Прибрежная ботаника…
Но зоркий соловей
молчит, узрев «Титаника»
несчастный силуэт.
Вода искрится брызгами –
таит печаль одну.
Титан кренится искренне –
готовится ко дну.
Бросаю в море алиби.
О, чем могу помочь?
Ведь оживлённой палубе
навеки светит ночь!
Она кружится танцами:
и кудри в них, и плешь.
Да только выкрутасами
нельзя заделать брешь.
Хотя о жалкой выгоде
былая стихла речь,
нет и мечты о выходе,
и с ним не жаждут встреч.
Но в круг выходит паника
на вздыбленном коне,
законом для «Титаника»
продиктовав конец…
Я вынесен обломками
на берег бытия.
Ложатся мысли блоками,
прозрение тая.
В себе увидел странника
и в небе мавзолей.
А палубу «Титаника»
узнал в родной земле.
Она зияет дырами
самоподкопа шахт
и бредит командирами
шумов во всех ушах.
И некуда деваться ей
(а кто услышит SOS?)
от гнёта радиации
в реактор врытых солнц.
Леса орут горящими,
пока не сожжены,
и наповал курящими
все парки сражены.
Помогут разве кортики
стреноженной листве,
коль водка и наркотики
сокрыли белый свет?
Рекламной эпидемией
забыт урок Помпей.
Зачем гореть идеями?
«Стреляй, насилуй, бей!»
Струится яд экранами,
«высокий» дав пример,
выращивая крайними
для вырожденных «мер».
Душе, из мира вырванной,
навек любую грязь
телец привьёт и вывернет,
чтоб поживиться раз.
Златыми эполетами
диктует всем «Не сметь!»,
мыслителям с поэтами –
молчание и смерть.
Дарили б очищение
и сердца, и ума…
Но топчет всё священное
как будто жизнь сама.
Ему-то в ноги пала бы,
простить её моля…
Но в танце, как на палубе, –
безумная Земля.
Понять бы нам, сколь грешны мы,
отмыть бы совесть, честь,
навек заделать бреши бы…
Огромна… Время есть…