Флорид БУЛЯКОВ
99 СВЕЧЕЙ
ДРАМА В ДВУХ ЧАСТЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
РАЙСА старше 70-ти
НУРИЯ старше 40
АЛСУ не старше 18
БУЛАТ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
В полумраке »хрущевки» сидит ИНЕЙ. Взор ее устремлен за кулисы.
ИНЕЙ. Дверь… С добрым утром, дверь. Вот и отсидели мы с тобой еще одну ночь. Еще одну долгую-долгую ночь… (Через паузу.) Дочь хотела заменить эту старую обшарпанную дверь. Поставить новую, металлическую. Но куда мне без нее. Она, наверное, будет со мной и там, моя старая, моя единственная подруга. И там, Господь Бог определит мне, вероятно, эту же участь ¬– сидеть и ждать. Я знаю каждую царапинку, каждую точку на этой двери. Иногда она под моим взглядом плавится, теряет свою форму и древесную плоть, превращается в ту или иную картину. Картину не из прошлого, но и не из будущего. Картину несостоявшегося. Из этого несостоявшегося, похоже, и была сложена моя долгая жизнь… (Пауза.) Проезжая по деревенской улице или проходя мимо высотного городского дома, взгляните на окна. В них – наши лица. Лица стариков. Смотрят, вглядываются, ждут. Я же не подхожу к окну. Неловко у окна, непривычно. Я приучена сидеть здесь, возле двери, тихо, незаметно, не мешая никому. (Пауза.) Врут про нас поэты – не выходим мы к околице и не глядим на горизонт, мы сидим в полумраке прихожих и глядим на дверь. Дверь – наш горизонт. Наша икона, надежда, ожидание. Долгое-долгое ожидание… (Пауза) Слышите? Снова хлопнуло. Иной раз я путаю, не могу понять, где захлопнулась дверь – то ли там (глянула наверх), то ли там… (указала в землю.) Где-то пришел человек. Или человек ушел?.. Хлопнул дверью? Или осторожно притворил ее?.. Ах, кажется, проснулась внученька. Что ж, возвратимся в игру под названием жизнь. Улыбнемся…
Входит АЛСУ.
АЛСУ (в хорошем настроении, напевает что-то веселое. Заметила бабушку). Ой, бабушка, а я тебя и не заметила! Ты чего в темноте сидишь?.. (раздвигает шторы, являя свет).
ИНЕЙ. Привыкла, доченька…
АЛСУ. Глянь, какое сегодня утро! Солнце, небо синее-синее, без единого пятнышка. Воздух чистый, свежий. Отличный день! Такой день не может быть не счастливым! Правда, бабушка?
ИНЕЙ. Уж ты-то все знаешь.
АЛСУ. Где-ка у тебя новая шаль, которую мы тебе год назад подарили? Ага, вот она. (Достает шаль). Ну-ка, на плечи твои легенькие. Повернись-ка… Сегодня особый день, сегодня твой день, миленькая моя бабушка. Вот так. Тепло?
ИНЕЙ. Тепло.
АЛСУ. Главное – красиво! Сегодня ты должна быть красивой и нарядной как никогда. Только нам нужно, знаешь что? Нам нужно маму куда-нибудь отослать. Отправим ее куда-нибудь. Затем сама исчезну. Ты останешься одна. И! О, это будет класс! Вот эта старая дверь, бабушка, сегодня явит тебе чудо!
Входит НУРИЯ.
НУРИЯ (заметив Алсу с бабушкой, в зал). Так, этих надо сегодня куда-нибудь отправить! Хотя бы часа на три-четыре. Иначе они испортят мне праздник.
АЛСУ. Доброе утро, мама.
НУРИЯ. Доброе, доброе. Не знаю только, каким день сегодня будет.
АЛСУ. Счастливым, мама.
НУРИЯ. Дай то Бог.
АЛСУ. Сегодня особый день, он не может быть не счастливым.
НУРИЯ (насторожилась). Какой это особый день?
АЛСУ. Бабушкин день. Ее ожидает страшный сюрприз! Ты даже представить себе не можешь, мамочка, какой страшный сюрприз!
НУРИЯ. Опять что-то затеяла, стрекоза неуемная. (В сторону) Я же говорю, испортят день! Куда же их отправить? За косметикой, разве? Клюнет?
АЛСУ. Так что, готовьтесь!
НУРИЯ. Об экзаменах бы подумала – ведь на носу! У нас блата нет, своим умом будешь брать.
АЛСУ. Своим умом нынче ничего не возьмешь, мама. Отстаешь ты от жизни.
НУРИЯ. Это уж точно. (В сторону) Скажу, что кончилась косметика и отправлю ее! И бабушку, скажу, возьми с собой, пусть, мол, подышит!
АЛСУ. Плевать, не это главное. Главное – приготовить сегодня классический деревенский обед!
НУРИЯ (вновь насторожилась). Почему непременно деревенский? Классический городской не пойдет – бутерброд с молитвой?
АЛСУ. Нет, мама, сегодня нам нужен именно деревенский. Что там едят нынче, бабушка, в деревне вашей?
ИНЕЙ. Бог ведает, что нынче едят там. Мы-то, помнится лебеду ели.
АЛСУ. Какая лебеда, когда это было, что ты, бабушка?
ИНЕЙ. Давно было.
НУРИЯ. Бишбармак любят там, чего же еще. Бульон у меня с вечера готов, осталось лапши нарезать да луку накромсать.
АЛСУ. Ой, нарежу. Сама нарежу.
НУРИЯ. Глянь что! То силой не загонишь ее на кухню, то сама вдруг бежит! Стрекоза!
Нурия идет к телефону.
Телефонный аппарат расположен как раз между скамеечкой, на которой сидит иней, и дверью, что явно мешает Нурие – спокойно не поговоришь: иней уже навострила уши.
НУРИЯ. Алло… Гостиница? Мне нужно заказать номер.
ИНЕЙ. Эй, аллам…
НУРИЯ. Что? Всегда свободно? Вечером будут свободные номера? Да, одноместный… Да… Спасибо… (Кладет трубку, перехватила взгляд матери). Ты сегодня хоть умывалась, нет? Села с петухами у двери! И сидишь! Сколько можно говорить тебе, не сиди у порога как большая замороженная кукла. Еще и шаль надела! Собралась, что ли, куда?
ИНЕЙ. Никуда я не собралась.
НУРИЯ. А что сидишь?
ИНЕЙ. Сижу. Моя квартира. Где хочу там и сижу. А если…
АЛСУ (входя). Мам, отстань от бабушки. Сегодня ее день!
НУРИЯ. Господи, если бы только сегодня! Ты куда с тестом!
АЛСУ. Я хочу здесь, возле бабушки. (Начинает решительно раскатывать тесто – аж запела под такт!)
НУРИЯ. Боже, что это с ней?
ИНЕЙ. С ней-то ничего, а вот с тобой что? Всю ночь не спала, что ли?
НУРИЯ. С чего ты взяла?
ИНЕЙ. Да на лице написано. Вон какие круги под глазами.
НУРИЯ. Круги? С чего им быть?
ИНЕЙ. Алсу, внученька, посмотри-ка внимательно – маме сегодня без косметики не обойтись!
АЛСУ. Ма-ама! Что это у тебя с глазами?
НУРИЯ. Да идите вы! (Но поспешила к зеркалу). Господи, и впрямь!
ИНЕЙ. Придется замазывать. Вдруг да кто придет.
НУРИЯ. Кто к нам придет! О, Господи, где-ка у меня… (Ищет что подходящее из косметики, но не находит). Придется сбегать… Господи, надо же…
Одеваясь на ходу, спешит к двери и останавливается у самого выхода, как вкопанная. Стоит, застыв на какое-то время, затем медленно оборачивается к Иней. Улыбнулась горько. Махнула рукой. Села.
НУРИЯ. Ничего, пусть увидит такой, какая есть.
АЛСУ. Кто, мама? О ком ты?
НУРИЯ. Да ни о ком… Ну как ты тесто раскатываешь? Дай-ка, дай сюда. Я лучше сама. (Энергично берется за скалку.) Вот как нужно рас-ка-ты-вать тесто, вот как нужно рас-ка-ты-вать-катывать тесто…
АЛСУ (подсела к Иней). Ой, бабушка, ничего у меня никогда не получается. Даже лапшу обыкновенную не могу приготовить.
ИНЕЙ. Получится, внученька. Главное в нашем бабьем деле – терпение. Вот замуж выскочишь – всему научишься. Жизнь и есть самый лучший кулинарный техникум.
НУРИЯ. Если бы только кулинарный!
АЛСУ. Да я в принципе все умею. Мне только волноваться нельзя. Прикинь, разволнуюсь, – и все валится из рук! Отчего так, а, бабушка?
ИНЕЙ. Отчего, говоришь? Если б знать! Я сама всю жизнь голову над этим ломала. У меня тоже при малейшем волнении все из рук валилось.
Выпала скалка из рук Нурии. Чертыхнувшись, Нурия подбирает скалку, продолжает раскатывать тесто.
АЛСУ. Выходит, в вас я вся?
ИНЕЙ. Выходит, в нас.
АЛСУ. Значит, я и красивая так же, как и ты?
ИНЕЙ. Ну, тут природа не топчется на месте. И ростом ты, вон, выше, и статью стройнее, чем даже мама.
АЛСУ Нет, все равно ты красивее всех нас, бабушка. Ой, а где же шаль? Ты зачем сняла ее? Ну-ка, ну-ка надень сейчас же!
ИНЕЙ (глянув в сторону Нурии). Не надо… ведь и впрямь не праздник же!
АЛСУ. Праздник, миленькая, праздник! Сегодня у тебя будет счастливый день. Ты даже представить себе не можешь, что тебя ожидает сегодня. Так что, без шали нам не обойтись!
НУРИЯ. Сегодня к врачу ты поведешь ее. Я еще на той неделе договорилась. Там ждут ее. Позавтракаете и пойдете.
ИНЕЙ. Никуда я не пойду. А к врачу и подавно.
НУРИЯ. Ты, мама, пожалуйста, не обижайся на меня, но это болезнь. Мне там прямо сказали – у нее начинается. Ты вот сама не замечаешь, но у тебя явные признаки старческого склероза. Ты перестала отдавать отчет своим действиям. Тебе кажется, что все нормально, что так и должно быть, а стоит поглядеть со стороны – больная!
АЛСУ. Мам! Ну что ты опять завела? Все у нее нормально, хоть как гляди – нормально!
НУРИЯ. Нормально? По-твоему нормально сидеть с раннего утра до поздней ночи возле двери. (К матери) Ты ведь сутками сидишь на этой скамейке. Ты даже чаю хлебнуть не встаешь. Кого ждешь-то?
ИНЕЙ (тихо, не переча). Никого я не жду.
НУРИЯ. Нет, ждешь! Сидишь и смотришь на дверь с таким видом, будто сейчас войдет почтальон Печкин!
ИНЕЙ. Не нужен мне никакой Печкин.
НУРИЯ. А кто нужен? Кого ждешь, кто может войти в эту распроклятую дверь?
АЛСУ. Ну, мама! Это же дверь. Если есть дверь, то в нее рано или поздно войдут.
НУРИЯ. Войдут. Санитары. Их она, видимо, ждет.
ИНЕЙ (кладет шаль на место). Никого я не жду, никого. (Беззлобно) Это ты все на дверь поглядываешь. (Взяла из рук дочери скалку, забрала со стола тесто, пошла на кухню).
АЛСУ. Зачем ты так, мама? Такой день портишь! (Уходит вслед за бабушкой).
Нурия, оставшись в одиночестве, постояла у стола, оглянула с тоской квартиру, взгляд ее падает на скамью возле двери. Оглянувшись – как бы, не видит ли кто? – она подходит к скамье. Меняет на ней старую, типа половицы, накидку на современную. Нурия замирает на какое-то мгновение, затем быстро садится на скамью и, закрыв глаза, облегченно вздыхает.
НУРИЯ. Господи, девяносто девять свечей… Богом так отпущено, говорили нам в детстве, — каждой женщине девяносто девять свечей. Сгорит одна – можно зажечь вторую… Какую сегодня я зажгла по счету? Какая по счету выгорела вчера, опалив душу? Какая по счету свеча зажглась и теплится сегодня здесь вот? Шестьдесят шестая, семьдесят седьмая? И что ее ждет? Ветра неожиданный порыв задует, или слеза упавшая загасит пламя? Или походя выбьют из руки, наступят, втопчут в грязь?.. (Через паузу). А у нее это, видимо, уже девяносто девятая свеча. Поэтому она и оберегает ее так. А я взяла и обидела. И что это у меня? Слезы. Господи, дай терпения и сил… (Пауза). Сколько лет прошло? Сколько лет жду? Третий десяток… Три десятка огарков… Мне кажется, что жизнь человека состоит всего лишь из нескольких мгновений счастья, из мгновений любви. Поэтому и кажется жизнь такой быстротечной. Несколько мгновений. А что же остальное? Все остальное лишь ожидание. Долгое-долгое ожидание. Поэтому и длится жизнь так бесконечно долго и нудно… (Глядя на дверь). Я жду. Слышишь, я еще жду. Я все еще жду… (Пауза). Ах, кажется, идут. Что ж, возвратимся в игру под названием жизнь.
Входит Алсу.
АЛСУ. Мама, нам нужно серьезно поговорить. Очень серьезно, мам.
НУРИЯ. Что ж, Алсу, ты, как всегда, угадала мои желания. Только что я настраивалась обратиться к тебе именно с этими словами. И не знала как начать. Ведь ты для меня все еще маленький ребенок.
АЛСУ. Ребенок. Я, наверное, уеду, мама.
НУРИЯ. А вот это для меня – новость. И куда, если не секрет.
АЛСУ. Не секрет. В Таджикистан.
НУРИЯ. Алсу!
АЛСУ. Мам, у нас же там осталась своя квартира. Она, может быть, еще не занята. Если и занята, то там теперь все улажено, можно добиться правды, квартиру освободят или дадут новую взамен. Буду там жить. Найду могилку папы, буду жить.
НУРИЯ. Значит, и тебя потянуло в эту несчастную страну? Мало тебе показалось?
АЛСУ. Мама, мы не сможем так дальше в этой однокомнатной хрущобе! Мы не даем бабушке устроить свою судьбу!
НУРИЯ. Как это?
АЛСУ. У нее есть человек, и они должны соединиться и жить вместе! А мы не даем!
НУРИЯ. Что-то никак не врублюсь. О чем ты, милая? Какой человек в ее возрасте? Какие соединения?
АЛСУ. Человек у человека в любом возрасте бывает, мама. На то он и человек. Кстати, переоделась бы, этот человек в любую минуту может войти сюда.
НУРИЯ. Вот это новости. А я-то на серьезный разговор с ней настраивалась. А она, оказывается, – все тот же ребенок! Ведь надо же выдумать такое – человек! Откуда ты взяла этого человека?
АЛСУ. Вычислила. Я давно заметила – наша бабушка все время кого-то ждет. Сидит, вон, на скамейке у двери – и ждет!
НУРИЯ. Я вам давеча объяснила – болезнь это у нее. Врачи сказали – дальше еще хуже будет. Пойдут жалобы, слезы, упреки. И все по нарастающей. В общем, известное дело. Никто не избежал.
АЛСУ. Нет, мама, тут не болезнь. Она натурально, то есть на самом деле ждет. Ждет, когда откроется дверь и явится ОН.
НУРИЯ. Кто он?
АЛСУ. Он. Человек.
НУРИЯ. Слушай, дочь, прошу тебя, сегодня у меня такой день, ради бога, перестань морочить мне голову! Она и так идет кругом! Какой может быть ОН в ее возрасте? Ты что, спятила?
АЛСУ. Не говори, мама – любви все возрасты покорны! НУРИЯ. Больно много ты знаешь о любви!
АЛСУ. Знаю! Ты выслушай. Я украдкой, окольными разговорами выпытала-таки ее тайну. Она ждет, на самом деле ждет. И я знаю кого!
НУРИЯ. Кого?
АЛСУ. Не спеши, скоро узнаешь.
НУРИЯ. Ты что, видела этого… человека?
АЛСУ. Нет, но знаю его. Знаю все о нем. И имя, и все прочее. Только до поры до времени это останется секретом. Пусть это будет для всех нас сюрпризом.
НУРИЯ. Ну хорошо. Знаю твой характер. Тебя не переубедить. Если что взяла в голову, так это, как говорится, надолго. Сегодня же я хотела с тобой поговорить о другом. Совсем-совсем о другом. Только прошу тебя, будь хоть на время серьезна. Договорились?
АЛСУ. Хорошо, мама. Попытаюсь быть серьезной. Хотя с тобой быть такой очень и очень тяжело.
НУРИЯ. Даже не знаю, как начать. Помнишь, дочь, как-то ты спросила меня, как я оказалась в Таджикистане.
АЛСУ. Ну да, ты поехала за длинным рублем. Устроилась на стройку. Познакомилась с военным. В итоге родилась я. А как ты оттуда бежала, бросив все и взяв лишь одеяльце, в которое завернула меня, крошку, то это уже другая история. Ее я, хоть и была крошкой, отлично помню.
НУРИЯ. Подожди, Алсу. Не спеши. Все было по-другому. Я соврала тогда тебе, Алсу. Я поехала в этот чужой для нас край совсем по другой причине.
АЛСУ. Я слушаю тебя, мама.
НУРИЯ. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько сегодня тебе. Иней, твоя бабушка, как-то летом повезла меня в свой родной аул. Мы редко там бывали, а если и бывали, то не задерживались. На то были веские причины. Ну а в тот раз жили все лето. Это было самое счастливое лето в моей жизни.
АЛСУ. Понимаю. Любовь!
НУРИЯ. Да, доченька. Я была влюблена.
АЛСУ. Ах, ах!
НУРИЯ. Его звали… Впрочем, это не имеет значения. Короче, мальчишка этот деревенский, завоевав мое сердце, в конце лета уехал.
АЛСУ. Догадываюсь, в Таджикистан?
НУРИЯ. Нет, доченька. Совсем не так. Его призвали в армию. Мы переписывались. Он писал такие письма! Но через год пришло известие о том, что он пропал без вести.
АЛСУ. В мирное время и вдруг пропал без вести.
НУРИЯ. Мирное, да не совсем мирное. Хоть и не было объявлено, но мы знали – шла война в Афганистане. Моя жизнь тогда превратилась в одну сплошную муку. Муку ожидания. Я ловила каждую весточку о той войне, переговорила с десятками воинами-афганцами. Одно было бесспорно – пропал без вести, значит, попал в плен к моджахедам, значит, жив, находится там, в Афганистане. И я взяла и поехала в Таджикистан. Хотелось быть ближе к нему. Хоть через горы чувствовать его близость.
АЛСУ. Продолжай, мама.
НУРИЯ. Потом наступил такой момент, когда все сломалось внутри меня. Я потеряла веру, надежду. Казалось, сгорели все девяносто девять свечей. И я вышла замуж. Вышла за одного, а жила ожиданием другого. Ибо все вернулось с новой страшной силой уже в первую брачную ночь. Я ждала. Я жду. И знаю, что если он выберется, если выкарабкается, то обязательно найдет меня.
АЛСУ. Странно…
НУРИЯ. Что?
АЛСУ. Странно. Ощущение такое, что я уже слышала эту историю, что это уже происходило с нами. И что это с нами может произойти еще раз… Господи…
НУРИЯ. Доченька, Алсу, у меня есть к тебе просьба. Не знаю, как сказать. В общем, Алсу, если этот человек… вдруг… придет в наш дом, как ты отнесешься к этому? Простишь ли ты меня?
АЛСУ. Мама, я же сказала тебе, переоденься. Сегодня и ты должна выглядеть красивой. Надень новое платье.
НУРИЯ. У меня нет нового платья.
АЛСУ. У тебя есть красивое синее платье, мама. Только… только ты должна знать, своего отца я буду помнить всегда… всегда… И могилку его я все равно найду…
Алсу, встревоженная каким-то предчувствием, убегает на кухню.
Нурия достает лист бумаги, читает вслух. Это стихи в форме послания, несколько простых четверостиший: «hибелэ сэсем…» или из «Уйыл». (Башкирский вариант необходимых для постановки стихов – у автора). Прочитав стихи, Нурия достает еще какой-то листок бумаги, читает, на этот раз про себя, его содержимое, прижимает листок к груди.
НУРИЯ. Неужели? Господи, какая по счету свеча… Ходайым раббым, не погаси, не погаси…
Появляется Иней с маленькой котомочкой в руке.
НУРИЯ (прячет бумагу). Мама, ты? Ты куда собралась, что ли?
ИНЕЙ. Ухожу.
НУРИЯ. Что?
ИНЕЙ. Ухожу. Оглохла?
НУРИЯ. Куда?
ИНЕЙ. Куда глаза глядят.
НУРИЯ (встала, как бы освобождая место). Мама, сядь.
ИНЕЙ. Не сяду. Что я больная, что ли, сутками сидеть возле двери.
НУРИЯ (быстро меняет на скамье покрывало). Сядь, мама. ИНЕЙ. Квартиру нам надо поделить, вот что я тебе скажу, доченька. Мешать я стала вам.
НУРИЯ. Мама, ну зачем ты так-то?
ИНЕЙ. Пойду и объявление дам. Мне попадет какой никакой чуланчик и хватит.
НУРИЯ. Перестань, мама!
ИНЕЙ. Нет, так я и уйти могу. В аул поеду. Приютят. Старух там много, подруг моих. Найдут место где на сундучке. Тебе, вон, и половички мои не нравятся, тряпками обзываешь их. А они, тряпки эти, полвека со мною. И лапша тебе не нравится моя. Все тебе особое подавай. А где мне на пенсию-то… /Говорит она все это отнюдь беззлобно, даже и не обращаясь к дочери/.
НУРИЯ /обняла ее сзади за голову/. Помолчим, мама, помолчим…
ИНЕЙ. Я и так уж молчу. Боюсь слова лишнего обронить. НУРИЯ. Потерпим, мама. Все уляжется. Потерпим, подождем… Ты ведь сама говорила – нам, бабам, богом велено терпеть и ждать. Терпеть и ждать, ждать….
ИНЕЙ. Забываем мы помолиться Богу-то. Поблагодарить его.
НУРИЯ. Не богу, тебе благодарна я, мама. Если бы не ты, что бы с нами стало, где бы мы были, куда подались? С одним чемоданом бежали. Все бросили – квартиру, мебель. Думали, вернемся через месяц другой. А оно, видишь, как вышло: седьмой уже год!
НУРИЯ уходит.
ИНЕЙ. Со стороны, видно, и впрямь кажусь больной. Что поделаешь, если смысл бытия, в конечном счете, оказался в этом. Жизнь, это ведь всего-навсего несколько минуток счастья, все остальное – это лишь долгое ожидание. /Через паузу./ Вот уйду с этого места, перестану ждать – чувствую, упокоюсь. Помру.
Когда узнала, что в Таджикистане началась бойня, от двери этой и за ложкой воды не отходила. Дочь Нурия с внучкой, стрекозой вот этой, там жили. Нурия успела сообщить, еду, мол. Не одна, с дочерью. Ну, я села ждать. Сидела, ждала, и телесно чувствовала, как на голове волосы по второму кругу белеют. Месяц проходит, второй, а их нет. А по телевизору – кровь, кровь! И поверите, нет: дверь-то оживать начала, вначале по ночам, а потом и днем. Оживет и голосом дочери: «Мама, мама!» А я – «Дочь, дочь, где внучка моя!» Это двери-то деревянной! Вот и впрямь – больная! Здесь вот, под ногами, лужи были слез моих кровяных. /Через паузу Слава Творцу, спаслись. Обратно туда я их уже не пустила. Живем вот в старенькой квартире… Постель-то свою мне прямо здесь, у порога, устроить, что ли?.. Вот тебе и почтальон Печкин!.. Сижу вот. Жду. Не их теперь. Давно уже не их. А жду, с каждым годом все настойчивее жду, сама не знаю кого или что…
АЛСУ /обняла ее за голову/. Я знаю, милая моя. Я знаю, кого ты ждешь.
ИНЕЙ. Ах, внученька, а я и не заметила, как зашла. И все-то ты знаешь!
АЛСУ. Знаю, знаю, все знаю, якынкайым… Ах, бабушка, ты такая теплая, в тебе столько собралось доброты, нежности. В твоих объятиях хочется плакать от счастья, бабушка. С тобой хорошо, так хорошо!
ИНЕЙ. Спасибо, внученька. И с тобой хорошо. С тобой я и о возрасте своем забываю. Все кажется мне, что я маленькая несмышленая, такая же, как и ты, девчоночка, а ты моя подруженька, сердэшем. И что все еще впереди.
АЛСУ. Ты и есть моя самая доверительная подруженька, бабушка. И все у нас с тобой еще впереди! /Уткнулась головой в ее грудь/.
ИНЕЙ. А теперь выкладывай, сердэшем, что с тобой творится сегодня? Какую шурпу приготовила мне?
АЛСУ. Что? Какая шурпа?
ИНЕЙ. Ну эта, шурприз…
АЛСУ. А, сюрприз! Да, бабушка, да! Но сюрприз на то и сюрприз, что все должно произойти неожиданно. Секрет я тебе не раскрою, потерпи, осталось мало ждать. (Тут же и проговорилась). К нас сегодня человек придет.
ИНЕЙ. Кто придет. Разве что, кавалер к тебе. Ну-ка, ну-ка, гляну на тебя, что, втюрилась?
АЛСУ. Ой, бабушка, кавалер не ко мне придет.
ИНЕЙ (испуганно). Не к тебе? К матери?
АЛСУ. Нет, миленькая, кавалер придет к тебе. Нет, во мне уже просто не умещается! Я расскажу, я открою тебе секрет. Бабушка, сегодня к тебе придет твой… твой Булат.
ИНЕЙ. Какой… Булат?
АЛСУ. Твой Булат.
ИНЕЙ. Господи…
АЛСУ. Послушай… Ты должна сейчас узнать эти строки…
«Уйылып кына аккан уйыл hыуы
Уйландыра уйсан ирдэрде
Уйландырып кына монландыра
hагындыра тыуган ердэрде…»
Наплывают звуки древней, знаковой для башкир-воинов всех поколений, мелодии «Уйыл». Мужской голос, узун-кой.
ИНЕЙ. Булат… Первая моя свеча любви, свеча надежды… Его ли я жду?.. Странное дело – дверь опять поплыла, растворилась… Звездная россыпь над синим вечерним лугом, ночная лунная радуга над омутом речным… И он, веселый парнища в лаптишках худых… Любишь?.. Люблю… Два слова всего… два слова… А что остальные слова? «Жди! Я обязательно приеду! Побьем немца, и приеду!» Не приехал. Пропал без вести. Деревенские удивлялись, как пропал, он же двух метров росту, не затеряется. Увы, затерялся. Исчез в горниле войны. Да, ждала я его. Одному Богу известно, сколько слез было выплакано, сколько свеч было сожжено! Но теперь-то – его ли я жду?
АЛСУ. Его, бабушка, его.
ИНЕЙ. Ишь о ком вспомнила стрекоза! Где ты взяла эти строки? Откуда узнала, что был такой солдат Булат Зиганшин? Его ведь теперь и в ауле не помнят – столько лет прошло!
АЛСУ. А он сам напомнил. Он взял и приехал, бабушка. А откуда стихи? Так он письмо прислал. Да, несколько дней назад пришло письмо. Я не подумала, раскрыла конверт, а в нем ничего – только это четверостишие, и приписка «Узнаете? Если узнаете, сообщите». И адрес указан: район, ваш аул, Булату Зиганшину.
ИНЕЙ. Булату Зиганшину? Ты ничего не путаешь, доченька? Ведь он уже покойный, наверное, бахыр. Столько лет прошло, столько лет…
АЛСУ. Прошло. Но ведь ты ждала, ты ждешь. Правда? Так что, не путаю я ничего. Я все сразу поняла, и письмо решила не показывать тебе до поры до времени, решила праздник тебе устроить неожиданный. А в аул написала: мол, помним, приезжай как можно скорее! Вот.
ИНЕЙ. Нет, чует сердце, что-то здесь не так. Что-то ты напутала, доченька.
АЛСУ. Да как же я могу напутать, если сразу в ответ пришла телеграмма. Вчера пришла. «Буду завтра, ждите! Булат.»
ИНЕЙ. Все равно не верю.
АЛСУ. Как же не веришь? Я сейчас покажу тебе и письмо, и телеграмму. Я их спрятала. Они здесь вот, в ящике… Ой, а где они? Может… Да нет, я точно помню, я их сюда положила.
ИНЕЙ. Может, мать взяла?
АЛСУ. Мать?.. (Застыла, пораженная какой-то неожиданной мыслю). Ах!..
ИНЕЙ. Конечно, она. (Ворчливо) Ничего нельзя положить на место, обязательно возьмет, переставит, сделает по-своему…
АЛСУ. Скажи-ка, бабушка… Скажи, ты не знаешь, как звали… Ну, этого, в ауле у него первая любовь была…
ИНЕЙ. Как же не помнить? Помню… В нашем ауле этот род тем и известен, что хранит это имя. У них еще несколько веков назад, говорят, джигит был по имени Булат. Не достигнув совершеннолетия, погиб на поле брани. Тогда они и решили, что имя батыра у них будет вечно. Назвали Булатом первого же новорожденного мальчика. Но и тот погиб, в очередную бойню. И снова мальчика, очередного уже поколения, назвали Булатом. Так у них и идет… Своевольный род. И еще одну имели особенность роковую. С первого взгляда девчат завораживали. Своевольный род, чего уж там…
АЛСУ. Вот как… Значит, его тоже звали Булат. Значит…
Входит НУРИЯ. Она в новом платье.
АЛСУ. Мама!
НУРИЯ. Что? Что случилось?
АЛСУ. Мама! Тебя не узнать! Какое платье!
НУРИЯ. Платье как поатье.
АЛСУ. Ну-ка, покажись! Смотри, бабушка, у нее новое платье, и она молчит! Купила и скрыла! Когда купила, мама?
НУРИЯ. Да вчера. Попалось на глаза дешевое, вот и…
АЛСУ. Ну-ка, пройдись, пройдись…
НУРИЯ. Отстань, пожалуйста. Платье как платье.
АЛСУ. Нет уж, от нас ты так просто не отделаешься! /Включает музыку/. Разрешите пригласить.
НУРИЯ. Алсу! Будь же, наконец, серьезной. Ведь тебе уже восемнадцать!
АЛСУ. Мадам-с!
НУРИЯ. Брось, говорю, дурачиться, стрекоза! И вообще – я под такую музыку не танцую.
АЛСУ. О-кей, мы врубим другую. Такая пойдет?.. Ну-ка, и ты, бабушка, подруженька моя! Оп-па-а!..
В башкирском варианте танцуют «Бурзяночку», танец трех девушек.
Где-то заскрежетало, хлопнула дверь.
Все трое, в едином порыве, оборачиваются к двери.
ИНЕЙ. Дверь…
АЛСУ. Стучат!
НУРИЯ. Не может быть. Никогда не поверю! /Осторожно идет к двери, прислушивается/. Кто там?.. /Набравшись храбрости, открывает, облегченно вздыхает./ Фу ты! Нет никого! Нет никого и не может быть!..
ИНЕЙ. Пойду, поставлю суп-то.
АЛСУ. Бабушка, не спеши, суп поставишь, когда гость придет.
НУРИЯ. Гость придет, поздно будет. Идем, мама, соберем на стол.
Иней, Нурия уходят.
Алсу садится на скамью.
АЛСУ. Булат… Господи, который из них?
Иней с Нурией появляются вновь, накрывают стол, уходят.
АЛСУ (оборачивается к двери). Приди же хоть кто-нибудь!
Слышится решительный стук в дверь.
АЛСУ (испуганно). Кто там?
ГОЛОС. Булат.
АЛСУ (растерялась). Какой Булат?
ГОЛОС. Зиганшин. Булат Зиганшин. Не ждали?
АЛСУ (упавшим голосом). Ждали…
З А Н А В Е С
Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
На скамейке в привычной для нее позе сидит ИНЕЙ.
ИНЕЙ. Булат… Первая моя свеча любви, свеча надежды… Побьем немца, и приеду!» Не приехал. Пропал без вести. Деревенские удивлялись, как пропал, он же двух метров росту, не затеряется. Увы, затерялся. Исчез в горниле войны. Да, ждала я его. Одному Богу известно, сколько слез было выплакано, сколько свеч было сожжено! И был такой день – не выдержала я, сорвалась с места, поехала в город. Устроилась на стройке. Вышла замуж. Тогда-то и прикипела я к этой скамейке. (После паузы). Иной раз диву даешься, как бесконечно долга жизнь. Так давно это было, так давно. Сколько лет просидела, ожидая возвращения мужа. Ни одного дня не припомню, чтобы он пришел, как все, вовремя. Сяду с вечера, и жду, жду. И все мне, глупенькой, казалось — вот распахнется дверь и войдет он, благоверный мой, трезвый, чистый, в галстуке аж, да с букетом полевых цветов в руке. Но открывалась дверь и цепенела душа. Вваливался еле жив, с перекошенным лицом, с глазами, залитыми звериной мутью, вывалявшийся с ног до головы в грязи, а то и в дерьме. И так — каждый день, годы и годы. И ведь все равно садилась каждый вечер и ждала. Садилась и ждала… Чего ждала, чего дожидалась, один Бог ведает!
Свет гаснет и вновь зажигается. На скамье Нурия.
НУРИЯ (склонилась над листом бумаги, читает).
«Уйылып кына аккан уйыл hыуы
Уйландыра уйсан ирдэрде
(Вплетается мужской голос – «Уйыл» звучит.)
Уйландырып кына монландыра
hагындыра тыуган ердэрде…»
Ах, Булат, Булат… Где ты? Почему не дашь знать? Почему не объявишься, если жив? Неужто не простишь измены? Прости. Ради всего святого, прости. И вернись. Я жду, жду…
Свет гаснет и вновь зажигается. На скамье – Алсу.
АЛСУ (некоторое время молча глядит на дверь). Если это Булат, то который? Тот, которого вот уже несколько десятков лет ждет бабушка? Или тот, которого ждет мама? Господи! Да постучись же хоть кто-нибудь!
Слышится решительный стук в дверь.
АЛСУ (испуганно). Кто там?
ГОЛОС. Булат.
АЛСУ (растерялась). Какой Булат?
ГОЛОС. Зиганшин. Булат Зиганшин.
АЛСУ (машинально). Который Булат? Первый? Или второй?
ГОЛОС. Девятый. Не ждали?
АЛСУ (упавшим голосом). Ждали…
Входит БУЛАТ. Входит смело, как к себе домой. Кинув у порога «Здрасте», проходит прямо к столу.
Алсу растерянно наблюдает за ним.
БУЛАТ. Бишбармак?
АЛСУ. Бишбармак.
БУЛАТ. Можно?
АЛСУ. Пожалуйста…
БУЛАТ. Спасибо. (Сел за стол, принялся за еду). Ох, есть не наесться!..
АЛСУ. Ешь, ешь.
БУЛАТ. Ты уж извини. Зверский аппетит — будто три дня не ел. Я прямо с автовокзала. А дорога дальняя. А бишбармак – пальчики оближешь! А хозяйка…
АЛСУ. Ты ешь, ешь.
БУЛАТ. Ем! И даже с высочайшим наслаждением. Лапша нарезана по моему вкусу, бульон — что надо. Чай бы еще принесли горячий, куртой!
АЛСУ. Ты вообще-то кто, куртой?
БУЛАТ. Как кто?
АЛСУ. Вот именно – кто? Ты Булат, что ли?
БУЛАТ. А ты сообразительная. Булат.
АЛСУ. Булат бабай? Или…
БУЛАТ. Ну, бабай не бабай, но Булат.
АЛСУ. Ничего не пойму.
БУЛАТ. А что тут понимать? Ты попросила Булата приехать спасать вас?
АЛСУ. Попросила.
БУЛАТ. Вот я и приехал.
АЛСУ. Я вообще-то другого Булата приглашала.
БУЛАТ. Какого другого? У нас в ауле один Булат.
АЛСУ. Я Зиганшина просила приехать, а не тебя.
БУЛАТ. А я и есть Зиганшин. Извини, что с опозданием приехал. Что у тебя тут? /Перебирает аудиокассеты/. Ну-ка… /Включает музыку/. Во, то, что надо!.. /Берет за руки Алсу/. Ну?
Булат уверенно, с хитринкой в глазах смотрит прямо в глаза девушки. Алсу почувствовала себя обреченной.
Прозвучал ГОЛОС БАБУШКИ: «И еще одну имели они особенность роковую. С первого взгляда девчат завораживали. Своевольный род, чего уж там…»
АЛСУ (испуганно глядя в глаза юноши). Вот это ро-од. Отпусти! Ты что?.. Медведь!
БУЛАТ /танцуя/. А у нас все такие. Прежде чем приглашать, надо было справки навести, что за живность в аулах обитает. Зайцев не держим. Мы все там медведи. /Наступил ей на ногу/.
АЛСУ. Ой! Ты же ногу отдавил мне!
БУЛАТ. Извините… (Не сразу, танцуя с ней). А я тебя сразу узнал. Глянул и узнал – она! Ты ничуть не изменилась. Ты все такая же.
АЛСУ. Мы не знакомы! Что ты городишь?
БУЛАТ. Знакомы. Знакомы, милая. Причем давно. Лет сто – это уж точно!
АЛСУ. Да ты, оказывается, не медведь вовсе, а обыкновенная балаболка. Птичка есть такая, слышал?
БУЛАТ с АЛСУ танцуют.
Появляются ИНЕЙ с НУРИЕЙ.
ИНЕЙ. Кто это? С кем танцует наша Алсу?
НУРИЯ. Не видишь, что ли? Булат!
ИНЕЙ (присмотревшись). Действительно, Булат. Господи, откуда он взялся?
НУРИЯ. Да все оттуда же. Из аула.
БУЛАТ (прервав танец). Здравствуйте, родные!
НУРИЯ. Здравствуй… родной.
АЛСУ. Бабушка, мама, знакомьтесь, это и есть Зиганшин.
ИНЕЙ. Шюрприз?
АЛСУ (вздохнув). Шюрприз.
ИНЕЙ (прерывая неловкую паузу). Ну, ребятки, потанцевали, хватит. Давайте за стол. Чаевничать будем.
БУЛАТ. От чая не откажемся, от куртого!
ИНЕЙ. Давайте, давайте, все за стол.
Садятся за стол.
БУЛАТ. Ой, чуть не забыл. (Глядя на старших женщин) Я ведь вам гостинцы привез, родные мои! Простые гостинцы, уж не обессудьте. По-деревенски, не хитрые. Просто ромашки, я их собрал на берегу Вишневого озера, того самого озера. Помните?..
Булат протягивает букет полевых цветов – Иней с Нурией одновременно потянулись за букетом, каждая уверенная, что именно ей предназначался этот подарок-напоминание. Руки их столкнулись и отдернулись.
АЛСУ. Ой, какой букет! Настоящие, надо понимать, полевые цветы! Живые! Ты когда нарвал их?
БУЛАТ. Сегодня утром. Видишь, на лепестках даже роса еще не высохла. Стряхни в ладонь и умойся, и дождешься любимого! Примета такая!
АЛСУ. Их надо поставить в вазу, эти чудные цветы! (Взяла букет). А запах какой, запах! Нет, ты глянь, бабушка.
ИНЕЙ взяла букет, закрыла глаза. Чудная музыка на миг оторвала ее от земли, послышались перекликающиеся голоса молодых — «Люблю, люблю».
НУРИЯ. Ну-ка, что еще за запах такой, особенный? (Взяла букет из рук бабушки, отошла в сторону).
БУЛАТ. Запах озера вишневого.
АЛСУ. Вишневое озеро. Какое красивое название.
БУЛАТ. А иначе и не могло быть. Особое озеро-то. Возле него вот уже много веков подряд, с самого, считай, зарождения аула, влюбленные нашего края объясняются в своих чувствах. Считается, что если уж там поклялись в любви, и если ваши клятвы пылкие услыхало озеро, то это навечно! Что называется, до гробовой доски!
ИНЕЙ. Да, это такое озеро, что возле него нельзя не объясниться в любви.
НУРИЯ. Да и солгать возле нее нельзя!
БУЛАТ (глядя на Алсу). А у вас есть в городе такое озеро?
АЛСУ. Увы, нет.
БУЛАТ. Ничего, съездим в аул, к нашему озеру. Там и объяснимся.
АЛСУ (как бы прося защиты). Бабушка…
ИНЕЙ. Ты, Булат, не смущайся, чай, вон, пей. Заварила по вашему вкусу. Ты ведь крутой чай любишь, правда?
БУЛАТ. Что правда, то правда. Куртой люблю. Так, здесь у нас чего-то как бы не достает. Вроде все есть, а стол как бы пуст! Ага! Меда нет на столе!
ИНЕЙ. Где уж нам брать-то ее. Настоящего-то меда мы сто лет не видели. Да и есть ли он теперь, настоящий, липовый?
БУЛАТ (достает банку с медом). Есть. Вот. Заяц послал.
НУРИЯ. Здесь, в букете записка какая-то. Кто-то, говорю, записку вложил.
АЛСУ. Записка в букете? Ой, надо же догадаться, ну прямо как в сериале!
НУРИЯ (читает записку). «Уйылып кына аккан уйыл hыуы
Уйландыра уйсан ирдэрде
(Вплетается мужской голос – вновь «Уйыл»
звучит.)
Уйландырып кына монландыра
hагындыра тыуган ердэрде…»
ИНЕЙ. Ты пей, Булат, пей чай-то, чувствуй себя как дома.
БУЛАТ. А знаете, поразительно, но я действительно чувствую себя как дома. Все тут знакомо, все родное. Лица ваши, голоса, руки… (Берет в руки руки Иней и Алсу). Эти руки мне памятны с самого детства.
АЛСУ. Балаболка! Настоящая балаболка!
БУЛАТ. Эти руки особые, их нельзя забыть.
АЛСУ (смущенно). Так уж и особые.
БУЛАТ. Они удивительно нежные, эти руки. Уж мне-то это точно известно. /Оборачиваясь к иней/ Мне мои родственники очень много рассказывали про вас. Они говорили, если будешь в городе, во что бы то ни стало проведай ее. Она добрая, она удивительно добрая… /Переводя взгляд на девушку/ Она встретит тебя ласкающей нежной улыбкой. Такую улыбку ты больше нигде не увидишь, ибо такой улыбки больше нет ни у кого во всей вселенной. Глаза у нее теплые и глубокие, как наше озеро Сиялекуль.
АЛСУ. Бабушка, я знаю, чем пленили тебя на долгие годы!
ИНЕЙ. И все-то ты знаешь…
БУЛАТ. А голос у нее бархатный, добрый. И, если ты понравишься ей с первого взгляда, то значит навсегда.
АЛСУ. Ну-ну, заливай, айда, заливай!
БУЛАТ. И будет она любить тебя преданно, самозабвенно и вечно!
АЛСУ. Бабушка, положи ему в рот еще ложечку меда.
БУЛАТ. Да, преданно, самозабвенно и вечно! Такая уж она есть, такой у нее характер. Вот как говорили мне мои родственники!
НУРИЯ. Они любители были говорить, твои родственники. За словом, помнится, в карман не лезли. (Не сразу). Так, значит, и тебя назвали этим именем. И ты, выходит, Булат?
БУЛАТ. Да, Булат.
ИНЕЙ. Господи! Уже который!
БУЛАТ. Девятый, иней. Девятый Булат. А может быть и девяносто девятый. Их много было у нас, у Зиганшиных.
НУРИЯ. Много! И ведь какой упористый народ! С судьбой в кошки мышки играли! Да что с судьбой, с самим богом игрались в прятки! Ведь видели же, что проклято это имя в их роду. Никто не смел не только в ауле, во всей округе не смели назвать мальчика Булатом, потому что знали, жди беды! А эти назло! Погиб один, так они тут же состряпают нового, да назло еще более достойного, и Булатом же и назовут! Они играли, а мы страдали!
ИНЕЙ. Мы-то причем тут?
НУРИЯ. Как причем? Не из-за них ли исковеркана твоя судьба? Приехала, на стройку нанялась, горбатилась подсобным рабочим, кирпичи, раствор таскала! Разве об этом мечтала ты?
ИНЕЙ. На роду так было написано, что поделаешь.
НУРИЯ. На роду! Вместо того, чтобы жить с богом данным человеком, замуж была вынуждена выйти за трижды разведенного! Подобрала на помойке алкаша проклятого, чтоб он в аду водкой захлебывался!
ИНЕЙ. Дочь! Об отце-то родном так!
НУРИЯ. Да какой же он мне отец? Из дома я сбежала, метнулась аж в Таджикистан!.. Вспомни, ты же сама всю жизнь проклинала его, мужа своего.
ИНЕЙ. Зато сейчас вот ни слова худого о нем не скажу. Что поделаешь, если у человека характер был такой.
НУРИЯ. Характер! О, Господи!..
ИНЕЙ. Если бы жив он был, я бы сейчас… /Отвернулась, тихо плачет/.
НУРИЯ /некоторое время удивленно глядит на нее, неожиданно потеряв весь свой боевой пыл, просто/. Если бы и мой был жив… Боже, они везде памятники наставили им, Булатам. А нам, нашей исковерканной бабьей доле, исковерканной войной женской судьбе хоть бы один памятник…
ИНЕЙ (тихо). Не имя проклято богом-то. Что имя… Война. Вот что проклято. Это бы знать всем, об этом бы помнить каждому! Война проклята создателем, война!
НУРИЯ. Война…
АЛСУ /побелев/. Бабушка…
ИНЕЙ /обняв ее/. Алсу, внученька, что это с тобой вдруг? Глянь, как побелела! На тебе лица нет! Успокойся, успокойся…
АЛСУ (тихо, очень тихо, без надрыва). Я не рассказывала тебе, бабушка, я никому не рассказывала. Но это — всегда перед глазами. Наш дом там, в Таджикистане. Мы четверо суток лежали на полу. Мы боялись поднять головы, боялись даже шевельнуться. Лежали без движения. Без воды, без пищи. Рядом… с мертвым папой.
ИНЕЙ. Не надо, внученька, не надо. Я знаю, мать рассказывала мне.
АЛСУ. Папа вначале стонал, хрипел, а потом затих. Мы ничем не могли помочь ему — стреляли по теням в окнах. Это было страшно, бабушка. Это страшно, страшно…
ИНЕЙ. Забудь, внученька, забудь. Все это теперь позади. Этого больше не повторится. Я не дам тебя в обиду.
АЛСУ. Тянет меня туда, бабушка, в ту квартиру. Ведь не похоронили мы отца, не смыли кровь… Тянет…
Пауза.
БУЛАТ. Извините. Все из-за меня. Наговорил тут глупостей.
АЛСУ. Нет, нет. Ты не виноват.
БУЛАТ. А что касается моего имени, так спешу вас всех успокоить: я — последний Булат в нашем роду.
АЛСУ. О чем ты?
БУЛАТ. Наши родственники вчера, провожая меня, решили – больше Булатом никого не называть.
НУРИЯ. Сдались, выходит. Да и то – судьбу не переиграешь! Только поздно спохватились! Сколько судеб перекалечили!
ИНЕЙ. Пей, Булат, чай-то, остынет. Пей. Напрасно они так решили. Имя хорошее.
БУЛАТ. Вот именно, хорошее. Я про себя так решил – своего сына Булатом назову! Правильно, Алсу?..
АЛСУ (снова будто прося защиты). Бабушка…
БУЛАТ. Да, как бы главное не забыть. Я ведь вам еще одну вещь привез. Давно был обязан привезти, да все откладывал. Только нынче уже откладывать нельзя. Потому что… Хотя зачем все рассказывать. Вам моя судьба не так уж и интересна. Да. В общем, так. Где-то год назад был у нас человек со стороны. Сказал, что нашел нас по поручению Булата Зиганшина.
ИНЕЙ. Что за человек?
НУРИЯ. Который Зиганшин послал его?
БУЛАТ. Не знаю, ничего не знаю.
НУРИЯ. Так, ты не видел его, что ли?
БУЛАТ. В том то и дело, что не видел. Я на косовице был в тот день. Пришел, сказали, что приходил человек, которого попросили передать нашей семье пакет от Зиганшина. И все. Оставил пакет и ушел.
ИНЕЙ. Неужели больше ничего не сообщил, жив или что случилось?
БУЛАТ. Нет. Сказал, что, мол, велели передать, и все. Но самое интересное потом выяснилось. Пакет-то не нам предназначался.
НУРИЯ. Кому?
БУЛАТ (глядя на Иней). Вам, иней. (Перехватив взгляд Нурии) Наверное, вам, иней.
АЛСУ. А что было в пакете?
БУЛАТ. Смешно сказать. Там была просто… тетрадка.
АЛСУ. Тетрадка?
БУЛАТ. Ну, да. Обыкновенная тетрадка в клетку. Только потрепанная сильно и слегка пожелтевшая от времени. Вот, возьмите, пожалуйста, иней.
ИНЕЙ /берет тетрадь/. Бисмилла…
АЛСУ /с нетерпением/. Что там, бабушка?
ИНЕЙ. Не пойму что-то. Никак стихи?
БУЛАТ. Представьте, стихи! Причем не Пушкина какого-нибудь, а его собственные! Сам бы шайтан никогда не догадался, что один из моих воинственных предков до самой до смерти слагал стихи!
ИНЕЙ. Эх глаза-то мои. Не различу никак…
БУЛАТ. А я вам почитаю. Дайте-ка… вот… он тут вначале обращение к вам пишет…
ИНЕЙ. Обращение? Читай, сынок, читай.
БУЛАТ. «Милая моя… В этой тетрадочке мои долгие разговоры с тобой. Все здесь – мои собственные стихи, кроме двух первых. Первую написал большой русский поэт, а я лишь выучил, а затем и переложил на наш язык. Больше того, я и мелодию к нему подобрал. Свою мелодию. Жаль, не услышишь ты ее. Ну а второе стихотворение здесь – это слова народной песни. Ты их знаешь. А написал я их сюда лишь потому, что все это – мои молитвы, которые я вот уже много лет повторяю день и ночь, день и ночь…»
НУРИЯ. Читай, сынок, читай дальше.
АЛСУ /слегка торжествующе/. Вот вам и Булат!
БУЛАТ. А дальше первое стихотворение. То, русского. Только на башкирском.
ИНЕЙ. Прочти, Булат, что за стихи?
БУЛАТ. Хорошо…
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера,
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Наплывают звуки мелодии «Уйыл». Мужские голоса ведут вокализ – глухой, тихий. И слова русского поэта, переложенные на башкирский простым солдатом, звучат – вот странно! – как слова древней степной песни.
АЛСУ (взяла тетрадку).
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора…
ИНЕЙ (без тетради, наизусть).
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
НУРИЯ (тоже без тетради).
Не понять не ждавшим им
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
БУЛАТ /девушке/. Но самое странное, знаешь, в чем?
АЛСУ. В чем еще?
БУЛАТ. Такое чувство, что эти строки написаны вовсе не им!
АЛСУ. Как не им? Кем же?
БУЛАТ. Мною! Представляешь, меня не покидает ощущение, что эти строки родились где-то вот здесь, в тайниках моей души. Я их не сочинял, нет, они явились сами, вдруг, и не просто слова, не просто строки, а с готовой мелодией! Я читаю, а получается, что не читаю, а пою.
АЛСУ. Как это?
БУЛАТ. Сам поражаюсь — откуда, что. Вот смотри… Дайте, пожалуйста, тетрадку… /Взяв тетрадь, он только что прочитанные строки перекладывает в песню/. Ну как? Правда, удивительно?
АЛСУ. Удивительно. А ты продолжай, продолжай… Булат…
БУЛАТ поет.
АЛСУ. Мама, он — готовый композитор! Он песни сочиняет!
НУРИЯ. Говоришь, композитор?
АЛСУ. Самый настоящий! Мама, мы должны ему помочь. Он сегодня же подаст документы!
НУРИЯ. Куда?
АЛСУ. В консерваторию. Если не в консерваторию, то хотя бы в училище искусств. Булат, у тебя паспорт с собой?
БУЛАТ. С собой. Только вот насчет консерватории, поздно, не успею я…
НУРИЯ. Переночуешь в городе. Я и гостиницу… тебе заказала. Здесь-то тесновато нам будет.
БУЛАТ. Спасибо. Только и гостиница мне уже заказана. На призывном пункте. Сегодня я в армию призван. Поэтому и поспешил передать вам эту тетрадь. Чечня нас ждет. Так-то. Ну что ж, кажется все намеченное выполнено. До свидания, что ли? Алсу, а тебе я стихи пришлю!
АЛСУ (тихо). Мне стихи не нужны, мне…
БУЛАТ. Ну хорошо. Прощайте.
ИНЕЙ. До свидания, сынок…
Булат уходит.
НУРИЯ. Пришел как во сне, и ушел как… В общем, порода!
АЛСУ села на скамеечку у двери. Точно копируя движения своей бабушки, она начинает поправлять складки платья на коленях, затем поворачивается лицом к двери. Строгая печаль в ее глазах. Печаль не девичья — женская. Печаль вот с этой минуты начатого, долгого, как сама жизнь, ожидания.
АЛСУ. Вернись… И мы с тобой поедем на ваше Вишневое озеро… (Пауза) Ведь и хотела-то самую малость, всего-то на всего праздник подарить. Маме, бабушке. Себе. Несла, несла и оборонила… (Пауза) Слышишь, дверь, теперь я знаю одну странную вещь. Знаешь, что заметила я. Я заметила, как сжалось хрупкое тело моей бабушки, когда ее ладошка оказалась в руках Булата. Как она глядела на него. И как он глядел на него! Что это было? Что за чувство соединило на какое-то мгновение сердца двух людей – совсем юного и совсем старого? Не знаешь? Я знаю, дверь. Это — Любовь? Да, любовь. Истинная любовь, оказывается, это не вспышка, не мгновение, а тихое чувство, которое даруется Богом раз и навсегда, до скончания жизненного срока. Она не бывает второй, третьей, дверь. Любовь одна, и вот чудо, она не исчезает и после смерти человека, а передается детям, внукам, составляя основу отношений в семье, определяя на многие годы основу благополучия семьи, рода, а в итоге и народа. Понимаешь ты, народа. Только не надо разрушать ничего, не надо разъединять, убивать… Я зажигаю свечу, дверь… Я зажигаю первую свою свечу…
З А Н А В Е С