Марк

Этого человека я увидел впервые на чёрном от мазута дощатом настиле пирса в порту Хужир острова Ольхон, что находится на Байкале. Наш катер ткнулся бортом в ряж, от толчка мы с трудом удержались на ногах. Последовали возгласы незнакомца, помахивающего рукой:
— Ким, мы здесь! Так берёшь нас до Листвянки?
Последовал бодрый ответ руководителя нашей экспедиции Кима Цветкова, крепкого энергичного брюнета средних лет:
— Хорошо, Марк, беру! А Редько где?
-На подходе, сейчас будет. Так мы садимся?
— Давайте, лезьте… Алексей, придержи трап!
И на металлическую твердь палубы катера типа «ярославец» ступил Марк, держащий меня на прицеле своих внимательных серо-голубых глаз. За ним ловко перешла его жена Анна, смуглая крепко сбитая хохлуша, а за ней – их сын Юрий, юноша лет двадцати, похожий лицом на мать. По пирсу уже шёл навстречу нам всемирно известный профессор геологии Редько в тёмных солнцезащитных очках, в видавшей виды штормовке, с рюкзаком на плечах. На лице его была свойственная ему саркастическая гримаса, которая обычно стиралась, когда он увлекался своей лекцией и ощущал интерес слушателей.
Ким был заинтересован в двухдневном пребывании Редько на борту теплохода «Севан», где разместилась группа американских туристов – участников недельной образовательной экспедиции. Геолог был превосходным лектором, и мы на него рассчитывали, так как этот участок побережья озера от Ольхона до Листвянки чрезвычайно интересен в геологическом отношении.
Когда катер причалил к борту «Севана», Редько перешёл на теплоход, а я, напротив, забрал свои вещи и перебрался на катер.
И вот мы сидим в кают-компании катера: Марк с семьёй, выпускница университета ботаничка Юля и я. Марк достаёт солёный омуль, режет его на газете аппетитными кусками с нежной розоватой мякотью, там же режет мясистые помидоры и лук. Стоит июнь, и витаминов на столе нам обычно не хватает.
Я разглядываю Марка: мало примечательное аккуратное лицо с правильными чертами, но что-то в нём… да, глаза! Они излучают.
Марк достал из рюкзака бутылку водки:
— Фирменная, «кедровская»! Подставляйте кружки!
Мы собираем кружки вместе, и Марк точно, «по три булька», делит жидкость поровну на всех. Правда, Юля тут же просит:
— Алексей, я вам отолью, а то мне много!
— «Да я не пью… врёшь, пьёшь! Студентки пьют как лошади…» — парирую я словами известной студенческой песни.
— Я уже не студентка. А про аспирантов там ничего не говорится, — настаивает она и переливает таки в мою кружку граммов пятьдесят.
Начинается обычный дорожный разговор о погоде, ценах на омуль, перспективах на грибы и ягоды в это лето. Потом Юля с Юрой уходят на палубу любоваться проплывающим мимо пейзажем берега, Анна уходит в каюту, пожаловавшись на усталость.
Мы остаёмся с Марком вдвоём, и он спрашивает:
— Так ты астроном? – указывает на бэджик с моей фамилией и словами “Solar Astronomer”, который я забыл отцепить от рубашки.
— Да, и я прочитал американцам лекцию о солнечно-земных связях в ритмике природных процессов на Байкале, и потом – в одну ясную ночь мы смотрели звёздное небо в небольшой телескопчик.
— И как они, слушали хорошо?
— Да! Я не в первый раз участвую с Кимом, мне как будто удаётся заинтересовать эту публику. Здесь, под нами, в донных отложениях озера записана история этой местности за всё время его существования, а это миллионы лет. Вся ритмика, частично обусловленная изменениями солнечной активности.
— А ты как, много времени проводишь на обсерватории, вдали от города?
— Конечно! Когда работал в Саянах – месяцами безвыездно.
— А там, неопознанные летающие объекты появлялись?
— Нет, я не видел. Но у нас работает один человек, он рассказывал – ехали они на лошадях вверх по Иркуту, и однажды над ними зависла «тарелка».
— И что?
— Да ничего. Радиоприёмник у них замолчал. Потом она улетела, и радио снова заработало.
— Так просто? И всё?
— И всё.
— А у меня вот, знаешь… — он полез в свой рюкзак, достал ещё одну бутылку водки, потом вытащил из пакета крупного омуля, взялся за нож:
— Продолжим?
В другой обстановке я мог бы и отказаться, как не особенный любитель спиртного, но в поведении Марка было нечто магнетизирующее.
— Я тебе расскажу, — сказал он доверительно, разливая водку.
Мы выпили, и я услышал одну из самых невероятных историй.
— Мы были в Хуторуке на Ольхоне два года назад в июне. Там находится священная гора «Ёрд», больше ста метров в диаметре, где каждый пять лет собираются буряты, якуты, монголы на спортивный фестиваль. Они берутся за руки, как в танце «ёхоре», и составляют цепочки вокруг странной конической горы Ёрд. В тот год набралось шесть полных кругов. Мы снимали праздник на кинокамеру. Я оператор, и у нас вся семья, Аня и Юра снимают, мы все уже мастера, выходим на международный уровень.
После фестиваля мы тогда двинулись пешком на север, в самую чащобу реликтового леса. Там я хотел снять рассвет с берега. Поставили палатку, мои легли и уснули, а мне почему-то не спалось. Тревожное состояние. Не могу – и всё! Будто что-то ждёт меня ночью. У тебя так бывало?
— Бывало, но по явным причинам: перед свадьбой, или в Новый Год…
— Какое там! У меня тогда было сильнее! Я вышел из палатки и осмотрелся. Закат на море уже догорел, становилось темно. Потом оглянулся на распадок и вижу: какое-то сияние сиреневое чуть брезжит. Думаю: что такое? Вроде бы днём в той стороне ничего не было слышно. И вот… понимаешь, меня так и тянет пойти посмотреть ближе, что там. Я пошёл. На тропе сучья, отбрасываю их ногой, чтоб не запнуться. Прошёл пару километров и вижу: свет стал сильнее, между сосен показалась поляна, и на ней…
Мой собеседник разлил оставшуюся водку и внимательно посмотрел мне в глаза. Мы выпили, и он продолжал:
— На поляне стола Она. Метров двадцать в диаметре, круглая, и от неё вверх – пучок света.
— Что – она – тарелка, диск?
— Да. На возвышении, и вход туда внутрь, освещён. И меня как бы втянуло туда зайти.
— Зашёл?
— Да. Но дальнейшее помню смутно. Там были какие-то, похожие на людей, и что-то со мной делали. Помню, что лежал, а надо мной были какие-то приборы. Потом почувствовал как бы приказ: иди!
— И вышел оттуда?
— Ну, да, вышел, направление к морю нашёл, так как взошла луна. Иду сам не свой. Нашёл палатку, лёг. Такая усталость в голове, как никогда не было. Закрыл глаза – и как провалился в сон. Но вместе с тем у меня было ощущение, что я как-то ещё остаюсь связан с Ними, теми, которые в диске. Проснулся утром.
— И что? Изменилось что-нибудь?
— Ничего не изменилось внешне. Я вроде бы тот же, но чуть-чуть не тот.
— Как именно?
— Понимаешь, Алексей, я и раньше много путешествовал, старался отснять интересные сюжеты, но после этого случая эта моя тяга выросла, и я чувствую, что как бы должен. Будто через меня кто-то должен всё это видеть. Подключил Аню, Юру, чтобы больше отснять, весь летний сезон на озере. Да и зимой тоже.
— Повреждений головы не было? – спросил я шёпотом. Он и не думал обижаться, ответил тихо:
— Нет, я ходил в поликлинику, и меня просвечивали. Я сказал тогда, что у меня голова болит, и что подозреваю гайморит. Нарочно так сказал. Но всё оказалось чисто, ничего нет.
— Да, это было бы наивно думать, чтобы Они могли хирургически что-то… — поддержал я его, стараясь вместе с тем успокоить его, видя выражение его глаз.
Я задумался. Ценю всегда «презумпцию естественности» — возможность наиболее простого объяснения узнанного, в данном случае — рассказа Марка. Иногда встречается стремление местных жителей побережья озера в беседе придать своей речи некое фантастическое направление, чтобы укрепить свой авторитет среди случайных собеседников. Но не похоже было, чтобы Марк повторил этот приём. Хорошо: пусть его действительно завлекли инопланетяне в свою «тарелку». Введя его в гипнотическое состояние, они могли обследовать его, так сказать, оперативную память – о чём он думает – и его способности. Но как они могли бы настроить его рассудок на накопление нужной им информации? Наука не может дать однозначного ответа.
Тем более непонятно, как бы «они» могли считать информацию из долговременной памяти Марка – того моря образов, фактов, знаний, чисел, которые откладываются годами и могут припоминаться в каких-то случаях. Какие творческие возможности таятся в использовании этих сокровищ!
Я вспомнил свои встречи с американским астронавтом Оуэном Гэрриоттом, который приезжал в составе очередной группы образовательного туризма на Байкал год назад. Я спросил тогда Оуэна: правда ли, что американские астронавты много раз встречались с НЛО, в том числе и при посадке на Луну, но что им строго-настрого приказано не распространяться об этом? Я отлично помню твёрдое «нет», прозвучавшее в ответ. И пояснение, что если бы это действительно произошло, событие было бы зафиксировано мониторинговыми камерами и стало бы предметом изучения. Я очень хорошо понимаю суть этого ответа, так как наука работает с объективными данными.
Тогда с Оуэном мы много обсуждали своё участие в программе «Скайлэб» — и он, и я участвовали в ней в 1973 году. Он – полтора месяца работал на орбитальной обсерватории «Скайлэб», делая снимки Солнца в рентгене, а я в Саянах вёл наземные наблюдения солнечных магнитных полей. В тот раз на Байкале Оуэн подарил мне медаль, сделанную из металла кассеты, побывавшей в космосе. Я рассказал об этом Марку и видел, как горели его глаза. Я достал из бумажника медаль Оуэна, мой амулет, и дал в руки Марку. Он долго разглядывал её под разными углами, поднося ближе к яркому свету из иллюминатора, и сказал наконец мне:
— Смотри! Видишь, движется?
Я присмотрелся: вибрация света – пляшущего отсвета от поверхности моря – придавала рельефной картинке на медали – изображению станции «Скайлэб — некое кажущееся движение. Марк добавил:
— Я видел Оуэна. Тогда в Хужире, возле музея Ревякина. Не помнишь меня там?
Я задумался. Когда мы были возле музея, на завалинке сидел мужчина в штормовке… похоже, это и был Марк! Мы ждали тогда экскурсовода, и один американец развлекал местных ребятишек тем, что надувал продолговатые шарики и делал из них то собачку, то кролика. Оуэн тогда стоял возле избушки музея и разглядывал наружный экспонат – глыбу песчаника с выбитыми на нём непонятными письменами. И Марк сидел рядом.
— Вы общались с Оуэном? – спросил я.
Марк чуть расширил глаза:
— Словами – нет. Но я его видел. Я знал тогда от Кима Цветкова, что вы там будете в тот день и астронавт с вами.
Марк повёл головой вправо и влево, не отводя глаз, и чуть подмигнул мне.
В каюту вошли Юрий и Юлия, рыженькая и прелесть как хорошенькая, порозовевшая от свежего ветра:
— Да что вы тут сидите, там так хорошо! Пойдёмте, я вам свой гербарий покажу!
Мы прошли в другую каюту, и Юлия, развязав ботанический пресс, показала нам свои ботанические сокровища, озаряя в особенности Юру ласковым взглядом.
Под вечер мы достигли скалы Саган-Заба, где находятся петроглифы – рисунки древних людей. Разрушаемые ветром и водой – а после заполнения Иркутского водохранилища уровень воды поднялся на полтора метра, и волны достигают петроглифов – они год от года деградируют. Однако у Кима Цветкова есть копии первоначальных изображений на бумаге, и он раздал американцам ксерокопии. Когда Редько начал свою лекцию, Ким оттащил меня за рукав в сторону и сказал:
— Знаешь, Алексей, давай переиграем. Ты снова переходи на «Севан», я там освободил одно место в каюте второго помощника на нижней палубе. Нам с Редько постоянно нужен переводчик. Ты знаешь, они набрали в карманы камней и пристают с вопросами по определению минералов. Так что, давай подключайся. И здесь не отходи никуда.
Далее я стал постоянно занят переводом. К тому времени я уже хорошо знал геологическую терминологию, все эти сбросовые структуры – фоулты, разновидности базальтов и гранитов, и в каких случаях важно произнести то или иное слово с его шармом – например, «граниты рапакиви». Я терял из виду Марка с его командой, вооруженных кинокамерой «Панасоник» и фотоаппаратами «Никон», хотя видел их изредка и на вершине Саган-Заба, и во время следующих вылазок на берег. Иногда я ловил на себе выстрел взгляда Марка, видел его напряжённое лицо с поджатыми губами.
Судьба развела меня с ним тогда в Листвянке, но иногда по телевидению я видел его фамилию в титрах фильмов о Байкале и об акциях экстремального туризма, проводяшихся иногда в Прибайкалье на хорошие деньги спонсоров. Был ли это лыжный переход поперёк Байкала в марте или дерзкий марш-бросок на снегоходах в верховья реки Китой в январе – снято это было Марком, преодолевающим все физические тяготы походов наравне с остальными, специально тренированными участниками. Была ли эта неуёмная жажда приключений и съёмок потребностью натуры Марка, или действительно он выполнял некую миссию, внушённую ему инопланетянами, я не знаю. Но мне навсегда запомнилась та наша беседа в каюте катера, доносящиеся из иллюминатора крики чаек и плеск волн, особенный блеск серо-голубых глаз Марка и его тихий завораживающий доверительными интонациями голос.