ПРАВИЛА ИГРЫ
Единственная гарантия, которую ты получаешь,
ввязываясь в игру – гарантия проигрыша.
Вопрос лишь в том, когда это произойдет.
(Гай Риччи «Револьвер»)
Кое–кто думает, что иногда жизнь человека может измениться в результате какого–то случайного события.
Ерунда.
Жизнь человека всегда меняется в результате случайных событий, да и сама жизнь – не более чем случайность.
Вот то что ты родился – разве не случайность? Ведь могла у твоей мамы за девять месяцев до этого факта голова заболеть? Или отцу внезапно премию дали за перевыполненный план. И он приходит домой с целью как можно скорее начать твое зачатие, а ему говорят, что в таком виде лучше вообще домой не приходить – и все… привет. Нету тебя, как будто и не было никогда. Ну а так, раз родился, чего уж теперь – живи. И живешь себе: как все нормальные дети бегаешь по двору, на велике гоняешь или там – на санках. В школу конечно, как все нормальные, и все ладно так идет, хорошо и учителя довольны – большие надежды подает, говорят. А потом классу к десятому, как все нормальные, попадаешь в дурную компанию и заканчиваешь школу кое–как с тройки на четверку; и никто уже не верит, что ты подаешь большие надежды, а все говорят, что по тебе тюрьма плачет или что загнешься ты где–то под забором. А ты вдруг, так – раз, встрепенулся и за ум взялся и собираешься в институт, но не в радиотехнический в который с твоими оценками можно только сторожем, а в какой–нибудь технологический. И вроде как сам понимаешь, что хорошо бы стать классным радиоинженером и на льдину, в Антарктиду или вообще в космическую промышленность, но с твоими оценками – только сторожем. А на фига сторож в Антарктиде? И тогда махнешь так рукой и скажешь:
– А ладно! Технологи тоже нужны.
И пойдешь подавать документы. А в приемной комиссии сидит ветеран Великой Отечественной Войны, участник партизанского движения Ковпака, обороны Сталинграда и покорения целины – он смотрит на твои кудри до плеч и ласково так спрашивает:
– Ты, гаденыш, куда пришел с такими патлами? На танцы буги–вуги плясать или в высшее учебное заведение?
И когда ты слышишь, с какой интонацией он произносит это «буги–вуги» и «высшее учебное заведение», то сразу отчетливо понимаешь, что ничего тебе здесь не светит, что ветеран этот тебя уже ненавидит, и если даже ты сейчас пойдешь и пострижешься налысо, то положение не исправится, а может даже наоборот – ухудшится. И молча забираешь свои бумажки и идешь в совсем другой ВУЗ, в какой–нибудь политехнический или там гуманитарный – это совершенно неважно, потому что на льдину тебе не попасть ни из одного ни из другого, а ты иногда уже чувствуешь, что рожден был для того, чтобы жить на льдине и совершать великие открытия в области океанографии и метеорологии в северных и южных широтах, чтобы возвращаться потом как папанинцы, в открытых автомобилях по Москве, а со всех сторон листовки с твоими портретами и седой, боевой генерал стиснет твою руку и предательски блеснет в углу глаза скупая слеза. Но документы у тебя уже приняли, и ясно, что все пути на льдину сам себе отрезал и ни хрена этого никогда не будет.
Ну и ладно.
И получается из тебя какой–нибудь инженер–механик, а к концу четвертого курса тебе это даже начинает нравиться и диплом выходит с отличием, и оставляют тебя на кафедре, и поступаешь в аспирантуру, а тема для кандидатской вроде как неплохая и вообще – все здорово.
Сидишь ты у себя дома в однокомнатной квартире, оставшейся от бабушки и думаешь – вот до чего все здорово! Вот как здорово я живу: жилье есть, работа есть, денег вроде как хватает – потому что дорогие напитки не пьешь, а пьешь недорогие, рубля примерно по два с половиной за емкость 0,7 литра, а самая лучшая закуска, для тех кто понимает – это пирожок с ливером. И думаешь ты – елы–палы… да какая же замечательная штука жизнь! И книг у тебя три полных шкафа и ещё на полу и на антресолях и музыки навалом на магнитофоне «Маяк–203» и сигарет ещё полпачки лежит на холодильнике и впереди радужные перспективы. Ну что ещё нужно человеку?
И в таком прекрасном состоянии ты решаешь просто прогуляться. Вот так – выйти из дома и подышать свежим воздухом, переброситься с кем–нибудь парой фраз о том, что «Спартаку» в этом сезоне ничего не светит или наоборот, что «Спартак» молодец и чемпион, а потом вернуться домой и завалиться на диван с романом Маркеса или там Воннегута и заснуть незаметно, так чтобы книга на грудь плавно опустилась, не потревожив читателя. А в девять вечера проснешься и новости по телевизору: как там решения очередного партсъезда в жизнь претворяются? А как у нас дела со сбором колосовых и бахчевых культур? И старенький, больной генсек вызывает у тебя ещё не отвращение, а сочувствие, потому что нет у тебя ещё нужного потенциала для того, чтобы ненавидеть окружающую действительность, ты пока способен её только жалеть.
И вот выходишь из подъезда, вдыхаешь воздух полной грудью и озадаченно хлопаешь по карманам – сигареты оставил на холодильнике. Ну да ничего, можно зайти в магазин и купить, проблема что–ли пачка сигарет. Тут ты опять хлопаешь себя по тем же карманам и убеждаешься, что денег тоже нет.
Странно, ведь ещё вчера восемь рублей оставалось. И только теперь вспоминаешь, что те восемь рублей занял Валерке–лаборанту до получки, потому что у Валерки дочка недавно родилась и им денег постоянно не хватает. Дочка – дело серьезное, но у тебя–то дочки никакой нету, так что запросто можешь пару дней и без денег обойтись. Ерунда ведь какая – деньги.
А мимо как раз два типа проходят и у одного в руках пачка сигарет, и ты машинально спрашиваешь вежливо:
– Ребята, закурить не найдется?
И только тут понимаешь, какую косячину ты упорол, потому что прикинуты типы не во что–нибудь, а в юбилейный “Wrangler” и пачка сигарет в руках – не «Наша марка», которую куришь ты вместе со всем прочим населением страны, а самое настоящее “Marlboro”, блок которого стоит у фарцовщиков примерно одну треть твоей зарплаты. То есть ты можешь вот так, запросто, получив свои кровные денежки купить за них три блока “Marlboro” и ходить, потом, помахивая открытой пачкой в руке и небрежно отвечая всяким идиотам у которых достанет наглости спросить закурить:
– Свои иметь над, парнёк…
Примерно так тебе типы и ответили, и потому настроение у тебя портится прямо на глазах. И ведь чего проще, вернуться домой, взять сигареты с холодильника и кури – хоть закурись. Но вот именно сейчас, почему–то домой возвращаться совсем не хочется, даже подумать о доме противно, а курить хочется как никогда – хоть криком кричи, хоть бычки подбирай. И ведь особо заядлым курильщиком не был, так за компанию. Разве что, перед сном выкурить законную – иначе не уснешь, иначе дискомфорт душевный. А тут прямо раздирает, прямо вынь и положь. И идешь ты, научный сотрудник, будущий ученый у которого книг три шкафа и ещё на полу и на антресолях и зорко посматриваешь по сторонам – а вдруг приличный такой бычок валяется неподалеку и ещё дымится призывно. Но настроение все равно поганое.
А тут вдруг сверху тебя окликают и не как–нибудь, а конкретно, по имени, и ты поднимаешь голову и видишь, что на балконе третьего этажа стоит бывший одноклассник Вован, а с ним три девки, которых ты в глаза раньше не видел и две довольно симпатичные, а одна довольно страшная. Все это ты в мгновение ока увидел, оценил и просчитал, но делаешь вид, что ничего такого не произошло, и никаких умозаключений со скоростью суперкомпьютера из Силиконовой долины ты не производил, а совсем наоборот гуляешь тут и дышишь воздухом. А Вован лыбится тебе, как родной и орет:
– Слышь, братка, давай заходи в гостёчки, у нас тут пойла немерено, поддержи компанию.
А сам глазом подмигивает, так что у него аж голова дергается в сторону девок – мол, гляди – какие кадры пропадают. А ты так, с ленцой, отвечаешь:
– Да я чего, я просто – воздухом подышать хотел, прогуляться вышел.
Ну, прямо дама с собачкой, а все ваши низкоморальные развлечения нам неинтересны и презрительны. А потом, вроде только что тебе курить захотелось, хлопаешь себя по карманам и поднимаешь глаза к балкону, пытаясь рассмотреть что там, у беленькой под юбкой:
– Слышь, Вован, у тебя курить есть? Забыл дома «Мальборо» свое, на фортепиано.
А Вован, он вставляется с полоборота, у него с башкой вообще, порядок, он беленькую толкает плечом и громким таким шепотом:
– Это пианист известный, товарищ мой по яслям и детсаду. Только что вернулся с конкурса во Франции, первое место занял. Талант необыкновенный, – и мне вниз, – Конечно есть, давай поднимайся.
И ты поднимаешься на третий этаж, но настроение поганое, и заходишь в квартиру и утыкаешься прямо в огромный плакат “Queen” с которого Фредди Меркури смотрит на тебя ласково–вопросительно – мол, выпить хочешь? А тебя уже встречают, трясут руку, проводят в комнату, сажают на тахту и суют в одну руку какой–то портвешок в другую дымящуюся сигарету. А девки, вблизи не такие уж и красавицы, уже кокетливо заглядывают в глаза и представляются – Лора, Виктория, – а та, которая страшная, сидит в углу и на тебя не смотрит, потому в её сторону тычут пальцем и обозначают как Светку. И ты думаешь – как здорово это я зашел: сейчас поганое настроение подремонтируется и поговорим мы о музыке и литературе и о фильмах Тарковского и будем радостно и весело смеяться над нарождающейся советской попсой, и ты проявишь себя с самых лучших сторон и будешь «Мистер очарование вечера». Однако ничего такого не происходит. В общей беседе обсуждаются вопросы нового прикида Лаймы Вайкуле и прогнозы цен на шмотки осеннего сезона. Правда страшная Светка в этом не участвует, она сидит уткнувшись в телевизор, в котором профессор Капица рассказывает о статистическом анализе трансмутационной конвергенции биологических структур. И ты, пытаясь переключить тему разговора на простые и понятные вещи и продемонстрировать какой ты шутник, забавник и весельчак, рассказываешь какой–то анекдот типа:
Звонок телефона.
– Здравствуйте, это прачечная?
– Хуячечная! Это отдел культуры.
И как только закончил это рассказывать, тут же понимаешь, как тупо ты пошутил. Не просто тупо, а сверхтупо, мастерски–гениально тупо, потому что Лора с Викторией переглядываются и смотрят на тебя, ожидая продолжения, а Вован просто спрашивает:
– Ну, а эти чего?
А ты чувствуешь, что от такого пристального внимания твои уши сейчас покраснеют, быстро хватаешь стакан с портвешком и залпом выпиваешь все до дна, а потом машешь рукой:
– Да ладно, не помню.
Несколько утешает, что боковым зрением видно, как страшная Светка хихикает, продолжая смотреть на профессора и от этого, а может от портвешка, она становится несколько привлекательней, но тебе уже на все это насрать, потому что одно единственное желание которое в тебе присутствует – уйти отсюда, вернуться в родную стихию к Саймаку и Гумилеву и разговаривать только с Майком Олдфилдом.
Кое-как ты раскланиваешься, но тут страшная Светка тоже встает и говорит, что у неё завтра зачет и ей нужно идти; впрочем, её никто и не держит и только теперь соображаешь, что на самом деле тебя сюда и затащили, чтобы срубить страшную Светку с хвоста. И оттого, что тебя поимели ты становишься груб и неприветлив, молча спускаешься по лестнице и только фраза, произнесенная негромко, в спину приводит тебя в чувство:
– А у меня «Сталкер» на видике есть.
И если бы не твое поганое настроение, не глотнул бы ты эту наживку ни за что на свете. А с таким настроением что ж – всосал по самые жабры.
Оказывается кроме «Сталкера» у неё есть и запрещенный «Андрей Рублев» и до фига чего ещё, за что ты готов продать душу оптом и в розницу, потому что на тот момент, это основное содержание твоей жизни, это то из чего она состоит и что наполняет её смыслом. А страшная Светка достает самиздатовскую «Мастера и Маргариту» чем окончательно тебя прибивает, а поскольку выносить её за пределы Светкиной квартиры запрещено, приходится читать прямо здесь же, благо Светкины родители–энергетики уехали в командировку в Африку. И как–то незаметно оказывается, что утром Светка мирно сопит у тебя на плече и профиль у неё довольно симпатичный, а портит её дурацкая челка и вдобавок, она потрясающе умеет варить кофе.
В общем, через тройку лет вдруг оказывается, что Светка стала твоей женой и у тебя уже есть дочка, прямо как у Валерки–лаборанта, и так же как Валерке–лаборанту тебе теперь катастрофически не хватает денег, и ты занимаешь по восемь рублей у своих друзей–товарищей. Возможно это потому, что Светкины папа–энергетик и мама–энергетик тебя не любят и категорически отказываются поддерживать материально молодую семью, потому что думали они, что Светка тоже станет энергетиком и выйдет замуж за энергетика и будут они вместе строить в братской Африке электростанции за свободноконвертируемую валюту. Ты их тоже не любишь, как в общем–то не любишь и Светку. Но зато Светка любит тебя и любит так, что повернуться и уйти не поднимается нога. Вона как оно вышло.
Последние полгода вы со Светкой говорите не о импрессионистах, Каннском кинофестивале и эстетике Матисса, а о том что хронически не хватает денег и нужно что–то делать. И тогда, чувствуя неодолимую ответственность, ты что–то делаешь; плюешь на свою кандидатскую, на работу в институте и идешь сначала в таксисты, потом в бармены, потом в шабаи. Через какое–то время обнаруживаешь, что у вас родились ещё мальчишки–двойняшки и денег стало не хватать ещё больше. Как–то попробовал открыть Достоевского, пролистал несколько страниц и понял, что это не вызывает никакого отклика в душе, понравилось только название «Идиот».
Иногда ты смотришь на покрывающуюся целлюлитом Светку и думаешь – и на что я променял ту свою прекрасную жизнь, когда я был так счастлив? Озираешься вокруг и ответа не находишь.
А потом начинается перестройка и ускорение. Ускорение иногда достигает десяти «ж» и это бывают такие глубокие «ж» из которых выбраться очень непросто. И ты барахтаешься разрываемый на части центробежными и центростремительными силами и суешься в различные более и менее противозаконные проекты и со временем начинаешь понимать, что ввязавшись в игру ты обречен только на проигрыш – весь вопрос в том, когда это произойдет. Иногда ты смотришь в зеркало и видишь там лошадь, которая обречена бегать по кругу с утра до вечера и вечером она засыпает для того, чтобы утром бежать бодрее.
Следующие двадцать лет проходят как в тумане и вдруг, однажды утром ты просыпаешься рано–рано. Голова чистая и светлая, свободная от страстей, забот, проблем, совсем как в далеком детстве. Ты одеваешься, выходишь на улицу и встречаешь Вована, который грузит свое авто какими–то узлами. И слышишь, что Вован едет на море, на свою собственную дачу, которую он купил пару лет назад и приглашает тебя с собой.
– Море, – недоумеваешь ты как ослик Иа, – это что–то из той, прошлой жизни? Что–то большое и красивое, синее как небо и зеленое как изумруд?
Помедлив две секунды, соглашаешься и садишься в машину.
Авто трогается и через каких–то десять часов вы уже стоите перед этим большим и красивым, которое можно потрогать, потому что оно живое, оно дышит, и оно приветствует тебя и шаловливо плещется белой пеной, спрашивая – где ты был столько времени, я по тебе скучало. И ты стоишь и не знаешь что ответить, потому что сам не знаешь где ты был. И вы до одури купаетесь и жарите мясо на углях и пьете холодную водку и вспоминаете детство: как вы вдвоем дали в глаз пацану, который был на три года старше и по очереди целовали Ленку из соседнего подъезда за шоколадные конфеты.
Засыпаешь ты во дворе, под шелест моря и шепот звезд. Впервые за много лет засыпаешь с чувством свободы и покоя, зная, что тебе никуда не нужно бежать ничего не нужно улаживать и пробивать. А утром просыпаешься с первыми лучами солнца, от пения птиц, улыбаешься, встаешь, видишь на столе забытые полбанки коньяку, берешь и не спеша идешь к морю. И оно, как и вчера ласково щекочет твои ноги легкой волной и что–то укоризненно шепчет мелкой галькой.
Ты сидишь на берегу, прихлебываешь коньяк из горлышка, щуришься на солнце и думаешь о том, что сейчас тебе так хорошо, как не было даже в те годы, когда ты работал в институте, был холост и у тебя было книг три полных шкафа и ещё на полу и на антресолях и музыки навалом на магнитофоне «Маяк–203» и сигарет ещё полпачки на холодильнике. Потом ты отчего–то вспоминаешь свою жену превращающуюся в толстую безобразную старуху, вечно брюзжащую и всем недовольную, детей которым ты совсем не нужен, которые не понимают тебя, а ты не понимаешь их и которые через несколько лет начнут тебя просто ненавидеть и желать твоей скорой кончины, чтобы освободилась площадь и не было от тебя всей этой ауры.
И внезапно осознаешь, что лучше мгновений, которые ты проживаешь сейчас, уже не будет. Что дальше просто ничего не будет, кроме унылого, тупого существования в окружении совершенно чужих тебе людей. И тогда ты делаешь последний глоток коньяка, аккуратно ставишь бутылку на гальку, встаешь и идешь в воду.
Море одобрительно шлепает тебя волнами, ты ныряешь с места, как делал ещё в далеком детстве и саженками плывешь от берега. Туда, где синева воды сливается с синевой неба, где находится призрачный горизонт, к которому ты стремился когда–то и которого так и не достиг – а где–то за горизонтом льдина, на которой ты так и не перезимовал и палатка, которая не стала тебе домом. Ты плывешь, делая размеренные взмахи, и ни о чем не думаешь, а когда, устав, оборачиваешься, то видишь, что берег еле различим из–за барашек волн.
Тогда ты, торопясь, чтобы не передумать, делаешь мощный выдох и, помогая себе руками, погружаешься в глубину. Твое тело без воздуха тонет легко и свободно, как кирпич, глаза открыты, и ты хорошо видишь, как светло–зеленая вода, насыщенная пузырьками от твоего тела, начинает темнеть, заливаться угрожающей синевой и чернотой. Вода становится холоднее и как бы предупреждает:
– Дальше нельзя. Эй! Остановись! Я тебя не для того приняла.
Но тебе уже все равно. В ушах раздается звон, ты поднимаешь голову и видишь прямо над собой зеленовато–синюю льдину, которую вода принесла специально для тебя, прямо оттуда, из Антарктиды, чтобы тебе было приятно в эти мгновения. И тебе приятно, ты улыбаешься и видишь, как льдина растет на глазах, потом лопается и на её месте остается сноп искр, который гаснет и сливается в одну единственную звездочку маленькую и тусклую, а из этой звездочки раздается ласковый голос:
– Ну все, дружок, пора…
И в этот момент грудная клетка, в которой гулко бухает сердце, сдавленная жестким обручем воды, не выдерживает и дает команду – вдохни. Рот послушно распахивается и в него проникает горько–соленый столб, который выжимает из легких последние остатки воздуха и стремится внутрь, заполняя поры и пустоты, разрывая нежную ткань твоих легких. Обожженные и изуродованные, они отзываются адской режущей болью, и становится страшно, но сделать уже ничего нельзя, потому что точка возврата пройдена и впереди только черная, немая глубина. И она уже улыбается тебе, зовет и ждет – когда ты придешь в её объятия ещё теплый и податливый. И лишь в мозгу, затухая, пульсирует остаток последней мысли:
– Угораздило меня забыть сигареты на холодильнике…
1 июля 2006г
Уважаемый Сергей. «правила игры» настолько реалистичны, что даже появляется ощущение, что это было с тобой. Мне рассказ понравился.
Однако Вы его поместили не в ту номинацию. С теплом, Людмила.
Спасибо, Людмила.
Я на этом ресурсе пока ничего не знаю и даже в навигации толком не разобрался.
Так будьте моей путеводной звездой! 🙂
Куда это надо было поместить?
И как посмотреть последние работы других авторов?
Сергей, здравствуйте. Так как я недавно в портале, то вообще не смотрела на номинацию, а просто прочла рассказ. А ведь Ваш герой — это миллионы россиян, только, слава Богу, не все так заканчивают… И я подумала — а может, не надо людям много читать, чтобы не доводить себя до такого состояния? Или же нам не хватает Бога? А может быть, много хотим? В любом случае, рассказ производит впечатление. Приглашаю ко мне, я вчера разместила новый рассказ в номинации «Любовная лирика», не знаю, туда ли разместила. Спасибо за отклик на «Сергея Семёновича».
Сергей, извините, на рассказ «Сергей Савельевич», прототипа так зовут. Татьяна.
«Правила игры» должны бы подчиняться правилам жанра. То есть: обозначен жанр философской лирики, это — жанр поэтический. У вас же — проза. И это не одна жанровая ошибка ваша, как автора и литератора.
Удивился, что у вас и последовательница появилась… которая — вчера разместила новый рассказ в номинации «Любовная лирика» (?!), сугубо поэтической жанровой принадлежности…
Так ее, матушку литературу! Чудны дела Твои, Творец Вышний!
Удачи и вам!
Это была первая вещь, которую я здесь выкладывал, не представляя особенностей интефейса.
Попала она в лирику случайно.
Пытался исправить — не получилось.
Попробую снести и залить заново.
Спасибо.