Снег с ветром. Плохо, потому что с ветром. Машина бежит на шипованной резине, легковая и переднеприводная. В ней нет ни снега, ни ветра, в ней тепло. Жгут ничего не понимает в машинах, это раньше он кем-то был, теперь он с Юрковым. Юрков понимает, даже знает, что такое «грибок» и помпа. По обеим сторонам дороги лес, сказочный, холодный и белый. Огромные и надёжные КАМАЗы лежат, как умирающие слоны. Жгут никогда не видел умирающих слонов, жаль, что их невозможно поднять. Жгут закурил.
-Окно-то прикрой, не май месяц.
Юрков сказал и хихикнул. Хихиканье с золотыми зубами, как вонь. Жгут ненавидел это хихиканье, ненавидел Юркова, ненавидел дорогу и даже сказочный лес. Он надавил на ручку стеклоподъёмника. От открытого окна осталась одна щелочка, в которую едва помещался дым.
Юрков – даун. Нет, не даун, конечно, Юрков — крестьянин, с крепким крестьянским умом, но другого ума у него нет и быть не может. У Юркова есть дом и баня. Ещё у него есть компьютер и толстая жена. Юрков хвалится, что жена от него часто стонет, потому он что не пьёт и не курит.
Юрков и Жгут – напарники, у них общий бизнес. Напарники и враги. Юрков не знает, что он враг, выплёвывает слова, как семечки. Жгут помнит, всё помнит и не только слова.
Время от времени появляются дорожные знаки, собственно какие ещё знаки могут быть на дорогах. Они светятся, когда их освещают, а потом пропадают.
Столбы и милиционеры
поставлены, чтобы жить.
Столбы нужнее, стоят примерно,
смотри, и не надо платить.
Жгут улыбнулся этим стихам. Он выбросил сигарету, убрал щелочку от окна и закрыл глаза. Дауны не должны жить, они мешают другим, недаунам. Убивать – грех, но жить среди даунов и превращаться в них – смерть. Так что, смерть за смерть.
Юрков громко чихнул и опять хихикнул.
-Отольём?
Надо же, сам предложил. Жгут сделал вид, что замешкался. Юрков стоял у сказочного леса, держась грязными пальцами за своё единственное достоинство.
В кино от выстрела люди летят, пробивая заборы и стены. Юрков даже не пошатнулся, упал лицом в снег.
Ветер стих. Жгут вёл машину. Стало легко и чисто, как после бритья и душа. Гель, одеколон, махровое хрустящее полотенце и никто не хихикает.
Снег в лобовое стекло
тысячами георгин
бросает время, что бы ушло,
Я без времени, я – один.
Ещё один мёртвый КАМАЗ. Можно объехать, можно уйти, если хочешь и умеешь.
Никакого взрыва, никакого переднего привода, и снова ветер.
