягучую густую сангрию.
Этой ночью мне приснилась Исабель.
Это был странный сон: маленькая смуглая девчушка смотрелась в круглое зеркальце в резной серебряной оправе, только амальгама на зеркале была, вроде бы, не застывшей, а похожей на воду озера, по которому то и дело пробегала рябь. А потом вдруг пошел дождь, и будто кто-то, неведомый, выдул на поверхности озера множество огромных, переливающихся всеми цветами радуги, мыльных пузырей. Постепенно пузыри приобретали красноватый оттенок… И вот — внутри самого большого ярко-красного пузыря начала свой танец взрослая Исабель. Танец был все тот же, живо запомнившийся мне из моих давних детских снов: быстро мелькали ее босые ноги, подчиняясь странному ритму… плавно изгибались руки… прищелкивали пальцы… подобно птице, бился в ее руках черно-красный веер… взлетал подол юбки…
Здравствуй, Исабель! Ты меня узнаешь? Вот мы и встретились вновь.