Пасха


Пасха

— Ирочка, ты мне объясни, это так обязательно таскать еду в церковь? Это повышает калорийность и питательность? Я и так могу все это употребить. У меня в баре и винцо подходящее найдется. Ари, скажи ей, — произнес Филипп и вышел из кухни.
Артур стоял, сложив руки на груди, и выражал свое отношение к происходящему скептическим взглядом и цитатой:
— «Как шелуха проказы облегает суеверие слабые мозги».
Не поняв ни единого слова из того, что он сказал, Ирина молча укладывала в специально купленную для такого случая большую лакированную корзину крашеные яйца в количестве, достаточном для заворота кишок, пантагрюэльный ломоть копченого мяса, шмат сала, которого хватило бы полярнику, чтобы пережить зиму, кусок сыра величиной с голову новорожденного и неисчислимое количество пасхальной выпечки. Все в корзину не поместилось. Она взяла обычный пакет и укладывала туда ярусами оставшееся на столе.
— Ты собралась накормить какое-то конкретное воинское подразделение или будешь угощать всех голодающих подряд? — спросил Артур.
— Так положено после поста, — строгим голосом сообщила Ирина.
— Ты постилась? Долго? Что-то я не заметил.
— Не выделывайся, Артурчик. Традиции надо соблюдать, — с важным видом повторила она фразу из радиоэфира.
— Как-то хитро ты их соблюдаешь: частично, я бы даже сказал, выборочно. Может, всенощную отстоишь? Заодно поголодаешь хоть двенадцать часов для очистки совести. Тогда мы за тобой утром приедем, заберем то, что от тебя останется.
— Филипп, чего он наезжает? — обратилась она к входящему в кухню Филу.
— На кого? — не понял Фил.
— На меня, б…
— Ты мне лучше скажи, куда мы едем, а то я маршрут никак не осознаю. Штурман нужен.
— Если мы не выйдем через 15 минут, то лично я уже никуда не поеду, — заявил Артур и вышел из кухни.
— Филиппок, я сейчас быстро оденусь, а ты жди в машине, — скомандовала женщина.
Филипп пошел к брату:
— Ты чего сердишься? Не хочешь, не ехал бы.
— Я хочу чего-то другого. А в церковь — уволь. Купаться, что ли съездить?
— Ни за какие коврижки, — скорчил рожу Филипп, — краще смерть, ніж така ганьба1.
— Сибарит2 несчастный. Посмотри на себя, дохляк. Как эта женщина могла вообще посмотреть в твою сторону, не то что…
— Какая женщина? Ирина?
— Тьфу ты! Он еще и тупой. Пошурши извилинами.
— Регина?
— Дошло.
— Во-первых, я отлично задрапировался французским костюмчиком, а во-вторых, она святая: прощает людям мелкие недостатки.
— Это ты называешь мелким недостатком? — Артур ущипнул брата за живот.
— Не щипай, будет синяк, потом не смогу в приличном обществе появиться.
— В обществе нудистов что ли?
— Болтун. В сауне.
— Ты туда мыться ходишь или тело демонстрировать белое рассыпчатое?
— Я пойду в машину, а ты выпей валерьянки перед выходом.
Филипп не стал подгонять машину к парадному, не успел: встретил соседа-одноклассника Серегу, барабанщика. Пока курили и трепались, Ирина вышла из дома. Артур собирал сумку на случай купания в Днепре и вышел после нее. То, что он увидел, и развеселило и привело его в отчаяние. У него были свои представления о том, как женщина должна выглядеть в церкви. Все они рухнули.
Свои пышные телеса девушка впихнула в джинсы на два размера меньше, от этого они (телеса) вылезли над поясом, имитируя надетый на талию спасательный круг, который оттопыривал трикотажный джемпер, вульгарного розового цвета с фантастическим декольте и ошейником. Из декольте на каждом шагу показывался мощный бюст, украшенный вместо креста мобилкой на шнурке. Вся фигура была наклонена вперед из-за шлепанцев на высокой платформе, тяжелой корзины и сумки с едой. Все это маскарадное великолепие венчала боевая раскраска на лице и торчащие в разные стороны свежевыкрашенные в три или четыре цвета волосы, напоминающие то ли гриву льва, то ли паклю.
Артур не знал, смеяться ему и кричать: «Я не с ней», или расплакаться и удрать от стыда. Она вдруг остановилась, бросила сумки на асфальт и с воплем «Блин!», кинулась назад в дом.
— Я забыла свой плащ.
— Не суетись. Я принесу, — успокоил ее Артур.
Она вернулась к своей неподъемной ноше, а он пошел наверх за плащом.
В машине он сел вперед, чтобы его не придавило едой, с которой Ирина не расставалась ни на минуту. Обняв корзину, как любимую собаку, она всю дорогу счастливо улыбалась, переживая религиозный экстаз.
Маршрут оказался сложным: Успенский собор, Владимирский собор, Андреевский собор и, наконец, в Михайловский — до полуночи. Именно здесь она собиралась привести продукты в качественно новое состояние. Сюда Стависские должны были вернуться за ней после купания. Вокруг было полно народу. Казалось, весь город мечется с месячным запасом еды по святым местам. Артур констатировал — пасхально-гастрономический туризм.

За все время, что они метались по городу, он ни разу даже не открыл дверцу автомобиля. Она входила в церкви, встречалась, якобы случайно, с такими же яркими, возбужденными предстоящим застольем, знакомыми. Он смотрел на эту толпу, поднятую с диванов, оторванную от телевизоров жрущей силой, вырастающей к Пасхе в сотни раз, и вспоминал свою двоюродную бабушку, Варвару Семеновну, которая умерла в великий пост от истощения. От нее всегда пахло ладаном. Каждое воскресенье она стояла две службы во Владимирском соборе, добираясь туда в свои почти восемьдесят лет с левого берега без метро, с многочисленными пересадками. Эта благостная старушенция верила, что голодать надо по честному, по-настоящему и не выдержала, умерла от истощения. Ее полупрозрачное тело с тонким лицом святой, изнуренной голодом, отпевал громким сытым голосом толстый красномордый поп.
А теперь этот пасхальный аттракцион заполонил старые, намоленые настоящими верующими, храмы и весь этот бесчисленный дешевый церковный новострой, стены которого никогда не увидят ни одного христианина. Одни язычники со своей выпечкой прутся, как на дискотеку, не прикрыв не то что голову, а даже оголенную грудь, — сердился Артур, но молчал, чтобы не портить себе настроение.
Оставив Ирину на территории Михайловского новостроя, братья, сидя в машине, думали, как подъехать поближе к реке, чтобы поплавать. Даже Филиппу захотелось тишины после межцерковных метаний.
— Артур, сиди и не шевелись, — вдруг сказал Филипп.
— Что случилось?
— Тсс!
— Не морочь голову, Фил. Вокруг и так полно…
Брат молча показал ему в ветровое стекло на тротуар:
— Смотри! Неужели она тоже в церковь идет?
Мимо них прошла Регина.
— Вряд ли, сумки не те.
Артур выскочил из машины.
— Ваше Величество!
Она остановилась, оглянулась и расцвела:
— Король Артур собственной персоной! Что Вы здесь делаете?
— Вас ждали, — он показал на машину, возле которой стоял Филипп.
Она подошла к нему:
— Ну, как же, танк и экипаж машины боевой. Только не говорите, что вам нужен третий.
— Вот видишь, королева моя, — говорил Фил, целуя ее в щеку, — Киев не такая большая деревня, как кажется приезжим
— А меня можно не целовать при встрече, потому что Христос еще не воскрес? — подошел вплотную к ней Артур. — Я могу и полуночи дождаться.
— Не стоит, — ответила она, подставив ему, по всем светским правилам, правую щеку.
— Прекрати разврат на церковной площади, — обратился Филипп к брату, который слишком чувственно смотрел на Регину и пытался ее обнять. — Лучше вспомни, если сможешь, куда ты шла, мы тебя отвезем.
— Я не езжу в автомобилях, тем более с малознакомыми мужчинами.
— Опять!
-Я иду в костел.
— Ты католичка! Мне придется менять веру, иначе Папа Римский не разрешит тебе выйти за меня замуж, — «скорбел» Филипп, в отчаянии припадая к груди брата.
— Фил, угомонись, — приструнил его Артур, — может она сменит веру ради тебя.
— Шутка удалась, — констатировала Регина и посмотрела на часы. — Через 15 минут там начнется концерт. Я пошла.
— А с Вами можно или там to the happy few3?
— Можно. Куда металлолом денем?
— Ягуар спрячется в кустах.
— Тогда я пошла, а «Ягуар» пусть ищет кусты напротив церкви.
Она пошла и Артур с ней.
— Что за концерт? Какое Вы имеете к нему отношение?
— Мои дети в хоре поют.
— А почему они не с Вами?
— Их мурыжили с утра и потом забрали за два часа до концерта.
— В церковь Вы потом не идете «пасхи святить»?
— Я их не ем, ни холостыми, ни заряженными «божественной силой».
— Можно я тебя поцелую? — вдруг сказал он, взяв ее под руку и наклонившись к ней.
Она изменилась в лице и быстро ответила:
— Артур, Вы обещали Филиппу не обижать меня и не ухаживать, или наоборот. Я не помню.
— Змея, — коротко сказал он и отпустил ее локоть.
— Спасибо на добром слове, — сказала она с улыбкой и повернула к костелу.
— Билетов не надо? — спросил Филипп, который уже успел поставить машину.
— Садитесь, где хотите. Я буду снимать камерой, так что сяду там, где мне удобно, — ответила она.

Ничего подобного братья никогда не видели и не слышали.
В действующем костеле после вечерней службы выступали детские хоры, последний из них пел с оркестром. В зале сидели родители, прочие родственники и друзья певцов. Многие записывали на видео, фотографировали. Увидев сколько народу в зале, Стависские с радостью поняли, что в Киеве еще есть киевляне.
Поскольку их дети там не пели, а где в этих огромных коллективах дети Регины, они не знали, то устроились так, чтобы хорошо видеть ее и слышать всех выступающих. Она села сбоку, близко к «сцене». Возле нее сидели несколько человек, с которыми она поцеловалась, когда пришла, поздоровалась за руку. С кем-то ее знакомили, кто-то явно просил сделать видеозапись.
Эффект был потрясающим. Просветленные музыкой и белыми сорочками дети представляли собой достижение, венец педагогических усилий, приложенных к праздношатающимся талантам, а не провал и тупик воспитательного процесса. Дирижер оркестра был так устремлен к музыкальным вершинам, что мог, казалось, воспарить, даже не поднимая рук, одним усилием эстетической воли, избыточной внутренней силы, которая ощущалась всеми: и исполнителями, и слушателями, и, наверно, самим Господом Богом. Звуки детских голосов, гуляя между доминиканскими стенами, поднимались под купол и, остановленные им, не попадали к своей цели — Богу в уши, а обрушивались на размякшие души людей, укрепляя веру в существование катарсиса, который может быть обретен смертными здесь и сейчас.
Было светло и радостно. Артур закрыл глаза и переживал потрясение более сильное, чем погружение в холодную темную воду. К концу концерта в голове его всё смешалось: «Laudate Dominum» и «Лакримоза» Моцарта, бог знает, что ещё, чего никогда не слышал. Он не поверил своим ушам, когда услышал:
«Regina, Regina angelorum, Regina, Regina angelorum, ora, ora, pronobis», — открыл глаза и зашептал, — боже мой, это знак.
Филипп тоже явно был в восторге, он смотрел на Регину. Она улыбнулась при первых звуках своего имени и спокойно слушала.
«Regina apostolorum, ora pronobis, Regina martirum, ora pronobis».
Артур закрыл глаза и насыщался музыкой, пением и именем, повторяемым всеми мыслимыми голосами бесконечное количество раз. И подумал он, что это хорошо. Когда хор грянул «Аллилуя» Генделя, он мог уже вскочить и закричать: «Аллилуя» вместе со всеми.

Концерт закончился. Братья вышли из костела в числе первых. На улице была великолепная ночь, внизу на Крещатике — шум, иллюминация и брожение, наверху в Михайловском — сосредоточенное стояние и моление, а здесь — просто настоящий праздник.
Филипп закурил.
— Класс! Тебе понравилось?
— Я счастлив. Теперь можно и не купаться. Потрясение я уже испытал, не обязательно переохлаждаться.
— Слава богу, мне полегчало. Это не она там на лестнице?
Регина вышла в толпе взрослых и детей. Они все направились к другому концу стоянки. Часть людей отсеялась, уходя вниз в сторону Майдана, некоторые садились в джип, в том числе и парочка одинаковых девочек. Машина поехала, пешеходы помахали вслед и стали спускаться вниз по улице. Регина осталась одна, но и шагу не сделала в сторону братьев. Филипп бросил сигарету и пошел к ней, поцеловал ей руку:
— Спасибо, Regina angelorum. Ты умница. Такой концерт! Именины сердца, майский день.
— Скорее, майская ночь.
— Куда тебя отвезти?
— Артуру не понравилось?
— Наоборот, он даже плавать передумал от эстетического потрясения. С утра хотел чего-то «другого» и получил так неожиданно. Наверно, никогда в жизни ничего подобного не слышал. Куда тебя везти?
— Никуда. Я в автомобилях не езжу…
— Знаю, окончание я знаю. Который час? — он посмотрел на часы. — Нам, наверно, можно еще погулять минут 30. Я сейчас выясню, что к чему.- Достав из кармана телефон, он включил его и стал читать, сообщения от Ирины, которая закидала их SMS-ками. Она ждала Стависских возле Михайловского собора.
Как только Филипп отошел от Регины, она направилась по скверику в противоположную сторону.
— Уходит, — констатировал Артур, когда брат подошел к нему.
— Кто? Боже мой! Ваше Величество! — пряча телефон в карман, кричал Фил.
Она исчезала за спуском улицы.
— Почему ты не подошел к ней? Она обиделась. Догони ее. Я буду здесь. Ирыся нас ждет.
Артур быстро и легко побежал вниз по улице, догнал и встал прямо перед ней. Она вынуждена была остановиться.
— Характер демонстрируем, Ваше Величество?
В церквях зазвонили колокола. Была полночь.
— Свершилось! Христос воскрес! — он сгреб ее в охапку и стал целовать, она издавала какие-то звуки, которые должны были выразить ее отношение к происходящему, пыталась оттолкнуть его, все тщетно.
— Христианин нашелся, — возмущалась она, когда он отпустил ее. — Внук дьявола, — бурчала она, поправляя одежду. — Медведь, бурбон, монстр! Лишь бы повод был. — Она повернулась и пошла обратно к костелу.
— Вы сменили направление мыслей от моего поцелуя, королева моя?
— Так себе поцелуйчик, сомнительный.
— Что?! — он попытался поймать ее руку, но не смог. Она, не отвечая, быстро шла прямо к машине.
— Филипп, — позвала она, — тут мне твой брат жуткую новость сообщил, что-то мистическое!
Растерянный Фил стоял возле дверцы машины и вопросительно смотрел на нее.
— Говорит, Христос воскрес.
— Не может быть, — облегченно и весело отозвался он, обнял ее и поцеловал.
Артур подошел к машине с другой стороны, сел на переднее сиденье и сделал им оттуда замечание:
— Прекратите разврат на церковной площади, еще не все виолончели вынесли. Позор!
— Причем здесь виолончели? — тут же спросил Филипп и оставил женщину в покое. У него в очередной раз затрезвонил телефон. Он не стал отвечать, потому что знал, что услышит.
Она наклонилась так, чтобы видеть Артура, сидящего в авто, сказала:
— Спокойной ночи, — и пошла в сторону улицы.
— Регина, куда ты? — попытался остановить ее Филипп.
Она помахала им рукой, удаляясь в сторону Европейской площади.
— Оставь ее, — жестко сказал Артур, — ты же не знаешь, куда она идет и с кем.
— А она знает, куда и с кем идем мы? — задал риторический вопрос Филипп. — Может, догадывается, поэтому не поехала с нами. А жаль, правда?
Артур промолчал, вспоминая «сомнительный поцелуйчик».
— Сейчас бы в воду!
— Не выдумывай, уже за ужином едем.
— Я есть не хочу, — брюзжал брат.
— Знаю, чего ты хочешь. Только не начни петь одноименную песню при Ирысе.

В огромной толпе и верующих в силу окропленной святой водой пищи, соблюдающих традиции, они с трудом отыскали изнуренную долгим стоянием Ирину.
— Где вы были? — стала возмущаться она. — Я уже батарейки посадила, пока вам звоню.
Артур поднял с земли корзину и ответил ей:
— Ангелов слушали. Очищали душу от скверны.
— Что он несет, б… Вы напились? — пыталась выяснить у Филиппа Ирина, пробираясь между людьми вслед за мужчинами. — Ты же за рулем!
— Артур сказал правду: тут неподалеку пели ангелы, — ответил он.
— Еще один шизик.
— На тебя, видно, не снизошла благодать Божья, — скептически заметил Артур, занимаясь погрузкой продуктов в автомобиль. — Зря по церквям всю ночь моталась. Поехали, я спать хочу.
— Боже мой, — вдруг вспомнила Ирина, — Христос воскрес!
— Что ты говоришь! — Артур сел в машину и захлопнул дверцу. — Колумб открыл Америку, — пробурчал он себе под нос.
Филипп стоял ближе к ней, она потянулась к нему.
— Вообще-то нам уже сообщили, впрочем, — он расцеловался с ней три раза. — Поехали.
В машине она попыталась выяснить, почему они такие богохульники.
— Ты уверена, что поймешь ответ, когда спрашиваешь, детка? — зло огрызнулся Артур.
— Какая муха тебя укусила? — вполне мирно спросил Филипп.
— Останови, пожалуйста, и высади меня где-нибудь. Больше не могу.
— Артур, ты чего, в самом деле?
— Фил, я прошу тебя. Извините. Пока.
Он вышел, аккуратно закрыл дверь и зашагал по улице, вроде бы наугад, но точно знал, где окажется в конце концов.
— Каких это ангелов вы слушали? — решила выяснить Ирина, когда они поехали дальше.
— На концерт в костел попали.
— В какой костел?
— Ты не знаешь, что там, совсем рядом костел Александровский?
— Нет.
— Шевченко его рисовал. Я тебе дома покажу, у меня есть репродукции в альбоме.
— Зачем он мне? — Не могла понять девушка.
— Чтобы знать. Мы там слушали детское пение. Моцарт, Бах, Гендель. Такая красота! — с удовольствием перечислял Филипп, вспоминая звуки и свои ощущения.
— Такую муру! При чем здесь ангелы?
Он тяжело выдохнул и сказал:
— Знаешь, дорогая, если я выйду из машины, то ты вряд ли попадешь домой к завтраку, а если я высажу тебя, то будет очень тяжело нести пищу, одобренную церковью. Давай доедем тихонько, немножко осталось.
Она в полголоса ругнулась и замолчала до конца поездки.

Артур пришел пешком под окна Регины через час. Со двора все было темным, но с противоположной стороны в одном окне светилась настольная лампа, стоящая на подоконнике, свет которой чуть-чуть пробивался сквозь жалюзи. На улице почти никого не было. Дом темнел мертвой громадой, нормальные люди спали. Дежурный свет в магазинах освещал тротуар. Артур прошелся туда-сюда. Бдительный охранник рассмотрел его хорошенько сквозь витрину и дематериализовался. Что делать, было непонятно, усталость от прогулки уравновесила эмоции. Нужно было добираться домой. Думая об этом, он машинально стал насвистывать Regina angelorum. Полоска жалюзи поднялась, и он увидел ее стоящей у окна. Лица нельзя было разглядеть, свет падал сзади. Она не двигалась, не махала ему рукой.
Он вдруг сорвался с места, побежал в конец дома, взобрался сбоку на козырек, который проходил вдоль второго этажа, тихонько подбежал к ее окну и оказался перед ней. Она не ожидала его увидеть, отпрянула, испугавшись, потом открыла створку окна. Между ними осталась одна оконная решетка.
— Королева моя, — шептал он настойчиво, — можно я выломаю ее, — он взялся рукой за металл и попробовал потянуть на себя. Регина положила свою руку на его пальцы, останавливая его порыв:
— Артур, Вы в костеле перегрелись. Вам надо было идти плавать.
— Я был счастлив в костеле, особенно, когда пели про тебя.
Она тихонько засмеялась:
— Какую чушь Вы несете!
— Ты одна? — спросил он шепотом.
— А что?
— Я хочу к тебе, — сказал он таким тоном, что решетка не показалась ей архитектурным излишеством.
— Больше ничего не хотите? — шепотом спросила она.
— Хочу тебя, — он взял ее ладошку, приложил к своей правой щеке, а потом поцеловал.
Внизу из-под козырька вышел охранник и, подняв голову, мирно сказал:
— Эй, Ромео, спускайся, а то милицию вызову.
— Я люблю тебя, моя королева.
— Вы такой фантазер, Артур, необыкновенный. Привет Филиппу!
— И не подумаю! — ответил он, уходя по козырьку от её окна, в конце дома спрыгнул вниз, прошел под ее окном, она помахала ему и опустила жалюзи, как занавес в театре.
Артур приехал домой на такси. Филипп, наевшись, спал у него на диване, значит, ждал его. Ирыся исчезла с большей частью еды. Как она её унесла? Впрочем, своя ноша не тянет. Наталка храпела на раскладушке в кухне. На столе лежала еда, но он не хотел есть куличи, он хотел петь Regina angelorum.

1 Лучше смерть, чем такой позор (укр.)
2 Изнеженный человек, любитель роскоши и праздности (греч.)
3 Немногим избранным (англ.)

Опубликовано на сайте www.proza.ru

Добавить комментарий