Людмила Петриковская
От страха
к равновесию
Не открывая глаз, протягиваю руку в сторону тумбочки. Интересно, куда это подевались часы?
« Проспала! Встаю, встаю… Вот досада, забыла вчера посмотреть перед уходом домой, кто из моих пациентов записан первым на прием. Теперь строй догадки как сегодня день сложится. Пусть суеверие, но от первого пациента…».
Рука повисает в воздухе не находя привычной опоры. Открываю глаза и … попадаю в настоящее. А мои пациенты: Константин Веретенников, прозванный нашим медицинским персоналом «хищной птицей» за его нос, похожий на птичий клюв и Алла, страдающая булемией, и обладатель великолепного торса Толясик, краснеющий от любого намека на интимные отношения с девушками, — все они остались в прошлом.
А эта комната с белыми стенами, несколько напоминающая мой врачебный кабинет в Москве, и узкая кровать, посреди пустоты и неуюта, плывущая в никуда, стоит только крепко зажмурить глаза, — нынешняя реальность. Мне конечно нужно вставать. Пора вставать… Слова «нужно» и «необходимо» позаимствованы мною все из той же прошлой жизни, но иногда мне еще случается употреблять их здесь по прямому назначению. И не только из-за сложившейся многолетней привычки.
Привычный жизненный уклад давлеет над человеком тем больше, чем он становится старше. В молодости над этим не задумываешься. Некогда. Теперь вот задумалась, оттого и прокручиваю в памяти один из последних, перед отъездом из Москвы, разговор с сыном.
— Я, мама, тебя не понимаю. Совершенно не понимаю. Да, не стану отрицать, ты, конечно, имеешь право поступать по своему усмотрению и распоряжаться своей жизнью не принимая нас с папой во внимание. Хотя это и обидно, но я о другом. Сейчас в Москве для психотерапевта с твоим опытом работы- золотое дно. Различные мании и фобии у людей растут и множатся с вирусной быстротой. И, в своем большинстве, у тех, кто имеет чем заплатить за визит к врачу. Хорошо заплатить. А кому ты сможешь пригодиться в Германии? И почему выбрана Германия, а не Америка, по крайней мере? Только не повторяй еще раз, что в Германии пропал без вести мой прадедушка. Я ведь, к сожалению, даже своей бабушки не помню, а она, как недавно выяснилось, была еврейка. Да, об Америке… Там, кажется в Нью-Йорке, появилось новое помешательство, называется оно в переводе с английского,- «школа женских искусств». Сразу и не догадаешься, что курсы учат получать оргазм. Интересно? Руководит ими дочь психиатра-фрейдиста Регина Томашнауэр. Не слыхала о такой? Новое поле для работы. Могла бы преуспеть…А что ты хочешь найти в Германии? Скажи прямо: мы тебе надоели.
— Я тоже многого не понимаю, сынок К примеру, не разберу о чем ты сейчас хочешь сказать, хотя и потратил много слов. Ты недоволен своей свободой? Переживаешь из-за отца? Ведь мы уже все обсудили.И я уже много раз говорила вам,- мне нужно побыть какой-то период одной, сменить обстановку. Моя работа с больными сделала меня слишком нервной. Я на грани срыва и не хочу срываться на вас. Целый месяц произношу пространные клятвы. Клянусь в моем неизменном отношении к вам, моим самым близким. Вы мне нужны. И ты отлично знаешь: у папы появилось слишком много работы, после того как он стал директором института. Он не возражает против моего решения. Он сказал: «Рискни…» А если мне там понравится, то и вы…
Но сын меня уже не слушал. С раннего детства поражалась его способности запоминать самые труднопроизносимые фамилии. «Томашнауэр…И где он откопал эти сведения?» Вообще, у Евгения отличная память, которая помогает ему в работе политического обозревателя в, сохранившей свое название после перестройки, газете «Известия». Он проходил в редакции газеты дипломную практику, да так и остался в ней после окончания университета. Я видела, что Жене наш разговор дается не просто. В чутье ему не откажешь. Похоже и сейчас он чувствовал, что я не могу или не хочу раскрыть настоящую причину своего внезапного отъезда. Ни о чем подобном раньше в нашей семье не заходила речь. Сын нервничал, и в такие минуты очень походил на своего отца. Хватался за пачку с сигаретами и нервно безрезультатно чиркал зажигалкой. И брови сдвигал, как Вячеслав. Когда сигарета наконец зажглась, Женя выпустил облачко дыма, забыв об установленных мною правилах не курить в комнате. Напряженный подбородок, взгляд в себя… Мне всегда нравилось наблюдать за сыном. В настоящий момент, в эти минуты он безусловно думал обо мне. Но в остальное время о чем угодно… По большому счету я ему уже была не нужна. Или не слишком нужна, чтобы звучало помягче. Жизнь Евгения до краев была заполнена работой и любовью к девушке, по имени Анна. Он вообще был постоянно чем-то занят, поэтому звонил не чаще одного раза в неделю, а приходил к нам с визитами и того реже. Между нашими квартирами образовалось труднопреодолимое расстояние в семь остановок метро с одной пересадкой на кольцевой линии: станция Курская.. Это выверенная мера отдаленности существовала скорее для меня, Женя обычно приезжал на машине. Но и я не слишком часто проделывала этот маршрут, опасаясь приехать к сыну не во время. Однажды такое уже случилось. У меня оказался среди дня свободный час, и я, зная что Евгений дома, решила его навестить. Но он меня тогда в свою квартиру не впустил, и, смущенно пряча глаза, предлагал постараться понять некоторые неожиданно возникшие обстоятельства. Я побрела домой, глотая слезы и уговаривая себя, — жизнь полна разными проявлениями, сын вырос и может не согласовывать с нами свою личную жизнь. Тем более мне, как специалисту в области психологии, более других должны быть понятны проблемы, часто возникающие между родителями и взрослыми детьми. Стройные научные профессиональные рассуждения не помогали снять резкую сердечную боль. Было очень больно… даже после психотренинга, который я впервые опробовала на себе. Один из его пунктов гласит: «Не углубляйся в переживания и воспоминания, способные вызвать неприятные ощущения». Жизнь входила в новую стадию, и предлагала новые правила. Однако именно в этот стрессовый момент, как я не пыталась, не могла прогнать из памяти образ маленького сына, прижимающегося к моим коленям, чтобы сравнить его с сыном повзрослевшим, осознавая всю бесполезность такого сравнения. И я посочувствовала своим пациентам. Что же я им советовала? Как они это применяли?
Наш Женя рос очаровательным ребенком. Его радостная улыбка вызывала ответную реакцию даже у самых озабоченных своими делами прохожих, когда мы неспеша прогуливались по улице, обращая внимание на окружающую природу, собак и кошек. Он любил прятать голову в мои колени, если его вдруг что-то пугало. Я отрывала маленькие ручки сына от колен и целовала испуганное личико. Удовлетворять его любознательность было всегда интересно. Детская непосредственность, самые неожиданные выводы… Я никогда не уставала от его бесконечных «как» и «почему». Время от времени я отправляла его с вопросами к отцу, но вскоре он опять возвращался ко мне.
«Папа сказал: «Тебе еще рано этим интересоваться. Но почему, мама?».
«Наверное папа обдумывал в этот момент что-нибудь важное для его работы».
«А ты разве никогда не думаешь?»-интересовался сын.
«Иногда случается».
Мне тогда еще не приходило в голову, что в нашей жизни с Вячеславом уже наметились едва заметные трещинки. Некоторые расхождения во взглядах на жизнь не вызывали тревоги, казались мелкими, несущественными.
«Супружеская жизнь должна строиться двумя людьми одновременно на почве их взаимопонимания», — поучала я пациентов, излагая банальные книжные истины женщинам, страдающим от неверности или садизма мужей. Стыдно вспоминать. Но я и сама верила записанным в конспекты лекциям. Одно оправдание: моя карьера врача и семейная жизнь только начинались. Выбранная мною профессия вызывала у некоторых людей недоумение.
«Психотерапевт — это только для «психов» или нормальные люди к тебе тоже иногда попадают?» — спрашивали подруги, далекие от медицины.
«Мои больные, может быть несколько нервные, их посещают страхи, иногда появляются различные мании, но, в-основном, они мало чем отличаются от нас с вами. Каждый может оказаться на их месте», — обычно так отвечала, даже не подозревая, что вывожу свой будущий жизненный постулат.
Продолжая тот нелегкий разговор перед отъездом, Женя поинтересовался:
— Если папа тебя поддерживает, то значит он к тебе со временем собирается присоедениться? Я правильно употребляю «эмигрантский термин»? Ты уже их все изучила?
— Не исключено, если он найдет человека на которого сможет переложить свои дела. Такого же преданного науке, как и он.Ты ведь знаешь, папин институт уже давно расползается по швам. Аспиранты-физики идут работать охранниками, а лаборанты- укладывать асфальт на московских дорогах.
— Выходит твоя работа потеряла для тебя всякий интерес? Мне очень трудно в это поверить. Очень трудно.
«Если бы ты знал, сынок, как ты рвешь мне душу своими вопросами, на которые я не могу ответить. Мне стало страшно оставаться в привычной обстановке…Я боюсь сойти с ума. Время покаяния перед людьми еще не наступило… я бегу не от вас… Бегу от себя… Знаю, конечно, знаю, что от себя не убежишь… Но работать, как раньше, я действительно не могу. Прости меня, родной… Приходится лгать…».
— Мне представляется, что я изжила себя в ней, да, наверное, я потеряла к работе прежний интерес. Чувствую — надо что-то изменить в моей жизни, чтобы вернуть ее вкус, но я не смогу это сделать в Москве, не отстранившись, на какой-то период, от того, чем сейчас живу. Считайте это кризисом женщины среднего возраста. Ну, что за трагедия, Женя? Германия, это далеко не конец света. Лучше, по-твоему, мне укатить в Сибирь?
На этих словах наш разговор был закончен. В памяти я его всегда прокручиваю до последней точки. Мое чувство вины перед близкими людьми с тех пор не уменьшилось ни на йоту. И я успокаиваю себя только тем, что у моих мучительных бессонных ночей нет свидетелей.
Это отрывок. Все остальное, при желании, можно прочитать в «рукописном» (конечно компьютерном) варианте. Отрывок печатался в ростокской газете «Росток по-русски». Людмила Петриковская
