Ночь, холод, тьма, но каждый день ты ждёшь её прихода как какого-то чуда, как единственной радости в своей жизни – возможности уснуть, забыться тяжёлым, полном кошмаров сном. Но всё лучше, чем день, когда все самые страшные кошмары становятся явью, когда ты берёшь в руки оружие и начинаешь убивать. Ни за что. За просто так. За взгляды сильных мира сего. И это ужасно. А при мысли о том, что случиться, если мы проиграем эту войну, становиться ещё хуже – меня охватывает дрожь. Я боюсь за тебя, за всех тех, кто мне близок, за всех тех, кто живёт в розовом мире и даже не подозревает, что ещё чуть-чуть, и зло войны разобьёт его, непоправимо, раз и навсегда.
…
Влад.
…
Влад выглянул из окопа и едва успел увернуться от пули.
Славик, весь в грязи, сидел на земле, спиной к нему, боясь пошевелиться.
»Все так ведут себя в первый день», — усмехнулся Влад, чуть ли не с нежностью посмотрев на светлый ёжик своего »напарника», — » А потом привыкаешь к свисту пуль и грохоту взрывов, и к тому, как легко здесь потерять всё (и жизнь в том числе), что ты считаешь неотъемлемым
— Славик, ты бы поел чего-нибудь, — сказал он, приблизившись к дрожащему парнишке.
А ведь ещё совсем мальчишка – лет 16,» – пронеслось у него в голове.
— Поешь, смена ещё не скоро, — он положил руку на Славкино острое плечо.
Славик обернулся и поднял на него огромные голубые глаза с длинными пушистыми ресницами.
»Ему место не на войне, а в театре. Играть героя-любовника»
— Ну, ты же не можешь совсем ничего не есть.
— Мне страшно, — чуть слышно произнёс он.
— Ничего, скоро привыкнешь, — и Влад достал завёрнутые в какую-то тряпку куски хлеба с маслом. – Угощайся.
Славка дрожащими руками схватил кусок и начал жадно есть, а Влад вдруг почему-то представил его в домашней обстановке. Родители над ним тряслись, делали всё ему во благо. А одет он, должно быть, в светлые джинсы и футболку. Его любят девушки, потому что он внимателен к ним и нежен.
Влад смотрел на его светлое лицо, а его горло сжималось при мысли о том, что это может быть его, Славкин, последний день на земле. И никакие отговорки типа » Ну что поделаешь – война» ему не помогали.
— Как ты сюда попал? – спросил он хриплым и каким-то »не-его» голосом, — призыв?
Славик мотнул стриженной головой.
— Я доброволец.
— Вот как.
— Я хочу быть полезным Родине.
— И что же такого хорошего она для тебя сделала?
— Вырастила меня. Мои родители умерли, и мы с сестрёнкой выросли в приюте.
— Вот как, — опять повторил Влад.
— А ведь там, в городах, о войне и не знают.
— То есть?
— Мы с сестрёнкой узнали случайно, и я решил пойти на фронт.
»Да у тебя и выбора, должно быть, не было», — пронеслось в голове Влада.
— Но телевидение, радио, Интернет, в конце концов? – спросил он.
— Интернет отключён, а так – ничего, тишина. В Багдаде всё спокойно.
Влад усмехнулся.
— Но долго это не продлиться, — сказал он. – Рано или поздно всё раскроется.
— Всех, кто что-нибудь узнаёт, посылают на фронт.
— А твоя сестра?
— Она в городе. Делает вид, что ни о чём не знает. Но писать ей мне не разрешают. Да и её письма проходят через сотни рук, прежде чем попасть ко мне, — Славик умолк, пережёвывая бутерброд. – А вы? Где ваша семья?
— О, они в городе и даже не знают обо мне. И знать не хотят. В общем, отношения у нас не из лучших.
— А девушка?
— Девушка…, — Влад задумался. – Да, Маша всё знает. Пару месяцев назад мне удалось передать ей письмо через общего знакомого. Она ждёт меня уже почти полгода.
— И вы думаете, дождётся?
Влад поднял голову, но, встретив наивный взгляд голубых глаз, ответил:
— Надеюсь, что да.
Он не мог, не хотел допустить того, что всё случиться по-другому. Он не мог рассказать обо всех тех чувствах, мыслях и стихах, которые были его святыней не один год. Его письма молчали обо всех невзгодах и говорили только о любви, огромной и незыблемой. О его любви к ней . » Espera me un poco mas » – эти слова стали их девизом. И часто, в минуты ожесточённого боя, он шептал их как единственную не забытую им молитву.
»Жизнь – это качели, — вспомнил он слова какого-то писателя, — Летят в одну сторону к счастью, в другую – к беде и никогда не задерживаются долго в одном положении. А если они остановятся – придёт смерть»
И сейчас, лёжа в грязи и уставясь в темноту сонными воспалёнными глазами, эти слова казались ему правдивыми как никогда.
В одну сторону, в другую и снова назад. Странно похоже на маятник часов – тик-так, тик-так, — или на штуку, которая отбивает ритм, как её там? Но в ответ лишь тиканье часов и ветер в лицо.
Он стоял на вершине горы, подставив лицо ласковому весеннему солнцу, широко раскинув руки, словно летел, плыл над миром. Когда же это было? Ах, да, он заканчивал школу. Именно в тот день он встретил её, свою любовь. Он помнил то, как она насмешливо смотрела в его зелёно-карие глаза, улыбалась, когда он шутил, и тоже шутила. Он до мелочей помнил тот день, словно всё произошло лишь вчера: то, как легко она касалась его руки при особенно тяжёлом спуске или подъёме, то, как она тихо шла рядом, поражённая тёмными громадами гор и ясным небом.
Они сидели рядом на склоне горы, её взгляд устремлён куда-то вдаль, а он мог смотреть лишь на неё.
В город они вернулись уже друзьями, и, не прошло и часа, как они расстались, а он уже звонил ей и, слыша её сонный голос в трубке, говорил ей мысленно о самом главном
— Лейтенант Каречен прибыл по вашему распоряжению.
— Садитесь, Владимир. Чай или, может быть, кофе?
— Нет, сэр, я пришёл сюда не кофе пить.
— Да, я знаю. Я послал за вами, чтобы обсудить положение дел. 2 дня назад нашим частям в трёх с половиной милях отсюда удалось занять важный стратегический объект – ударно-поисковую установку противника. Проблема же состоит в том, что её у нас отбили.
— И вы хотите…
— Чтобы вы со своими ребятами отправились туда и вернули установку любой ценой. Она нужна нам.
Влад кивнул.
— Я понимаю.
— Хорошо. Отправляйтесь немедленно.
— Так точно.
— И, Влад, не хотел говорить вам этого до операции, но, если вы справитесь, то получите увольнительную на месяц.
— Спасибо.
— Удачи.
Первый поцелуй, первой нежное прикосновение – прикосновение »со смыслом», как любил говорить его отец, первое робкое признание в любви и нежный взгляд в ответ. Влад не знал, почему, но по дороге к месту назначения он не мог думать ни о чём другом. Только о ней, о его милой нежной девушке, о его самом близком человеке. Он не мог и не хотел думать о предстоящей »работе». Она и только она – вот что было для него важным с самого первого дня их знакомства и что особенно важно было теперь.
Было 4 апреля – он это помнил точно – и он давно хотел навестить отца. Но не мог, словно боялся идти к нему на могилу один. Ледяными пальцами он набрал её номер. Она взяла трубку – она всегда это делала, когда была дома, словно боялась упустить хоть секунду из их разговора. И тогда он попросил её поехать с ним. И она согласилась (!) – до сих пор это казалось и кажется ему волшебной сказкой. Они медленно шли по дорожке, притихшие и молчаливые, чуть касаясь друг друга, как маленькие дети, впервые вошедшие в священный храм. А потом долго сидели у могилы Олега Николаевича – отца Влада и молча смотрели на его фотографию на памятнике. Это был красивый и ещё совсем молодой мужчина – что значат 40 лет в наше время? – с чуть волнистыми чёрными волосами и пронзительно- синими глазами.
Влад всегда ощущал себя неловко рядом с ним – он был таким сильным, волевым и необычайно умным человеком. Но теперь, когда он умер, Владу и вовсе казалось глупым ходить сюда. Но не ходить он не мог, как не мог больше молчать о том, что наболело в его душе.
— Мне было тогда 14. Отец очень сильно болел, и спасти его не могли. Он медленно умирал. Всю ночь он мучился, кричал в бреду, а мама сидела у его постели, держа его за руку. И мы ничего не могли сделать. Только ждать самого худшего, — она слегка прижималась к нему, положив голову ему на плечо, — под утро ему полегчало. Он даже позвал меня с Лёшкой и шутил с нами. Потом попросил нас принести ему воды. Мы вышли из комнаты, а, когда минуту спустя я вернулся со стаканом, он уже был мёртв, — голос Влада дрогнул. – И, знаешь, что самое странное – часы на его руке остановились в тот момент – 7:43 утра.
— Мне очень жаль, Вовчик, — сказала она тогда. Дежурная фраза, но, произнесённая ею, приобрела скрытый смысл.
А она поцеловала его лицо, нежно провела по лбу кончиками пальцев, и Владу стало легче, словно ему удалось наконец-таки сбросить со своей души тяжёлый камень, лежавший там с того самого утра.
— Как вы думаете, долго ещё? – вывел Влада из полусна детский голос Славика.
— Нет, и потому нам лучше молчать, — прибавил он после паузы.
— Но ведь на нас звукоизолирующие защитные костюмы.
— Бережённого Бог бережёт. Once bitten twice shy, — поспешно ответил Влад, возвращаясь к воспоминаниям.
— Ну, привет, — она медленно подошла к нему. Он опоздал на 10 минут, заставил её ждать на ветру, но стоило ему взглянуть на неё, как он понял – Маша не в обиде. – Зачем ты просил о встречи здесь?
— Мне нужно забрать племянника из садика.
Она улыбнулась, удивлённо приподняв свои тонкие брови.
— Так вот ты каков, северный олень.
Ему всегда казалась странной такая реакция на заботу об Игорьке. Но он любил этого мальчишку так, как ни одного ребёнка на свете.
И вот они шли домой к его сводной сестре, и Маша была рядом, а где-то близко бегал Игорь – что ещё надо для счастья? Они вошли в полутёмный подъезд, Игорь побежал наверх по лестнице, а они остались ждать лифта – седьмой этаж как-никак. Он обнял её и, чувствуя сладкий, до боли щемящий сердце, запах её духов, словно погрузился в странный сон – всё поплыло перед его глазами…
В лифте, как всегда, была выбита лампочка. Но ему не нужен был свет, чтобы найти её сладкие губы и целовать их, её щёки и лоб. Не осмеливаясь говорить о своих чувствах, он хотел хоть так доказать ей свою любовь.
— Я думаю, вам стоит взглянуть, — раздался голос Ника, указывающего вперёд.
Влад включил бинокль, приблизил изображение и увидел высокую башню – пункт назначения, ударно-поисковую установку.
— Ну что, ребята, вперёд.
И, вскинув лазеры, пять человек короткими перебежками приближались к башне.
Вдруг Санька остановился и стал жестикулировать. Впереди засада, значит, их ждали. Человек 20 снаружи и обязательный гарнизон из 10-15 внутри. Влад ответил знаками, приказав продолжать приближение к цели, разбившись на 2 группы: 2е впереди, а остальные их прикрывают.
Влад и Сакнька шли чуть впереди, позади них были Ник, Тим и Славик.
А дальше был сущий ад. Бой словно длился вечно, и для многих из них ему суждено было стать последним. Сначала упал Ник, потом за руку схватился Славка. Но остальным удалось »отбить противника» к башне. И тут… Санька как-то странно дёрнулся. Его бластер взметнул вверх луч энергии, а сам он завалился на бок, а в глазах застыла непонятная Владу смесь ужаса и восторга.
Уже в башне, когда Влад поднялся наверх к самой установке, а Славка и Тим остались охранять лестницу, на них напали. И откуда только взялся этот отряд?
— Что происходит у вас внизу? – связался с ребятами Влад.
— Ничего, лейтенант, не отвлекайся, — ответил ему Тим, — но подкрепление нам не помешает.
Получая коды доступа к установке и арсеналу боеприпасов в тайнике, Влад запросил и подкрепление, но штаб медлил с ответом. А когда тот, наконец, пришёл, ничего утешающего в нём не было. Им нужно было справляться самим. »Командование не может рисковать лишними силами; сейчас каждый человек на счету и прочее»
— Тим, как вы там?
— Влад, мне страшно, — услышал он дрожащий голос Славика.
— А что с Тимом?
— Рядовой Трипин…погиб.
— Держись, я уже иду, — коды, наконец, были досланы, тайник с боеприпасами вскрыт, и Влад уже бежал вниз по лестнице, когда услышал крик.
— Нет!!! – закричал он и, вскинув бластер и лучемёт, влетел в комнату, выпуская вспышку за вспышкой, пока, кроме него, в комнате не осталось живых.
Потом, подойдя к Славке, он рухнул на колени, оружие выпало из его рук, и он, уткнувшись лицом в его грудь, где дымилась ранка от лучевого пистолета, бесшумно заплакал. Слёзы текли по его исказившемуся от боли лицу, испачканному грязью, потом и кровью.
…
Маша
…
Прошло 7 лет – слишком мало для того, чтобы забыть, достаточно для того, чтобы не узнать.
И все эти годы – ни строчки от него, Вовчика. Сначала Маша недоумевала, потом – волновалась, потом – стала искать его, ходила по знакомым, ко всем обращаясь с одним и тем же вопросом: »Знаете ли вы о лейтенанте Каречене?». И вот, наконец, ей удалось узнать, что его, во главе малочисленного отряда, отправили на сложное задание, и … что никто не вернулся.
Можно представить, через что пришлось пройти бедной девушке. Но время всё лечит, а Лена (её лучшая подруга) об этом позаботилась, буквально истребив любое напоминание о его существовании. Постепенно Лена возвращала её к жизни, заставив вернуться в институт. Былой круг знакомых болью отзывался в сердце Маши, и Лена помогла её завести новых. Жизнь уже наладилась, когда Маша встретила Дениса и вдруг, незаметно для себя, поняла, что её может интересовать ещё кто-то помимо Влада. Вспоминая о нём всё реже и реже и всё с большей неохотой, она с головой окунулась в новую жизнь. Выплакав в ночи все свои слёзы, она не нашла ничего другого, как начать улыбаться.
Денис был совсем другоё, ничем не похожий на Влада, и ей казалось, что это знак свыше – »забудь его и будь счастлива».
И она послушалась. И, когда Денис »предложил ей руку и сердце», она согласилась. А потом, в вихре стандартных забот типа » дом – семья – работа», она и вовсе о нём не вспоминала. Даже сына назвала Сашей, а не Петей, как они когда-то мечтали.
Вдобавок ко всему, последнее, что могло напомнить о Владе – война – кончилось. И, хотя никто не знал, победили ли они или нет, все были счастливы тем, что больше никого не заберут на фронт. А зимой в город начали возвращаться солдаты, они ходили по улицам с гордо поднятыми головами, и по одному этому стало ясно, что была одержана величайшая победа.
Да, война окончилась, но успокоение почему-то не приходило: Маше ночь за ночью снился один и тот же сон. И каждый раз она просыпалась с криком ужаса. Ей снилось, что она была в огромном саду. Буйство зелёных красок, множество цветов и она в белом одеянии, и качели, которые, казалось, были в странном единении с самим садом. Она раз за разом садилась на эти качели, и чьи-то сильные руки раскачивали их, а она то летела навстречу солнцу, то возвращалась назад, в цветущий сад. И счастье распирало её, она готова была »лопнуть» от восторга. Но вдруг, мельком, только краем глаза, она видела кого-то в саду, и начинала останавливать качели, и не догадываясь, что полная остановка – её смерть. И снова она просыпалась с криком.
Именно об этом сне она думала, когда за руку с Сашкой выходила из магазина. Была новогодняя неделя, до самого праздника оставалось 3 дня, и весь город »шастал» по магазинам в поисках подарков. Поэтому она не обратила внимания на то, что почти столкнулась с мужчиной в дверях.
— Извините, — сказал он, и от звука этого голоса Машу бросило в дрожь.
— Влад? – слабым голосом спросила она. Мужчина обернулся. Да, это был он, хотя время тронуло и его.
— Маша, — он чуть улыбнулся.
— Сашенька, иди домой. Мама скоро придёт.
— Твой сын, — она кивнула, — Саша?
— Да, — она смотрела на него, пытаясь понять, что именно в его лице так изменилось. В уголках его губ залегли морщинки, да и на лбу, параллельно линии бровей, были 3, ещё пока нечётких, линии. Но дело не в этом. Его глаза – вот что стало другим, его взгляд. Он стал жёстче.
Влад усмехнулся.
— У тебя теперь семья, — она кивнула.
— А ты как?
— Как видишь. Всё путём. Вот, вернулся с фронта и прямо к тебе домой. А там – твой муж с дочкой, — он замолчал, увидев, что по её щекам текут слёзы.
— Я думала, что ты умер.
— Я знаю, я и не надеялся, что ты станешь меня ждать, нет, я мог лишь мечтать. Но моим мечтам, видно, не суждено сбыться, — он замолчал, но, не в силах выдержать её взгляд, спросил. – А дочку как назвали?
— Настя.
— Настя… жаль, что не Юля, — он повернулся, — Ну, счастливо.
— Влад, приходи к нам на Новый год, — выдохнула ему вслед Маша
— А вот это ни к чему, — он провёл рукой по её щеке, — Прощай.
С этой встречи Маша потеряла покой. Прошлое вернулось, с удвоенной силой стучало в её двери, стояло перед её глазами. И она решила найти его во что бы то ни стало.
А Влад занялся тем, ради чего, собственно, и вернулся в город – поисками сестры Славика. Он достал из кармана конверт, испачканный кровью, и прочёл адрес. Без особого труда ему удалось найти улицу и дом, а, поднявшись по тёмной лестнице на 8й этаж, и квартиру. Он позвонил, а потом, простояв минут с 5 перед дверью, догадался постучать. И не безрезультатно. Дверь открыла симпатичная девушка лет 18.
— Вы – Аня? – спросил Влад.
— Да, — её голубые глаза вопросительно смотрели на незнакомца.
— Я Влад, командир Славы.
Она судорожно вздохнула.
— Проходите, — и тут же, — есть новости от брата? Все наши знакомые уже вернулись с фронта, а его всё нет.
Влад повернулся к ней в тёмной прихожей.
— Он просил передать вам это, — Влад протянул ей конверт.
Дрожащими пальцами она открыла его и, бросив через плечо: »Проходите,» – ушла на кухню, где на столе горела свеча.
Влад, неслышно ступая, прошёл за ней и сел на табурет у стола, смотря на неё пока она читала.
Вот уже во второй раз за этот вечер он видел, как плачет девушка.
— Он умер? – спросила она наконец.
— Да, рядовой Кузнецов погиб, исполняя свой долг.
— Не говорите мне о долге! Ему было 16 лет, когда он ушёл на фронт. Всего лишь 16. Ему заморочили голову этой военной чепухой, и он поверил.
— И не он один, — усмехнулся Влад.
— Как… как это произошло?
— Мы должны были взять один стратегически важный объект. В общем, из отряда вернулся я один.
— Вас наградили медалью? – жёстко спросила она.
— Нет, мне обещали увольнительную домой, но до исполнения этого обещания прошло почти 7 лет.
— Это ужасно.
— Да нет, — горькая усмешка искривила его губы, — я просто потерял всё, кроме, разве что, жизни – моя девушка вышла замуж, квартиру продали, друзья…»иных уж нет, а те, что есть, далече». Вот и всё.
— Но где вы будете жить?
— Ну, я что-нибудь придумаю. Жил же я где-то все эти годы, — Влад уже стоял в прихожей.
— А может, вы останетесь, — сказала Аня, а потом поспешно добавила, — пока не подыщете себе другое место.
И он остался, и жил с ней, и целовал на рассвете её совсем ещё детское лицо, и был, в какой-то мере, по-своему счастлив, но это счастье давалось ему через боль по той, что была близка, но недостижима.
И всё же, Судьба была безжалостна к тем, кто пренебрёг её дарами. В канун Нового Года она снова столкнула их, Машу и Влада, на улицах заснеженного города.
— Ну что ж, здравствуй, — ответил он на её приветствие.
— Влад, нам нужно поговорить.
— А мне кажется, что этого лучше не делать.
— Ты несправедлив ко мне.
— Может, оно и к лучшему.
— Нет, ведь я, — тут она закусила верхнюю губу (раньше это сводило Влада с ума), — Я люблю тебя, — он вновь почувствовал вкус её губ, а его сильные руки обняли её, прижав к себе.
Они долго стояли так, слившись в едином порыве, пока Влад не почувствовал, что Маша дрожит
— Нет, так больше нельзя, — сказал он, идя рядом с ней по улице.
— Плевать на запреты! Я не могу так жить, зная, что ты рядом.
— А семья, дети, в конце концов?
— Семья, дети,… а я? Со мной-то что?
— Нам лучше больше не встречаться.
— Я умру без тебя, — её блестящие от слёз глаза умоляюще смотрели на него.
— Жила же как-то эти 7 лет.
— Я думала, что ты мёртв.
— А я… всё это время думал только о тебе.
— Приди сегодня, Влад.
— Ты раньше называла меня по-другому.
— Прошу тебя, Вовчик.
— Прости меня, — он снова поцеловал её. – Прости за то, что всё вышло так, а не как мы мечтали, — он развернулся и ушёл.
А Маша стояла на ветру, и медленно падал снег. Все часы в витрине магазина начали бить 7.
…
Смерть
…
»Жизнь – это качели. Летят в одну сторону к счастью, в другую – к беде. А если они остановятся – придёт смерть»
— Как это правильно, — думала Маша, — как справедливо. Счастье было, но я упустила его , беда есть, а смерть, — она сжала в руке бутылёк. –Ждать осталось недолго.
Весь город праздновал наступление Нового Года, шампанское лилось рекой, а она пила яд, и была счастлива в последний раз.
А на другом конце города бокал с той же смесью поднял Влад
— Espera me un poco mas, — прошептал он немеющими губами…