Этот сентябрьский день оказался на удивление жарким и знойным, но наступивший вечер принёс в город прохладу. По тёмному переулку, торопливо стуча тонкими каблучками, шла девушка. На вид ей было не более восемнадцати лет, возможно, даже шестнадцать, она зябко куталась в тонкую кофточку и старалась не оглядываться. За спиной послышались чьи-то шаги.
— Девушка, а, девушка, а как вас зовут? — ехидно спросил мужской голос.
Девушка вздрогнула, но не ответила, лишь прибавила шагу. Было заметно, что она нервничает. Ещё немного, и она побежит.
Сзади загоготали. Четыре, пять, может, шесть голосов.
— Куда вы торопитесь, барышня? — второй голос казался почти интеллигентным. — Можно, мы вас до дома проводим? Мало ли что в тёмной подворотне случиться может?!
Компания снова засмеялась. Девушка не выдержала и побежала. Через несколько шагов каблук сломался, и она чуть не упала.
Парни заулюлюкали, затопали ногами.
— Быстрей, быстрей!
— Ещё чуть-чуть, и новый мировой рекорд установишь!
Девушка подскочила к двери в подъезд, рванула её на себя и скрылась в глубине дома.
К подъезду подошли шестеро молодых людей и высокая тёмноволосая девушка-подросток в мини-юбке. Парни были коротко стрижены, в руках держали бутылки с пивом. Самый высокий и мускулистый нёс подмышкой гитару, а другой рукой обнимал за талию единственную в этой компании представительницу слабого пола.
— Может, здесь перекантуемся? — спросил он.
— Давайте лучше к соседнему дому отойдём, — послышался интеллигентный голос, принадлежавший белобрысому парню в чёрной футболке с нарисованным черепом. — Кто знает, что эта дура выкинет? Вдруг в милицию позвонит.
— Не трусь, Гарик. — Высокий снисходительно сплюнул. — Никуда она не позвонит. Она ж чуть от страху не описалась.
— Борода, а почему «чуть не»? — ухмыляясь спросил Гарик, и компания громко засмеялась.
Молодые люди разместились на ступеньках у подъезда.
— Юль, садись ко мне, — предложил Гарик.
— Даже не мечтай, — девушка подмигнула «Бороде» и устроилась у него на коленях.
— Вот интересно, — толстяк с серьгой в ухе отпил из бутылки и посмотрел на Гарика. — Можно ли человека до смерти напугать?
— Да, Гарик, — поддержал товарища тощий небритый парень. — Интересно! Ты у нас тут самый умный, интеллигент весь из себя, вот и растолкуй с медицинской точки зрения!
— Вот ещё! — фыркнул Гарик. — Не для твоих мозгов мои объяснения, Клещ! — белобрысый сплюнул. — А до смерти напугать очень легко. Если какая баба твою физиономию увидит, точно концы отдаст не сходя с места.
Парни снова заржали, а Клещ обиженно мотнул головой.
— Если меня увидит и сразу помрёт, так на тебя будет смотреть долго, потому что ты, жук навозный, ничего собой не представляешь!
— Чего?! А ну, повтори!
— И повторю! — Клещ поднялся и нагло уставился на парня с черепом на футболке. — Думаешь, умный такой, раз в институт поступил? Так тебя туда по блату взяли, из-за папашки! Чтобы ты в армию не загремел! А потом выперли за неуспеваемость, никакой папашка не помог! Придётся тебе этой осенью обувать кирзачи, да по приказу командира на брюхе по грязи ползти.
Гарик поднялся и с силой швырнул бутылку об асфальт. В руке его что-то блеснуло.
— Не тебе судить, козлина, как я в институт поступил! А в армию я не попаду. Мы ещё посмотрим, кто будет по грязи брюхом ползти!
— Мальчики, не ссорьтесь. — Юля встала с колен «Бороды», но, видимо, не очень рассчитывая на эффективность своей миротворческой миссии, на всякий случай отошла в сторону.
— Парни, парни! — «Борода» поднялся и встал между готовящимися к драке. — Спокойно! Разборки нам сейчас ни к чему. А вот темку Толстый правильную задал. Только не с той стороны. Вопрос не в том, как быстро человек помрёт, а как долго прожить сможет, когда его пырнуть хорошенько.
Гарик сверкнул глазами.
— Какое-то время стопроцентно проживёт. Хотя, конечно, это смотря куда его ранить. Если в голову, то есть в затылок или в висок, то сразу кончится. А если в шею, думаю, минуту будет дёргаться, пока кровью не захлебнётся, если, конечно, артерию не задеть.
Клещ сплюнул и опустился на ступеньку.
— Ну ты сел на любимого конька, — буркнул он. — Да ни минуты покойничек не проживёт. Если удар смертельный, всё дело в секундах.
— Ну и я о том же толкую! — Гарик скрестил руки на груди. — Минута, между прочим, в секундах измеряется! Только вы неправы вот в чём. Как определять, жив он или нет? Ты ему пульс будешь щупать, что ли? По-моему, правильнее так: стоит шкет на ногах или уже хлопнулся. Валяется — не так важно, сколько он ещё продышит, труп и есть.
— Дурак ты, Гарик, — «Борода» выбросил пустую бутылку в кусты и открыл новую. — Ни о какой минуте и речи быть не может. Максимум, секунд пятнадцать. И то, если бугай…
— На что спорим? — Белобрысый кивнул в сторону несостоявшегося противника. — Вот его пером в печень, точно будет минуту дрыгаться. Он же у нас как пиявка, вцепится, не оторвёшь! И за жизнь изо всех сил держаться будет. Правда, Клещ?
Худощавый неодобрительно покачал головой и холодно поинтересовался:
— Тебе жить надоело?
Высокий взял гитару и резко ударил по струнам.
— Гарик, раз смелый такой, тебе и начинать. Вот первый, кто из подворотни выйдет, сколько, по-твоему, проживёт? В смысле — на ногах простоит, тут я с тобой согласен, пульс щупать не будем.
— Сорок секунд простоит, — не моргнув глазом ответил тот.
— Десять, — отрезал Клещ.
— Сразу кончится, — включился в разговор толстяк с серьгой в ухе, — максимум пять секунд. Хотя… если нож из раны сразу не выдёргивать… может, Клещ и прав, десять.
«Борода» улыбнулся.
— Запустим тотализатор, а? По рублику для начала? Выкладывайте, у кого сколько есть.
На ступеньку легли мятые купюры.
— Юлька, ты участвуешь?
Девушка кивнула и положила на ступеньку деньги.
— Двадцать секунд, — коротко сказала она.
— А вдруг сразу двое в подворотню войдут? Одновременно, а? — поинтересовался Клещ.
— Значит, дважды твою догадку проверим. Гарик, готов?
Молодой человек в футболке с нарисованным черепом коротко кивнул, вразвалочку отправился к подворотне и оттуда махнул рукой.
Ждали недолго. Во двор, шаркая стоптанными башмаками, вошла старуха, рядом с ней, пофыркивая, бежала лохматая болонка. Гарик подобрался, выскочил из укрытия и резким движением ударил женщину в живот. Старуха охнула и, удивлённо глядя на убийцу, медленно осела на землю.
— … два, три, четыре, — хором считали парни.
Гарик нагнулся, чтобы посмотреть на старуху, и покачал головой.
— Несправедливо, — обиделся Гарик. — Кто ж знал, что старуха первой будет. Она и до нас не жилец была, слабая. Давайте переиграем.
— Ну уж нет, — Клещ довольно улыбаясь собирал со ступенек разлетевшиеся от порыва ветра купюры. — Если только заново поспорить. Не слабо?
— Я готов.
— А старуху куда денем?
— Пусть лежит, никому ведь не мешает. Пойдёмте в другое место.
— Нет, пацаны. Я домой, — заявил толстяк. — Денег у меня всё равно с собой больше нет. Давайте завтра, в парке. Или, может, на старом месте? Только, чур, жертву посолиднее выберем, а то несерьёзно как-то. Я согласен с Гариком: старуху мочить не очень честно. Кто её знает, может, она бы и так коньки откинула за минуту, без всякого пера.
— Ладно. — Гарик бросил прощальный взгляд на болонку, которая жалобно скулила и, словно не замечая убийц, лизала руку своей мёртвой хозяйки. — Вообще-то, во двор собака первой вошла. По идее, надо было её кончить.
— Так не поздно ещё! — гоготнул Клещ.
Гарик хмыкнул.
— Я своё дело сделал. Охота тебе с собакой возиться и гоняться за ней — никто не возражает. Мне развлечений на сегодня достаточно.
«Борода» поднялся, взял Юлю за руку и неспеша отправился восвояси. Молодые люди пошли за ним, оставив после себя несколько недопитых бутылок и мёртвую женщину, на плаще которой медленно увеличивалось в размерах тёмно-бордовое пятно. Юля то и дело бросала взгляд назад, то ли сомневаясь, хорошо ли было то, что только сейчас произошло, то ли, наоборот, запоминая приятное зрелище.
* * *
Здравствуйте, друзья! Год назад я думала, что больше мы с вами не встретимся. Но, как видите, получилось. Мы со свекровью только позавчера приехали из Франкфурта, чуть под ливень не попали. Софье захотелось посмотреть весенний Тель-Авив, а я вспомнила про эти наши тусовки. Вроде как за мной должок.
В прошлый раз я, кажется, подпортила вам настроение своими небылицами про… ну, не важно, если не помните. Про такое вообще лучше не вспоминать. Короче, попробую я сегодня поднять вам настроение, развлечь. Надеюсь, получится. Первое апреля всё-таки! Но на многое не рассчитывайте. Жизнь — сложная штука, смешного в ней мало, страшного больше. Хотя, уж если случаются курьёзы, так смешнее не придумаешь!
Итак, почти год назад я уехала с Софьей и детьми в Германию и начала свою вторую иммиграцию. Надо сказать, германская и израильская иммиграция — две большие разницы, как сказали бы в Одессе. Вдруг обнаруживаешь, что иммигрант тоже человек! Единственное его отличие от остальных граждан — недостаточное владение местным языком и слабое представление о законах своей новой страны. Вместе с тем, возникает очень специфическое чувство, боязнь — как бы нечаянно не нарушить местные порядки, не вызвать неудовольствие гостеприимного народа. Честное слово, со мной такое было впервые. Когда, несколькими годами ранее, я приехала в Израиль, то не прошло и трёх дней, как нарушила закон на полную катушку, ни секунды не колеблясь. А вот в Германии я вела себя тише воды, ниже травы, хотя никто от меня вроде этого специально не требовал. Я даже избегала ездить на автомобиле, хотя на права сдала с первой попытки. Не хотела вляпаться в какое-нибудь происшествие. Пользовалась общественным транспортом, поездом. Кто бы мог подумать, что и там меня поджидает сюрприз?
* * *
Ночью прошёл сильный ливень. В утренних новостях сообщали об угрозе наводнения в верховьях Дуная и кое-где в бассейне Рейна, но Елена не отказалась от очередной поездки на занятия. Она надела плащ, полусапожки, шляпку, взяла сумку, зонт и бросила взгляд в зеркало. Стройная, высокая молодая блондинка с выразительными глазами и правильными чертами лица была образцом элегантности, хоть сейчас фотографируй для рекламы.
— Очень хорошо, фрау Штерн, — улыбнулась она и поправила выбившуюся из-под шляпки прядь волос.
Тихо, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить детей и Софью, Елена вышла в коридор и закрыла за собой входную дверь.
В будни она ездила в Майнц на занятия немецким языком. В сущности, эти уроки были ей не нужны — она почти свободно могла говорить на различные темы, но пока не хотела отказываться от удовольствия побыть в среде таких же, как она, иммигрантов. Эти встречи приносили Елене радость, она ощущала дружелюбие и открытость людей, волею судьбы оказавшихся в чужой стране. Между ними складывались особые, почти родственные отношения; они старались помочь друг другу по мере сил и радовались чужим успехам. Именно этого — единения душ — и не хватало Елене. Германия казалась слишком скупой на эмоции, какой-то холодной, замкнутой, хоть и вполне дружелюбной страной.
Молодая женщина направилась к железнодорожному вокзалу. Дорога оттуда до Майнца занимала менее получаса, и Елена воспринимала эти поездки как своеобразный туризм, целевые экскурсии с изучением немецкого языка.
Вопреки прогнозам синоптиков, обещавшим сегодня чуть ли не второй всемирный потоп, дождь едва накрапывал, и Елена даже не стала открывать зонт. Прохладный воздух бодрил, и настроение у женщины было великолепным. Светофоры охотно зажигали нужный свет, встречные мужчины приветливо улыбались, недвусмысленно поворачивая головы вслед красавице. Не прошло и пяти минут, как довольная жизнью фрау Хелена Штерн пришла на вокзал. В отличие от французской, германская железная дорога обычно не могла похвастаться хронометрической точностью, но нынче, видимо, особенный день — поезд пришёл точно по расписанию. Елена заняла место в кресле и прикрыла глаза.
В голове молодой женщины вертелись фразы, пройденные на предыдущем занятии. Она не переставала удивляться, как, оказывается, богат русский язык, по сравнению с немногословным немецким. Взять, к примеру, самую простую фразу: «я тебя люблю». По-русски можно сказать как угодно: и «я люблю тебя», и «люблю я тебя, люблю!», и «тебя я люблю, и никого другого». А в немецком только стандартное выражение «ich liebe dich». Да и эмоциональности никакой.
Поезд тронулся, и тут вдруг Елена ощутила лёгкий толчок тревоги. Она открыла глаза и удивлённо осмотрелась по сторонам. Справа сидели несколько женщин разного возраста. Одну из них она знала в лицо: темноволосая румынка, убиравшая в том учебном центре, куда направлялась Елена. Судя по тому, что уборщица оживлённо переговаривалась с соседками на незнакомом языке, те тоже были румынками. Неужели опасность, пусть и незначительная, исходит от этих женщин?
Через ряд от румынок расположился тучный пожилой немец, он дремал, надвинув на глаза шляпу, из-под которой виднелись лишь седые усы и тонкие губы. Детей в вагоне не оказалось, да и ничего подозрительного не было — люди ехали по делам, кто на работу, кто на учёбу. Оставался ещё один вариант: что-то случится с самим поездом.
Пока Елена раздумывала, какая же неприятность может приключиться с составом, дверь неожиданно распахнулась, и в проход протиснулся молодой парень на костылях. Он был одет в длинное тёмно-серое пальто.
— Добрые господа! Помогите калеке! — протянул он высоким, почти мальчишеским голосом, демонстрируя сильный акцент. При первом его движении вдоль прохода между креслами обнаружилось, что у парня нет правой ноги. Пассажиры недовольно притихли. Одни молча уткнулись в книги, другие начали старательно изучать собственные башмаки, а кто-то просто отвернулся к окну. Елена поморщилась, она терпеть не могла подобные сцены. Не то чтобы она одобряла попрошаек, но в жизни всякое случается, и у человека действительно могли быть проблемы с деньгами. В его положении это особенно обидно. А люди отворачивались, будто стыдились чего-то. А стыдиться тут нечего. В конце концов, не подать милостыню — не преступление, а вот отворачиваться от увечного, наверное, не очень прилично.
Молодая женщина открыла сумочку, чтобы вынуть для парня несколько монет. Внезапно сзади раздался резкий выкрик:
— Зиг-хайль! Германия превыше всего!
Елена дёрнулась, словно от удара током. Смысл этих слов был слишком понятен, но в таком сочетании она слышала их впервые. Ни разу за то время, пока фрау Штерн жила в Германии с Леонидом, или позже, с начала иммиграции, ей не приходилось сталкиваться с местными нацистами. Елена будто забыла, что эта улыбчивая гостеприимная страна когда-то шла за Гитлером, пестовала СС и рвалась завоевать весь мир, чтобы построить на костях невинных людей новый расовый порядок.
Так вот откуда исходил сигнал тревоги! Елена закрыла сумочку и приготовилась встретить неприятности во всеоружии. Впервые за много недель ей пришла в голову мысль о том, что она зря отказалась от автомобиля — дорожные происшествия не самое страшное, что может случиться, а главное, осторожность позволяет их избежать, тогда как здесь, в вагоне, остаётся пассивно ждать событий.
Тем временем по проходу неторопливо шли пятеро бритоголовых парней. Они рассматривали пассажиров и недобро ухмылялись. Пожилой мужчина с седыми усами проснулся, но, увидев молодчиков, снова надвинул на глаза шляпу. Самый здоровенный — молодой парень лет двадцати пяти, с физиономией бульдога — довольно нахально подмигнул Елене, но тут же засвистел и дёрнулся к увечному нищему.
— Эй, червяк! Ты что тут делаешь?
Нищий замешкался, разворачиваясь на костылях в проходе. Нацист подскочил к нему и сильно пнул в зад. Калека вскрикнул, едва не упал, и тут же вполне здоровая правая нога его выскочила откуда-то из-под пальто. Бритоголовые радостно засвистели и заорали что-то непонятное. Самый высокий из них ещё раз ударил нищего в спину, тот упал. Нацисты столпились вокруг него и начали с наслаждением пинать.
Елена с отвращением отвернулась от происходящего. Обманщик, возможно, даже вор, этот человек заслужил наказания, но не побоев… Молодая женщина невольно сжала кулаки, но тут же остановила себя: нельзя вмешиваться, ни в коем случае. Она не полиция, её никто не трогал, к тому же она даже никогда раньше не видела злополучного «калеку». Зачем влезать в чужие разборки?
Фрау Штерн ещё раз посмотрела на бритоголовых, лениво пинавших жулика, и внезапно на неё накатила какая-то горячая волна. Совершенно явственно предстало перед ней давнее российское прошлое, когда она тоже не собиралась вмешиваться в события. То, что произошло примерно за год до знакомства с Киото-сан, за неделю до переезда на новый адрес.
* * *
В тот день Елена возвращалась домой позже обычного — Виктор Иванович надумал поговорить с девушкой по душам и выбрал для этого не самое подходящее время, его постоянно кто-нибудь беспокоил, заходя в кабинет или звоня по телефону. А через час в комнату вбежала взволнованная «секретарша», что-то шепнула на ухо шефу, тот изменился в лице и сразу выскочил прочь, махнув Елене на прощание рукой. Поэтому разговора не получилось, а время ушло. На улице уже стемнело, кое-где зажглись фонари, старушек у подъездов сменила молодежь.
Елена шла по вечернему городу, размышляя о том, успеет ли она вернуться домой прежде, чем около её подъезда появятся хулиганы. Уже неделю перед их домом по вечерам собиралась довольно неприятная компания — шестеро парней с пивом и полным отсутствием совести. Они били бутылки, громко орали и нескладно подпевали бренчанию гитары. Не так давно к ним присоединилась девица сомнительного поведения, которая не отставала от «кавалеров» в употреблении нецензурных слов и распитии алкоголя.
Обитатели дома старались делать вид, что не замечают происходящего, лишь уборщица тётя Маша каждое утро жаловалась — ей приходится убирать осколки стекла и подметать окурки.
Елена была солидарна с жильцами дома и тоже предпочитала не реагировать. Она плотно закрывала окна перед сном, надевала наушники и отключалась от происходящего до утра. Конечно, девушка могла без труда разобраться со шпаной, но пока не видела в этом необходимости. Беспокоить Виктора Ивановича по пустяковому поводу ей не хотелось, а милиции Елена избегала по понятным причинам.
Когда до подъезда оставалась примерно сотня шагов, Елена услышала пьяные песни. Она посмотрела на часы. Видимо, парни тоже изменили своё расписание — обычно они появлялись здесь несколько позже. Девушка замедлила шаг, раздумывая, идти ли мимо хулиганов или подождать какого-нибудь случайного спутника. Не то чтобы она боялась этих молодчиков, просто не хотела лишний раз нарываться на драку, которая в такой ситуации была вполне вероятна. Эти парни уже не раз на глазах Елены цеплялись к проходившим мимо них девушкам, возвращавшимся домой в одиночестве.
— Леночка, — услышала она знакомый, хотя и несколько заплетающийся голос, — как ты поживаешь?
Обернувшись, Елена увидела Игоря Петровича, соседа по подъезду. Высокий, плечистый, с тяжёлым подбородком, этот мужчина работал слесарем. Он несколько раз ремонтировал девушке сантехнику, упрямо отказываясь от денег за свои услуги.
— Добрый вечер, Игорь Петрович, — поздоровалась Елена. — Спасибо, у меня всё хорошо. А как дела у Маргариты?
— Отлично дела, — выдохнул мужчина, широко улыбнулся и слегка покачнулся.
Елена поняла — сосед пьян. Не настолько, чтобы упасть, но вполне достаточно, чтобы язык перестал неукоснительно повиноваться мозгу. Девушка кивнула. Продолжать разговор ей не хотелось, но в голову пришла мысль, что за компанию с Игорем Петровичем пройти к подъезду будет намного спокойнее. Уж на двоих-то хулиганы у подъезда напасть не решатся.
Сосед хотел добавить пару слов, но вместо этого дружелюбно махнул рукой и неспешным шагом поплёлся к подъезду. Елена пропустила Игоря Петровича немного вперёд и, избегая вдыхать отдающий перегаром воздух, пристроилась метрах в трёх позади слесаря. Тот шёл, слегка покачиваясь, и что-то тихо бормотал себе под нос.
Они вышли на открытое место. Пьяная песня смолкла. Компания у подъезда как-то напряжённо взглянула на проходящих мимо. Шестеро тех самых бездельников, плюс злополучная девица. Елена насторожилась, сделала пару шагов на носках, проверяя, не стеснены ли движения джинсами…
Справа послышался едва заметный топот пары ног, обутых в спортивные тапочки. Один из тех, кто минуту назад распевал под гитару — светловолосый парень в чёрной футболке с нарисованным черепом — подбегал к Игорю Петровичу. Елена резко развернулась, на миг замерла, удивляясь, отчего вдруг этот мальчишка движется так быстро и уверенно — ведь, кажется, пьян, рядом с парнями у подъезда не одна пустая бутылка?..
Блондин сделал резкое движение. Елена вздрогнула при виде тусклого блика фонаря на лезвии ножа. Игорь Петрович охнул и схватился за правый бок.
— Раз! Два! Три! — раздался дружный хор полудюжины глоток. Елена оцепенела, не в силах сделать движение. Что происходит?
— Четыре! Пять! Шесть!..
Игорь Петрович грузно пошатнулся и рухнул наземь.
— Он шестнадцать секунд простоял. Вот чёрт. Выходит, я снова проиграл, — обернувшись к своим друзьям, раздосадованно заявил тот, кто только что убил ни в чём не повинного человека.
— Козёл ты, Гарик, — радостно крикнул худой небритый парень. — Правильно тебя из института выперли. Потому что тупой, как стенка, да к тому же упёртый.
— Заткнись, Клещ. Неохота мне об тебя руки марать. — Парень в футболке с черепом сплюнул. — Ведь бугай! И чего бы ему минуту не простоять?!
Елена растерянно оглядывалась по сторонам. Да что же такое здесь сейчас произошло, в самом деле?.. Почему? Что такое они считали? Какие ещё секунды? Они о чём-то спорили между собой? И из-за этого убили человека?
— Эй, ты! — недовольным голосом обратился к ней тот, кого сидящий у подъезда назвал Гариком. — Можешь идти, не бойся. Мы уже опять добрые. Просто поспорили, хотели посмотреть, сколько времени простоит на ногах этот козёл, если ему воткнуть перо в печень. Тебе повезло, ты шла за ним следом, а не впереди. Иди себе, ложись бай-бай, только не вздумай трепаться ментам о том, что видела!
По мере того, как звучал развязный голос бандита, Елена чувствовала, как её оцепенение проходит, стремительно уступая место ярости. «Это что же — если бы я шла первая, зарезали бы меня вместо моего соседа? Ну уж нет. Не зарезали бы. Игорь Петрович… зачем же они его… Ах вы, поганые отморозки…» Елена сжала кулаки.
— Ты, мразь! Легко напасть на безоружного человека, да?! Посчитал ты, сколько он простоял, смертельно раненый?! Думаешь, теперь ты сто лет жить будешь, подонок?
Вся компания ахнула одновременно. Гарик на мгновение опешил, но тут же взял себя в руки.
— Ах ты, сучка наглая! Тебя пощадили, а ведь могла и ты вот так же сейчас валяться! Ну, погоди…
На помощь к Гарику неспешно поднялся худой небритый парень. Теперь они вдвоем надвигались на беззащитную девушку. Вынырнули из карманов складные ножи… щёлкнули кнопкой, выпуская наружу лезвия… Но Елена уже стояла в боевой стойке, и мысли её были чёткими и ясными.
Двойной шаг-разворот назад и вправо — отвыкший от серьёзных противников Гарик не успел отскочить, скорость подвела его. Удар левой в колено — хулиган охнул. Быстрый шаг вправо, прыжок — и Елена ударила пяткой в голову. Парень выронил нож — очень вовремя, девушка подхватила трофей и быстро, в упор метнула в худого. Тот покачнулся, хрипя и хватаясь за горло, и медленно опустился на землю.
Девушка кинула быстрый взгляд на лежащего на земле Гарика и рванулась к тем четверым парнями, которые до сих пор сидели, растерянно уставившись на сражение.
Глаза Елены застилал кровавый туман, она уже не понимала, что делает, ею овладел азартный автоматизм ближнего боя — руки и ноги сами двигались, парировали и наносили удары, выламывали чужие суставы и кадыки, добивали раненых…
Она пришла в себя, когда драться было уже не с кем. Левый локоть саднило, через рукав куртки капала кровь — кажется, пришлось поставить блок под чей-то удар ножом. Все недавние противники Елены валялись в лужах собственной крови, Гарик пытался ползти, остальные лежали неподвижно.
У подъезда оставалась только девушка, смотревшая на Елену расширенными от ярости глазами. Елена на секунду замерла, раздумывая, как поступить. Убивать девчонку всё-таки не хотелось. Однако та сама решила свою судьбу. Подхватив с земли пустую бутылку, она резким движением ударила её о стену, отбив донышко, и с яростным воплем бросилась на противницу.
Елена легко ушла в сторону, перехватила худую руку с опасным стеклом, сделала подсечку, толчок… Девчонка упала, со стуком ударилась головой о бордюр, опрокинулась грудью на собственное орудие убийства и застыла неподвижно.
Елена пару секунд смотрела на неё, затем шагнула к подъезду, и тотчас её ударила нервная дрожь. Шесть, а то и семь человек примерно за минуту, если не быстрее. И из-за чего? Оттого, что кому-то захотелось посчитать, сколько продержится на ногах смертельно раненый прохожий… Пошатываясь, поднялась она по лестнице, едва не теряя сознание, вошла в квартиру, на автопилоте перевязала себе рану…
* * *
Когда я очнулась, то обнаружила себя по-прежнему сидящей в комфортабельном кресле вагона в поезде, ехавшем на Майнц. Ох, эти российские воспоминания… мягко говоря, не из самых приятных. На следующее утро после гибели Игоря Петровича весь дом давал показания о том, что произошло. Соседи взахлёб рассказывали милиции о пьяной драке, поножовщине между этими окаянными хулиганами, которые каждую ночь не давали спать честным людям. В глубине души ни один из них, думаю, не пожалел этих парней, вольно или невольно они оказались на моей стороне. А мне и подавно не было жалко подонков. Не пощадили же они Игоря Петровича.
Кто-то из соседей рассказывал, что среди убитых был опознан некий Бородин по прозвищу «Борода», который хорошо известен милиции с четырнадцати лет и неоднократно привлекался за поножовщину. Не знаю, что да как там обнаружили. Ко мне милиция не приходила. Возможно, посчитали, что шестнадцатилетняя девчонка вряд ли сможет сказать им что-то новое. Или потому, что меня не так просто было застать дома. Не исключены и другая причина… В любом случае, ни у кого никаких вопросов не возникло. Смерть моего соседа тоже приписали хулиганам… а вовсе не маньякам, убивающим людей на спор. С моей стороны возражений не последовало.
Я тряхнула головой. Подобные воспоминания всегда действуют на нервы возбуждающе, а вмешиваться в события, происходившие сейчас в вагоне, мне было нужно меньше всего. Не моё это дело, и пусть всё горит синим пламенем. Тем более что обманщик действительно виноват. И потом, мужчина должен уметь постоять за себя. Если хватило наглости изобразить увечного, то должна была найтись и смелость оказать сопротивление.
«Калека» больше не сопротивлялся. Он лежал на полу, обхватив руками голову, и тихонько всхлипывал. Видимо, нацистам это показалось недостаточно интересным, они по разу сплюнули на беднягу и оставили в покое незадачливого попрошайку. Нищий тут же поднялся, охая и потирая левый бок. Судя его виду, не так уж сильно он и пострадал.
Я мысленно поздравила себя за то, что не стала вмешиваться не в своё дело. Вот ничего страшного и не случилось. А если бы я последовала первому порыву, кто знает, вдруг от этого стало бы хуже…
Тем временем последователи несостоявшегося владыки мира нашли себе новую забаву. Они подошли к женщинам-румынкам:
— Вы куда это едете? — спросил один из бритоголовых. — В Майнц, что ли? Может, познакомимся? Вы немки, а? Или из каких-нибудь недочеловеков? Почему не отвечаете? Брезгуете истинными арийцами?
Румынки застыли, словно парализованные ужасом, беспомощно глядя на своих оскорбителей. А те только распалялись на глазах всего вагона.
— Ишь, сучки черномазые! — включился второй. — Ну-ка, поможем вам произвести на свет арийцев!
Компания засмеялась. Тот, который больше других избивал нищего, схватил за руку знакомую мне уборщицу, вывернул, заставляя стонущую девушку развернуться к нему спиной. Другой захохотал и ухватился за плащ жертвы, пытаясь стащить его. Я словно впала в ступор, молча смотрела на ужасающую сцену. Да что же такое, в самом деле… Неужели подобное может происходить в стране Гёте и Шиллера?
Тем временем нацисты стянули с румынки плащ и кофточку. Игнорируя жалобные вскрики и беспомощное сопротивление жертвы, дёрнули вниз её юбку, обнажая трусики. Я очнулась. Ещё немного — и произойдёт то, что допустить я просто не в состоянии.
— Эй, вы! Хватит! Оставьте девушку в покое!
Я сама не поняла, что это произнёс мой голос. Сознание словно раздвоилось. Одна моя сущность ещё пыталась отгородиться от происходящего, убедить себя не вмешиваться, но другая — та, которая одержала верх тогда у подъезда, в поединке с семью отморозками — уже не могла молчать.
Ухмыляющийся молодчик повернулся ко мне.
— Фрёйляйн! Вам-то какое дело? Это же, небось, румынка, а то и турчанка! Наводнили сучки нашу славную страну, загадили всё. А против вас мы ничего не имеем. Вы, видно, из новых немцев, недавно приехали, ещё не разобрались в происходящем. Сидите себе спокойно и не рыпайтесь. А то мы можем и вами заняться поближе.
Это было последней каплей. Больше я не могла сдержать себя.
— Ошибся! Я не немка, а еврейка! Израильтянка! Понял, ублюдок фюрера?
Эти слова заставили всю компанию бритоголовых подскочить на месте и оставить румынку в покое.
— Что?! Так ты вонючая еврейка! Сама созналась… Не добили вас при фюрере, а вы, значит, опять сюда лезете… Ну, держись, конец тебе, семя Израиля…
Нацист не вынул никакого оружия, просто поднял руки и двинулся на меня, словно намереваясь задушить. Я удивлённо уставилась на него. Неужели он полный идиот? А хоть бы и так, это его проблема…
Я резко рванулась вперёд и вниз и, скользнув правым коленом по пластиковой поверхности пола вагона, быстро ударила кулаком вверх — прямо в промежность бритоголовому. Мгновение — я рывком вскочила с пола и развернулась. В тот же момент мой противник заревел от боли и наклонился вперёд, едва не падая. Не дожидаясь, что будет с ним, я прыгнула к четверым оставшимся. Один из них ловким движением выдернул из кармана кастет и нанёс удар. В этот самый момент поезд резко вышел на поворот, и я на мгновение потеряла равновесие, не успевая уйти от удара. Вместо ухода качнулась вправо, пропуская слева от себя кулак нападающего. Захват рукава, рывок на себя — немец пошатнулся. Подсечка с разворотом, толчок — и нацист, лишившись равновесия, тяжело обрушился на пол и со всей силой ударился головой о металлическую ножку ближайшего кресла…
Я раньше других поняла, что произошло. Точнее, это поняло моё подсознание. Где-то на задворках разума, словно большая неоновая вывеска, вспыхнула надпись: «Уходить — немедленно». Прежде чем из раскроенного бритого черепа хлынула кровь, я прыгнула к своему креслу, подхватила зонтик и сумочку, дёрнулась к двери, ведущей в проход, легко отшвырнула самого низкорослого из нацистов, оказавшегося у меня на пути, и спустя секунду уже мчалась по коридору вдоль вагона.
Как всё плохо-то вышло, хуже и придумать трудно. Вот так не захотела я вмешиваться. Стопроцентное убийство, в лучшем случае непреднамеренное. И всё это при многочисленных свидетелях. Убит уроженец страны. Даже на обвинение в превышении необходимой самообороны рассчитывать не смогу. Даже если бы обстоятельства были благоприятны, высылки не миновать. Но обстоятельства-то, увы…
* * *
Я успела пробежать два вагона, когда поезд начал тормозить. Первой моей мыслью было: «Это из-за меня. Сейчас войдут полицейские, проверят весь поезд…» Но нет. За окнами виднелась какая-то станция. Не Майнц, что-то небольшое. Недолго думая, я открыла ближайшую дверь и выпрыгнула на перрон. Быстрее, вперёд, не назад, чтобы моё бегство не заметили из вагона, в котором я ехала минутой раньше…
С неба закапал дождь, доказывая справедливость закона Мэрфи: если дело плохо, то обязательно станет ещё хуже. Я раскрыла зонтик и через минуту поняла — подтвердилась ещё одна непреложная истина: «нет худа без добра». Несмотря на то, что зонт значительно ограничил мне обзор, он же и скрыл мое лицо, превратив невольную убийцу в рядовую пассажирку, а может, даже встречающую или провожающую поезд.
С трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, я быстрым шагом вошла в здание вокзала. Спрашивать у кого-либо название города не стоило: не могла же респектабельная фрау сойти с поезда невесть где. Если полиция будет опрашивать свидетелей, а я не сомневалась — так оно и случится — обязательно всплывёт человек, который вспомнит странную даму в светлом плаще, интересовавшуюся названием станции. Итак, мне нельзя показывать, что я не знаю, куда приехала, а уж там выкручиваться как угодно.
На вокзале было немного народа. Я быстро огляделась в надежде обнаружить хоть какую-нибудь надпись с названием города, но не нашла сразу, а искать её специально времени не было. По моим следам наверняка уже шли блюстители закона. Я покинула здание вокзала и тотчас увидела остановку.
Автобус уже закрывал двери. Я рванула с места бегом.
— Стойте! Впустите меня!
Водитель открыл дверь. Я вошла внутрь, купила билет, села к окну и перевела дух. Ну что, пока пронесло?..
Я понятия не имела, откуда и куда едет автобус, главное для меня — как можно быстрее и дальше уйти от места происшествия. Полиции по-прежнему не было видно. Автобус набрал ход, и я с облегчением откинулась на сиденье.
Дождь постепенно превратился в ливень, и я уже почти не видела проплывающий мимо пейзаж. Водитель снизил скорость и включил фары. Автобус стал похож на большую рыбу, с трудом плывущую против течения. Дорога превратилась в реку. Мне пришла в голову совершенно дурацкая мысль о том, что зонт, плащ и сапожки хоть и рассчитаны на дождливую погоду, но от такого ливня не спасут. Хотя, может, в том месте, куда ехал автобус, дождь уже кончился?..
Где-то в начале салона спросонок заплакал маленький ребёнок. Женский голос тихо начал напевать колыбельную, и люди в салоне, до этого момента негромко гудевшие разговорами о погоде и политике, постепенно замолчали. Песня была очень красивая и грустная — о рыбаке, который ушёл в море и не вернулся. Ребёнок успокоился, да и мои мысли, наконец, нашли нужное направление.
Можно ли меня опознать? Наверное, да. Правда, из пассажиров меня могла знать лишь уборщица, а остальные наверняка запомнили только плащ да шляпку. Значит, первым делом нужно сменить одежду. Кстати, на правом колене колготок образовалась дырка — видимо, из-за моих манёвров во время драки. А вот вопрос: как теперь поведёт себя румынка? Надеюсь, она не окажется свиньёй и не сдаст меня полицейским. В конце концов, я же за неё заступилась…
Если эта женщина не подведёт, остаётся фоторобот. Но это не так страшно, как могло бы показаться. Во-первых, можно надеяться, что опытные полицейские едва ли займутся этим занудным делом, а скорее предпочтут поручить его какому-нибудь новичку, а то и стажёру, которому нужно набираться опыта. Лишь бы не мешал коллегам своим присутствием и дурацкими вопросами. Во-вторых, у меня ведь тип внешности Евы Браун, только не такая пухлая. Не зря нацисты сперва отнеслись ко мне уважительно. Не будут же хватать подряд всех местных блондинок…
Ай! Вот я дура болтливая! Я же обмолвилась, что еврейка и израильтянка! Чем это может грозить? Наверняка поднимут документы находящихся здесь израильтян, предъявят фотографии для опознания… к тому же женщин со светлыми волосами будет мало…
Э, погоди, я же не проболталась, что иммигрантка. Мало ли здесь израильских туристок, они даже в местной визе не нуждаются! Значит, с этой стороны опасаться подвоха не следует. Что остаётся? Только Майнц. Сегодня меня не будет на учёбе. После случившегося мне лучше там не появляться — даже если всё будет спокойно, я сама нечаянно могу себя выдать. А если я туда не приеду, это не вызовет подозрения? Пожалуй, нет, сам по себе прогул занятия ничего не доказывает. Мало ли, из-за непогоды не смогла приехать, наверняка не одна я такая буду. А вдруг полицейские всё-таки заподозрят меня и примутся выяснять, где я была? И где же я провела утро, в самом деле? Единственный выход — как-то организовать алиби. Каким образом это сделать? Позвонить Софье? Но мобильник могут проверить…
Приняв решение, я с трудом заставила себя спокойно сидеть на месте. Автобус еле двигался, и казалось, что до ближайшей остановки он полз очень долго. Но наконец-то он затормозил. Я пулей вылетела из салона. Надеюсь, водитель не запомнил моё лицо, а одежду я вот-вот поменяю. Но сперва нужно найти телефон-автомат.
Дождь крупными тяжёлыми каплями забарабанил по куполу зонта. Мне пришлось преодолеть с полсотни метров среди луж, прежде чем обнаружила спасительный агрегат. Дрожащим пальцем я набрала знакомый номер и замерла в ожидании, когда длинные гудки сменятся бархатным голосом свекрови. Только бы она была дома!
— Алло.
— Софья, это я! Понимаете, у меня неприятность… — затараторила я. — Нет, ничего особо страшного, но… могу я попросить вас просто включить мой компьютер, войти в любую программу, всё равно что сделать и сохранить? Логин — «ЛенкаШтерн», пароль — «Леон».
— Да-да, Леночка, я сейчас… минуточку…
Голос Софьи звучал растерянно. Кажется, я плохо сыграла роль, напугала свекровь своей неприятностью. Но, если получится, нечто вроде алиби есть: была дома, встала поздно, голова болела. Из-за дождя решила прогулять занятие, включила компьютер, сделала какую-то ерунду, вот доказательство — сохранившееся изменение…
— Леночка! Я вошла в Интернет, там какой-то русский форум, я им оставила сообщение от твоего имени — просто поздоровалась со всеми. Адрес этого форума сохранила. Так годится? И вообще, учти, меня сейчас нет дома, ты одна с детьми, я ушла рано утром к врачу, он подтвердит, что я в это время была у него. Так что всё в порядке, не волнуйся!
Я с облегчением вздохнула. Вот это свекровь, просто золото! Я и мечтать не могла о таком алиби. Да, но… получается, она поняла, что у меня неприятности с полицией?.. Хотя — что толку прятать шило в мешок…
— Огромное вам спасибо, Софья!
— Лишь бы всё было в порядке! Приезжай домой поскорее! Я буду молиться за тебя, Леночка.
Я повесила трубку и оглянулась по сторонам. Пришло время заняться внешностью — сменить плащ и шляпку на новые, да и тёмные очки не помешают. Ещё купить сумку побольше, не выбрасывать же вещи, которые сейчас на мне. Расплачиваться придётся наличными, не кредиткой — её проверят в первую очередь. А я ведь целый день была дома… Надеюсь, денег хватит.
* * *
В течение примерно минуты с того момента, когда Елена выскочила из вагона, где нечаянно убила нациста, все находившиеся в нём пассажиры приходили в себя. Да уж, на недостаток впечатлений им было грех жаловаться. Только что на их глазах нищий калека превратился в проходимца, которого с наслаждением избили нацисты, затем тёмноволосая румынка чуть не стала жертвой насилия, а молодая привлекательная незнакомка убила человека.
Мужчина с седыми усами, сдвинув свою шляпу на затылок, неподвижно и молча смотрел, как под рухнувшим насильником собирается тёмно-красная лужа. Где-то истерически взвизгнула женщина, но никто не пошевелился. Спасённая румынка вместе со всеми окружающими безмолвно смотрела на труп. Даже парень, получивший от Елены по гениталиям, забыл о боли и глядел на своего погибшего товарища. Другие нацисты, словно понявшие, что смерть существует и для них, тоже были парализованы страхом.
Поезд начал тормозить. В вагон заглянула проводница. Она не сразу поняла, куда все смотрят.
— Молодой человек! Вам плохо? — громко, на весь вагон спросила она.
Один из наци дёрнулся:
— Убили его! Еврейка! Немца убила, арийца! Гадина, недочеловек! Шпионка! Зовите полицию! Немедленно! — голос его срывался на визг.
Проводница отступила назад, взгляд её не мог оторваться от мертвеца, похоже, на неё накатывала тошнота.
— Да… да… сейчас… — женщина поднесла руку ко рту и попятилась к выходу.
Люди постепенно приходили в себя, они подходили ближе, смотрели, будто заворожённые, на убитого молодого парня и тихо переговариваясь. Усатый мужчина в шляпе укоризненно качал головой и бормотал что-то о необходимости дождаться полицию и ни в коем случае ничего не трогать.
В атмосфере общей растерянности пассажиры забыли непосредственных участников событий. Мнимый калека тихо подошёл к спасённой девушке и тронул её за плечо. Как только румынка обернулась, прижал палец к губам и потянул её в сторону двери, за которой минутой ранее скрылась проводница.
Оглянувшись, и убедившись, что его слова не будут услышаны посторонними, жулик заговорил:
— Надя! Не вздумай рассказывать о том, что здесь произошло! Ни о моём избиении, ни о том, что тебя пытались изнасиловать! И ни в коем случае не рассказывай про эту девушку, которая нас всех спасла! Ты её не успела разглядеть — и всё тут. И вообще, ты всё забыла от ужаса при виде мертвеца. Если на тебя начнут кричать в полиции — заливайся слезами, визжи, будто тебя режут, падай в обморок, но ни слова. Понятно?
Надя с изумлением посмотрела на своего спутника:
— Николай! Понимаешь, я её хорошо знаю! Вернее, не так: не знаю её имени, откуда она, но она учится там, где я работаю!
— А теперь забудь об этом! Она заслужила того, чтобы мы её не выдали этой банде убийц! И полиции, которая заодно с ними. Всё, пока, мы с тобой незнакомы. —
«Калека» опёрся на костыли, поджал ногу и отправился в соседний вагон — зарабатывать на жизнь. Потому что, хотя представление в злополучном вагоне закончилось, но в поезде осталось ещё немало жалостливых пассажиров, которые не подозревали о том, что Николай жулик.
* * *
Дождь сделал очередной перерыв, когда из магазина женской одежды вышла высокая молодая женщина в алом плаще, сапогах на тонкой шпильке, с ярко-красной сумкой через плечо. Лицо её закрывали большие тёмные очки. Елена постаралась выбрать одежду, противоположную по стилю и цвету той, в которой она отправилась утром на занятия. Сейчас она была похожа на женщину-вамп, даже помаду она подобрала яркую, вызывающую. Вот уж действительно: хочешь получше скрыться среди толпы — делай всё, чтобы из неё выделиться внешне. Елена чувствовала себя в этом наряде не очень уютно. Всё её существо противилось такому образу, но, учитывая сложившуюся ситуацию, это было лучшее, что она могла придумать. Впрочем, судя по взглядам прохожих мужчин, воспринималась она ими отнюдь не как вампир.
Молодая женщина немного постояла под козырьком. Дождь снова нескончаемым потоком полился с неба, которое словно треснуло по швам. Елена раскрыла только что купленный зонт-трость и уверенно направилась в сторону автобусной остановки.
Лужи на асфальте постепенно превращались в реки, которые, сливаясь в единый по-ток, втекали в океан. Один такой океан Елене пришлось обогнуть по большой дуге, благо на дороге практически не было автомобилей.
Она до сих пор не знала, где находится, однако, переодевшись и ре-шив вопрос с алиби, она немного успокоилась. Расспрашивать прохожих ей всё же не хо-телось — теперь на неё нельзя было не обратить внимания, да и не так это важно — местона-хождение. Где-то недалеко от Майнца. Если бы не дождь, найти нужный автобус — дело нескольких минут.
Немного поразмыслив, Елена решила, что просто вернётся на ту остановку, с которой пришла, узнает у водителя, идёт ли автобус до вокзала, а оттуда домой. И хватит приключений. Для себя она уже решила, что с завтрашнего дня ездит исключительно на своём автомобильчике, а про поезда забудет навсегда.
Подул ветер, и молодая женщина положила руку на шею, придерживая воротник. Вот уж хуже некуда — ветер во время дождя. В такую погоду очень легко простудиться, а это было бы совсем некстати.
Когда она пришла на остановку, там как раз стоял автобус.
— Скажите, вы едете на железнодорожный вокзал?
— Да, фрёйляйн, поднимайтесь скорее, не следует вам мокнуть!
Елена облегчённо вздохнула, сложила зонт и вошла в салон. Похоже, приключения подходят к концу.
* * *
Лейтенант полиции Дитрих Кляйн посмотрел на кондиционер и нахмурился — то ли техника вышла из строя, то ли на улице потеплело. По спине полицейского тонкой струйкой стекал пот. Ещё ни одно первичное дознание не доставляло ему столько неприятных ощущений.
Дитрих нажал на кнопку пульта, увеличив приток воздуха в помещение, и устало посмотрел на «подопечных». Перед ним сидели притихшие нацисты, которые сегодня впервые поняли, что пролитие крови может вдруг коснуться и их. Они тоже могут стать жертвами. Вернее, уже стали. Один из этих парней больше никогда не крикнет «зиг хайль», а другой, вполне вероятно, не сможет обзавестись арийским потомством.
Чуть поодаль на двух скамейках напряжённо застыли румынские иммигранты, несколько женщин и молодой парень в пальто — Николай Балиеску, ранее задерживавшийся полицией по подозрению в мошенничестве. Офицер поморщился — на его памяти это уже третий случай, но вина ловкого жулика так ни разу и не была доказана, а значит, Балиеску пока не удастся выслать из страны.
Среди свидетелей был также герр Хайнц Рорбах, седоусый мужчина с небольшим животиком. Герр Рорбах владел пивной и являлся заслуженным активистом партии христианских демократов. Он единственный из всей собравшейся компании выглядел уверенно и спокойно.
Дитрих Кляйн сделал глубокий вдох.
— Так. Давайте всё-таки разберёмся, что произошло в этом вагоне. Из-за чего начался конфликт, приведший к убийству?
Одна из румынок всхлипнула, приложила к глазам мятый носовой платок и с надрывом в голосе произнесла:
— Я точно не знаю, просто вдруг завязалась драка. Один из этих, — они кивнула в сторону бритоголовых, — нечаянно толкнул другого, и тот умер, когда головой ударился.
— Да, да! Драка была ужасная! — вполголоса стали лопотать женщины.
— Чё ты врёшь-то, черномазая! — возмутился один из наци. — Говорю же, баба там была. Еврейка. Сумасшедшая! Она и убила!
Румынка всхлипнула и зарыдала в голос. Женщины принялись успокаивать подругу на своём языке, а полицейский схватился за голову. Показания свидетелей противоречили друг другу, да так, что вообще ничего нельзя было понять. Можно было предположить, что румынки покрывают преступницу из женской солидарности, но нацисты и между собой спорили так, что дым столбом, а потому версия стычки между ними отнюдь не выглядела беспочвенной.
— Минутку, — произнёс Кляйн, прервав поток оскорблений бритоголового в адрес девушки. — Так что же это за женщина?
— Это еврейка его убила! — уверенно заговорил здоровенный парень, который, видимо, был лидером в группе. — А мне по одному месту так дала… я на неё в суд подам за нанесение телесных повреждений. Пусть мне массаж оплачивает! —
Другие нацисты заржали.
— И вообще, — продолжил лидер, — мы шли через поезд, призывали пассажиров вспомнить о былом величии Германии, и тут вдруг эта стерва! Сама напала! Первая! Без всякой причины! И призналась, что еврейка! Террористка!
— Подождите! — офицер последовал примеру румынки и тоже вытащил носовой платок. — Еврейская террористка, намеренно выслеживающая нац… вас? Сумасшедшая и безоружная?
— Да! Да! Не было у неё оружия, — воскликнула девушка, — а вот у того, что головой ударился, кажется, я видела нож.
— Чего ты мелешь! — вскочил наци.
— Минуточку! — холодным тоном осадил его Кляйн. — У него действительно нашли нож. Как, впрочем, и у вас. Другое дело, что нет доказательств, что убитый им воспользовался в драке.
Балиеску громко закашлялся.
— Офицер, может, отпустите меня? Я ни при чём! Честное слово! У меня простуда.
Кляйн вздохнул и перевёл взгляд на румына.
— Балиеску, откуда у вас свежий синяк под глазом? Осложнение после гриппа?
Румынский жулик снова жутко закашлял и начал стучать себя кулаком по груди.
Лейтенант посмотрел на ту румынку, которая сидела рядом с мошенником.
— Так значит, потерпевшего убила женщина? Зачем же вы говорите, что была драка между наци… потерпевшими?
Девушка оторопело уставилась на полицейского и вдруг закатила глаза.
— Мне плохо!
— Воды! Воды! — переполошились румынки. — Надя, ты в порядке?
Лейтенант подал стакан воды, женщины побрызгали своей подруге на лицо, и та понемногу пришла в себя.
— Скажите, — обратился Дитрих к нацистам. — А когда та женщина сказала вам, что она еврейка? Когда вы дрались с ней?
— Сразу же и сказала. Да. Она прямо закричала, я, мол, еврейка, а вы — ублюдки, и я вас всех сейчас поубиваю. И сразу напала на нас.
Полицейский вытер платком шею. Он никак не мог составить целостную картинку случившегося. У пятерых здоровенных парней нашли кастеты и ножи, но, тем не менее, они не оказали неизвестной никакого сопротивления. Да ещё убитый недавно был задержан за нападение на иммигрантов, но отпущен… Наверняка эти наци не просто так шли по вагонам. Может, всё-таки они и напали первыми? Всё равно непонятно, зачем неизвестная назвалась еврейкой при виде пятерых наци. Может, этого и не было? Потерпевшие это выдумали для красоты?
Румынка, не сдерживаясь, рыдала в голос, нацисты, не обращая внимания на представителя закона, о чём-то спорили с Балиеску, который то сверкал глазами, то испуганно прижимал руки к груди и зажмуривался. Только седоусый мужчина, владелец пивной, сохранял спокойствие. Он прикрыл глаза и тихо посапывал, и даже громкие выкрики и всеобщее возбуждение не были помехой его безмятежному сну..
— Герр Рорбах, вы ничего не хотите добавить к показаниям потерпевших?
Мужчина не пошевелился. Дитрих откашлялся и слегка толкнул представителя партии христианских демократов. Тот вздрогнул, поправил сползшую на затылок шляпу и открыл глаза.
— Да! Всё было именно так! Современная молодёжь совершенно утратила представление об истинных ценностях! Куда это годится — курение в общественных местах?! А ещё пытаются придать законность бракам гомосексуалистов! Неслыханное безобразие! Это куда же мы все катимся, господа?!
Лейтенант Кляйн оторопело уставился на герра Рорбаха. О чём он, собственно, говорит? Он вообще расслышал, о чём его спросили? Он хоть понимает, что здесь не собрание его партии?
