Научи меня любить


Научи меня любить

Это произошло в пятницу. А пятница, как и понедельник, считается трудным днем. Особенно, если пятница выпадает на тринадцатое число.
Так вот, в пятницу тринадцатого декабря директор школы поручил Марфе Ивановне поздравить шефов с юбилеем завода.
Подготовив наспех поздравление с учениками вторых классов, Марфа Ивановна направилась во Дворец Машиностроителей.
На площади перед Дворцом царило праздничное оживление. Подъезжали машины с гостями из ближнего и дальнего зарубежья, собралась элита города, толпилось множество зевак, желающих прорваться на торжество.
Прорваться было трудно: милиция тщательно проверяла пригласительные билеты на случай террактов и других провокаций.
«Хорошее начало!» — вспомнила Марфа Ивановна о том, что забыла пригласительные билеты дома, и теперь вся ее творческая бригада явилась на торжество самозванцами.
Но как обычно, Марфу Ивановну приняли за организатора праздника, послушно пропустили во Дворец и пожелали спокойного, без эксцессов, юбилейного вечера.
Второклассники шумно и весело расположились в коридорчике за сценой. За ними строго присматривали родители и зам.по воспитательной работе Агнесса Львовна.
Из-за кулис выглянул мужчина. Он бегло осмотрел публику, собравшуюся в коридоре, и задержал свой взгляд на Марфе Ивановне. Глаза незнакомца нашептывали Марфе о чем-то важном, о чем она раньше помнила, а вот сейчас почему-то забыла.
Время стало протекать гораздо медленнее, а потом и вовсе остановилось. Все краски и звуки поблекли.
— Господи! Что со мной? — испуганно проговорила она.
И вдруг вспомнила дом в горах, долгие зимние вечера у камина, прогулки в зимнем саду, снег, осыпающийся с веток деревьев, губы, стынущие на морозе после поцелуев, вкус этих поцелуев, любовь, которой когда-то хватало им на двоих!
Но ведь она не знакома с этим человеком!!! Откуда тогда все эти воспоминания???
Марфа пыталась рассмотреть лицо мужчины, но это у нее не получилось, она могла смотреть ему только в глаза — все остальное перестало существовать! Она улыбнулась, но не ему, а самой себе и подумала о том, что все, что было в ее жизни до сегодняшнего дня, было незначительным и ненужным.
Неожиданно громкие крики и истошный смех второклассников вернули ее в реальные события.
-Борис Моисеев!!! Борис Моисеев!!!!! — истошно кричали дети.
-Где вы видите Бориса Моисеева? — строго спросила она.
-Вон он! Вон он! Там стоит! — наперебой кричали малыши и показывали пальцами на мужчину, глаза которого так ее взволновали.
Мужчина сорвался с места и сбежал вниз по ступенькам, чуть не сбив Марфу Ивановну с ног. Она схватилась руками за его свитер, чтобы не упасть, а он успел удержать ее за плечи, и так они стояли несколько секунд, глядя друг другу в глаза.
— Ой, здравствуйте! — сказала она от неожиданности.
— А мы знакомы? — спросил он.
-Нет. Мы незнакомы!
-А почему мы незнакомы?
Ей показалось, что коридорчик, в котором они стояли, закружился, и все в нем закружилось и завертелось, и зазвенели рождественские бубенчики.
— Вы не ответили на мой вопрос, — повторил он. — Разве мы с вами незнакомы?
— Вы не можете меня знать! — испугалась Марфа. — Я человек неизвестный!
— А я известный? Ну, и чем же я так известен? — он как будто осуждал свою известность и завидовал ее неизвестности. — И кто же я, по-вашему?
-Вы Игорь Моисеев! — она была уверена в том, что он Игорь и не понимала, почему все называют его Борисом.
-Борис, — тихо подсказал он, вглядываясь в ее лицо.
— Ой, простите, я ошиблась! — быстро-быстро проговорила Марфа. — Мне показалось, что вы Игорь. Я почему-то то всегда называю вас Игорем, а меня все поправляют и говорят, что вы Борис.
-Да? — улыбнулся он одними глазами.
Его взгляд пробежал по ее лицу, погладил лоб, щеки и остановился на ее губах. Теперь он смотрел только на ее губы.
— Поправляют, — повторил ее интонацией. — А когда вы говорите обо мне, вы все время смеетесь!
— Почему смеемся! — рассердилась она. — Мы не смеемся!
— Сколько агрессии! – отметил он. – Значит, вы не смеетесь, когда говорите обо мне?
Сегодня утром он столкнулся с этой женщиной в фойе Дворца Машиностроителей. Но, она и тогда не узнала его, и, судя по всему, не запомнила их встречу.
А было это так. Вместе с артистами он пришел на репетицию во Дворец. Среди людей, толпившихся у гардероба, заметил эту женщину, подошел к ней и громко сказал:
— Здравствуйте!
Она также весело и громко ответила ему: ‘Здравствуйте!’ — и уставилась через парадные двери на площадь.
— Ну, и куда же нам пройти? — недовольно спросил он, удивляясь такому скромному приему.
— Туда! — она махнула рукой в сторону гардероба.
— Может, вы меня проведете и разденете? — поинтересовался он.
— Почему я должна вас раздевать? — удивилась она. — Я похожа на гардеробщицу?
Он виновато посмотрел на гардеробщиц, и как бы извиняясь за тон Марфы Ивановны, вежливо сказал:
-На гардеробщицу вы не похожи. Думаю, вы администратор.
-Я замдиректора, — не понимала она, откуда он знает, что она заместитель директора школы.
-Тогда почему вы не хотите меня раздеть?
-Вас раздеть? — язвительным тоном переспросила она. — Прямо здесь?
-Вы приглашенная! — рассмеялся он.
— Нет! — резко ответила Марфа Ивановна, не собираясь продолжать разговор, и подумала о том, сколько времени ей придется проторчать и перемерзнуть во Дворце из-за какого-то дурацкого поздравления.
-Тогда зачем вы сюда пришли??? — он не понимал, почему на этом празднике нашлось место для посторонних.
Но тут кто-то крикнул: «Смотрите! Борис Моисеев!!!»
В толпе зашумели, заулыбались, стали подходить к ним и окружать плотным кольцом.
-О ком это говорят? — спросила она без тени любопытства.
Он оглянулся и крикнул толпе, как кричат случайно привязавшимся по дороге собакам и кошкам: ‘Где? Где Борис Моисеев??? — и это прозвучало, как ‘Брысь!!! Кто его видел?!’ — и все разошлись, пристыженные, что могли так обознаться.
-Почему такой ажиотаж? — не поняла она. — Может, этот певец сегодня приедет? — и не назвала его по имени. — Говорят, будет московская эстрада, — сообщила равнодушно и снова уставилась в парадные двери и смотрела куда-то за площадь.
И тогда он спросил:
-А зачем нам нужен этот Борис Моисеев? Зачем он нам такой?
Она переспросила:
— Какой такой?
-Ну, вот такой! — в его ответе звучал вопрос.
-Педрилла? — не поняла она.
Он отшатнулся от нее, но, все-таки, продолжил разговор.
-Это что-то новое, я такого… еще не слышал!
-А он такой? — она смотрела на него так доверчиво и наивно, что он не захотел ее обижать.
-Нет, он не педрила и не голубой. Хотя, слово ‘голубой’ мне нравится больше.
-Почему?
-Посмотрим на это слово, видите, какое оно? — он произнес это слово по слогам. — Го-лу-бой!
И она неожиданно увидела это слово и радостно заулыбалась. Оно было все воздушное, доброе, эфемерной легкости.
-Нравитcя? — спросил он сердито.
-Да.
-Почему?
-Небо голубое! — она вспомнила небо, речку! И небо в речке! И снова заулыбалась.
-А что еще голубое?
-Цветы!
-Где вы видели цветы голубые?
-В поле. Колокольчики!
-Сорняки??? Репей???
Ей не понравилось, что колокольчики он сравнивает с сорняками.
-Это скромные цветы, неброские, их сразу не заметишь, очень красивые! А вам, наверное, нравится все яркое, экстравагантное, дорогое?!?
Он задумался о том, какое все ему нравится, но тут подошел администратор Дворца и прервал их разговор.
-Извините, — сказал администратор, — но вас уже ждут.
-А я вот тут просил женщину, чтобы она меня раздела.
-А почему вы просили об этом ее, когда я вас ждал у дверей? — оправдывался администратор.
— А я, может быть, хотел, чтобы меня раздела эта женщина, — он заглянул Марфе в глаза, и она неожиданно спросила:
-Почему у вас шапка такая?
Он переглянулся с администратором:
-А какая у меня должна быть шапка?
-С дыркой на макушке!
-С чем??? — изумился администратор.
— Ну, вот здесь, — Марфа указала артисту на макушку, — могла бы быть дырка!
-А я, может быть, у себя самого на макушке дырку прикрываю, — улыбнулся он. — А почему вы так заинтересовались моей шапкой?
-Сейчас модно ‘хвостик’ через дырку в шапке выставлять. Вот здесь и вот так! — она показала, где и как модно выставлять ‘хвостик’.
— Хвостик? — в замешательстве переспросил администратор.- Хвостик, по-моему, в другом месте растет, — он подмигнул Моисееву.
-А я ведь в шапке!!! Разве вы не заметили???
-Ну, вот же, — указала она рукой на его макушку, — очень милый, светлый ‘хвостик’!
Администратор закашлялся и поспешно предложил артисту: ‘Идемте отсюда поскорее! Вас все уже заждались!’
— Хорошо, — ответил он. — Идемте! — и снял шапку, и все, кто стоял рядом, рассмеялись, — такая неожиданная у него была прическа — весь затылок выбрит, как у японца, и только на макушке красовался озорной веселый ‘хвостик’.
Но она уже не заметила и не запомнила всего, что произошло. Это был транзитный эпизод в ее жизни.
Всякое общение с людьми Марфа Ивановна воспринимала, как слепой дождик: вроде есть дождик, а вроде и нет его! А вроде и так хорошо, потому что всегда солнечно! Она всегда оставалась ‘ТАБУЛА РАЗА’ — чистым холстом, на котором можно было изобразить ее портрет каждый раз по-новому.
Он хотел улыбнуться ей на прощание, но она куда-то исчезла, словно растворилась в воздухе. Словно и не было ее вовсе. Он растерянно оглядывался по сторонам и в конце-концов подумал, что эта встреча ему просто померещилась. Не могла же эта женщина провалиться сквозь землю прямо у него на глазах?
И вот теперь они снова встретились, и опять она смотрела на него так, будто общалась с кем-то через его глаза по ту сторону реальности. Его насторожил ее взгляд, он подумал: ‘Врешь! Ты просто моя фанатка, или хорошая актриса!»
-Вы были на моих концертах! — заявил он.
-У меня нет времени и денег на концерты! — возразила она.
-А сколько, по-вашему, стоит билет на мои концерты?
-Долларов двадцать или сто.
-Почему вы думаете, что сто? — он разглядывал ее как сувенир на рождественской елке.
Она не ответила.
-Тогда, где? Где мы с тобой виделись? — потребовал он ответа.
-Нигде!!!
-Нигде?
-Никогда!!!
Он внимательно посмотрел ей в глаза:
-Чувствуешь, слово-то какое, НИКОГДА?
Ее испугало это слово. Ей показалось, этот мужчина мог материализовать любое слово, любой звук, цвет, любое движение души! Он мог потрогать все это руками, пощупать, перебросить с ладони на ладонь, продемонстрировать, словно видеозапись, опробовать на вкус. Заставить других прочувствовать вместе с ним, и, прочувствовав, отпустить обратно.
-Ну и по каким приметам вы меня узнали? — взгляд его стал лукавым, обольстительным.
Она ощутила идущую от него волну веселья и радости и снова услышала звук рождественских бубенчиков, возникший ниоткуда и зависший в воздухе.
Марфа испуганно поежилась.
-Господи, да что же это такое? – она обеспокоено смотрела по сторонам, слышит ли еще кто-нибудь этот протяжный мелодичный звон? Но люди продолжали заниматься своими делами, а малыши играли в свои игры, и никто не обращал внимания на волшебный, дивный перезвон рождественских колокольчиков, спускающийся во Дворец прямо с небес.
Мужчина озорно улыбался, а у Марфы от волнения дыхание перехватило, ей показалось, она сейчас упадет, все вокруг так звенело и кружилось! Она схватилась руками за его свитер и не отпускала. И сразу подбежали охранники, они хотели оторвать Марфу Ивановну от свитера артиста, но он взглядом приказал им: ‘Не тревожить!’ — и как-то очень по-доброму улыбнулся ей.
-Простите, — испуганно проговорила она. — У меня закружилась голова.
-Я знаю, — ответил он ей ласково. — Я все про тебя знаю!
Происходило то, чего она не понимала, и в чем не давала себе отчета, а потому решила немедленно уйти из Дворца Машиностроителей и забыть о том, что с ней приключилось. Она направилась к дверям, но он встал у нее на пути.
Теперь они стояли совсем близко. Его взгляд пробирался куда-то к ней под свитерок, останавливался у нее на губах и возвращался к ее глазам. Она отвернулась, подумала, что так он испепелит ее взглядом, испепелит всю, без остатка, а пепел развеет над городом, и в каждой пылинке этого пепла будет пульсировать ее любовь.
-Давай, убежим! Бог с ним, с концертом! — потребовал он.
-Куда? — удивилась она.
-Неважно куда!
-Но зачем??? — зачем было куда-то убегать, если через пять минут они разбегутся, каждый в свою жизнь.
-Эх ты, учителька! Видно, плохо ты в школе училась. Ты была плохой ученицей.
-Неправда, — возразила она. — Я была первой ученицей в классе!
Он передразнил ее: ‘Я была первой ученицей!’ — и отошел в сторону и стал одним из толпившихся у сцены людей.
«Хам какой — то!» — подумала она и обрадовалась тому, что ее реальность, ее восприятие жизни вернулись к ней. Она стала видеть, слышать, ощущать и понимать себя, а потому радостно улыбалась всему свету, так как снова стала самой собой — заместителем директора школы, железной леди, стойким оловянным солдатиком!!!
Но он опять подошел. Опять заглянул в глаза. И опять закружил, завертел ее своим взглядом.
-Где твой муж? — спросил требовательно — Здесь?
-У меня нет мужа! — почему-то оправдывалась Марфа. — Бывший муж живет в Москве.
-Ничего бывшего не бывает. Ни в этой жизни, ни в прошлой, раз уж ты так за прошлое держишься… Все, что было в прошлом, всегда идет рядом или за нами…- он вдруг заметил малышей, бегавших вокруг и мешавших им разговаривать. — Это твои дети? Сколько их у тебя?
-У меня есть сын. Он сейчас в Минске.
-Муж в Москве, сын в Минске. А тебя что сюда занесло?
Она смутилась. Он перехватил ее смущение, перебросил с ладони на ладонь и вернул ей обратно.
— Она живет одна? — спросил у Агнессы Львовны и взглянул на Марфу так, будто ее некому защитить, и каждый, кому вздумается, может ее обидеть. А она, вот такая беззащитная, стоит сейчас перед ним и некому ее пожалеть.
-Многие так живут, — вздохнула Агнесса Львовна, вспомнив про свою одинокую жизнь. — А вас что сюда занесло, на юбилей?
-Случайность.
-Вот и ее сюда случайность занесла!
-А случайность на случайность дают что? — спросил он у Марфы, и сам себе ответил, — а случайность на случайность дают событие. К тому же, рождественские дни, пятница…
Марфа подумала, что он суеверен и переспросила: ‘Какая пятница?»
-Стра-а-а-шная пятница, — ласково произнес он и снова закружил, завертел ее своим взглядом.
Она отвернулась и стала смотреть куда-то в двери, но он подошел с той стороны, куда она смотрела.
-Скажи, твой муж до Москвы работал здесь? — он постучал каблуком в пол. — В этом театре?
-Это не театр. Это Дворец.
-А ты в нем принцесса?
-Я не принцесса. Я работаю в школе.
-А вы щелкунчик! — вмешалась в разговор Агнесса Львовна.
-А вы орешек! Знаем мы такие орешки! — он подхватил Марфу под локоть, и вывел ее из коридора подальше от посторонних глаз.
-Согласитесь, — настаивал он, — здесь гораздо спокойнее, чем там, в суматохе, когда об вас все толкаются и мешают разговаривать. Какие нахалы!
-Да! — согласилась она. — Нахалы! — и хотела вернуться к своим второклассникам, но он не пропустил ее.
-И вы теперь не признаете театр, потому что обиделись на театр?
Марфа подумала, что пора бы уже и рассердиться на него, но не рассердилась.
На этого человека невозможно было сердиться. Он озорничал и проказничал, как ребенок, был прост и доступен в общении, весь светился радостью, и это уравновешивало их отношения.
-В нашем театре сейчас безвластье и безвременье, и это сказывается на постановках, — объяснила она.
— Я думаю, ты не зритель, — заявил он. — Ты наблюдатель.
— Как это?
-Ты наблюдаешь, правильно ли актер играет свою роль, как режиссер выстраивает свой спектакль, соответствуют ли декорации и свет задуманному.
-А как надо смотреть? — не понимала она.
-Надо просто смотреть, просто слушать и радоваться, и получать от этого удовольствие.
— Расслабиться, когда тебя насилуют?
— С такими, как ты, наблюдателями трудно общаться, трудно работать, а сегодня на концерт, думаю, придут одни наблюдатели.
Он почувствовал себя неуютно и сожалел о том, что поделился с этой женщиной своими опасениями.
Лестничная площадка, на которой они стояли, вся была соткана из солнечных бликов, рекламных огоньков, теней и звуков, проникавших в здание через окна. И эти свет и тени вели между собой свою игру: появлялись над головой каруселью, уходили под ноги, забегали за спину и снова возникали впереди…
Марфе подумалось, что вот сейчас он станет дирижировать всем этим чудом. Она стояла, боясь пошевелиться, потому что неожиданно для самой себя ощутила весь тот каскад музыки, движения и света, который наполнял его душу и перетекал в ее душу, как в сообщающийся сосуд, вместе с его радостью, восприятием мира и любовью.
. — Почему ты ушла от мужа? — спросил он, задумавшись о чем-то очень печальном. – Вам было неуютно вместе?
— Мы не любили друг друга, — она вздохнула и тут же рассмеялась. — Мой муж был ‘Просто Зомби’.
В его глазах мелькнуло смятение. Но, заметив, что Марфа находится рядом, живая и невредимая, и что-то лепечет своим милым голоском, он спросил:
-Твой Зомби был голубой?
-Нет.
-А если бы был голубой, ты бы от него ушла?
-Нет, если бы любила.
-А как бы ты жила с человеком, который тебе изменяет?
-Мужчина не моя собственность. Он ничего не должен мне за мою любовь. Если я
выбрала этого человека, значит, признаю его образ жизни.
— Значит, все УСЛОВНО? И ты допускаешь СВОБОДУ ВЫБОРА для каждого человека?
— Конечно.
— Я спрашиваю об определенных свободах.
— Каждый вправе выбирать то, что ему нужно в жизни.
— Как ты считаешь, ВЕРНОСТЬ — чувство врожденное?
— Приобретенное. Если человек любит, он верен.
— А если любишь, не изменяешь? И никогда не изменяла?
— Однажды, — горестно вздохнула Марфа, я бросилась в омут с головой от боли, от отчаяния, когда поняла, что любимый человек уходит навсегда.
-Тебе было так больно?
Она не ответила, не захотела возвращаться в свое прошлое.
-Ну и как последействие? Не стало еще хуже?
-Я спаслась.
-Спаслась, уйдя в омут с головой?
Марфа подумала о том, что у каждого ОМУТ свой, и как бы прогулялась рядом с его омутом, как бы слегка коснулась его омута, но проникать туда не захотела, а только устрашилась бездны чувств, в которой так одиноко и горестно бьется его душа.
Она улыбнулась ему так по-доброму, так по-домашнему, что им обоим стало тепло и уютно, но он снова стал ее расспрашивать.
-А чем ты обычно занимаешься по вечерам после работы?
-Ничем! – вздохнула Марфа. — Знаете такие стихи ‘Приду домой и сразу упаду’?
-Упаду с кем?
-Упаду от усталости. Ничего уже после этой работы не хочется!
-Тебе не хочется жить?
-Я сказала ‘ничего от жизни не хочется!’
-Это одно и то же! — огорчился он. — Уходи немедленно со своей работы! Твоя работа тебя убьет!
-Но у меня нет другого образования! Разве я могу работать где-то еще?
— Переучивайся! — взорвался он. — Я учусь и переучиваюсь всю свою жизнь! Если человек не учится, то превращается В…, — он не сказал, в кого превращается человек, не желающий учиться всю свою жизнь, не захотел обижать Марфу, которая явно не понимала, зачем ей нужно переучиваться и уходить со своей работы.
Тогда он стал объяснять ей это на своем примере:
-Моя работа — это моя жизнь! Я работаю по пятнадцать, шестнадцать часов в сутки! Вечные переезды, гостиницы, концерты, съемки на телевидении, репетиции до изнеможения! Но знаешь, мне это нравится! Конечно, приходится от многого отказываться. У меня нет времени на то, чтобы просто расслабиться, поразмышлять, просто поваляться в постели. Нет времени на то, чтобы вдоволь общаться с близкими людьми, но это ПЛАТА за то, чтобы осуществлять мои самые безумные проекты и воплощать их потом на сцене.
Ты говоришь, работа вампирит тебя? А я вампирю свою работу, и чем больше я работаю, тем больший заряд энергии получаю. Знаешь, о чем я сожалею больше всего? О том, что в сутках только двадцать четыре часа, и я не успею сделать все, что задумал!
-Не путайте СУДЬБУ с ПРОФЕССИЕЙ! — ответила Марфа, сообразив вдруг, как истово, как самозабвенно этот человек трудился! Как безоглядно, по-рыцарски, вел себя в простом общении, и каким жестким непримиримым становился, когда речь заходила о его творчестве.
-Скажите, — прервал он ее размышления, — а что вы делаете по вечерам, лежа В, или лежа На? Где вы спите?
-В постели! — удивилась Марфа.
-Я знаю! Вы читаете! — и взглянул на нее с сожалением. — Нет! Вы не читаете! Вы листаете журналы, курите папироски, пьете кофе.
-Я не пью кофе, предпочитаю молоко.
-Что ж, здоровая пища! А почему вы не пьете кофе?
-Невкусно!
— А что вкусно? Какие напитки вы предпочитаете, лежа в постели по вечерам?
— Когда замерзну или получу стресс, пью спирт!
— Вы говорите о стрессах, как о зарплате! — его всего передернуло от мысли, что Марфа Ивановна по вечерам и по праздникам, лежа в постели, пьет спирт. — А что, так холодно и голодно в вашей квартире, что вы все время под одеялом и пьете спирт?!
— Как в блокадном Ленинграде! — не задумываясь, ответила она, и он оттолкнул ее от себя взглядом — разве можно так шутить???
Марфа вдруг увидела блокадный Ленинград — город, который знала только по телевизионным программам и книгам. Перед ее глазами совершенно отчетливо возникли какие-то улицы, серые здания, окна домов, заклеенные крест-накрест бумажными лентами, черный от копоти снег, вереницы голодных, измученных людей… Куда они все идут? Почему идут так медленно? Почему они все идут за водой? Почему за водой?
И снова услышала его голос:
— А по каким признакам вы узнаете стресс? Руки дрожат???
Она обиделась.
-Руки не дрожат! Состояние такое, будто я неделю плакала!
-А плачете вы только тогда, когда что-то НЕ ПОЛУЧАЕТЕ???
— Неправда! — она пыталась объяснить ему себя. — Во мне тогда все дрожит! Каждая частичка меня дрожит!
-А!!! — сказал он пренебрежительно. — Вы вся ДРЕБЕЖЖИТЕ!!! — слово ‘дребезжите’ произнес с московским выговором. — Примете рюмку и ДРЕБЕЖЖИТЕ!
Она задохнулась от возмущения.
— Ну, знаете! Вы, прямо, какой-то!! Какой-то!!! Вы какой-то тип!!! Вы — горе какое-то!!!
-Ну, вот такой я! — он рассмеялся. — Я — тип!!! Горе какое-то!!!
Марфа тоже рассмеялась. Рядом с этим человеком ей было бесконечно радостно и уютно.
-Знаете, — поделилась она своим секретом, -… Когда я увидела вас в фойе, то понять не могла, откуда вас знаю? Такое знакомое лицо! А, оказывается, это все из-за портрета! Когда мы разбегались с мужем, сын вывесил в детской комнатке ваш портрет. Все удивлялись — зачем? А я привыкла! Вот почему вы показались мне знакомым! — она радостно улыбалась своему открытию.
-А портрет был в траурной рамке! – заявил он, словно на портрете было что-то такое, о чем Марфе знать не полагалось. Глаза стали грустными-грустными.
— Вы там такой красивый! — успокоила она его.
— Я красивый?!?
Он почему-то рассердился, потом щелкнул каблуками, как гусар, и поклонился ей. — А так я вам не нравлюсь? — и потрепал себя по светлому загривку.
Но Марфа смотрела ему только в глаза, как мотылек, когда летит в ночи к ярко горящей лампе!
Непроизвольно, не отдавая себе отчета, в том, что делает, он разлохматил ей волосы и поцеловал куда-то в щеку. И сразу все вокруг закружилось, завертелось, как в калейдоскопе: пол, потолок, окно! И снова зазвенели рождественские бубенчики! И Марфе уже казалось, что обернулась она птицей и летит, раскинув крылья, над облаками, над заснеженным городом, и Земля удаляется от нее все дальше и дальше, превращаясь в маленькую, крохотную звездочку!!!
Он осторожно отстранил от себя ее руки, сильно сжав при этом за локти, и слегка встряхнул. Сообразив, что произошло, Марфа отшатнулась от него, ей было неловко и стыдно, а он поднял руки вверх, игриво и ласково произнес:
-Я не дерусь!
Ткнув себя пальцем в грудь, спросил, как спрашивают у иностранцев, не понимающих русский язык.
— Я тебе нравлюсь?
-Да!!! — на одном выдохе ответила Марфа.
-Как просто сказано!
Он дал ей понять, что такими словами не бросаются, но, прочувствовав это «Да!!!», оставил ее «Да!!!» в своем сердце. А она вдруг задумалась о том, что вот сейчас она, Марфа Ивановна, заместитель директора средней школы, железная леди, стоит в промерзшем холле и рассказывает приезжему артисту о себе все подряд, как в поезде рассказывают историю своей жизни, случайному попутчику.
-Ты моя? — спросил он.
Она не понимала, о чем он ее спрашивает, она уже вернулась в свою реальную жизнь.
— Ты моя звездочка?
Марфа пожала плечами, потому что не знала, о какой звездочке он говорит.
А в это время в холл вбежала организатор юбилея, взволнованная, улыбающаяся, огорченная и стала отчитывать актера, как маленького мальчика, которого вечно нужно где-то разыскивать:
— Уже закончилась торжественная часть! Уже объявили концерт!!! А вас все нет!!! А вы даже переодеться не успели!!!
-Не надо так волноваться, — успокоил он ее, — переоденусь после концерта,- и, уже сбегая вниз по лестнице, оглянулся на Марфу:
-Ты будешь моей! Ты будешь моей звездочкой!
-Я очень хочу посмотреть ваше шоу! — воскликнула Марфа.
-Ты считаешь, что это шоу???
-А разве нет? А что это такое?
— А что это такое? — переспросил он. — А вот что это такое!
И Марфа вдруг увидела фантастический трюк!
Как зачаровывающее видение, необычайное и пугающее по красоте, перед изумленной публикой предстал Человек-Бог! Человек-Дьявол! Человек-Звезда! С неведомой миру Планеты!
Гордый! Прекрасный! Недосягаемый!
Это ошеломило!!!
Он оглянулся на толпу, и возвысился над толпой, потому что понимал ее грешную суть. Но в нем не было ВЫСОКОМЕРИЯ, он ПОДАРИЛ ЛЮДЯМ свой восхитительный взгляд, покоривший каждого, кто смотрел на артиста.
С грустью и, думая о чем-то невозможном, он взглянул на Марфу, но она уже слилась с толпой и вместе со всеми весело смеялась над фокусом, проделанным только для нее одной, с таким великолепным талантом и изяществом!
Марфа непроизвольно послала артисту воздушый поцелуй.
По его лицу пробежал гнев! Но, увидев, что этот гнев испугал Марфу, увидев ее перепуганные глаза, он улыбнулся ей в ответ. И только взглядом ПОКАЗАЛ, что ее поцелуй — это частичка ее души, которая летит к нему, невидимая для всех, но желанная для него.
Подождав, пока ее поцелуй коснется его губ, он вдохнул в себя этот поцелуй и выпил его весь, без остатка! А потом вернул Марфе свой поцелуй.
Ей показалось, она увидела легкую дымку, направляющуюся от его губ к ней. Она ощутила, как плавно и медленно поцелуй приближается к ее губам и слегка приоткрыла рот, и этот поцелуй вошел в нее, и она выпила его весь, без остатка!
Глаза у нее закрылись, а из сердца вырвался тихий стон…
Актер еще раз выглянул со сцены в коридорчик, улыбнулся Марфе и скрылся за кулисами.
Марфа взглянула на часы. С того момента, как она вошла во Дворец Машиностроителей и остановилась в коридорчике перед сценой, время не сдвинулось ни на секунду. Остановились ли часы, или остановилось Время, она не знала, и только задавала себе один и тот же вопрос — было ли все то, о чем она так ясно помнила на самом деле, или же все это ей только привиделось? Привиделось, за один короткий миг, когда актер случайно появился в дверях и заглянул ей в глаза?!?
Но тут Агнесса Львовна потащила ее в концертный зал, и Марфе уже некогда было подумать над тем, что же все-таки такое произошло на самом деле?
В зале было холодно. Стылый неподвижный воздух завис между рядами. Марфа Ивановна куталась в свой тонкий цыганский платок и пыталась согреться. Она запуталась в беспокойных мыслях и только машинально аплодировала артистам.
Агнесса Львовна постоянно толкала ее в бок и ядовито повторяла:
-Да он — гей! Гей!
И понимая, о чем говорит Агнесса Львовна, Марфа Ивановна еще больше куталась в свой тонкий платок. Но удивительнее всего было то, и она отдавала себе в этом отчет, она любила этого человека, она любила его всю свою жизнь!
В Марфе Ивановне уживались два существа.
Вот она, Марфа Ивановна, из провинциального маленького городка, который постепенно поглощал ее, делая частичкой однородной безликой толпы.
И вот она, Марфа, про которую все говорили, что у нее третий глаз во лбу, так точно порой она могла предугадывать события и судьбы людей, оставаясь при этом человеком деловым и серьезным, далеким от суеверий и предрассудков.
— Агнесса Львовна, — строго спросила Марфа Ивановна, — о чем со мной говорил Борис Моисеев?
— А он с вами не разговаривал! — изумилась та. — Спросил только, что вас занесло на этот юбилей.
— Но как же, ведь он и вас о чем-то спрашивал?!?
Марфа испугалась, страх заполонил все ее существо.
-Вспомните! Вспомните хоть что-нибудь из того, что произошло! — требовательно и взволнованно просила Агнессу Львовну «вспомнить обо всем», что той даже неловко как-то сделалось за Марфу Ивановну.
-А ничего не произошло, — усмехнулась Агнесса. — Когда он сбегал по ступенькам, то чуть не сбил вас с ног, а вы пытались схватить его за свитер, будто боялись упасть. А потом вы ходили друг против друга, как два кота на масленице. А потом вы исчезли!
Агнесса Львовна задумалась над тем, куда можно было исчезнуть, вот так вот вдруг и сразу, и с любопытством взглянула на Марфу Ивановну.
Марфе Ивановне вспомнились рождественские бубенчики и захотелось плакать — так неуютно и тревожно сделалось в ее душе. Она беспокойно вздыхала, постепенно погружаясь в атмосферу смятения и страха. Все казалось ей нереальным, мистическим, происходящим не в зале Дворца Машиностроителей, а на какой-то другой, воображаемой ПЛАНЕТЕ, где бродит полумесяц, звенят бубенчики, поет изящный, красивый мужчина — полубог, полудьявол, прибывший на эту грешную Землю, чтобы взглянуть на их человеческую жизнь… Она вспомнила его глаза — ласковые, лукавые, загадочные…
Он понимал порочную суть людей, для которых пел свои песни, он видел перед собой публику, жаждущую ПОРОКА, желающую вкусить этот порок и пропустить этот порок через свое сердце.
— Вы все порочны, — пытался объяснить это зрителям, — а те кричали, смеялись и плакали от восторга.
— Я научу вас любить! Я преподам вам урок! — он ИСПОВЕДОВАЛСЯ в своих песнях, говорил людям СВОЮ ПРАВДУ, раскрывал им великое таинство любви. И в этом была загадочная самоуверенность актера, которую многие восприняли за высокомерие, но это было особое высокомерие, в котором выражалась покорность судьбе.
Марфу Ивановну потрясло это откровение, этот ‘ молчаливый’ разговор актера со зрителем.
Но тут Агнесса Львовна толкнула ее в бок и удивленно проговорила:
— Вы только послушайте, о чем он говорит??? Игорем себя называет!
— Вас приветствует Игорь Моисеев! — звучал из-за кулис такой родной, такой знакомый голос.
В зале послышался ропот: ‘Нас разыграли? Это подстава?’
-Не удивляйтесь, — говорил актер. — Сегодня у меня счастливый день. Правда. Перед началом выступления ко мне подошла женщина, которая разгадала мое настоящее имя… Это имя знают немногие, только самые дорогие и близкие мне люди… БОРЯ — ГОРЕ…
Горе всегда ходило за мной по пятам, и тогда я решил отделаться от него, считая, что горе заключается в моем имени. Но вот сегодня Горе ушло! А имя осталось! Сегодня я счастлив и хочу поделиться с вами своей радостью!
Марфа изумленно воскликнула:
— Это я сказала, что мне почему-то все время хочется называть его Игорем!
— Ну, как вы не понимаете, — возмутилась Агнесса Львовна, — он шутит с вами и с нами по типу того, что во всякой шутке есть доля правды! А вы всему верите, прямо как маленькая! Лет — то вам сколько?
— Но мне почему-то все время хочется называть себя Игорем!!! — крикнул со сцены актер и закрутил концертную программу с новым очарованием.
Мужчины, которых было большинство в зале, готовы были выпрыгнуть из кресел, чтобы приветствовать любимого артиста, но Марфе Ивановне показалось, что все эти мужчины смотрели на актера слишком томно и нежно, им всем хотелось примерить на себя его любовь!
Она тяжело и грустно вздохнула. По залу блуждал лунный плавающий свет, перебегая с лица на лицо каждого зрителя, подчеркивая фантастичность происходящего. А со сцены струился яркий, искрящийся юмор, эфемерная легкость, будто и не люди вовсе пели и танцевали, а эльфы спустились с небес и завораживали, обволакивали всех своей красотой и теплом, КУПАЛИ зрителей в бесконечной к ним нежности и любви, дарили им свою безудержную радость!
Марфа стала понимать значение слов и действий, молчания и звука, танца и мелодий…
В какой-то момент ей открылся громадный мир, такой знакомый уже и, тем не менее, постоянно углубляющийся до бездонности! И этот мир переселился в нее! И она знала, он будет жить в ней постоянно, даже ночью, во сне!!!
Но вот она снова услышала его голос:
— Где ты? — обращался к залу актер. — Где ты, звездочка моя?
Он побежал в зал, а люди тянулись к нему руками, прикасались к его одеждам, дарили ему цветы.
-Сейчас он подойдет к нашему ряду! — испуганно проговорила Марфа.
-Почему вы так думаете? — удивилась Агнесса Львовна и внимательно посмотрела на Марфу, и та отвечала ей потерянным голосом. — Но он сказал, что я его звездочка…
— Да когда же он вам все это сказал??? Когда??? — задохнулась от возмущения Агнесса Львовна.
«Я схожу с ума!»- подумала Марфа. Она стала похожа на маленького, несчастного, замерзшего котенка, который заблудился в чужом подъезде и не знает, куда приткнуться. А навстречу ей бежал артист Борис Моисеев. Он радостно улыбался, словно они договорились встретиться здесь, в зале.
«Мне все это привиделось! — говорила себе Марфа. — Не было ничего!» — она стала смотреть мимо артиста, куда-то в первые ряды, только бы не смотреть в Его обольстительные глаза!!!
Он перестал петь. Звучали одни хоры. Черный костюм с серебристыми блестками оттенял бледное лицо, воздушный плащ с меховой опушкой изящно обхватывал тело.
-Я уже где-то видела этот костюм!!!
Да ведь этот костюм ПРИВИДЕЛСЯ ей, когда артист проделал свой изумительный трюк с воздушным поцелуем!
— Но тогда мне все это привиделось! А сейчас? Или сейчас ПРИВИДЕЛОСЬ?
Она запуталась во временных понятиях, перестала ощущать реальность и знала только одно: она столкнулась с огромной, непонятной ей силой, способной прокатиться через нее вулканом, испепелить, швырнуть в другие временные пространства, другие временные измерения, откуда обратной дороги нет!
Марфа Ивановна взглянула на человека, с которым столкнула ее судьба. Она хотела запомнить его лицо.
А зрители смотрели на Марфу, и некуда было ей спрятаться от этих любопытных глаз!!! Она охнула, закрыла лицо руками, опустила голову, потом взглянула на мужчину, сидевшего рядом и сразу догадалась: ‘Да он из группы Моисеева!!!’
Мужчина скосил на Марфу глаза и наблюдал за происходящим с холодным любопытством!
Фонограмма закончилась. Актер не уходил на сцену. Фонограмму включили снова. Он не пел.
Недоумение пробежало по залу. Зрители тревожно переговаривались:
-Что он делает? Почему не поет? Что происходит?
Марфа, скрестив руки на груди, смотрела на него, как на икону, потом спрятала руки под платок, попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученная, несчастная. И сразу беспричинный гнев ворвался в ее душу.
Теперь они смотрели друг на друга так, будто взялись соревноваться, кто кого пересмотрит.
Глаза у Марфы сделались холодными и злыми. Она, как бы бросала ему вызов: «Давай! Смотри! Я не боюсь тебя!»- и он принял этот вызов. Печально и безотрывно смотрел ей в глаза!
На миг Марфе показалось, что это и не он вовсе смотрит ей в глаза, а тот другой, которому она бесконечно доверяла и кого любила, тот другой, из другого времени, из другого мира, смотрит через глаза актера на нее!
Она перестала видеть и слышать, и только ощущала у себя в груди бешеный поток воздуха, который закручивался в вихрь справа налево прямо через сердце.
Марфа подумала, что вот это ее душа, и что вот сейчас ее душа выпорхнет из ее тела. А вместе с потоком воздуха в нее ужом вползало что-то холодное, ясно осязаемое, непонятное, а потому вызывающее леденящий ужас. Остатками сознания она хваталась за жизнь, которая, казалось, уходила от нее.
-Господи! — закричала Марфа. — Господи! Да он же Дьявол!
-Что вы сказали? — переспросил мужчина, сидевший рядом.
-Он — нечистая сила! — вымолвила Марфа, и все повторяла про себя забытые бабушкины заклинания: ‘Изыди, изыди, изыди…’
-Нечистик! — усмехнулся мужчина.
-Что она сказала? — спросил актер.
— Сказала, что ты Нечистик! Красок с себя не смываешь!
-Я нечистик? — актер глянул на Марфу так, что мужчина испугался за непредвиденные последствия, вызванные его словами.
-По-моему, она приняла тебя за Мессию.- усмехнулся мужчина.
-Мессия, — повторила, как во сне Марфа. — Ты сказал МЕССИЯ? — и указала на мужчину рукой, и тот, заглянув в ее бездонные зрачки, вдруг вжался от страха в кресло, в котором сидел, будто она, Марфа, могла сотворить с каждым из них все, что угодно! Все, что взбредет в голову! Взлетит, к примеру, к потолку и сбросит оттуда, что ни попадя! Начнет метаться над залом, разобьет вдребезги все их фонарики, лампочки, прожектора, изувечит всю их аппаратуру и станет ХОХОТАТЬ над обезумевшими от страха людьми и размахивать своим цыганским платком!!! Потом подхватит под белы руки Моисеева и унесется вместе с ним прямо к голубой луне, откуда когда-то они оба на этот грешный свет явились!!!
Марфа еще раз взглянула на актера. Она увидела его взгляд, и этот взгляд, холодный и отчужденный, проплыл у всех над головами, скользнул по лицам людей, но ни на одном не задержался, а остановился где-то в глубине зала.
Грустно и качая головой, будто лаская белого котенка, и как бы за что-то Марфе в отместку, актер произнес:
-Нет ее, моей звездочки! Не нашел я ее!
На сцену он вернулся измученный, словно какой-то вампир отобрал всю его энергию, словно случилось что-то страшное в его жизни, и он никак не может справиться со своей печалью. Но надо было продолжать концерт.
-Ты хочешь спастись? — пел актер. — Но нельзя любить наполовину. Половинчатой любви не бывает!
После исполнения песни он просто стоял на сцене, просто молчал. И зрители молчали, притихшие и взволнованные и такая необыкновенная тишина опутала зал.
Но вот кто-то закричал:
— Голубую луну!!! Голубую луну!!!
Девицы размахивали руками и свистели от восторга. Мужчины вскочили с мест.
Актер снова стал сказочно обольстительным, но смотрел на всех так, будто осуждал за желание окунуться в порок, за желание увидеть его, гея, во всей красе.
— Хотите голубую луну? — спросил тоном вроде этого:
«Ах, вы хотите порока, сладострастия, безумия голубых ночей??? Ну, нате вам! Получайте!!!» — медленно расстегнул рубашку и повел плечами так, что вызвал бурю восторга у мужчин и женщин, и те подбегали к сцене и дарили ему цветы…
Он пел, а все танцевали и пели вместе с ним, и голос его уносился куда-то в поднебесье, и потом возвращался обратно, будоража умы и фантазию зрителей…
После ‘Луны’ актер решил свернуть концерт и, пошутив, что ему негде ночевать, спросил, кто может пригласить его к себе на ночлег. Зал замолчал. Стало холодно. Каждый спрятался в свою скорлупу. Каждый, кто только что кричал и плакал от восторга, осудил актера за его шутку.
Теперь на него смотрели не зрители. Это были НАБЛЮДАТЕЛИ, которые чувствовали свое превосходство над актером, любили и лелеяли свое превосходство.
Марфа подумала о том, каково сейчас стоять одному на сцене под обстрелом осуждающих, жестоких глаз. Она предложила всем поднять руки за творчество артиста.
— Он ведь играет с нами! Это ведь просто игра! Он хочет сказать: ‘Вот я вам пел, и если я вам понравился, то поднимите руки!’
Мужчина, сидевший рядом с Марфой, усмехнулся и спросил: ‘Значит, надо поднять руки тем, кому он понравился?’
— Кому понравилось его творчество!
-Но он вас не в поход приглашает!
-Ну, как вы не понимаете, — разволновалась Марфа. — все, что он делает на сцене, называется психологическими играми.
-Так вы психолог!
-Нет. Я не психолог.
-А кто вы? Кем вы работаете?
-Я замдиректора.
-О! Кого наш Бориска себе в звезды выбирает! Послушайте, если вам так хочется поднять руку, поднимите! Кто вам мешает?
-Ну, как это? Я все-таки женщина!
-Ага! — не унимался мужчина, — секрет в том, а что люди подумают? Но вы хоть помашите ему, он так для вас здесь всех старался!
Она помахала артисту рукой. И он тоже помахал ей рукой.
Весь зал обернулся и уставился на Марфу. Она хотела опустить руку, но не смогла этого сделать — рука не опускалась.
-Это ужасно, это ужасно! — повторяла она.
-Что ужасно? — спросил мужчина.
-Я не могу опустить руку! Она как будто к нему приклеилась!
Марфа внезапно ощутила вселенскую печаль, и слезы бисером покатились по ее щекам.
-Как магнитом? — переспросил мужчина.
-Да.
-Связь! — оторопел он. — Скажите, вы где-нибудь, когда-нибудь встречались с Борисом? Вы о чем-нибудь с ним разговаривали?
Марфа ощутила в вопросе угрозу, направленную в адрес артиста, и снова вселенская печаль обожгла ей душу.
-Нет. Я вижу его впервые. Я здесь случайно.
А актер обратился к залу : ‘Прошу поднять руку того человека, который только что это сделал!’
Весь зал обернулся и уставился на Марфу.
Марфа прижала руку к сердцу и заплакала.
Актер долго всматривался в зал, а потом обратился к директору машиностроительного завода:
— Дмитрий Васильевич, пригласите меня к себе ночевать. Я буду хорошей девочкой. Тонкой-тонкой, картонной девочкой!
Зал взорвался от хохота. Все сразу уставились на директора завода, заподозрив того в неладном.
А с первых рядов министры погрозили Моисееву пальчиками: ‘ Бо-о-о-рис! Начальники таких шуток не по-ни-ма-ют!’
Зрители не могли угомониться от хохота…
Актер встал ко всем спиной, показав таким образом, что концерт окончен, и он не желает больше работать, потом подарил все свои цветы ведущей концерта. Назвал ее самой красивой из всех женщин, которых он когда-либо знал и ушел со сцены.
Напрасно зрители скандировали: «Бо-ря! Бо-ря!». Напрасно кричали :»Бис!!! Бис!!!»- на сцену он так и не вышел.
После концерта Марфа на банкет не осталась, — посчитала, что и без того на сегодняшний день ей удовольствий достаточно! Она выбежала из Дворца Машиностроителей, остановила такси, а когда приехала домой, позвонила своему просто другу -Юрику, сказала, что хочет пить, курить и плакать, а на улице холодно и некому сходить за сигаретами.
Юрик послушно принес сигареты.
Разбавив спирт один к одному водой, они решили выпить’по чуть-чуть’ и ‘побазарить’ о том о сем.
Марфе впервые в жизни захотелось напиться и забыть о том, что с ней приключилось.
Приняв по ‘стопарику’, они стали громко разговаривать и смеяться без умолку. Но тут раздался телефонный звонок.
— Алло! — сказала Марфа и услышала знакомый до боли голос.
-Здравствуйте! Борис Моисеев!
-Кто??? — почему-то вдруг не поверила Марфа.
Подождав, пока она отойдет от ‘шока’, он сказал:
-Это тот самый Борис, который Игорь, — и поспешно добавил — Моисеев.
-А!!! — сказала Марфа, испытав жуткую обиду за то, что с ней произошло на концерте, когда она крестилась и повторяла про себя: ‘Изыди, изыди,изыди…’. — Это вы, тот самый Борис, который Игорь, который… — ее голос показался ей самой до неузнаваемости противным.
На другом конце провода повисла тишина.
-Алло, — дунула она в трубку, — почему же вы молчите?
И вдруг поняла, ему совершенно нечего сказать ей, а еще она подумала, что это кто-то разыгрывает ее.
-Да, кто там звонит? — тоном заступника рявкнул Юрик. — Пошли ты его ко всем чертям!
Он по-прежнему молчал. И так в молчании прошла минута-две? Марфе показалось, что прошла вечность.
— Придурок какой-то звонит! — рявкнула она в тон Юрику. — Хватит придуриваться, кто это?
И вдруг услышала голос не то раненого зверя, не то самого Дьявола:
-Я приду……????
Она вздрогнула. Ей показалось, он смеялся над ней, над собой, над всем светом и швырял свой смех куда-то в преисподнюю. В мыслях у Марфы прокрутились какие-то слова из его песен о том, что он войдет в ее сны, и она уже никогда, никогда не забудет о нем!
-Ну и приходи! Приходи! — закричала она ведьмарским голосом. — Если знаешь номер телефона, значит, знаешь и адрес! Приходи! Я жду тебя! — она швырнула трубку и опустилась на стул.
-Кто это был? — спросил Юрик.
-Не знаю! Никто! — ответила Марфа. — Чувствуешь, слово-то какое? Никто!
-Ну что ты злишься? — спросил Юрик.
А она вдруг закричала: ‘Не хочу! Не хочу ничего слышать!!!’
Снова раздался звонок. Марфа схватила трубку. Звонила соседка.
-Что у тебя там за шум? Случилось что-то?
-Случилось. Сегодня я получила зарплату и стресс. — Марфа улыбнулась, вспомнив слова Моисеева о том, что стрессы она получает, как зарплату.
-Да что с тобой происходит???
-Ничего. Я полюбила.
-И кого же?
-Игоря. Ой, нет, Бориса Моисеева.
-Вот, дура!
-А почему бы нет??? Почему нельзя???
-Да пошла ты к черту! — рассердилась соседка и бросила трубку.
А Марфа вдруг принялась хохотать и хохотала без умолку.
-Ну, ты, Марфа, у нас дальтоник, — сказал Юрик. — Надо же, а я сразу не заприметил.
Он стал убирать со стола и мыть посуду.
-Лучше пить ‘по чуть-чуть’ кофе. Здоровее будет.
-Я не пью кофе,- ответила Марфа. — Предпочитаю молоко.
Она уже не смеялась, а смотрела в окно, куда-то на голубую луну.
Но вот в подъезд примчалась чья-то разудалая, веселая компания. И эта компания поднималась с площадки на площадку, разыскивая чью-то квартиру.
Услышав знакомый голос, Марфа запричитала: ‘Это Моисеев, Моисеев пришел!’
-Что, Моисей спустился с небес? — спросил Юрик.
-Ты не понимаешь? — сказала она. — Ты не понимаешь!
Юрик замолчал и уставился на дверь. А за дверью происходило вот что: кто-то взбежал с седьмого этажа на восьмой со словами:
-Ну, где же, наконец, эта квартира? А! Вот она! 138!, — на цифре 8 голос вдруг осекся, и как-то жалобно и грустно, будто лаская белого котенка, произнес — Нет нигде этой квартиры. Не нашел я ее.
А рядом чей-то веселый женский голос подсказывал, что между 138 и 136 квартирами есть та квартира, которую они ищут.
-Квартира без номера? — с мистическим ужасом произнес знакомый Марфе голос.
-Боже, — прошептала она, — без номера — это моя квартира!!!- и испуганно посмотрела на на дверь.
А там, за дверью, стоял человек, который ворвался в ее жизнь и разместился в ее сердце, как послеоперационный шов, от которого все болит, и без которого уже НИКАК НЕЛЬЗЯ.
-Вот она, квартира без номера! Женщина без адреса! — с театральным пафосом произнес этот человек. Марфа смотрела на дверь в ожидании, что будет дальше, но он не позвонил в дверь, и она дверь не открыла.
-Ну и что это будет, если мы войдем?
-Шли и зашли на ‘огонек’! — засмеялась какая-то девушка, мол, что тут такого, почему бы и не зайти?
-Думаю, если ты войдешь, это будет ЧТО-ТО! — ответил мужчина. — Что ты творишь??? — в его голосе звучали нотки зависти и злости.
За дверью повисла тишина. Все ожидали, как поступит ОН. А он вдруг сорвался с места и побежал вниз по лестнице, а вслед за ним побежал и мужчина. И только девушка крикнула им вслед: » Э, а лифт?» — напевая какую-то веселую песенку, она вошла в лифт и поехала на первый этаж.
— «Я любовь свою оставил у порога…» — сказал Юрик.
-А иди ты, Юрик, домой.- ответила Марфа. — Поздно уже.
-Можно я у тебя посплю? Я за рулем, как теперь вести машину?
— Только, чур, не приставать! А то драться буду!
-Хорошо, хорошо, — ответил Юрик и тут же попытался поприставать к Марфе, но она уже стояла со сковородкой в руках: ‘Щас как тресну по балде сковородкой! Пошел вон!’
Юрик отлично знал эту белую ворону, этот синий чулок, эту эгоистку, которая никого не любит и не умеет любить, и не хочет никого любить, а все время ждет кого-то, кого и сама не знает. Он послушно пошел в другую комнату. Лег и уснул.
В эту ночь Марфе Ивановне приснился Борис Моисеев. Он вошел в ее сон, вошел в ее мозг, в ее сознание, в ее кровь, в ее плоть. Он не прикасался к ней и только взглядом ласкал ее, жалел ее, любил ее. И она пропускала его ласки через свое сердце и возвращала ему обратно. А глаза его говорили: «Помни меня…»
Утром в спальню к Марфеньке постучался Юрик.
-Я уже трезвый! — сообщил он.
-Зато я на всю жизнь пьяна!- ответила Марфа.
-Как же ты будешь жить теперь, такая пьяная? — спросил огорченно Юрик и поплелся к себе домой.
Марфа стала для городка коронным номером.
-Вон звезда Моисеева пошла! — говорили про нее незнакомые люди. Они весело смеялись, а иногда обступали ее плотным кольцом и смотрели как-то гаденько и пошло. А она говорила им, как говорят случайно привязавшимся по дороге собакам и кошкам: ‘Где??? Где Звезда???’ — и они отходили от нее, пристыженные, что так обознались, или улюлюкали вслед: «Николаев за ночь Дедом Морозом пятнадцать тыщ баксов берет! А ты Моисееву сколько заплатила???»
-Ты становишься знаменитостью! — пошутил как-то Юрик и почему-то спросил — Скажи, я тогда напился до чертиков, или он все-таки приходил?
— А был ли мальчик? — ответила она вопросом на вопрос.
-Разве он мальчик? — возразил Юрик. — Он девочка.
-Ах, отстань ты от меня, Юрик! — попросила Марфа.
Она все чаще стала задумываться над своей жизнью, стала добрее, стала замечать и видеть все, что происходит вокруг: закаты, рассветы, снег, деревья, небо, людей…
Ее все удивляло и радовало!!!
А однажды она пошла в музыкальный киоск и купила там кассету с записями песен Бориса Моисеева. Она хотела понять, с каким явлением в своей жизни столкнулась, хотела понять, кто он этот человек, заставивший ее жить по-другому, по-новому!
Увидев на кассете его фотографию, Марфа удивленно воскликнула:
— Совсем не похож на себя Игорь Моисеев!
Продавщица рассмеялась.
-Почему вы смеетесь? — спросила Марфа.
-Вы сказали: » Совсем не похож на себя Игорь Моисеев!
-А разве это смешно?
-Так ведь он Борис! — ответила продавщица.
Дома Марфа включила магнитофон, подошла к окну.
-Надо просто слушать, просто смотреть и радоваться и получать от этого удовольствие, — вспомнила она его слова…
За окном шел снег. Снег скользил по стеклу, кружился и падал большими белыми хлопьями на землю. А по этому белому снегу спешили куда-то в свое завтра люди, и каждый жил в ожидании рождественских праздников.
«Научи меня любить», — пел знакомый, казавшийся родным, голос, который звучал, как послание Марфеньке от любимого человека, композитора и исполнителя песен — Бориса Моисеева.

Добавить комментарий