Посвящается моему отцу и дяде —
МАТЕРИНСКИЙ ПОКЛОН журналистам
(Ким Костенко)
1.
Ким помнил бой за высоту под Прагой :
Горячий, взрывом вздыбленный песок…
Зверея, немцы бросились в атаку
К высотке, сквозь простреленный лесок…
«Победа !!!» — завтра выдохнет полмира,
А нынче, на продымленной заре,
Товарищи хоронят командира
Под яблоней у дома во дворе
Крестьянском. Чех-хозяин так радушен,
Так по-славянски близок словно брат…
Сегодня переводчик им не нужен –
За них глаза и слезы говорят…
2.
Прекрасный город флагами расцвечен,
С Победным солнцем заново расцвел..
Тяжелыми потерями отмечен,
Но выживший – спаситель и орел !
Весенних улиц бурное волненье,
Где в каждом звуке радостная трель !
Бойцам — в награду за освобожденье
Огромными охапками сирень !
3.
В бою последнем Ким был тоже ранен,
Но – День Победы !– к черту медсанбат !
И сапоги, как новые, надраив,
С полком в строю шагает лейтенант.
На лоб спадала озорная челка,
Он на ногу прихрамывал чуть-чуть,
Но целовали пражские девчонки
Его и прикололи бант на грудь.
Ким вспомнил: за дорожною развилкой,
Когда они все улицы прошли,
Им поклонилась женщина в косынке,
От сердца поклонилась, до земли…
4.
Земля родная, здравствуй ! Мы вернулись
Не все…Но мы тебя не подвели –
С Победой на пути не разминулись –
Такие – разминуться не могли !
Война нас шквалом огненным косила,
Кромсала и за совесть, и за страх,
Но с именем немеркнущим – «Россия.»
Ребята погибали на устах…
За них сегодня сдвинем мы стаканы,
Негромко добрым словом помянем…
…Как ноют недолеченные раны –
Весна забот стучится в каждый дом.
5.
Как строили, пахали и рожали,
Рубили уголь, плавили металл,
Газеты вездесущие писали,
Показывал в ДК киножурнал.
Так повелось : от века и до века
Державное могущество страны
Сильно трудом простого человека –
Ему лечить раззорище войны.
Пока живет над нашими полями
Достоинства с терпением родство,
Такие люди – всюду, рядом с нами –
Они в любом народе – большинство.
6.
Войны не переплавлены осколки,
Но пульс страны ритмичен в новостях.
Ким стал корреспондентом «Комсомолки»
В Донецкой и Луганской областях.
Шахтерский край – как сопки, терриконы
Застыли в черной угольной пыли,
И антрацита золото в вагонах
Хранит в себе тепло родной земли.
А воздух густоват и осязаем –
Сирени запах слышится окрест…
Сидит в Кремле уже не сам Хозяин,
И прогремел в стране двадцатый съезд…
(А все же жаль, что каждый наш правитель
Имеет в генах дрянь-менталитет :
Он на костях ушедшего (строитель !)
Свой норовит поднять авторитет.)
7.
Ким был в краю, где Каменка журчала,
И Краснодона мирные огни
Порой гостеприимно привечали
Его в командировочные дни.
Беседовал с шахтерами, надеясь
Из первых рук о подвиге узнать,
Те говорили : «Написал Фадеев –
Какой резон его опровергать ?
Да, подвиг был, как написал писатель –
Жаль погубили всех их, молодых…
А кто герой там был, а кто – предатель,
Какая разница теперь для нас живых ?»
«Их чтят и помнят в каждом нашем доме-
В Истории – навечно имена»,-
Сказали недвухсмысленно в обкоме –
«Списала все неточности война».
8.
А оттепель хрущевская кончалась,
И впереди – застой на много лет,
Когда Костенко вовсе не случайно
Пришел в небезопасный Комитет.
Он попросил, чтоб дело показали
О краснодонцах. «Мы не знаем вас.
Нельзя»,- под дулом глаз ему сказали,
«И пусть Москва вам разрешенье даст».
Потом еще не раз не допускали-
Пришлось в Москву и в Киев позвонить…
Но наконец-то папки с делом дали :
«Секретно» -гриф и «Вечно» -гриф хранить.
Начальник, Киму очертив границы,
Сел так, чтоб все движения учесть:
«Какие строки и какой страницы
Какого тома нужно вам прочесть ?»
Ким так сказал : «Мне нужен Третьякевич-
В его душевных нитях потайных
Мне б разобраться.» (В книге он – Стахович,
Предавший и сгубивший остальных).
9.
Ким стал читать, и опалило жаром
Войны. А за окном – холодный ветер выл…
…Не Кошевой был в группе комиссаром,
А Третьякевич комиссаром был…
«Самолюбивый выскочка, злодейски
Он предал, он – без чести существо…»,-
Так жестко в книге написал Фадеев,
И версию все приняли его
Без оговорок. Ненависти пламя
Семью сжигало в злобной клевете,
Мать пробиралась к кладбищу ночами,
К могиле сына плакать на плите…
«Предателя семья !» — все тяжелее
В людской молве жестокая струна…
И с каждым годом яростней и злее
Презренья бессердечная стена…
Вдруг на могиле звездочку сорвали –
Сорвали имя. (В книге ж он – изгой)
Награды, им заслуженной, не дали –
Не может быть предателем герой.
10.
…Ким все читал и краснодонцев тени
Вставали рядом в лихолетье лет…
Был командиром «Гвардии» Туркенич –
Про это в книге и полслова нет…
Но почему ? За что же эдак скверно
Писатель эту роль нам показал ?
Туркенич – был советским офицером –
Из лагеря немецкого бежал.
По сталинским указам он – предатель
(Советский реализм ли виноват,
Что вдохновитель «Гвардии», создатель
Ее был не у дел и без наград ?).
11.
Еще в романе были две подружки
«Дешевых» — для гестаповцев своих…
(Лишь в девяностых встретились старушки,
Пройдя сквозь тюрьмы, где гноили их,
Пройдя через инсульты и инфаркты,
От издевательств «книжников» устав…
Потом бумажка : «Не имеем фактов –
Не найден преступления состав»).
Их жизнь прошла меж камер и решеток,
В плену жестокой лагерной молвы
Они прожили век с клеймом «дешевок»,
Всю жизнь не поднимая головы…
12.
Когда потом, в конце шестидесятых,
В газете Ким все это рассказал,
В стране был шок. Но нету виноватых –
Писатель книгу второпях писал,
А, значит, ошибаться мог порою
(Он тоже, в общем, смертный человек !):
Мог приписать предательство Герою,
И очернить его семью навек.
Наверно, мог. Его задача – подвиг,
В детали не вдаваясь, показать –
Страна прочтет и примет и исполнит
Призыв меж строк : простить иль наказать ?
За книгой – судьбы,- в ней полно фамилий,
Характеристик – их любой найдет,
И в благородной ярости всесильной
Все сокрушит читательский народ –
Романтик, слепо верящий искусству,
Бездумно. (Разобраться б кто помог),
Какое в сердце испытает чувство
К предателю, скулящему у ног ?
. 13.
Из фильма были вырезали сцены
Допросов и предательств, и измен…
Какой монетой заплатили цену
Изгоям, приподнявшимся с колен
Позора, навороченного книгой,
Размноженного фильмом до небес,
Стегавшего, как плетью, черной кривдой,
Будившего жестокий интерес ?..
14.
Навечно святы в памяти народа
Героев настоящих имена.
Война уходит дальше год от года…
…И остается в памяти весна,
Когда приехал Ким с своей брошюркой
(Ее «пробить» так было тяжело !)
В корреспондентской кожаной тужурке
В недальнее луганское село,
Где Вити Третьякевича родные
В опале жили, и седела мать
От горькой незаслуженной обиды –
Не пережившим это — не понять…
15
Его встречали славно – хлебом-солью
У низкого осевшего крыльца,
Как будто бы придавленного болью
От ран войны, оплавившей сердца
Живых, родством ответственных за павших,
И павших, жизнь отдавших за живых,
Легендой вечной для грядущих ставших
И ставших вечной скорбью для родных…
Сердечно мать благодарила Кима
За журналистский труд, за непокой,
За Истину, вернувшую ей сына
Героем из жестокости людской.
Мать плакала и сдержанно смеялась,
Как будто снова родилась на свет,
В слезинках тихо пробивалась радость,
И все шептала : Жаль, что Вити нет…
А провожая, словно бы светилась,
(Они по сельской улице пошли),
Прощаясь с Кимом, низко поклонилась,
От сердца поклонилась до земли…
А улица бежала и бежала –
Прямая – и длинна, и зелена…
А Мать в поклоне низком все стояла,
Как памятник… Так кланялась она
Защитнику, вернувшему ей сына,
Стране – Героя, из потоков зла,
Бездушья и чиновного засилья,
Когда в душе надежда умерла…
16.
Пишу о старых журналистских кадрах –
Заступниках тех маленьких людей,
Которые в чиновничьих преградах,
Толкутся безнадежно у дверей.
Кто им вернет надежду и опору ?
Как парус в бурю даст газетный лист ?
Защитой будет, помощью их скорой ?
Лишь неподкупный, смелый журналист.
