Человек забежал в подъезд.
Темно. Тихо. Коричневая корка стен.
Человек вывалил содержимое кишечника на гладкий грязный пол.
Грязно-белое перышко успело влететь в дверь, выпустившую полегчавшего человека.
Перо замысловато спускалось вниз, но застряло на самой круче бывшей еды.
В подъезд зашел мужчина. Чуть не вырвал.
Отдышался дома, выпив холодной воды с лаймом.
Взял два черных пакета для мусора и картонку. Вышел. Возле входной двери густо воняло, но кучи уже не было.
«Тот, кто навалил кучу, сделал так от безвыходности, но потом вернулся и быстро убрал за собой», — подумал мужчина, чтобы не рушить сюжет гармонического мира.
Допустим, что этот мужчина – писатель.
И вот он стоит, прислонившись к стене возле окна, и откусывает от крепкого зеленого яблока, втягивая в себя сок.
Яблочный кусок противится ему, натягивает щеку, как локоть спрятавшейся в мешке девушки.
Но писатель – а он писатель –яростно и машинально жует.
Потом пристраивает огрызок в пепельницу, не знавшую окурков – писатель не курит – и наклоняется к машинке.
К пишущей машинке. Очень старой. С перламутровыми круглыми клавишами, и бронзовыми рычажками.
К похожей на скелет игрушечного органа машинке наклоняется писатель и набирает текст.
«Телесный» цвет – разве это цвет тела?
У тела цвета флага – белый, красный, синий – кожа, кровь, вены.
И если ударить по белому, то под кожу подступят, сплетаясь, красный и синий.
Любовь.
В меня вживлен был резонатор тебя.
И вот ничего уже нет.
Маленький резонатор сломан, отторгнут и извергнут вон
Скучно.
душа не плещется на ветру восторга при виде тебя.
Флагшток пуст.
Мне тесно, тесно и хочется провалиться в рассказ — как раньше хотелось читать, так сейчас хочется составлять чтение для кого-то».
У писателя устаёт спина, и он идет к холодильнику.
Довольно странно – устаёт спина, а он идет к холодильнику.
Вот, стоит, жует кусок отварной холодной говядины.
Говядину намазал маслом и хреном.
Ест и читает свои заметки, прижатые к холодильной дверце магнитом.
«В нас живет любовь к любви. Мы любим в себе этот нерв, оживляющий нас, носим в себе этот наркотик, преображающий действительность
Наверное, Бог в наркотическом драйве любви видит этот мир и нас — вечный пьяный хоровод нас, влюбленных в любовь».
Писатель жуёт и читает свои заметки так, словно их оставил кто-то другой.
«Сыворотка любви – прививка божественности.
Бог привил нам любовь – себя? — вдохнув в глиняного адама свой дух.
Такая реанимация – рот в рот.
И с тех пор мы дышим любовью, выдыхая угарный газ.
Вокруг все меньше воздуха, все больше выхлопного любовного угара, и нет листьев Дерева, превративших бы угар в оксигенезис».
Комочек тертого хрена сползает с мяса и падает на желтый пол. Писатель смотрит на бугристую кляксу, отворачивается и продолжает читать.
«Преображает ли любовь объект любви?
Возможно, всё зависит от дозы Бога в этой любви?
Поглощение объектов жадным любовным глазом, как и вбирание ими нас, не проходит бесследно.
Происходит Приращение. Тела? Духа?»
Мужчина – писатель – возвращается к круглым клавишам машинки. Пальцы взбираются к сути, опираясь о старый перламутр, как альпинисты о заступы.
На белом остаются нечеткие следы:
«Когда «вобуковляешь» нечто, случившееся с тобой, то словно присягаешь некоему духу честности, и стараешься до мелочей передать всё.
Всё кажется важным и значимым.
И ветер, и шарф, и вдох, и просветление.
Но на письме есть вещи, которые сами выстраиваются, как картинка в кадре, их необязательно прописывать.
И тут можешь почувствовать, будто предал, не допел, не досказал, но кому это надо, по большому счету?»
Писатель выпрямляется, потряхивает кистями. С худого пальца слетает белое кольцо. Падает на желтый пол.
«Ценность падающих сегодня на пол предметов всё растет», — замечает писатель и вновь посылает фаланги пальцев в бой со стертыми клавишами.
«Замышляю героя, безгеройного героя, тактично отдающего мои мысли сюжету.
Как пишутся романы со многими участниками?
Сквозной герой должен объединить всех, ведь не могу же я писать роман от первого лица…
Поэтому мне нужно родить героя, который изымет из меня других персонажей, как детей из Кроноса, и каждый из них будет мной.
и потому все мы друг другу братья
и нам не нужны слова, чтобы считывать коды друг друга.
Для чего же нам нужны слова?
Чтобы расширять пределы, ибо названое запредельное сразу же перестает быть таким.
А еще слова нужны нам как свидетели изменений происшедших в нас».
Писатель вынимает лист из машинки. Тяжелый кремовый лист мелованной бумаги.
Наклоняется к упавшему кольцу и красно-сине-белым носовым платком сдвигает его на листок с текстом.
Потом идет на кухню. Становится на колени над кляксой тертого хрена. Сосредоточенно вытирает кляксу красно-сине-белым платком.
Заворачивает платок в кремовую мелованную бумагу, полную бледно-черных букв. Кольцо прижимается к буквам саваном платка.
Мужчина кладет свёрток в пакет для мусора.
Выходит с пакетом из дома.
Возле входной двери почти выветрился запах простого человеческого облегчения.
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
А.А. Ахматова
Принципы, методы, цель и смысл искусства: прислушиваться, присматриваться (долго-долго глядеть, улыбаясь), жадно ловить воздух, прикасаться к объектам — в общем, всевозможными способами стараться получить больше информации о Вселенной; мыслить, мыслить, подвергать себя и все предметы постоянному анализу, обязательно сомневаться в результатах, выводах, идеях, всяких конечных решениях, не отчаиваться от видимой бессмысленности поиска, страдать, сходить с ума от постоянной жажды истины, видеть единственным средством для выживания – сотворение; и оживет прекрасное, чудесным станет обыкновенное, черное-белым, белое-черным, смрад-ароматом, мертвый-живым, все переменится, все сойдет со своего места и установится на новом, или будет плавать, летать, парить, существовать в беспочвенности; человек спасает себя от безумия, горя, одиночества и беспросветности жизни, обретает смысл и помогает обрести его другом ищущему.
«Мужчина кладет свёрток в пакет для мусора» (С).- «Не жалко волною разрушенного замка, песчаные стены сползают вниз, но нет слез в глазах творца, так пройден еще один шаг пути, так открылся новый горизонт, но руки стали сильнее, взгляд – мудрее, мысль – светлее, язык – чище и прекрасней» (С)
Спасибо, Лара. Прекрасный рассказ.
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
А.А. Ахматова
спасение в подражании Богу — то есть в творчестве, да? с сотворении нового себя каждый новый миг
Спасибо, Катя
это мое «вобуковленное», я должен убрать за собой. стыд за «вобуковленное»…))) простая нужда делает нас самими собой…)
и мне стыдно… считайте, что я взял совок и вынес))))
плохо быть глупой…
ничего не поняла:(
Меня тут смех разобрал…Ведь и мы — буквоеды — похожи, следуя логике вашего рассказа, сначала на Писателя, рассеянно жующего, а потом уже на человека, наклавшего кучу в подъезде…))) Только не все за собой убирают…))) Если серьезно, точка, с которой вы так легко сдвигаете прозаические горы, мне в новость…Меня чего-то не устроила версия «не ведая стыда». Вы как будто видите что-то действительно неутешительное, чего прямо сказать нельзя — только косвенно, и это лишает вас каких-то привычных простым людям интонаций. Впервые слышу до такой степени отвлеченное веселье, словно и не человек смеется. А про совок — не метафора. Вы уже забыли мое гневливое письмо? ))) Рассказ — шедевр, чего уж говорить…
А мне не понравилось :(((
Может быть, — угар в оксигениум? Потому что оксигенезис — это кислое происхождение, возникновение кислого, еtс… И хорошо, что выветрился описанный запах.
А можно пожелать? — чтобы вы волновали читателей как можно меньше этой стороной физиологии (тут мое субъективное, не обязательное для вас, неприятие), ведь у вас так много других привлекающих деталей и неповторимых к ним тропов!.. Женщин с хищными орхидеями вместо ушей (!)…
Туалетные писаки…
Есть такая категория в русской поэзии…
Говаривал А.С.Пушкин…
Поздравляю…
Похоже, на стенках туалетов есть кому писать…
Или…
ПИ…
Молчу…
вы, как консультантант — просто клад!:)
Спасибо!