На ребёнка гляжу:
миновало три года едва,
но «моё» и «не дам»
по малейшему поводу, вроде.
И никто не учил —
как-то сами явились слова.
И попробуй исправь
вековечную память в природе.
В ней всё дело. И в ней
все причины тоски о добре,
о повторном пришествии
сказочно-благостной вести.
Отодвинув добро,
чтоб занять своё место в игре,
мы наивно хотим
удержать на краю равновесье.
Наше чувство добра —
как зародыш, который застыл.
И порой закровит
мрачноватое грубое «эго»,
и качнётся в глазах
над зияющей бездной настил,
и застонет душа,
задыхаясь от смертного бега.
