Лето — время замечательное. Три месяца, свободных от школьных уроков это целая жизнь, полная приключений. Долгий летний день вмещает в себя многое: купание в реке и рыбалку, футбол на пустыре, игры в войну с самодельным деревянным оружием, с незыблемыми законами чести, когда великодушие победителей делает победу сладкой, но временной, а игра, с переменным успехом, может продолжаться все лето.
Городок был пыльным и преимущественно одноэтажным. По единственному в то время автобусному маршруту автобусы ходили редко, жители передвигались по городу пешком или на велосипедах. По улице, на которой жил Владик, был проложен «грейдер» — дорога, засыпанная гравием с канавами по бокам, по ней днем и ночью шли машины.
Иногда, заигравшись на улице до темна, мальчишки хулиганили. Взяв катушку белых ниток, привязывали конец нитки к дереву, перетягивали нитку через дорогу и ждали. Как только вдали показывался грузовик с включенными фарами, нитку поднимали на высоту «до пояса», цепляли за ближайший куст и прятались. В ярком свете фар белая нитка казалась канатом! Машина тормозила перед препятствием, выскакивал шофер, обнаружив обман, покрывал невидимых хулиганов крепким матом, обрывал нитку и ехал дальше, а ребята, сидя в кустах, давились от смеха.
Ещё одна забава состояла в том, что на один конец стального пёрышка, каким в те годы писали в школе, цеплялся свинцовый грузик, острый кончик пера втыкался в раму окна, а к пёрышку привязывалась нитка. Если дёргать за нитку, грузик стучит в окно, будто кто-то вызывает хозяина дома.
Соседями семьи Владика были дед с бабкой, у которых была дочь, а у дочери росли без отца два сына погодка, постарше Владика. Эти шалопаи летней ночью доводили своего деда до исступления. Установив приспособление с пёрышком на раме окна комнаты, где обитали старики, внуки, сидя в кустах, дергали за нитку, стучали в окно. Дед, едва уснув, просыпался, допытывался: «Кто там?», ответа, разумеется, не получал, и снова укладывался спать. Спустя некоторое время стук повторялся, и на вопрос старика: «Кто там?» ответа опять не было. Когда однажды, изведенный стуком старик выскочил на крыльцо с ружьём и выстрелил в воздух, забава прекратилась навсегда.
Но была и святая семейная обязанность любого городского мальчишки и девчонки: каждый летний день начинался с того, что нужно было идти занимать очередь в хлебный магазин, чтобы к обеду приносить домой тяжелый, еще горячий «серый» и через день – белый хлеб. Магазин «Хлеб» был маленький, а очереди — длинные, и змеились они вдоль улицы почти на квартал. Стояли в этих очередях преимущественно дети: от шестилетних дошколят до подростков. Были и совсем маленькие с мамами и бабушками. Стояли в очереди пенсионеры, домохозяйки, обсуждая новости, делясь друг с другом своими бедами и радостями.
Выдавали хлеб по числу едоков: на три рубля – если один человек, на пять рублей – если двое. Чтобы купить больше, занимали очередь повторно, а взрослые прихватывали с собой ребятишек – своих, соседских и других, знакомых, кого можно было встретить на улице. Хотя это и запрещалось властями, хлеб брали не только для себя, кормили домашнюю живность: кур, уток, свиней…
Стоять в очереди было томительно, но не так уж скучно. Дети устраивали игры, порой забывая об очереди, что оборачивалось для них бедой: хлеба на всех хватало не всегда.
В конце мая, когда закончились занятия в школе, Владику подарили фотоаппарат «Любитель», и с этого момента он забыл про походы в кино, про мороженое и прочие мелкие удовольствия.
Дрожащими от волнения руками он заряжал в фотоаппарат катушечную плёнку, крутил ручку, слушая шуршание перематываемой пленки. В окошечке с красным стеклом появлялись черточки, кружочки, а потом указывающая рука и, наконец, цифра «1» — номер первого из двенадцати кадров. Теперь можно было, нажав на кнопочку, раскрыть шторки в верхней части фотоаппарата и наблюдать на матовом стекле изображение сторожевого пса Букета или гордого петуха, взлетевшего на забор, а может быть мамы, вышедшей на крылечко – всего того, что заметит зоркий глаз объектива – и останется на пленке, если захочет фотограф. Только вот двенадцать кадров, как они быстро кончались!
Надо признать, у юного фотографа не всегда всё получалось со съёмкой. То экспозиция не та, то рука дрогнет и изображение «смажется», бывали ошибки и с проявлением пленки, печатью фотографий. Но были и удачные снимки, которые попадали в семейный альбом.
Увлечение фотографией стало для Владика настоящей страстью, а всякая страсть, как известно, требует денег.
Тогда, в конце пятидесятых, чтобы купить фотоплёнку, пачку фотобумаги «6 на 9» и набор необходимых химикатов для проявления плёнки и изготовления фотографий требовалось около десяти рублей. На эту же десятку можно было купить чуть больше килограмма сахара или чуть меньше — конфет «подушечки».
В то утро Владику повезло: мама выдала не только три рубля на хлеб, но и десять рублей на нужды фотографии. Встретившись у магазина с «бойцами» своего отряда, он успел обсудить с ними план «боевых действий» на ближайшие дни, показать свой вырезанный из дерева новый пистолет и посмотреть «образцы оружия» товарищей.
— Ничего себе пистолет, похож на настоящий!
— Краску чёрную, где брал?
— У отца выпросил, водостойкая…
— Надо сделать всем погоны: сняли погоны – вышел из игры! А в конце подсчитать трофеи, сколько погон, сколько звездочек…
— Пошлём Витька на переговоры к Мишке.
— Да, пусть у нас будут погоны красные…
— А у них – желтые или зеленые!
— Мишка не согласится, тоже захочет красные.
— Тогда пусть звездочки у всех будут красные, а сами погоны, какие они хотят, а мы другой цвет сделаем.
— Надо чтобы размер был одинаковым!
— Договоримся…
Часам к одиннадцати хлеб в деревянном фургончике на телеге привезла неторопливая добродушная лошадка, которую сразу окружила малышня:
— Смотри, чёлка у лошадки какая!
— Ага, а глаза в ресницах…
— Устала видно!
— Бока вздыхают…
— Ты сама попробуй такую телегу тягать!
— А хвостом-то машет, будто метёлкой!
— Хлебушка бы ей…
— Вот купим, угостим!
Очередь ожила, и пока возчик выгружал, а продавщица принимала деревянные поддоны с хлебом через окошко, уточняли, поругиваясь, кто за кем:
— Позвольте, гражданка, вы тут не стояли!
— Как же не стояла, если стояла!
— Нет, не стояли!
— Да стояла я, у меня и свидетельница есть!
— Где ваша свидетельница?
— Отошла на минутку…
— Слушайте, имейте совесть, вы уже третью очередь занимаете!
— У меня семья большая…
— Ага, и два поросёнка!
— Да где же это вы у меня этих поросей видели?
— Видели, всё знаем!
— Дама, вы опять чужого ребёнка с собой прихватили!
— Где же чужой, когда мой!
— Конечно чужой: у вас волосы светлые, а он совсем чёрный, как цыганёнок!
— У меня муж чернявый…
— А позавчера мальчонка беленький был!
— Так это другой сын…
Потом начался «отпуск» товара: продавщица взвешивала хлеб на рычажных весах: на три рубля — полторы буханки, на пять – две, с половиной. Когда хлеб привозили сырым, «довески» были меньше полбуханки. Обычно дети съедали эти куски по дороге домой.
Заплатив три рубля, Владик получил свои полторы буханки, уложил хлеб в холщовую сумку и отправился в магазин «Культтовары», располагавшийся тут же неподалеку на Кооперативной улице.
Не так уж много товара стояло на полках подобных магазинов особенно в маленьких провинциальных городках. Но для мальчишки такой магазин был подобен пещере из сказки про Али Бабу и сорок разбойников. Прежде чем подойти к прилавку, где под стеклом лежала пленка, фотобумага и химикаты, Владик обошёл весь магазин и, как будто в первый раз, осмотрел велосипеды, рыболовные принадлежности, музыкальные инструменты. Задержался у витрины с альбомами и цветными карандашами, повздыхал над акварельными красками и, наконец, попросил у скучающей продавщицы фотоплёнку и всё остальное. Когда требуемое оказалось перед ним на прилавке, полез в карман за деньгами.
В левом кармане штанов денег не оказалось, полез в правый карман – там тоже было пусто. Проверил сумку – и там ничего, кроме хлеба.
— Ну что, платить будешь? – нетерпеливо спросила продавщица.
— Деньги куда-то подевались…
— Найдешь – приходи! – смахнула продавщица пакетики с прилавка.
Глядя под ноги, Владик вышел из магазина. Где он мог потерять десятку? Наверное, когда стоял в очереди за хлебом и, скорее всего в самом магазине, когда платил за хлеб. Надо пойти и посмотреть, может, под ногами никто не заметил, и деньги ещё лежат там, у прилавка?
Очереди за хлебом уже не было. Владик зашел в магазин – хлеб кончился, и там было пусто. На полу, кроме смятой пачки папирос и грязной бумажки ничего не было. Он вышел на улицу, и ноги снова понесли его в сторону «Культтоваров». Владик шёл по тротуару, пинал попадавшие под ноги камешки, ощупывая глазами, как локатором, всё, что попадалось на пути. Ветер лениво гнал листья, тополиный пух и обрывки бумаги. Вдруг что-то красненькое, пролетев над тротуаром, прижалось к стене дома.
Владик нагнулся, поднял и не поверил своим глазам: это была десятка! Не его десятка, другая — у той, что дала мама, был оторван уголок, а эта была совершенно целая! Сложив десятку вчетверо, Владик уверенной походкой зашагал к «Культтоварам».
На тротуаре недалеко от магазина стояла какая-то долговязая девчонка в выгоревшем от солнца платье с цветочками. Она шмыгала носом и терла кулаком глаза, в то время, как толстая тётка громко, противным голосом, отчитывала её:
— Растяпа, вот растяпа безрукая! Ничего доверить нельзя, надо же, деньги потеряла, целую десятку! За сахаром её послала, а она потеряла!
Девчонке нечего было сказать, она отводила взгляд в сторону, и только вздыхала виновато между всхлипами.
— У-у-у, зла на тебя не хватает!
И тетка с размаху стукнула девочку по затылку так, что дернулась её голова.
— Вы что бьете, по голове… — заплакала девочка.
— Оторвать тебе надо голову! Неизвестно о чём думаешь… Иди ищи деньги-то, может где ещё валяется десятка!
Владик замедлил шаг, проходя мимо, обернулся, обойдя парочку, крепче зажал в кулаке найденные деньги и пошёл дальше. Каждый новый шаг давался всё труднее, Владик втянул голову в плечи, будто ожидая, что тётка сейчас накинется и на него… Так и дошел до «Культтоваров», ощущая свинцовую тяжесть в ногах.
А в магазине… в магазине играла гармошка. Невысокого роста квадратный дядька, похожий на артиста Крючкова, попробовал инструмент быстрыми пальцами, изобразив что-то невероятное, но тут же вернул гармошку продавщице:
— Ты, милая, убери-ка эту «пилу» подальше, и больше никому не предлагай! А мне подай-ка вон ту гармошку, справа на второй полке…
Продавщица не спорила: по всему было видно, дядька знает толк в музыкальных инструментах. Получив гармошку со второй полки, он расстегнул застёжку, кинул пальцы сверху вниз и обратно, утвердительно кивнул головой не для продавщицы, для себя, и заиграл, да как заиграл!
Сначала зазвучал проигрыш к популярной в те годы песне из кинофильма «Солдат Иван Бровкин», но едва гармонь вздохнула, чтобы начать: «Не для тебя ли в садах наших вишни…», как гармонист неожиданно лихо перешёл на марш:
— Там живут, и песня в том порукой,
Нерушимой, дружною семьёй…
И залихватски весело завершил:
— Три танкиста, три весёлых друга —
Экипаж машины боевой!
Снова резко прервал песню, заиграл медленно, полилась мелодия Владику неизвестная, грустная, из тех, от которых в носу щекочет, горло перехватывает и почему-то хочется плакать. Магазин наполнился народом, а дядька играл, закрыв глаза, наклонив голову к мехам гармошки… Потом, к всеобщему удовольствию, сыграл «Цыганочку», остановился, подумал немного и, хитро подмигнув Владику, пропел, подыгрывая на гармошке:
— Мишка, Мишка, где твоя улыбка,
Полная задора и огня?
Самая нелепая ошибка, Мишка,
То, что ты уходишь от меня!
Закончив играть, дядька объявил продавщице:
— Вот это – гармонь настоящая, музыкальный инструмент, беру!
А Владик вдруг вспомнил, зачем он тут, в магазине, вспомнил про найденные деньги, плачущую девчонку и бросился к выходу. Он пробежал сначала в одну сторону от магазина, потом вернулся, пошёл в другую, перешёл на противоположную сторону улицы, вглядываясь в прохожих. Ни девчонки, ни её злой тётки на улице уже не было.
«Ну и ладно, не надо быть раззявой! – подумал Владик про девчонку, — Я тоже – раззява, потерял деньги. Но мне повезло, я нашёл. Так ведь бывает: кто-то теряет, кто-то находит. Может, эту десятку и не девчонка потеряла, а кто-нибудь другой…»
Постояв немного на улице, Владик вернулся в магазин, где народу уже почти не было. Продавщица узнала его и обрадовалась, как старому знакомому:
— Ну, что, нашёл деньги?
— Нашёл, — ответил Владик и выложил десятку на прилавок.
Продавщица выдала ему плёнку, пачку фотобумаги, пакетики с химикатами и сдачу – 24 копейки. Мелочь весело звенела в кармане, когда Владик вышел из магазина на залитую солнцем улицу.
Дома Владик отдал маме хлеб, она спросила:
— Плёнку, фотобумагу купил?
— Купил, — ответил Владик и поспешил к своему столу.
Зарядил в фотоаппарат плёнку, вышел на улицу и, почти не выбирая объект для съемки, отщёлкал все двенадцать кадров. Вернувшись домой, сделал растворы – проявитель и закрепитель. В специальном, непроницаемом для света рукаве, вставил плёнку в бачок для проявки. Залил из бутылки раствор и заметил время.
И только когда пришло время выливать из бачка проявитель и начинать промывку, понял, что вместо проявителя залил в бачок фиксаж! А это означало, что плёнка была безнадежно испорчена.
Впрочем, Владика это не очень расстроило, потому что и особого удовольствия от занятия фотографией в это раз не было.
Целый месяц потом он не прикасался к фотоаппарату.
Случай с найденными чужими деньгами, которые не принесли радости, Владик запомнил на всю жизнь. И даже став взрослым, вспоминая случившееся, Владислав Петрович стыдился и жалел, что не отдал найденную в тот день десятку долговязой девчонке, лица которой он не разглядел.
