Моя собака
МОЯ СОБАКА.
Я, конечно, выпил немного. Потом — не спорю — усугубил. С электрички вышел, вдруг вижу вдали: собаку мою какой-то тип на ошейнике тащит. Что б вы сами, если бы вашу собаку вот так по-хозяйски кто-то тянул? Я свою собаку сразу узнал.
Не собака — зверь. Хотя конечно весь секрет в том, что нечистокровный и боксер наполовину.
Но от этого только плюс. У людей считается: личность неповторимая. Каких-то новых, до селе невиданных, диковинных кровей. Я даже уши ему не купировал. Пусть, думаю, все обрезанные, а мой необрезанный. И морда у него не приплюснутая, в каком-то смысле выдающаяся морда, вытянутая вперед. Только глаза, как у боксеров необычайно грустные, обиженные на что-то и хвостик еще до меня обрубком сделали. Ведь вначале хвостик обрезают, а ушки потом. Короче, собака, что надо, ни у кого такой нет. Не спутаешь. Я его сразу узнал.
Главное характер. Это он гад, думаю, снова сбежал. Странно только, чем его мужик заманил? Он, если сбегает, ни кому не идет. Зови — не зови. Он если сбегает, людьми не интересуется. Сразу к своим. Ведь он там, в мире бродяче — собачьем, как у нас президент. Любой суке пред ним хвостик за счастье задрать. И — сколько раз видел – такой важный, бежит во главе этой разномастной свадебной процессии и даже меня, пока не гаркну и матом не заору, в упор как бы не замечает.
А член у него…конечно лучше промолчать. Это видеть надо: как обозначится во всей своей красе, красотки стыдливо глазки опускают. Видать и впрямь библия не врет и грех первородный какой-то на себе чувствуют. Мистический член. Такой кого хочешь затрахает.
О, а если б можно было всю его неуемность в какой-либо коммерции применить, он бы Ротшильда и Била Гейтса за пояс заткнул. Вынюхает с охотничьим азартом все, что угодно и к лапе приберет. Вечно на все обиженные соседи скулят: у того курицу стащил, у другого постоянно из его собачей миски подьедает, так что бедный Шарик вечно голодный на цепи сидит. Я, мол, что Шарику свому не положу, прибежит падла и сожрет. Как будто я виноват в том, что Шарик лох слабохарактерный, не может постоять за пайку свою. В большой семье, как говорится, не щелкай рылом. Ха-ха. Капитализм у нас, дядя. Капитализм…
Капитализм — дерьмо конечно. Строй для людей не справедливый какой-то. А собаке чего? Она ведь изначально инстинктом живет.
Короче мужика догоняю, догнать никак не могу. Мне кажется, быстро бегу. Только мужик этот то справа от меня, то слева. Будто голландец летучий, так и летает. Будто какими-то сверхъестественными силами сволочь овладел. Летал бы сам, а то ведь с собакой моею летает.
Х-хмы …вспомнил. Умора. Один раз даже курицу живую от соседей притащил. Жирненькая, вкусная курочка оказалась. Главное вовремя. Мы тогда как бы это сказать, затяжной экономический кризис с женой переживали.
Характер у него озорной. Так и тянет на шкоду. Но осознает, осознает сволочь все. Стащит что-нибудь со стола, сожрет и боится в глаза нам, людям смотреть. Начну стыдить: Ах ты ж гад! Ща убью.
Голову понурит, понимает лучше нашего, тварь, что не убью. Умный. Виноват, виноват. И обрубком своим машет. Да собаке чувство вины не привьешь, как людям. Только отвернешься, а он уж снова что-то стащил.
Даже треснуть его можно было слегка. Если по справедливости.
А то раз пьяный, сам не знаю чего, давай ботинком пинать. Не знаю, что такое нашло. Он в ботинок вцепился и ну рвать. Прокусил тварь до крови. Хозяйскую ногу прокусил! И на него видать что-то такое нашло. Еле успокоились: он на меня, я на него — война гражданская.
Просто мне не нравится, что он сбегает. Я и так и сяк с ним по-хорошему, а он все бегает. Чуть отвернулся, прыг через забор — только его и видели. А на цепь его садить одно издевательство. Он тогда тоскует и совсем никакой.
Догнал. Хух. От меня не улетишь, хоть ты трижды супермен. Я и сам, уж такое впечатление: не то плыву, не то лечу.
— Слышь, — говорю, — а ну-ка быстро собаку мою отдай! – А самого туда сюда так и качает.
Этот тип глаза вытаращил, не ожидал, что я так круто наеду.
— Извините, — говорит, — я Вас не понял. — Интеллигент собачий. Ты понял — не понял он нас! Сейчас все поймешь.
— Собаку, — говорю, — где взял?
— Купил.
— Что! Да я щас тебе в морду дам…
И тут дальше, как обрезало, не помню. Может даже не дрался я с ним? Рассудительный видно интеллигентик попался: кто его знает, что там у меня, дурака пьяного, на уме? Страшен я выпивши, все что угодно в голову взбрести может. Трезвому интеллигенту лучше не связываться.
Ох, и штормит е-мое, всё перед глазами плывёт! Если легонько пнуть, упаду сходу и навряд поднимусь. Так она меня родимая взяла.
В общем, мужика этого, как волной смыло. А пес стоит передо мной, как лист перед травой и преданно в глаза смотрит.
И вдруг… Мать моя! Просветление мне, не иначе как свыше: я ж его еще в прошлом году закопал! Еще эта сука — оно, конечно, не связано, он и до этого сбегал — Светка — ушла к бизнесмену, который с тряпьем у нас на рынке стоит. Пойми: я устала. А я не устал? Ну, и запил… или сначала запил, а уже после она к нему подалась? Но пес точно издох, без базара. Отравили его суки соседи видать. Не могла такая здоровая псина вдруг, ни с того ни с сего, помереть. Суки.
Издох… Как забыть мог? Он же так жалостливо мне в глаза смотрел, когда издыхал, что просто мороз по коже. И еще ведь такой дождь лил, когда я ему яму копал. И тучи черные – страх господний и гром и молния. Потемнело все. А потом еще град. Настоящее светопреставление разыгралось. Из черных туч всегда град. Но град уже после, когда закопал….
Ик! Е-мое…И мне наверное пить больше не надо? Крышу рвет последнее время от водяры конкретно.
Ладно, что я тут стою с тобой, улицу с фонарем раскачиваю? Идем брат. Пусть теперь враги уверуют в твое воскресение. А может и впрямь воскрес, тварь мохнатая?
Мельник Вячеслав