к о л е с о
К О Л Е С О
Она приходит, будто на Праздник, обвешанная дорогими безделушками, одетая в полупрозрачный шелк и свежие лепестки роз. В прихожей она оставляет шляпу и держит курс на вазочки с мороженым, блюдечки с пирожными, рюмочки с коньяком, пасочки… с апельсинами, клубникой и миндалем. Она пьет шоколад; она сама похожа на шоколад, настоящий, расплавленный и горячий… А на балконе, никем не замеченный, стоит и курит Тот, у кого белая кожа и черная кровь, а вместо сердца — шелестящий пакет драпа…
Но это неправильное начало очередного бреда, любовно именуемого мною рассказом. Лучше начать иначе…
Наконец-то я поняла, что такое “полный пи**ец”. Это, когда набрасываешь петлю на шею, а в самый последний миг звонит любимый мужчина, который на данном этапе жизни для тебя важнее всего, даже смерти; Тот, у кого белая кожа и черная кровь, а вместо сердца — шелестящий пакет драпа.
— Ну, Люция, ты даешь! Сколько можно писать о траве?!, — это Ли.
— Сколько есть, — а это уже я.
А все-таки что-то не то. Что-то я поймать не успела. Теперь сколько ни начинай, а конца все равно не будет. Так может и не продолжать вовсе?.. Может оставить все как есть, а самой уйти на кухню, косячину приколотить?.. Ну вот, снова я о траве… Нет, нужно писать, писать, писать!.. О чем?.. Зачем?..
Выходя из ванной, она хочет поставить чайник, но давно уже не помнит, что нужно для этого сделать: то ли воды набрать, то ли поджечь квартиру. Колесо приводит в движение воспаленный мозг и как следствие — раздвоение на Лю-”X” и Лю-”Y”. Е**нуться можно!.. Я опять проехала свою остановку.
Кто-то позвонил из автомата и ничего не сказал.
Лю-”X” ждет запоздалого гостя, а Лю-”Y” пытается написать рассказ со “счастливым концом”. Которая из Лю добьется результата? Ответ придет ближе к полуночи.
Сретенская шабашная полночь давно минула, а с результатами, как всегда — несладушка… Как-то на приеме у психоаналитика меня спросили:
— Вам какие персонажи больше нравятся, положительные или отрицательные? — это в области литературы.
— Оторванные, — ответила я.
— А это как, хорошо или плохо?
— Никак.
— Что же, вам никакие персонажи не нравятся?.. — не унимался психоаналитик.
— Нравятся, — устало отвечала я. — Только я не знаю, как описать то, что ни хорошо, ни плохо…
Вот и теперь я с этой проблемой столкнулась: не знаю, как создать “никакое” начало для “сказки со счастливым концом”. Но, как только контроль безнадежно утерян, вдруг появляется “начало”…
Так что я перехожу к продолжению…
ПРАЗДНИК
Праздник состоит из беспонтовых кусочков пресытившейся любви и эстетствующей страсти. Он искушен и в чем-то эпикуреец. Он приходит, где-то ближе к концу пути, презрев догмы и графики, вдохновляя парочку неприкаянных шизофреников на эксперименты с мемуарами.
Он вонзается в естество крадущихся кошачьей тропой, служителей культа Джа, Вакха, Струны и Снега. Для него нет ничего невозможного, потому что чудо лежит в самой его сути, а космический Закон предусматривает исполнение желаний, самых невероятных, абсурдных, дерзких, но искренних.
Праздник всегда застает врасплох, когда ожидание сменяется надеждой и одержимость переходит в апатию. Он неизбежен и в то же время непредсказуем. Праздник, это натянутая нить, пружинящая и прочная, меж двух сознаний, избравшая своим девизом свободу, одиночество детей ночи, пути ветра и нечто, совсем уж недоступное восприятию посредственности.
Праздник — вне времени; стрелки его настенных часов движутся в обратную сторону, прошлое возвращается и ничто не грядет; жизнь становится сплошным deja vu, но кто может усомниться в ее реальности?.. Я обнимаю свои сны, ты целуешь новую жрицу фатализма, и оба мы мечтаем о финале, которого не будет.
Праздник был свидетелем-невидимкой, когда мы простились навсегда и ушли параллельными тропами. Рано или поздно они пересекутся, мы удивимся, учтем все, кроме Праздника, и в этом будет ошибка. Праздник приходит однажды, чтобы уже не покинуть, он тень и маяк, проводник и хранитель, он стрелочник, весьма гуманный, и поэтому мы избегаем роковых столкновений, и лишь присоединяемся друг к другу до следующего разветвления (тропы). Мы близоруки, дальнозорки, но с обостренной интуицией и уже не верим в “навсегда”. Расстаемся по инерции, привычка блокирует боль и смысл, возникает подозрение о наличии третьего — скорее всего это кукловод, — но он не счел нужным представиться, а мы ленивы и не настаиваем.
В низовье реки сливаются, происходит перерождение в единое целое; мы даем ему новое имя, забывая, что у троп та же участь. Ни одна тропа не имеет имени, но с высоты птичьего полета можно разглядеть, как все они превращаются в руны, составляющие подлинное имя Праздника.
КОНСПИРАЦИЯ
Меняя имя мы изменили сущность, с новой сущностью пришло иное восприятие реальности; а в остальном – все как было: та же борьба с пристрастиями, уничтожение желаний посредством тупой иглы, проникающей в подкожный интим, влечения, увлечения, и нечто, о чем уже было сказано каждым, кому было, что говорить. Те, кто предпочел молчание, казались знающими, или не знающими, в зависимости от обстоятельств. Измененные выбрали лист бумаги и ручку, карандаш, холст и масляные краски, глину, бонги, маракасы, любой подручный материал, и это разрушило их внутренний “икс”. Внешний “игрек” всегда нуждался в коррекции, поэтому в расчет мы его брать не будем.
Оставив позади прошлое (воспоминания, опыт), мы углубились в будущее, но, как выяснилось, его тоже нет. Мы перестали мечтать, планировать, накапливать, откладывать, с головой окунулись в сейчас и удивились полученному результату. Привожу формулу настоящего: сейчас минус прошлое & будущее равно ничто. Любая попытка осознать вышеприведенную формулу увеличивает риск поиметь в перечне диагнозов шизофрению.
Отсюда нужно начать конспирацию. Лучше всего шифроваться «под» влюбленных наркоманов: Ты нужен Мне, Я нужна Тебе, Нам Обоим нужен наркотик, — вопрос в том, какой именно наркотик подходит и тебе и мне. Выбрав среднее арифметическое можно поставить точку.
КОЛЕСО – 2
Я жду. Я все еще способна ждать. Тот, кто выглядел другом, а оказался никем, пока молчит, но скоро и он придет раскаявшийся и жалкий, чтобы вымолить если не полное, то хотя бы часть прощения. Лю-“Х” никогда больше не расстанется с маской постороннего наблюдателя, но Лю-“Y”, возможно, сделает полшага навстречу, окажет вовсе необременительную поддержку, подкинет скупой совет.
Обе мы понимаем, что Этот больше не нужен. Нужен тот, Другой, — Тот, у кого белая кожа и черная кровь, а вместо сердца – шелестящий пакет драпа. Для него всегда найдется Место и Слово. Лю-“Х” никогда не покинет его, а Лю-“Y” станет его тенью-хранителем, почти как в лучшие времена, и это отчасти спасет положение.
Примерно тогда же возникнет Третий. Он внесет некоторый хаос в размеренное существование вышеперечисленных, раздвоение Лю станет слишком очевидным, а независимая, материальная ее часть, исчезнет из осязаемого первыми двумя пространства.
Это продлится недолго. Исколесив две трети намеченного пути, “материальная” Лю вернется в свой не менее “материальный” микромир, но то единственное, что привлечет ее сюда, будет мысль, мысль Того, у кого белая кожа и черная кровь, а вместо шелестящего пакета драпа – сердце.
СТЕЛС
Свои подумали, что я чужой.
Чужие заподозрили, что я е…анулся.
И все они решили, что я опасен,
ведь я не оставляю следов на свежем снегу.
Е. Летов
Она уходит вечером, чтобы вернуться ночью, посмотреть на полумертвый телефон, покурить и лечь спать, забыв про ужин и чай, но помня о Том, кто снова не пришел и не позвонил, и вряд ли любит, а она почему-то уверена в обратном.
— Среда сегодня, — говорит невесть кому, встречая дождливый рассвет… — А одиночество больше не пугает.
На самом деле ее уже ничто не может испугать, но она пока об этом не догадывается, а Тот, кто знает, еще не здесь.
В кабинете психоаналитика происходит ни к чему не обязывающий разговор:
— Я действительно схожу с ума… Почему вы мне не верите?
— А как вы сходите с ума?
— Постепенно. Как все…
Колесо нуждается в смазке, скрипит об этом, и под его назойливый скрип уходят, так и не ставшие друзьями «свои». Они забыли, что колесо – круглое, все – вращается, а уходя – возвращаются. Лю-“Х” об этом помнит и спокойна. Лю-“Y” спит,- во сне ее зовут Стелс*.
*Американский истребитель класса F- 117 A “Стелс” невидим для радаров противника (прим. автора).