Крокодилы и я

… нет, Таня, ты не смейся, ты слушай, слушай дальше.
Значит, как говорил, стою я у Цирка, читаю эту проклятую афишу.
«Послезавтра на манеже цирка известный укротитель рептилий положит голову в пасть крокодила.»
И моя фотка. Улыбаюсь… крокодил слева внизу… Ага, Тань, тоже улыбается!
Тише ты, не смейся так громко в трубку. «Тише, Танечка, не смейся…» Ухо заложило. Дай поменяю…
Так. Так лучше.
Итак… Представь себе мой шок!
«Что за фигня?» — думаю, — «Какого фига там делает моя фотография? Да ещё такая фиговая… У меня ведь есть и получше фотки, между прочим!»
Потом потихоньку начинает доходить. Это что же, получается, я завтра буду в цирке крокодилу в пасть голову ложить?! Я?!
Ни фига себе, думаю. Фигово… Или может близнец мой? Да нет, фамилия написана моя… и имя тоже…
Оборачиваюсь, гляжу — окружающие пальцами тыкают. Ржут, гады. Автографы просят.
Фиг вам, а не автографы! Рассказы пишешь днями и ночами напролёт — так фига кто спасибо скажет. А трюк фокусный покажи — радуются. Хавают. Крови им подавай. Зрелищ. Клоунов…
Короче, вхожу через чёрный ход Цирка с твёрдым намерением разобраться как следует в этом деле. Ты меня знаешь: если не прошибу с первого раза стену лбом… возьму разбег побольше.
Стою, короче, в вестибюле, думаю, где, блин, в этом здании администрацию искать.
Тут подбегает огромная толпа. Соображаю себе потихоньку, кто такие, мол… Журналисты?… Уже за полсотни метров от меня они на ходу достают микрофоны, фотоаппараты, начинают галдеть и щёлкать затворами. Да, наверное, журналисты.
Стою себе, смотрю…
Вдруг, когда до них осталось метров десять, дошло — сейчас меня затопчут просто! Фигово дело. Опасно мне здесь. Подпрыгиваю, как петухом клюнутый, разворачиваюсь, даю дёру.
И вот значит, бежим мы по корридорам, причём, Тань, — с ужасом понимаю, что со всей своей аппаратурой, журналисты почему-то бегут быстрее. «Волков ноги кормят». А один известный журналист…
ну, ты его знаешь, по СТБ видела, такой длинноносый и длинноногий… да знаешь… да точно тебе говорю… уши у него ещё торчат… а! ага? да-да этот самый…
так вот — оглядываюсь, вижу, что Длинноногий впереди всех бежит. Догоняет. В спину вчерашним «Туборгом» дышит. Эка фигня какая!
Тут из бокового коридора выскакивает толстячок в кепке и тоже давай рядом со мной бежать, левой рукой кепку придерживая.
Звонко кричит на ходу:
— Сейчас будет поворот направо, а там отсчитаем три двери… и снова направо! Там открыто! Там наши!
Ура, думаю, здесь тоже есть наши.
Добегаем, вламываемся в двери и еле-еле успеваем захлопнуть их перед лицом у журналюг. Длинный только ногу попытался просунуть, но толстяк его какой-то шваброй ударил.
Длинный взвыл, ногу убрал и стихло, кажется.
Оглядываюсь. Подсобка какая-то. Швабры, тряпки… гири, обручи и попоны слоновые. Вокруг стоят двое «наших» и подмигивают по-бульдожьи.
Говорю так вежливо:
— Чё тут за фигня происходит?
Толстяк мне:
— Не волнуйтесь, мосье Серж, здесь есть запасной выход. До того как двери ломать начнут — выберемся.
Тут и в самом деле начали трещать двери. Прикинь — во злые! Толстый деловито говорит:
— Отходим, ребята.
«Наши» меня подхватывают и радостно проталкивают в узкую дверцу.
Оказались мы в кабинете Толстяка, кажется.
— Ну вот, — говорит, — теперь пойдемте к вашим крокодильчикам…
— Не хочу я ни к каким крокодильчикам! Вы в своём уме? Что за фигня.
Смотрю, бульдоги глазки сузили и насторожились.
Толстяк помолчал. Подумал. Потом недобро так говорит:
— А кто меня просил с утра провести его из гостиницы к дорогим крокодилам? Вы же должны порепетировать!
У меня истерика.
— Порепетировать что?! Да Вы… да я… я инженером работаю! я никому никакую голову ложить в пасть не собираюсь!
— Контракт разорвать хочешшшь?.. — шипит Толстый. И кивает «Нашим»: А ну пошли!
Те хватают меня под руки и волокут куда-то. Там темно, ни фига не видно, но вот в темноте появляется полоска света, распахивается дверь… и меня вталкивают в террариум.
Я прижимаюсь к стенке и дико гляжу по сторонам.
На полу лежат огромные зелёные крокодилы. Холодные, скользкие… Смотрят на меня. Я на них.
Обливаюсь холодным потом. Потом горячим. Потом всё на мне высыхает, и я думаю обречённо – «Всё. Сейчас меня будут кушать.»

И тут вдруг один из крокодилов открывает пасть и говорит:
— Здравствуй Сергей! Что молчишь?
Представь, говорящий крокодил! Вот ты не веришь. И я! тоже не поверил. Представь как я был ошарашен! Глаза протёр, уши. Но надо всё-таки вежливым быть, мало ли…
Говорю:
— Зд-д-дрась…
Помолчали. Потом крокодил говорит:
— Ну влип ты, очкарик. Будем тобою питаться, пожалуй…
И такою, знаешь, сыростью от него пахнуло… затхлостью…
Я говорю:
— А н-н-нельзя как-то, того… ну без этого…
Он так оценивающе на меня посмотрел, щелкнул пастью; говорит:
— Самому противно, Серёга. Но вишь – дело колдовством пахнет, сам чуешь? Чуешь?
Я понюхал. «Угу» — говорю.
— Но, пожалуй, есть один способ…
Я обрадовался, жду, чего скажет.
— Вот наши условия: я не буду тебя есть, если с завтрашнего дня, а потом каждую неделю, ты будешь приносить в цирк по три палки копчёной колбасы…
— Согласен! — кричу я.
— Заткнись, я не закончил. И второе условие — Ты женишься на Татьяне Петровне Ивановой в течение месяца…
…
Ну… вот… как только меня крокодилы выпустили, я вернулся домой,.. и звоню… Знаешь, нелегко было решиться все это тебе рассказать… даже по телефону… Но… ты подумай, — что еще могло меня заставить жениться? Вот-вот! Понимаешь? Против крокодильей воли не попрёшь…
Ну чего молчишь, Тань? Тань… выходи за меня, а?