В жилище этом тьма и не видать ни зги,
Унынье здесь царит, остыли все предметы –
И книжный шкаф, с натугой кряхтит, cкрипит в тиши,
И стул, как дева брошенная, бредит о вендетте.
Совсем остыл, постылый, сутулый этот стул,
Несчастному так худо без всадника лихого!
Ну где этот паршивец? Видать, он взял отгул,
Да и сбежал с амантой, уехал в Комарово!
А ведь ему он ближе, роднее чем жена –
Не он ли нежной хваткой держал его за ляжки?
О, доля всех сидений горька и тяжела,
Не то, что прочей мебели сей скудной меблирашки …
Вот шкаф – трясется, дурень, над грузом своих книг,
Сию макулатуру он почитает кладом,
А сам себя – участником масонских тайных лиг,
И свысока стреляет в собратьев грозным взглядом!
Остыл и стол. Простыл, уснул, и спит.
Бесчувственен как дерево, верней, как деревяшка,
А вот диван-философ бессмысленно сопит,
Жуя свои идеи теорий неваляшек!
Ничем его не сдвинешь – лежит как истукан,
Хоть пролетай верблюды пегасистые стаей…
(Предпочитает нынче хозяин-графоман
Сидеть мех двух горбов, когда он ввысь взмывает.)
А что же наш хозяин? Да он большой чудак!
Задумал красить рифмы серебряным лучом,
И крадучись, как кошка, поднялся на чердак,
Чтоб зачерпнуть погуще, да впрок, большим ведром.
Оригинал находится здесь:
http://www.stihi.ru/poems/2006/03/15-1161.html
