«Холод расчета и пламя страстей» пятая глава повести «Дети вольного ветра»


«Холод расчета и пламя страстей» пятая глава повести «Дети вольного ветра»

Покинув тесные стены зимовья, царский наман расположился в верхнем течении Политимета. Здесь река, еще не успев набрать силу, стать полноводной, глубокой, плескалась на камнях небольшой прозрачной речушкой, по дну которой суетливо сновали серые пескари и величаво-медленно передвигалась более крупная рыба. Своими круглыми крышами пробив белые дырки в разноцветной одежде степи, сотканной из сотен трав и цветов, по зеленеющему берегу в полном беспорядке рассыпались разных размеров юрты, над которыми высоким синим утесом тянулся к небу купол царского шатра. Своими размерами он раз в десять превосходил самую большую юрту, но вот внутри богатств и украшений было не больше, чем у любого вождя или просто знатного кочевника. Пожалуй, только трон, золотым великолепием сверкающий в солнечных лучах, вот и все, чем могла бы возгордиться хозяйка шатра. Слуги уже сняли бычьи шкуры, которыми каждый вечер завешивали вход, чтобы уберечь царицу от ночной прохлады, и теперь в шатре хозяйничал легкий весенний ветерок, в котором уже чувствовалось дыхание приближающегося лета. Пробиваясь сквозь маленькое отверстие вверху купола, игривые лучики солнца стремительно соскальзывали по невидимым нитям и бесшумно падали в центре шатра, вынуждая холодную темноту прятаться в самых дальних углах царских покоев. Обложенный закопченными камнями очаг сегодня был холодным, безжизненным, и потому, когда серовато-белые облака прятали солнце от людских взглядов, в шатре воцарялся полумрак, в котором тонули фигуры и лица собравшихся здесь вождей. Но царский трон был настолько красив и великолепен, что казалось, даже темнота боится прикоснуться к нему, и, не смея закутать трон в свое непроглядное покрывало, оставляет не тронутой и сидящую на нем царицу. Томирис же, как всегда в минуты душевного волнения, теребила кончиками пальцев длинные шнурки с маленькими золотыми шариками на конце. Свисавшие с тонкого кожаного ремешка, обхватившего талию царицы, шнурки эти были единственным украшением на ее простой одежде, и потому на фоне блистающего роскошью и богатством трона Томирис смотрелась как-то странно и даже нелепо.
Закинув ногу на ногу, даже не стараясь скрыть своего волнения, Томирис слово в слово пересказывала двухдневной давности разговор с Фарандатом, и, медленно переводя внимательный взгляд с одного лица на другое, пыталась понять, что думают об услышанном приглашенные ею вожди, лица которых мрачнели с каждым новым словом царицы. Даже Гаубат, всегда такой хладнокровный и бесстрастный, по жестам и словам которого никогда нельзя было понять, о чем он думает, что чувствует, на этот раз был не в силах скрыть своих эмоций, частенько поднимая длинную костлявую руку к морщинистому лбу, и потирая его сухой старческой ладонью. А брови сидящего напротив него Баридата удивленно складывались домиком, крыша которого постоянно ползла вверх, пока не достигла середины лба, где и замерла в полной неподвижности, не собираясь возвращаться на прежнее место. Достав из ножен акинак, Артембар нежно ласкал пальцами его золотое лезвие, а растерянный взгляд вождя в это время бесцельно блуждал по стенам шатра. Фрада же, наоборот, уставился в одну точку и, казалось, даже не слышал, что говорит царица, хотя на самом деле он ловил каждое произнесенное Томирис слово. Зажав в волосатом кулачище стрелу, Фрада одним большим пальцем сгибал и разгибал ее медный наконечник так легко, как будто он был сделан не из металла, а из сырой глины. За всем этим следил, не отрываясь, безразличный ко всему происходящему Спаргапис, который еще не осознал всей серьезности сложившегося положения.
— Честное слово, за двенадцать лет своего царствования я видела столько хитростей и интриг, что думала, удивить меня чем-то подобным невозможно. Однако, Курушу это удалось. – Рассказ Томирис подошел к концу, и теперь собравшиеся вожди знали, что вместо угроз и ультиматума прибывший из далекой Персии посол привез предложение скрепить союз двух народов свадьбой их правителей. – Да и вас, вижу, эта новость озадачила не меньше. Признаться, я долго не могла поверить услышанному. Еще дольше не могла понять, как следует мне вести себя.
— Что же ты ответила ему? – Не поднимая головы, спросил Гаубат.
— То же, что на моем месте ответил бы любой из вас. По нашим законам такие важные вопросы должен решать совет. В тот же день во все дахью были разосланы гонцы на самых резвых конях, так что через десять-двенадцать дней большой совет снова соберется, чтобы вынести свое решение.
— Слова твои мудры, царица, а поступки правильны. – Шатер наполнился густым басом Фрады. – Но тогда зачем здесь собрались мы?
Глаза Томирис блеснули огоньками гнева.
— Затем, что в памяти моей еще свежи воспоминания о последнем совете, когда вы перегрызлись между собой, подобно стае шакалов, столпившихся у гниющей туши. Меня бросает в дрожь при мысли, что посланник Куруша, увидит нечто подобное. Кто бы ни был для нас Куруш – союзник ли, смертельный ли враг, я не хочу, чтобы его люди видели, что среди нас нет единства и вожди массагетов готовы вцепиться друг другу в глотку, как голодные волки суровой зимой. И я не допущу этого, потому что если это случиться, уважение, которое сейчас выказывает нам царь всех персов, улетучится, как дым погасшего костра. И произойдет это только из-за того, что мы не можем заранее придти к общему мнению. Повторяю, я не желаю, чтобы это случилось, потому и собрала вас здесь. Можно много говорить о том, что все решает совет, но все вы не хуже меня понимаете одну простую вещь – каждый из вас имеет влияние на определенных вождей совета, и как мы договоримся сейчас, как решим здесь, в этом тесном кругу, так и будет на совете. Или кто-то из вас не согласен со мной? Вижу, что таких нет. А раз все согласны, то я призываю в свидетели всех богов, обитающих в синей небесной дали, и предлагаю каждому поклясться в том, что решение будет принято нами здесь и сейчас. И каким бы ни было это решение, каждый принесший клятву в дальнейшем будет считать его своим собственным решением, и на совете, в присутствии посла, не посмеет выступить против лично, а также не будет подбивать на это других вождей. Если кто-то из вас не согласен и желает чтобы мы погрязли в дрязгах, то лучше разойдемся прямо сейчас и не будем тратить силы и время на пустые бесполезные разговоры. – Снова пытливый взгляд царицы пробежал по лицам собравшихся и остановился на Гаубате. – Что скажешь, Гаубат?
Но старый вождь не торопился с ответом. Неспешно гладя искалеченную ногу, многозначительно закатив глаза, Гаубат копался в собственных мыслях, пытаясь понять, что случилось с царицей, прежде доверявшей ему, как самой себе. И основания для столь тревожных размышлений у него были. Ведь Гаубат прибыл к царскому шатру еще прошлым утром, и вот уже почти двое суток находился рядом с Томирис. Так неужели за это время она так и не нашла возможности хотя бы намеком предупредить своего верного советчика о цели разговора, для которого были вызваны вожди? Если бы хотела, то смогла бы. Значит, не хотела. О намерениях Куруша Гаубат, само собой, знал – осведомленный о стремлении «белой лисы» любыми путями добиться мира с персами, Фарандат, дабы заручиться поддержкой влиятельного вождя, навестил шатер Гаубата сразу же по его прибытии в наман царицы. Так что сообщение о сватовстве не удивило Гаубата, но вот сегодняшний шаг Томирис стал для него полной неожиданностью. И то, что Томирис, не предупредив, поставила своего всегдашнего союзника уже перед фактом, сильно тревожило и насказано злило Гаубата. Теперь предстояло вступить в бой без разведки и подготовки, не зная, чего ожидать от каждого из присутствующих вождей. А клятва, принести которую требовала Томирис, не давала Гаубату право на поражение. И стараясь отогнать от себя гневные мысли, мешавшие сосредоточиться на главном, Гаубат старательно взвешивал интересы всех собравшихся, пытаясь предугадать поведение каждого из них.
«Фрада. Ну, с этим все понятно. Прежде небо рухнет на землю, и кромешная тьма поглотит Тиштр, чем он согласится на такой союз. – Теребя клочкастую бороду, размышлял Гаубат. – Ведь это будет конец его мечты о троне масагетов, которую он лелеет больше десяти лет. Да, здесь сомнения не уместны. Фрада будет против, а значит и Баридат со Спаргаписом тоже. Но так ли уж неизменно мнение двух этих вождей? Неужели нельзя повлиять на него? Тем более, что для Фрады предложение Томирис тоже стал неожиданностью, и у него не было времени «поработать» над умами Баридата и Спаргаписа, а значит шансы имеются. Главное понять, чем можно завлечь их на свою сторону, найти то самое слабое место, надавив на которое, я заставлю Баридата и Спаргаписа посмотреть на все по-другому. Но что это может быть? Гордость? Тщеславие? Страсть к наживе? Ну, вразумите же меня, боги!!! Дайте мне верный ответ, чтобы я смог уберечь свой народ от бесполезной бойни!!! – Мысленный взгляд Гаубата остановился на Артембаре. – Вот уж кто поистине непредсказуем. Ведь он не так хитер и корыстен, как все остальные, и потому угадать его мысли просто невозможно. Ох уж эти мне простаки, чуждые холодного расчета, всегда действующие по наитию, подталкиваемые толчками своего сердца. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Уж лучше иметь дело с пятью Фрадами одновременно, чем пытаться убедить одного Артембара. Вот уж где без помощи богов не обойтись. А сама Томирис? – Гаубат осторожно покосился на царицу, которая ожидала его ответа. – Я не узнаю ее. Ведь совсем недавно она готова была сделать все, лишь бы избежать войны. А теперь, когда боги предоставили нам такой прекрасный шанс… она явно не стремится к этому союзу, хотя должна бы. Или я зря тревожусь? Но нет. Ведь если бы она предупредила меня заранее, сейчас возможностей решить все в пользу мира было бы гораздо больше. И Томирис это знала, но все равно не сделала этого. Почему?»
Понимая, что дальнейшее молчание становится просто неприличным, Гаубат решил полностью довериться своим небесным покровителям, и про себя твердя молитвы, вслух принес слова клятвы:
— Склоняя свою голову перед твоей мудростью, царица, признаю, что решила ты правильно, а потому клянусь небом и солнцем, что подчинюсь принятому большинством решению, каким бы оно не было. И пусть меня настигнет жестокая кара справедливых богов, если я когда-нибудь преступлю эту клятву.
Томирис кивнула головой и посмотрела на Баридата.
— Клянусь! – Коротко ответил тот, и его примеру тут же последовал Спаргапис.
Взгляды ожидающих вождей скрестились на хмуром челе Фрады. А тот, поджав спрятанные в усах и бороде губы, сузив глаза в маленькие щелочки, не спешил связать себя клятвой, и подобно Гаубату, пытался просчитать исход предстоящего обсуждения, чтобы понять, насколько велики его шансы на победу и стоит ли так рисковать, заранее отказываясь от дальнейшей борьбы в случае поражения.
Скользнув взглядом по Гаубату, который казалось уснул, как только произнес клятву, Фрада даже не стал думать о нем, заранее причислив старика к своим главным врагам. А вот задержав взгляд на лысине Артембара, блестящей капельками пота, Фрада, несмотря на царившее вокруг напряжение, даже позволил себе улыбнуться. В отличии от Гаубата, он почему то даже не сомневался в том, что Артембар изо всех сил будет выступать против заключения союза такой ценой. Видимо взгляд человека, искушенного в плотских утехах, замечал в поведении Артембара то, что старческие глаза Гаубата, уже давно привыкшего мыслить другим категориями, упускали из виду. Как бы то ни было, но Фрада был уверен, что Артембар пополнит его ряды, и даже особо стараться для этого не придется.
«Итак, справа один против, один за». – Заключил Фрада и посмотрел налево, где сидели Баридат со Спаргаписом. И тут же ухмылка слетела с губ Фрады и он даже едва заметно поморщился, осознавая насколько сильно эти двое могут быть подвержены чужому влиянию, особенно, если оно сдобрено красивой болтовней и щедрыми обещаниями. Проклятье, ну почему он не знал о намерениях царицы вчера вечером, когда впервые за последние дни Спаргапис оказался в его шатре. Тогда сейчас все было бы по-другому и в решении этой парочки не приходилось бы сомневаться. А так… Предсказать, в какую сторону бросит этого сопливого несмышленыша и рыжую бестию было просто невозможно. Для этого нужно время. Совсем немного, всего одну ночь. Но Томирис, потребовав принести клятву, которая в дальнейшем свяжет его по рукам и ногам, отбирала у Фрады как раз так необходимое ему время. «Так может отказаться и перенести сражение на совет?» — Мелькнуло в голове Фрады, однако, решив, что его отказ принести клятву будет выглядеть как трусость, боязнь честной открытой схватки с Гаубатом, Фрада молча кивнул головой в знак своего согласия с предложением царицы. Но Томирис этого было мало:
— Я хочу услышать! – Спокойно, но твердо настояла она.
— Клянусь. – Злобно бросил Фрада, и с таким ожесточением надавил на острие стрелы, что на подушечке пальца появилась кровь, а не выдержавший такого натиска наконечник переломился пополам, издав звонкий щелчок. С невозмутимым видом Фрада отбросил сломанную стрелу в сторону и, достав из лежащего на полу колчана другую, снова принялся гнуть ее наконечник.
Теперь не поклявшимся оставался только Артембар, который, опустив голову, сжав кулаки, едва подавлял в себе желание вскочить на ноги, выбежать из шатра и умчаться так далеко, насколько хватит сил, лишь бы не принимать участие в предстоящем разговоре. Но понимая, что бегством ничего не изменишь, он оставался на месте, при этом по-прежнему не находя в себе силы произнести одно короткое слово «клянусь».
— Артембар. – На мгновенье голос Томирис задрожал, но она быстро взяла себя в руки, так что никто даже не обратил на это внимание. Услышав свое имя, вождь вздрогнул и медленно поднял голову, встретившись глазами со своей царицей. – Мы ждем тебя. – Добавила она, и теперь уже пришел ее черед испуганно прятать взгляд.
— Клянусь. – Внезапно охрипшим голосом выразил покорность судьбе Артембар и снова опустил голову.
— Хорошо! – Первая цель была достигнута и понимая, что теперь от нее самой мало что зависит, Томирис, смогла позволить себе немного расслабиться, откинув напряженное тело на спинку трона. Главное не встречаться глазами с Артембаром, тогда она выдержит это и все пройдет нормально. – Кто хочет говорить первым?
— Поскольку Куруш хочет видеть своей женой ни меня или Фраду, думаю, первой должна быть ты. – Заметил Гаубат.
— Это было бы справедливо, если бы Куруша действительно интересовала я! – Недовольно склонив голову набок, ответила Томирис. – Но мне кажется, что мои женские чары здесь ни при чем. Дело ведь в другом и, ты, Гаубат, знаешь это не хуже меня. Курушем правит только холодный расчет, ничего более. А значит и мы, принимая решение, должны вооружиться расчетом и забыть о пламени собственных страстей. – При этих словах голос Томирис снова изменил ей, а голова Артембара дернулась вверх против его воли. Подождав, пока сдавившее горло волнение пойдет на убыль и позволит ей дышать, царица закончила свою мысль. – Не скрою, что если бы этот вопрос решала простая массагетка Томирис, то она, не задумываясь, отказалась бы от такой чести. Но сейчас этот вопрос решает царица и она должна поступить так, как будет лучше всему племени саков. А для того, чтобы понять, как будет лучше для массагетов, я и хочу выслушать вас. И уж коли ты начал говорить, уважаемый Гаубат, то первым и поведай нам свои мысли об этом.
Гаубат снова замолчал, подбирая нужные слова, но на этот раз, тишина хранилась недолго.
— Конечно, ты права, говоря о том, что твоя красота здесь ни при чем, хотя, видят боги, она способна свести с ума кого угодно. Я не знаю таких мужчин, которые сохранили бы покой, прикоснувшись к тебе взглядом.
— Говори о деле. – Грубовато прервала поток лести Томирис. На самом же деле Гаубат просто пытался тянуть время, и теперь, недовольно дернув щекой, начал говорить более конкретно:
— Конечно, Курушем руководит чистый расчет, холодный, как лезвие акинака. Но это и хорошо. Сделки, заключаемые на расчете, всегда более прочны и долговечны, чем те, что рождаются в порыве страсти. Наш необдуманный поход на маргушей мог стать причиной большой бури, которая грозила реками крови затопить наши степи, превратив их в одно безбрежное море страданий. И я уж думал, что нет такого средства, которое способно было избавить нас от этой напасти. Но, не теряя надежды, каждый восход солнца встречал я, вознося молитвы обитателям заоблачных далей, и каждый закат заставал меня за этим занятием. И вот, боги услышали меня. Такая удача выпадает редко, и упустить ее было бы большой глупостью. Непростительной. Дичь сама идет в наши руки и нам остается только не промахнуться. По-моему, здесь даже и рассуждать нечего, мы должны заключить этот союз. Выгоды от него для нас огромны, не говоря уже о том, что не придется вступать в войну, в которой мы потеряем половину наших воинов, а, может, и больше.
— Да ты с ума сошел! – Так Фрада встретил слова Гаубата. – Неужели страх перед войском Куруша, о котором мы знаем только из рассказов известных своей трусостью маргушей, настолько затмил твой разум, Гаубат? Я даже не заметил, когда ты уподобился черепахе, которая при каждом шорохе прячет голову в панцирь.
— Если ты хочешь сказать что-то конкретное, Фрада, то говори. – Остановила его Томирис. – Приведи нам доводы, которыми руководствуешься ты. И может, сам Гаубат, признав твою мудрость, склонит перед тобой седую голову и признает твою правоту. Но вот пустых склок и оскорблений на этом совете я не потерплю.
— Доводы? – С каждым новым словом, Фрада начинал говорить все громче и громче. – Мои доводы те же, что и на недавнем большом совете. Саки самый отважный народ, живущий под синим небом. Никогда наши предки не боялись врагов, не должны и мы надеяться на то, что нам удастся избежать войны, спрятавшись под юбкой царицы. Меня просто бесят подобные слова. Это первый довод. Второй довод в том, что войны не будет в любом случае. Только представьте, что было бы, если одно из наших племен подверглось набегу маргушей, или другого племени. Хотя такое не приснится в самом жутком сне, но все же, как бы мы ответили им? Конечно!!! Мы бы тут же оседлали своих коней, и земля под ногами маргушей стала бы красной от их собственной крови, а небо над их головами затянулось бы черным дымом. Нам бы и в голову не пришло, посылать к ним послов, чтобы уладить все миром. Все согласны со мной? Так почему же ты, Гаубат, утверждаешь, что персы сильны и могущественны, и нам не выстоять в схватке с ними? Если бы это было так, то сейчас на том берегу Аракса вместо жалкой горстки воинов, стояло бы все войско Куруша, готовое обрушиться на нас и всех до единого стереть с лица земли. Но он этого не сделал. Почему? Все просто. Он боится нас!!! И будь проклят тот, кто скажет по-другому. Только страхом, только тем, что он осознает свое бессилие перед нами, вызвана эта жалкая попытка заключить с нами мир. Так что нечего пугать нас его «непобедимым войском», Гаубат.
— Причина такого поведения Куруша не в его трусости, Фрада. – Гаубат старался держать себя в руках, хотя оскорбительный тон Фрады все больше раздражал старого вождя. Вот и сейчас Фрада лишь отмахнулся от Гаубата, как от надоедливой мухи, даже не пожелав дослушать его слова. И видя, что страсти накаляются, Томирис решила немного охладить пыл двух соперников, передав слову Баридату.
— Благодаря походу голод покинул наши юрты. – Заговорил тот, огромной лапой приглаживая густую рыжую шевелюру. – Теперь в них царит спокойствие и благодушие. Большинство воинов уже не жаждут крови, а хотят просто насладиться результатами своей победы. К тому же, мы умилостивили богов, принеся им богатые жертвы, и теперь благосклонность Тиштра вернулась к нам – по всем приметам наступающее лето обещает быть благодатным. А это значит, что у нас будет много мирных дел. Но все же… — Баридат покачал головой. – Мне кажется война, действительно, не так страшна для нас, как это рисует Гаубат. Не стоит опасаться хищника, который завидев жертву не бросается вперед, чтобы вцепиться в нее зубами, а пытается обойти стороной. Ни один храбрый зверь не имеет такой повадки.
Услышав такие слова, Фрада от души захлопал в ладони, во всю мощь своего голоса восхваляя мудрость Баридата.
— И не забывайте еще об одном. – Посчитав, что достаточно похвалил своего сторонника, Фрада вернулся к делам. – Женившись на Томирис, Куруш по праву станет царем массагетов. Кто хочет, чтобы саками правил чужеземец?
Это был сильный удар и его эхом тут же отозвался голос Спаргаписа:
— Ну, нет. Уж лучше мы вступим в бой и погибнем все до одного, чем, не сопротивляясь, станем данниками персов.
— Это случиться если мы не заключим с персами союз. – Холодно возразил Гаубат. – К тому же можно сделать это на условии, что царицей массагетов все равно останется Томирис, а один из наших вождей будет править от ее имени. – Говоря утром с Фарандатом, Гаубат обсуждал этот вопрос, и потому уверенно добавил. – Что-то подсказывает мне, что Куруш согласиться на это.
— Ты говоришь так, потому как рассчитываешь, что этим вождем станешь именно ты?
— Это уж будет решать совет. Но сразу скажу, что я слишком стар для этого. Среди нас много других, более достойных и мудрых, которые будут править массагетами во имя их славы и процветания.
По застывшему лицу Баридата было понятно, что он всерьез призадумался над словами Гаубата, и Фрада немедленно бросился в контратаку:
— Да, так будет, пока жива Томирис. А дальше? По нашим законам, только большой совет вправе выбрать царя всех массагетов. Именно так становились царями всеми предыдущие правители саков, именно так стала царицей ты, Томирис. У персов же закон говорит об этом другое. Право царствовать над всеми подчиненными странами и народами у них передается по наследству и принадлежит старшему сыну царя. Значит, после смерти Куруша трон массагетов должен будет занять его сын. Вот что должно нас тревожить, а не возможность войны, которой персы боятся больше нас.
— Да, это главный довод, по которому я не одобрю такой шаг. – Поддержал Фраду Баридат, который еще мгновенье назад уже готов был поддержать Гаубата. – Я не хочу, чтобы годы спустя, на твоем месте, царица, сидел чужак, кто бы он ни был.
— Глупцы. – Спокойно усмехнулся Гаубат. – Кто из вас знает, что случиться с ним через день? Никто. А уж более далекое будущее и подавно скрыто от нас плотной завесой неизвестности. Может через десять лет, массагет будет править персами и всеми подвластными им народами. Если Томирис подарит Курушу наследника, это будет вполне возможно.
Не успел Гаубат сказать это, как Артембар, до этого не сказавший ни единого слова, с искаженным яростью лицом, вскочил на ноги.
— Да ни за что!!! – Выкрикнул он, но зеленый лед царских глаз тут же охладил его пыл и вождь заговорил спокойнее. – Сдается мне, что Фрада прав, и Курушу от этого союза нужно только одно – получить право на трон массагетов. А как только это случиться, Томирис отправиться в след своим предкам, обживать бескрайние небесные просторы. Она станет ему не нужна и…
— Если это случиться, массагеты всегда смогут собрать большой совет и выбрать себе нового царя. – Перебил его Гаубат, который теперь уже оставался в полном одиночестве. Но, несмотря на это, надежды на победу он не терял, потому что оставалась в его колчане еще одна стрела, выпускать которую время пока не пришло, ибо было непонятно остались ли стрелы у Фрады. – Вступить в войну никогда не поздно. Это мы всегда успеем.
— Так ты готов пожертвовать своей царицей, только ради того, чтобы на пару лет оттянуть войну с персами? – С ехидным прищуром спросил Фрада, и даже Томирис искоса посмотрела на Гаубата, впервые в жизни почувствовав, как в ее душу упало маленькое зернышко недоверия, которое если его обильно поливать нектаром сплетен и наговоров, всегда может перерасти в большое дерево и дать богатый урожай ненависти. Но Гаубат лишь улыбнулся в ответ, поняв, что серьезные аргументы у Фрады закончились, раз уж он стал заниматься такими провокациями.
— О, как же вы слепы, глупцы!!! Да если бы вы знали об истинных планах Куруша, то вы бы поняли, что ни один волосок не упадет с головы Томирис. Он будет охранять ее пуще самого себя. И на то у него есть причины.
— Если ты знаешь что-то, чего не знаем мы, расскажи нам об этом. – Обратился к нему Баридат, зная, что болтать попусту «белый лис» не будет.
— Да я знаю. Утром мой шатер посетил Фарандат. Так зовут посла Куруша. Мы долго беседовали с ним, и он поведал мне о намерениях своего господина. Куруш не хочет войны с нами не потому, что боится, а потому что уже давно наметил для себя другого врага, справиться с которым не мыслит без нашей помощи.
— Что же это за такое племя? – С усмешкой спросил Фрада. – То ты говоришь, что войско Куруша может растоптать кого угодно, то вдруг рассказываешь, что без нас оно не способно совладать с кучкой кочевников.
— Кочевники здесь ни при чем. Куруш хочет направить свое копью в другую сторону. Там, далеко на западе, есть большая страна, о которой никто из массагетов не слышал ранее. Персы называют ее Грецией. Говорят, она на столько богата, что жители ее даже обувь свою делают из золота. Даже самый последний простолюдин это страны богаче наших вождей и ему не приходиться заботиться о своем пропитании. Круглый год там лето и пастбища никогда не покрываются снегом, а всегда зелены и богаты кормом. Но при этом никогда не бывает засух, которые бы иссушали эти пастбища. Никогда. Это ли не сказка, братья. И вот в походе на такую страну, Куруш хочет сделать нас своими союзниками. Только представьте, какие сказочные богатства сможем мы привезти с собой из этого похода. То, что совсем недавно мы получили благодаря походу на маргушей, покажется нам маленькой каплей, затерявшееся в водах Аракса. А вместо этого вы хотите рассориться с Курушем и привести врагов на свою землю. А много ли богатств привезет с собой перс, собравшийся в поход на массагетов? Что сможем получить мы, одержав победу? Пару пробитых стрелами кувшинов. Достойная награда победителю, нечего сказать.
— А ты уверен, что мы нужны Курушу именно для этого. – Спросил Баридат и по его взволнованному голосу Гаубат понял, что пущенная им стрела попала в цель.
— Фарандат клялся мне огнем, который для каждого перса является священным. Никто из них не посмеет поклясться огнем и соврать при этом. Так чего ты хочешь, Баридат? К чему стремишься ты, Спаргапис? Залить кровью саков наши степи, или разрушить города неведомых греков и до самой крыши набить каждую юрту своего намана золотом?
— Так мы пойдем в поход на эту… как ее… на правах равных с персами союзников? – Спросил Спаргапис, даже не замечая на себе злобный взгляд разъяренного Фрады. Вот когда старый плут всерьез пожалел, что упустил влияние на Спаргаписа. Последнее время тот все реже появлялся у его шатра, каждый раз находя все новые отговорки. Фрада, конечно, не верил в них, но как он ни старался вернуть расположение молодого вождя, все его затеи терпели крах. И Фрада продолжал днем и ночью ломать голову над причиной такой перемены, по-прежнему не находя ответа.
Тем временем Гаубат продолжал развивать свой успех:
— Вот именно. Не подданных, ни данников, коими являются для него маргуши и сотни других народов, а союзников. Только подумайте, братья, как далеко распространиться слава о саках. О доблести и храбрости наших воинов будут говорить племена и народы, о существовании которых раньше мы даже не догадывались. Наши кони будут пастись на полях, о которых мы даже мечтать не могли, а стада наши будут состоять из животных, которых мы раньше никогда не видели, и предки наши даже их названий не знали. Вот что получим мы, став союзниками Куруша.
— Чушь!!! – Выкрикнул Фрада, но Спаргапис и Баридат уже находились во власти сладостной мечты о великих победах и не слышали возражений своего вожака.
— И ты, Артембар, можешь не беспокоиться о судьбе Томирис. – Продолжал Гаубат. – Куруш будет заботиться о ней, как о самом себе. В канун великих битв потерять таких союзников, как мы, для него не позволительная роскошь.
Артембар ничего не ответил. Он видел, что все остальные, кроме Фрады, уже согласны толкнуть Томирис в объятия Куруша, и от осознания собственного бессилия изменить, что либо, вождь до крови кусал губы.
— Если так, то я, пожалуй, выскажусь за союз с персами. – Заявил Баридат, даже не глядя в сторону Фрады.
— И я тоже. – Поддержал своего товарища Спаргапис. – По мне так два наших великих народа должны объединиться, чтобы загнать непокорных за край земли и совместно править всем миром.
— Что ж. Артембар и Фрада против. Но вас только двое против трех, так что… — Томирис запнулась и долго не могла продолжать. – Не забывайте о данной вами клятве. Теперь вы не должны противиться принятому решению. – Томирис снова замолчала. Как бы невзначай нагнув голову, она старалась скрыть от вождей предательски навернувшиеся на глаза слезы. Хорошо, что в шатре было темновато и сидящие поодаль Спаргапис с Баридатом не замечали состояния, в котором пребывает их царица. Не замечали этого и Фрада, который, негодуя, на мелкие кусочки изломал стрелу, превратив ее в кучу щепок, и Артембар, понуро опустивший бритую голову. Только Гаубат мог видеть влажные глаза Томирис, в которых как в зеркале отражалось сжавшееся в маленький болезненный комочек страдавшее женское сердце. Но, прекрасно понимая как тяжело сейчас его любимице, в душе безмерно сочувствуя ей, Гаубат все же считал себя правым и потому ничуть не жалел о том, что только что сделал. Быстрым движением смахнув покатившуюся по щеке слезу, Томирис решила забыть о проявлениях приличий и поскорее закончить эту пытку. – Надеюсь, решив именно так, а не иначе, мы не ошиблись. А теперь идите. Я хочу остаться одна. – И после этих слов даже Гаубат, за долгие годы привыкший после совета оставаться в шатре царицы, на этот раз закряхтел, поднимаясь на искалеченную ногу, и вместе с другими вождями захромал к выходу.
Первым шатер покинул Фрада. Даже не прощаясь с царицей, он прошагал к выходу, где оттолкнул одного из стражников, хотя тот совершенно не мешал ему выйти, и весь во власти своей ярости пошел прочь. Но, сделав несколько шагов, Фрада замер, поджидая, когда с ним поравняется идущий сзади Баридат. Ухватив вождя за руку, Фрада дернул его к себе, и одновременно сделав шаг в сторону, преградил путь Спаргапису, который так увлеченно обменивался с кем-то жестами, что даже не заметил выросшего перед ним Фраду, пока не натолкнулся на его грудь. Извинившись, Спаргапис попытался было обойти Фраду, но тот снова шагнул в сторону, таща за собой ухваченного Баридата.
— Так вот цена вашей дружбы? – Сверкая глазами и брызгая слюной, спросил Фрада. Услышав это, Спаргапис потупил глаза. Ему действительно было не по себе от того, что он не поддержал Фраду. Кажется, это произошло впервые с тех пор, как Спаргапис обрел влияние на молодых вождей и стал приглашаться в совет, и теперь Спаргапис чувствовал себя изменником. Но Баридат, в отличие от Спаргаписа и не думал искать для себя оправданий.
— А разве когда-то я клялся тебе в дружбе, Фрада? – Ответил он и попытался освободить руку, но такой ответ лишь еще больше разозлил Фраду и он еще сильнее сжал пальцы, стараясь не отпустить сопротивлявшегося Баридата.
— Но раньше ты всегда был на моей стороне. – Оскалив зубы, бросил он упрек Баридату.
— Потому что раньше наши интересы совпадали. – Баридат тоже начинал злиться.
— А что же произошло сегодня?
— Сегодня они не совпали. И все. – Не желая спорить, отрезал Баридат и снова попытался освободиться.
— Как быстро меняются твои интересы.
— Они у меня всегда одни и те же. Я всегда поступаю так, как подсказывает мне моя совесть.
— Можешь не рассказывать мне эти сказки. Лучше честно признайся, чем купил тебя этот старый калека.
Кровь бросилась в голову оскорбленного Баридата, свободная рука его метнулась к закрепленным на левом бедре ножнам и мгновенье спустя лучи заходящего солнца зловеще заиграли на золотом лезвии акинака. Увидев это, Спаргапис поспешил разнять вождей и повис на руке Баридата, тем самым сделав его беззащитным перед Фрадой, рука которого к этому моменту тоже сжимала оружие. В этот миг, задетый за живое таким неожиданным поражением и столь дерзким неповиновением тех, кого считал своим бессловесным стадом, Фрада не мог думать ни о чем другом, только о мести, мгновенной и жестокой. Безразличный к чужой жизни металл мелькнул над головой Фрады и, со свистом рассекая вечерний воздух, устремился к груди Баридата. Но когда до желанной цели оставалось совсем немного, чья-то сильная рука сжала запястье Фрады и тот замер, словно каменное изваяние, не имея сил пошевелить рукой.
— Пусти!!! – Зарычал он державшему его Артембару и рванул к себе руку с акинаком, чтобы освободить ее и довершить начатую месть за предательство. Но хотя Артембар был гораздо ниже, да и вес его был несравненно меньше, силой он смог бы помериться и не с такими гигантами, как Фрада. Вожди замерли, в отчаянной борьбе напрягая каждый мускул. Изо всех сил упираясь толстыми ногами в землю, Фрада тянул руку на себя, а Артембар, из груди которой временами вырывалось тяжелое сопение, выгибал ее в обратную сторону. Стоя чуть в стороне, не решаясь вмешиваться, наблюдали за их молчаливой схваткой Спаргапис и Баридат, уже вложивший свой акинак в ножны. Еще дальше, качая седой головой, ворчал что-то себе под нос Гаубат. Ото всех юрт к месту побоища потянулись любопытные. Жажда зрелища подожгла глаза одних нездоровым блеском, другие, наоборот, с тревогой ожидали, чем же все это закончиться. Наконец, чаша весов начала медленно склоняться в сторону Артембара, так что с каждым мгновеньем Фраде становилось все труднее держать акинак. Вскоре режущая боль в запястье стала для Фрады просто нестерпимой и, разжав кулак, он выронил акинак. Артембар вздохнул с облегчением – он чувствовал, как силы каждое мгновенье покидают его мышцы и скоро наступит момент, когда он уже не сможет сдержать ярость Фрады. Но, к счастью, Фрада сдался раньше.
Нагнувшись, Артембар подобрал с земли оружие Фрады и вернул его хозяину, который с гримасой боли на лице растирал запястье.
— Побереги силы для других подвигов. – Без тени злости сказал Артембар и добавил, обращаясь скорее к самому себе. – Все таки Томирис мудра, как десять столетних змей вместе взятых. Что было бы, если Фарандат увидел подобное на совете?
— Прости, Фрада. – Примиряющее подняв руки, к недавнему сопернику подошел Баридат. – Мне не следовало вести себя подобно взбесившемуся волку.
— Да, я тоже погорячился. – Ответил Фрада тоном, по которому было ясно, что если он и сожалеет, то только о том, что ему помешали совершить задуманное.
— Согласен. Мы все погорячились. – Кивнул Баридат. – В знак примирения приглашаю вас всех в свой шатер. Всегда легче найти общий язык, подбрасывая в огонь волшебные плоды, чем размахивая акинаком.
— Мудрая мысль. – Согласился с ним Артембар, но тут же поспешил отказаться от предложения. – Но я не могу. Прости, Баридат, меня ждет еще одно важное дело.
— Пожалуй, я тоже откажусь. – Ответил Спаргапис, косясь куда-то в сторону. Проследив за его взглядом, Фрада заметил, что шагах в тридцати от них стоят два прекрасных коня, уздечки которых сжимают худые хрупкие ручки Заринки. Встревоженный взгляд девушки, который не отрывался от молодого вождя, и легкая, едва заметная улыбка на лице самого Спаргаписа, окончательно убедили Фраду в том, что он видит перед собой главную виновницу всех его бед.
— Да… я тоже не могу… прямо сейчас. – Изучая Заринку, Фрада уже забыл обо всем случившемся.
Баридата явно не расстроил отказ приглашенных – вождь вообще сказал это только из вежливости. Так что, не говоря больше ни слова, он развернулся и зашагал прочь. Его примеру последовал Артембар и вскоре оставшийся в одиночестве Фрада наблюдал за тем, как, держа друг друга за руки, Спаргапис и Заринка замелькали между белыми крышами юрт.
— Так вот что за волчица увела из моего стада самого жирного барана. – Заговорил Фрада сам с собой. – А я то голову ломаю. И что только он нашел в этой худосочной девке. Да еще наверняка не первым побывал в ее пещере. И чем ему не понравились женщины из моего шатра? Ведь сколько разных красавиц подкладывал я к нему под бок. И все в пустую. А эту даже ущипнуть не за что, а вот глянь же ты, ни на шаг от нее не отходит. – На самом деле сложение Заринки волновало Фраду меньше всего. Он больше злился на самого себя за то, что уверовал в крепость пут, которыми привязал к себе Спаргаписа и даже не думал, что когда-нибудь они смогут быть разорваны. А результат на лицо: Спаргапис с каждым днем отдаляется от него все больше и больше, совет проигран и данная в начале клятва теперь сковывала Фраду, крепче самой толстой цепи. Стоит только попытаться подбить некоторых вождей на отказ от союза, это тут же станет известно Томирис и тогда… Нарушать клятву, данную при других вождях нельзя. Даже думать об этом не стоит. Так что же теперь? Неужели это все? Скоро, совсем скоро Томирис станет женой Куруша и… прощай трон массагетов, прощайте мечты о царствовании над всеми саками, так и придется оставаться до конца своих дней жалким вождем одного из племен. Неужели так оно и будет? А что тут можно сделать – клятва есть клятва. И зашагав от шатра ненавистной ему царицы, Фрада продолжал говорить сам с собой, не опасаясь, что его могут услышать. – Будь ты проклята, плутовка. Кто только надоумил тебя на это. Но если ты думаешь, что сможешь победить меня вот так просто, то ошибаешься. У меня еще много времени. Совет не раньше чем через десять дней. За это время я что-нибудь придумаю, будь спокойна. Так просто я вам всем свой трон не отдам. Не отдам! Что-нибудь придумаю.

Скрестив руки на груди, Томирис с непонятным, незнакомым ей до этого чувством полной отрешенности, безразличия ко всему происходящему, наблюдала за развернувшейся у ее шатра сценой. Удивляясь самой себе, царица отметила, что пока вожди ссорились, упрекая друг друга в предательстве, размахивали оружием и мерились силой, в ее голове не шевельнулось ни одной мысли, ни что не дрогнуло у нее в груди и сердце не стало биться чаще. Ей было все равно. Откинувшись на спинку трона, так сильно сжимая рока-подлокотники, как будто хотела оторвать их от золотых бычьих голов, Томирис едва сдерживала рыдание, тяжело дыша высоко вздымающейся грудью, которую сдавил стальной обруч ледяной тоски. Взгляд непросыхающих глаз заскользил по стенам шатра, который больше десяти лет служил Томирис домом, и замер, достигнув распахнутого настежь входа. Там нежный весенний ветер ласково гладил зеленый ковер степи, который в ответ тихим шелестом трав признавался ветру в любви. Журча мимо угрюмо застывших берегов, река звонко смеялась на стремительных перекатах, резво скакала и прыгала на небольших порогах и потом устало замирала в прибрежных заводях. Это Политимет, на берегах которого она родилась и провела большую часть жизни. Каждый камешек, притаившейся на дне холодной реки, казался царице родным, каждая излучина его течения была знакома и любима. За сорок с лишним лет здесь почти ничего не изменилось. Пройдет еще год, пять, десять, а здесь все будет по-прежнему. Так же каждую весну будет цвести степь, одевая речной берег в разноцветные одежды, и вокруг, насколько хватит взгляда будет расстилаться бесконечная зеленая равнина, вздымаясь над которой будут синеть вдалеке прозрачные силуэты гор, и их покрытые снегом вершины будут сливаться с высоким небом в единое целое. Все будет точно так же. Только она этого больше никогда не увидит.
И не имея больше сил бороться с одолевшей ее тоской, Томирис заплакала. Заплакала так, как приучила сама себя за десять с лишним лет своего царствования – тихо, беззвучно, торопливо смахивая катящиеся по горячим щекам соленые капли, чтобы случайно проходящий мимо человек, не увидел вдруг царские слезы. Если бы можно было взять все это с собой, спрятать за пазухой частичку гор, сохранить кусочек бездонного неба, зачерпнуть ладонями ледяной воды Политимета и навсегда запомнить горьковатый запах степных трав. Все бы было легче жить на чужбине, где придется провести всю оставшуюся жизнь, деля ложе с мужчиной, которого еще ни разу не видела. И новая волна слез подступила к еще не просохшим глазами царицы.
Прошло немало времени, прежде чем окончательно иссяк запас слез и вволю наплакавшись, Томирис решила, что стоит немного отдохнуть. Покинув свое царственное место, усталая царица направилась в другой конец шатра, где отделенное полупрозрачной завесой раскинулось просторное, мягкое ложе. Но не успела царица сделать и двух шагов, как из ее груди вырвался испуганный крик и словно лань, потревоженная внезапным прыжком кровожадного хищника, Томирис отскочила в сторону.
— О, всесильные небеса, как же ты меня напугал. – Полумрак вечернего заката надежно скрывал того, к кому были обращены эти слова, и только глаза таинственного посетителя сверкали в темноте ярким пламенем отчаянной решимости. Но этого хватило, чтобы Томирис узнала незваного гостя. Оправившись от испуга внезапной встречи, она бросила тревожный взгляд на распахнутый полог шатра. Снаружи все было тихо и спокойно, даже стоящие у входа стражники, казалось, не услышали вскрика царицы и продолжали пребывать в неподвижности. – Зачем ты здесь? И вообще, как ты попал сюда? Я ведь не отходила от входа.
— Это неважно. – Шагнув вперед, взгляду царицы предстал бледный Артембар с побелевшими от волнения губами, которые дрожали при каждой попытке вождя заговорить.
— Уходи, Артембар. Тебе нельзя здесь находиться. – Прошептала Томирис, жестом руки умоляя Артембара не подходить ближе. – Неужто ты не понимаешь, что ждет тебя, если кто-нибудь…
— Мне все равно. – Перебил ее Артембар и попытался взять Томирис за руки. Царица отшатнулась от него, как от больного неизвестной заразной болезнью. Пряча руки за спиной, Томирис чувствовала как горячая волна, зарождаясь где-то внизу живота, переполняет ее грудь и сжимает горло, не давая сказать ни единого слова. Стоя в двух шагах от онемевшей царицы, Артембар покачал головой. – Я не уйду, пока … ты не выслушаешь меня.
— Артембар, пожалуйста. – Томирис не хватало воздуха, она хватал его раскрытым ртом, словно выброшенная на берег рыба и все равно задыхалась. Но в ответ на ее слезную мольбу Артембар лишь упрямо покачал головой. Снова оглянувшись на распахнутый полог, Томирис решительно зашагала к выходу и, готовясь встретиться с царской стражей, Артембар сжал рукоятку акинака, но отступать не собирался. Но и Томирис не собиралась звать к себе на помощь. Вместо этого, она торопливо развязала кожаные шнурки, освободив тем самым две широкие шкуры, которые с тяжелым шелестом сомкнулись ровно на середине входа, спрятав от любопытных глаз все, что происходило в жилище царицы. – Хорошо. Говори, только быстро. Говори и уходи. Немедленно.
Убрав руку с акинака, Артембар перевел дух.
— Томирис… Послушай… – Не зная с чего лучше начать, Артембар долго не мог подобрать подходящие слова, но потом рубанул резко и решительно, как умеют это делать только воевавшие всю жизнь люди. – Уже закат, скоро весь наман уснет. Стража не в счет, мимо нее мы легко проскользнем не замеченными. А возле Каттакарабаша нас уже будет ждать Шемерген со свежими конями. К рассвету мы будем далеко отсюда, а еще через пару дней достигнем гор, где нас никогда не найдут.
— Ты с ума сошел. – То ли спросила, то ли ни чуть не сомневаясь в этом, сказала Томирис.
— Нет. – В мгновенье ока оказавшись рядом с царицей, Артембар схватил ее хрупкие плечи и сам не замечая того, сжал их с такой силой, что Томирис застонала от боли. – Эта мысль пришла ко мне не сегодня. Я уже не раз думал об этом. Моя рука тверда, глаз верен, я легко смогу прокормить нас обоих охотой. Поставим маленькую юрту на краю земли, там, где вообще нет людей и…
Томирис не могла слушать этого, как несчастный человек не может слушать рассказы о чужом счастье, и потому прохладная ладонь легла на рот Артембара, пытаясь заставить его молчать, но, едва почувствовав на своей коже нежное прикосновение губ, царица отдернула руку, как будто дотронулась до раскаленного в костре камня.
— Я не могу. – И задрожав всем телом, Томирис издала тихий умоляющий стон. – О-о-отпусти меня.
Но, разжав дрожащие руки, Артембар все же не мог отпустить глаза Томирис, удерживая их своим вопросительным взглядом.
— Я не могу. – Повторила Томирис, отступая на шаг назад. – Всевидящее небо свидетель, окажись ты здесь месяц назад, я бы, наверное, даже не задумалась. Но теперь… Нет, Артембар. Теперь это неминуемо приведет к войне, а царем всех массагетов станет Фрада, который…
— Проклятье!!! Причем здесь это? – Перебил ее Артембар.
— А ты представь, что сейчас ты не в моем шатре, а на берегу Аракса, ведешь своих воинов в бой. Смог бы ты бросить их в самый решающий момент битвы, чтобы сбежать со мной? Молчи, не отвечай. Если ты скажешь «да», это будет неправдой. А если бы это было правдой, я бы никогда не смогла полюбить тебя.
— О, боги, да за что же вы так наказали меня!!! – Заревел Артембар и даже сам испугался силы своего голоса. Замолчав, он прислушался, не всполошились ли стражники, но снаружи по-прежнему все было тихо и спокойно. – Будь проклят тот день, когда я сделался вождем!!! До этого момента я не знал горя, потому что никогда не видел тебя. А теперь… С тех пор как я впервые побывал на большом совете покой покинул мою душу и я схожу с ума, потому что, сидя рядом с тобой, не могу прикоснуться к тебе, видя тебя, не могу прижать к себе, чувствуя запах твоих волос, не могу даже погладить их. – Говоря все это, Артембар медленно приближался к Томирис, а та, боясь, что не сумеет сдержаться, испуганно пятилась назад. — А сейчас я просто обезумел, потому что стоит мне представить, что… скоро другой будет ласкать тебя… и пользуясь властью будет принуждать тебя ложиться в его постель… А я больше никогда не смогу прикоснуться к тебе даже взглядом…
— Замолчи, Артембар. – Не выдержала этой пытки Томирис.
— Иногда мне кажется, что легче будет убить тебя, чем позволить свершиться этому.
Сказанные в порыве безумной страсти слова неожиданно для самого Артембара осветили глаза Томирис надеждой.
— Знаешь, а для меня это был бы самый лучший выход. – Честно призналась она, и, посмотрев в глаза оторопевшему вождю, последующей своей просьбой заставила его вздрогнуть. – Если нет у меня другого выхода, помоги мне сделать это? Сама я не смогу.
Некоторое время молчащий Артембар ошеломленно смотрел в полные слез глаза Томирис, взиравшие на него с надеждой и мольбой. В них видны были такое отчаяние истерзанного сердца и такая решимость положить всему этому конец, что Артембару, не раз лишавшему людей жизни, стало страшно.
— Есть другой выход! – Все еще не теряя надежды, заговорил вождь. – Послу…
— Замолчи! – Не сказала, а простонала Томирис, в отчаянии отвернувшись и закрыв заплаканное лицо руками. – Ты не прав, нет у меня другого выхода. Я не могу пойти на это, неужто ты не понимаешь?
Замерев, оба влюбленных долго молчали – Томирис никак не могла унять дрожь во всем теле, а наповал сраженный ее последними словами Артембар, глядя на рыдающую царицу, не мог найти слов, чтобы еще раз попытаться убедить любимую.
— Что ж… Раз так… — План, совсем недавно казавшийся идеальным и легко осуществимым, рухнул, похоронив под своими обломками последнюю надежду. Убитый горем Артембар собрался покинуть шатер так же тайно, как и проник в него, но, сделав два шага, услышал за собой всхлипывающий голос Томирис.
— Артембар!!! – Вождь с готовностью обернулся на призыв царицы. – Я не хочу чтобы ты уходил… Потому что в одном ты все-таки прав. Скоро мы расстанемся навсегда и больше никогда не увидимся.
Кожаный пояс отлетел в сторону, дрожащие руки распустили шнуровку, обнажив загорелые плечи, по которым разметались золотистые кудри, ненадолго задержавшись на трепещущей груди, платье скользнуло вниз, и, прошуршав по бедрам, беззвучно упало на застеленный шкурами пол. Сердце Томирис готово было пробить грудную клетку и выскочить наружу. Она чувствовала себя как шестнадцатилетняя девчонка, еще не познавшая любовной услады и впервые оказавшаяся наедине с желанным мужчиной. Смущенно потупив горящие глазки, она никак не могла унять охватившую ее нагое тело дрожь, и, соединив руки, сама не понимая зачем, пыталась прикрыть ими низ живота. Но это продолжалось совсем недолго. Столько лет сдерживаемая страсть вырвалась наружу, и не было больше в мире сил, способных удержать их на расстоянии друг от друга. Все запреты, неписанные законы и табу предков, написанные кровью дерзких влюбленных прошлого, в этот миг исчезли, растворились в окружавшей их ночной темноте, чтобы всего лишь однажды сгорев в пламени страстей, к рассвету возродиться из пепла и снова встать между влюбленными непреодолимой стеной. Но это случилось только с рассветом. А пока солнце не уронило на землю свой благодатный свет, их истомленные тела, раз за разом сливались в одно целое, обдавая все вокруг жаром, от которого плавился золотой трон и горели шкуры, служившие влюбленным постелью. Вокруг них кипела вода, и холодная земля вставала на дыбы, а несокрушимые горы, рассыпаясь на сотни мелких камней, с оглушительным грохотом падали в океан наслаждения, до небес вздымая облака из брызг счастья, которые оседали на обнаженных телах крупными каплями пота. Сладкие стоны, рождаясь где-то в глубине счастливой души, переполняли тесную грудь, и, вырываясь наружу, переходили в тихий крик блаженства, сопровождавший райскую дрожь всего тела, после которой влюбленные замирали в полной неподвижности, боясь спугнуть счастье, не решаясь хоть на мгновенье выпустить друг друга из объятий. И только тихий шепот нарушал тишину:
— Артембар, милый мой.
— Томирис, любимая.
И все начиналось сначала.
И даже когда рассвет – безжалостный враг всех влюбленных – забрезжил на далеком горизонте, предвещая неминуемое расставание, загрубевшая ладонь воина никак не могла выпустить маленькую ладошку царицы. И две пары утонувших друг в друге глаз застилала горькая пелена слез.

Добавить комментарий