Бываленки


Бываленки

Из рассказов машиниста-инструктора

* * *
На снежной целине глубокой выемки между Криничной и Ханженково черным зияли осторожные следы человека. Скорчившись поперек левой нитки, он грудью лежал на рельсе, голова пряталась в воротник грязно-бурого кожуха.
Во всей фигуре лишь широкий лоснящийся зад являл признаки существования, чуть подрагивая и покачиваясь из стороны в сторону. Надрывные паровозные гудки были ему явно по барабану.
Прав был Дон-Аминадо, сказавший: «Ничто так не утомляет, как ожидание поезда, особенно когда лежишь на рельсах».
Первым лежащего увидел машинист.
Старенький «Эшак», отважно разогнавшийся с тяжелым весом на подъем, и так уже поубавил прыти, начал задыхаться, а когда машинист перекрыл регулятор, всего-то и сделал десяток оборотов колес, протяжный выхлоп ушел в высокое небо, и все оцепенело.
В следующую секунду все что-то закричали, помощник, схватив лопату, прямо через «красный уголок» и площадку ринулся с паровоза, по рифленым ступеням загремели сапоги кочегара, я махнул машинисту, выскочил и побежал тоже.
Правда, ни сказать, ни сделать ничего я не успел, потому что помощник, широко взмахнув лопатой, тяжко врезал по оттянутому заду, а когда размахнулся во второй раз, смертельно напуганный кожух уже преодолел рельсы, обочину, кювет и по паучьи стремительно взлетал по откосу…
Затребовав вспомогательный паровоз, чтобы взять тяжеловес с места, и выбив из графика пять поездов, мы, наконец, ввалились на станцию. Машинист в который раз ругнулся: «Нну, рубúт твою матицу, камикадзе!» – закурил и, обращаясь ко мне, добавил:
– А если бы, Александрович, не было тебя с нами? Решили бы на оперативном совещании, что я остановился по невывозу, свидетелей же нет, и – гуляй, Вася! – сняли б месяца на три на работу, не связанную с движением поездов…

* * *
Один из первых приборов безопасности – точечный автостоп Танцюры внедрялся еще в паровозные времена.
Иду я в голову состава, чтобы отправиться с паровозной бригадой в плановую контрольную поездку. А навстречу, обхватив двумя руками на плече полутораметровый гибрид ключа для дышловых гаек с удлинительной трубой, тяжело топает главный кондуктор.
– Здра… стуйтэ!
– Доброе утро! Ты что, главный, с недосыпу, что ли, такой ключаро волокешь? Зачем он тебе на тормозной площадке?
– И що ото вы мэнэ разыгруетэ? Хиба нэ знаетэ, що повстанавлывали на паровозах якись авто… остолопи, а цэ ж ключ от нэго! И для контролю повынэн усю дорогу вин у мэнэ, як у главного кондухтора, находыться!
Тут хоть стой, хоть падай: ключ автостопа малюсенький, вместе с бирочкой в щепоти вмещается! А этого не я разыгрываю, а, видно, он сам паровозникам на хохму попался!
– Ты что же, в первый раз ключ для контроля получаешь?
– Та у пэрвый жэшь…
– Пошли обратно. Сейчас все объясню…
Машинист ушел к селектору, диспетчер без него не может корм трем свиньям разделить, а помощник с кочегаром аж падают со смеху. Увидели с вернувшимся главным и меня, оправдываются:
– Да, Александрович, тут спешка – никак гайку под шплинт не натянем, а он привязался – давай ключ! Спрашиваем, какой? Говорит, от остолопа! Мы гайку в аккурат затянули, Генка и сунул ему гаечный ключ с трубой. Чтобы подержал, пока ключ от ЭПК автостопа из будки машиниста принесем. А он с собой вон уволок!
Главный матерится, мол, не подержать, а сказали – вот тебе ключ от остолопа, от которого просишь!
Я уверен, что так оно и было, но нет никаких сил изображать строгость. Хохочем в четыре горла…

* * *
Каждый машинист, получая в депо декабрьский именной график работы, заглядывает в его конец: не придется ли встречать Новый год на работе? Хорошо, на этот раз пронесло. А если бы выпал такой «день железнодорожника» (вернее, ночь), интересно, где бы настиг Наступающий?
На высветленном прожекторным лучом перегоне под тяжелую симфонию десятков поршней и роторов, каждый из которых ведет за стеной кабины свою партию?
В затемненном тупике отстоя – в ожидании поезда, под дремотное ворчание калорифера?
В суматохе техобслуживания или экипировки? В инструкторской? На предрейсовом медосмотре?
Много лет назад, когда локомотивные бригады работали еще по вызову, пришлось встречать Новый год на горбатом ФД со снегоочистителем.
Часа четыре мы утюжили перегоны, все удаляясь от дома. Снег, вздымаемый раскрыленным агрегатом, давно забил окна. Звуки слышались, будто через вату. Выручала лишь световая сигнализация, проведенная к нам от путевой машины.
Наконец Лозовая приняла нас на боковой путь, передо мной загорелось красное очко, передающее показание выходного светофора, и мы, разминая закаменевшие колени, столпились у шуровки. Мои служебные «кировские» показывали, что году-старичку осталось вьюжить-доживать что-то минуты четыре, не больше.
– Да, как Новый год встретишь…
– Так под столом и проваляешься, – воскликнул помощник машиниста Горик Нишадзе, южный человек с неунывающим характером, протанцовывая к инструментальному ящику. – Давай закусон, давай по-быстрому!
– Шо це вин? – захлопал черно-угольными ресницами кочегар Мыкола Цыцебулко, но все же отстегнул хитроумные «клямки» своей шарманки, сундучка для ссобойной снеди.
Горик с тремя жестяными кружками подскочил к водопробным котловым краникам, постучал по нижнему рóжками , и – нате вам, пожалуйста! – налил всем пенящейся под давлением обжигающей жидкости.
– Куды стилькы льешь?!
– Так тебе же, тебе…
– Мэни? Та шо ж остановывсь?
– Да не водка, хватит… Сходятся стрелки, механик? Новый год – не новый срок! Ну, за нас, и за – черт с ними!
И мы дружно сдвинули кружки. А воду выплеснули на горячие крылышки топочной дверцы типа «баттерфляй». В поднявшихся клубах пара, принимаясь за хлеб и сырки, плавленные в мартеновской печи, громко заговорили.
– Ба, шо здумав, трамболына!
– А как же – питие определяет сознание.
– Да, как пить дать, год отработали… безаварийно отработали. Спасибо, хлопцы! Теперь – наркомовская премия в кармане. Как думаете?
– Мы не думаем, мы – соображаем!
– Ну, за пир духа!
– За благополучшее!
– С Новым годом!

* * *
Еще один инструкторский выезд на линию – на этот раз в салоне электропоезда Дебальцево-Горловка – подходил к концу.
Перегонное время хода и продолжительность стоянок выполнялись, разгон и торможение были плавными, нужные пассажирам сведения помощник машиниста объявлял своевременно и хорошо, машинист выполнял свою работу без существенных нарушений.
Огорчало лишь состояние внутривагонного оборудования: порезанные ножами сиденья и уплотнения дверей, разрисованные и исписанные стены.
А из типовых надписей были так стерты отдельные буквы, что из «Места для инвалидов и пассажиров с детьми» осталось – «ест инвалид жир с детьми»; из «Скорость не более 120 км/час» получилась информация, что «Скоро Оле 20»; вместо «К дверям не прислоняться» кто-то требовал «не писоться»!
Раньше было: «Закрыто на зиму. Не открывать. Работает кондиционер». Стало: «Зарыто на зиму. Не отрывать. Роет кондиционер»!
Из букв, подтертых в текстах просьб: «Товарищи! Уважайте труд уборщиц!» и «Дверью не хлопать!» – сложились устрашающие предписания: «Твари! Чвакайте борщ!» и «Дверь не лопать!»
Даже на стекле окна около сиденья с надписью: «Hа место кондуктора не садиться» – было выведено: «В окно кондуктора не смотреть»!
В вагон, распевая частушки, вошли трое с гитарой:

В городу ли, на вокзале
Мужика потешили:
За хрен к рельсе привязали,
Пиндюлей отвешали.

Сел на поезд, покатился,
Ноги свесил до колес.
Хрен за шпалу зацепился –
Отцепился паровоз!

Увидели машиниста-инструктора, заторопились к выходу, а петь не перестали:

Рассуждали о стоп-кране
Окосевшие крестьяне:
Ежли ехать станет лень,
Дернем эту погребень!

Хорошо в расцвете лета
Поездами едется.
Девка села без билета
На звезду надеется!

Машинист-инструктор смотрел в окно, ожидая появления в кривой входного светофора, когда прозвучало объявление:
– Граждане пассажиры! Поезд прибывает на конечную станцию. Пожалуйста, не забывайте свои вещи… Писсец! Кофейку сейчас попьем, проводничку по… – голос прервался.
Ëксель-моксель! Помощник машиниста забыл отпустить тангенту микрофона, нажатую перед началом объявления, и размечтался вслух о своем!
На другой день в комнате инструктажа локомотивных бригад в депо под стеклом небольшого стенда появился еще один талон предупреждения помощника машиниста с подписью: «Изъят машинистом-инструктором за нарушение регламента объявлений для пассажиров электропоездов (посторонние разговоры)».
А завсегдатаи брехаловки, толпясь вокруг, добавляли подробности: «за то, шо вслух подумав», «не удержал язык на прямодействующем», – и даже рифмовали: «Заболтался балабон – сдал зеленый свой талон!»

Добавить комментарий