Пристроились мы как то с Серегой на лето в супермаркет — не просто так, а полотерами работать, служителями швабры и ведра, одним словом. Работа то она работой, а червячок на дне желудка грызет завсегда, потому как еды вокруг навалом, полки от изобилия лопаются, а брать нельзя — оно все для прилично одетых людей лежит, не для нас, сирых да убогих. Может, кого то это и могло привести к сплину и меланхолии, но толко не Серегу. У него мозговые извилины заточены на охоту, как собака Павлова на слюну — подбежал, увидел, проглотил. Третья сигнальная система, в обшем. Тряпкой машет, а в мыслях курицы, поджаренные в гриле, порхают, соком на голову сочатся, пирожные из соседнего отдела так и манят — приходи, милый, посиди с нами рядышком. Стал он думать, размышлять, как ему питаться вкусно и полезно, как в той книге о вкусной и здоровой пише, что бабушка-покойница на досуге почитывала, и разработал целую систему( ему она во сне пришла), а он когда проснулся, ее даже записывать не стал, он же не Мечников какой нибудь — систему периодическую записывать — так запомнил.
У туалета МЖ в этом самом супермаркете стояла витрина с кулёчками копченых колбасок — по научному кабанос называется, а на русском попросту — охотничьи колбаски. Так вот Серега и приноровился на них охотиться. Приходя с утречка, он по дороге в туалет срывал с крючка пакетик кабаноса, ховал его в карман и заскакивал в туалет. В туалете он запирался в кабинке на засов и, стоя над унитазом, судорожным заглатыванием пожирал эти колбаски одна за другой. Когда же он был сыт, он затаскивал в эту кабинку и меня, честно давал мне четвертую часть и велел заглатывать по быстрому. Я на честную дележку и не рассчитывал, у меня пропускная способность полости рта разрабатывалась в условиях средней России, а не где то там в Западной Украине, так что мне и четвертой части с лихвой хватало.
Главное после этого было уничтожить следы. Какие? — спросите вы. Ведь колбаса сьедена, губы вытерты рукавом, внутрь живота без стетоскопа не заглянешь. А вот вы и не правы. Обертка то, обертка то целлофановая осталась. И в ведро мусорное ее выбрасывать никак нельзя, а ну кто следом зайдет — а в ведре вещдоки лежат. Тута вас и повяжут. Руки заломают, по почкам дубинками отлупят, еше неделю потом харкать кровью будешь( впрочем, это я увлекся, это же вовсе не в России было). В карман тоже нельзя — попалишься. Только долгие годы выживания в суровых условиях Львова могли подсказать правильное решение — утопить эту обертку в унитазе. Бросил он ее, значится, воду спустил — а ведь не толко г. не тонет. Оказывается, целлофановая обертка тоже. Что же делать, думаю.
— Не переживай, — говорит Серега, — вы, москали, вечно из мухи слона делаете. Взял он эту обертку и внутрь унитаза рукой подальше протолкнул, а уже следом и воду спустил. Понятно, что целлофан на этот раз утоп до конца. А Серега руку отряхнул от воды, обтер об спецодежду и вышел из кабинки. А чего ее мыть — работать еще целый день. Выхожу я вслед за ним, в животе птички поют, солнышко светит, а тут на тебе — начальник стоит, руки моет. Ну, думаю, все, попалились. Сейчас догадается, зачем мы с Серегой в кабинке наедине запирались. И так мы с Серегой покраснели от испуга, что нас сейчас за колбасу призовут куда надо, что аж уши наши свернулись трубочкой от страха. А начальник что то себя неадекватно совсем повел — тоже зарделся как красна девица и говорит: «Мальчики, а что это вы не работаете?»
— А мы в туалет зашли, — отвечаем. А он продолжает смушаться, как будто бабу голую увидел. Так и вышел из туалета, ничего не сказав — слова кончились, наверное.
— Чегой то он? — спрашиваю Серегу. А Серега от смеха писается, ползает по полу, разогнутся не может.
— Чего смешного то, — спрашиваю. — Чуть с колбасой не попалили, а тебе смешно. А Серега, давясь от хохота, обьясняет, что начальник то вовсе не о колбасе подумал, а о чем то другом, вот и смутился. Ну в самом деле, для чего еше двум видным парням вдвоем в кабинке запираться — не кабанос же заглатывать, в самом то деле. Ну тут и я облегченно вздохнул — увольнение откладывается, а с остальным уж как нибудь разберемся. Как говорится: первый раз — не …
Кроме еды Серега иногда задумывался и о вечном. Нет, не о душе. О красоте. Там же, недалеко от туалета, стояли ряды с косметикой — кремы для глаз, для носа, с ядрышками абрикосов, без ядрышек, с песком экологически чистым, с водами околоплодными — в обшем, муть всякая. И работать с ней было куда легче. Пузырьки те маленькие, рукой зацепил, в карман сунул, и в туалет. Стоишь и слушаешь — не заметил ли кто из начальства, ни идет ли следом. Если идет, избавлятся надо от вещдоков. Если нет, то срываем магнитную ленту, чтобы не зазвенело при выходе, и в карман до конца смены. Ходишь потом с пузырьком, как разведчик в тылу врага, все ждешь, что подойдет к тебе Мюллер и спросит таким ласковым голосом: «Штирлиц, а что это у вас в кармане?»
Вот так Серега и насобирал килограммов пять всякой разной продукции. И встал тут вопрос — что с ней делать? Я было предложил ему раздарить это все его случайным женщинам,но он это наотрез отверг.
— Нет, — говорит, — фигушки. Вот еше, на них деньги тратить. Отошлю ка я это лучше маме на родину.
— Ну , — думаю,- и у западенцев этих, оказывается, есть человеческие чувства. Вот уж не знал.
Нашел он, значит, по страшному-страшному знакомству парня, что летит во Львов, и попросил его передать матери посылку с косметикой да двести баксов зеленого цвета — подобный метод пересылки называется «украинская почта». И довольный лег почивать на лаврах. Две недели почивал — а потом узнает той же украинской почтой, что на той стороне ни баночек-скляночек, ни баксов в глаза не видывали и в уши не слышивали. Осерчал он тут — мамочки мои родные — ни в сказке сказать, ни пером описать. Глаза молнии мечут, изо рта пена идет, в обшем, спасайся, люди добрые. Не пожалел на этот раз Серега денег, пошел братьям звонить в деревню ихнюю. А братья те только недавно из лесу вышли, а до этого в землянке жили, охотой промышляли. И дал он им адрес того парня. Ну и они, простые украинские хлопцы, пришли к нему домой забрать свое кровное — как говорится, чужого не хотим, но и своего не упустим. Посыльный этот как их увидел, так ничего не спрашивая, двести баксов моментом вынес, а уже потом в туалет побежал. Гнилое нутро у него оказалось, москальское, как потом сказал Серега. А вот косметику забрать не удалось — вся многочисленная родня этого засранца ею перемазалась и ходила счастливая в ожидании чуда.
— Ну и бог с ней, — сказал потом Серега. — Я потом еще себе наворую.