Который день уж в тереме сидит,
Грустя, красавица — княгиня молодая,
Не понимая, почему щемит
И ноет сердце, князя поджидая.
Давно уехал на охоту он
С прислугою своею и друзьями,
Похоже, далеко их увлекло
Занятье то – охота с соколами.
И все бы ничего, не раз уж он
Был на забавах этих, только странно,
Что сокол сам влетел в открытое окно,
Но где же, где ж тогда его хозяин?
Княгиня глаз не сводит от окна
И мечется в печали и тревоге,
День близится к концу и вот она
Гонца увидела на загнанном коне в конце дороги.
Тоскливо сжалось сердце. Сев, она
Из комнаты всем выйти приказала,
Гонца принять должна она сама,
Предчувствуя, что весть плохая ждала.
Войдя, гонец в почтении застыл,
Не смея взгляд поднять, не зная даже,
С чего начать, потом, набравшись сил,
В глаза взглянул. Она молчала так же,
Как будто бы молчание могло
Спасти, все изменить, убавить горе,
Но знать ей надо то, что суждено,
С судьбою не приходится нам спорить.
« Княгиня, — ей сказал гонец, —
Прошу простить меня за весть лихую,
Но князя твоего в живых уж нет,
Два дня с тех пор, как умер он, минуло».
Услышав то, княгиня побледнела,
И, не желая верить, поднялась,
Как будто возразить ему хотела,
В бессилии о стенку оперлась,
И, вырвавшись, понесся к небу вопль,
Не вопль – вой обезумевшей волчицы,
И так же резко оборвался, что б,
Грудь надорвав, в истерике забиться.
Посыпались бесшумно жемчуга,
Разорванные в горестном смятенье,
Скатились на ковер к ее ногам
И солнце в ясный день покрылось тенью.
Беспомощная хрупкая рука
В изгибе своем нежном и точеном
Упала на китайские шелка
И в ком тугой их сжала обреченно.
Прошел тот первый горестный порыв,
Где каждый просит для себя одной лишь смерти,
И сердце уж готово на разрыв,
Но побеждает жизнь, хоть солнце светит
Уже не так, как прежде ей светило,
Когда была жива еще любовь,
И мир стал сразу блеклым и унылым.
И, утирая слезы вновь и вновь,
Княгиня, обратясь к гонцу, сказала:
-«Как это все случилось? Расскажи
Мне все как было, с самого начала,
Всю правду, как пред богом, мне скажи» —
— «Княгиня, я в том тоже виноват, —
Решился молвить слово дерзновенный,-
Что князь погиб два дня тому назад.
Он был герой великий, несомненно…»-
Умолк гонец, не в силах говорить,
Потом продолжил – «Я скажу всю правду,
Князь не в бою геройском был убит,
А умер в муках, выпив меда с ядом
Из кубка, что ему был поднесен
Красавицей, неведомо откуда
Явившейся, и ею князь пленен
Был сразу, в ту же самую минуту.
Когда дружина княжья на холме
Свой стан раскинула вечернею порою,
Она, крича, на взбешенном коне
Едва держась, неслась на нас стрелою.
Князь еще молод был, неискушен,
Пока все в изумлении стояли,
Вперед он выбежал и встал перед конем,
Чуть не погибнув под его ногами.
И конь заржал, поднявшись на дыбы,
Едва не сокрушив ногами князя,
Герой наш избежал тогда беды,
Он ничего на свете не боялся.
За мужество его благодаря,
Красавица, едва жива от страха,
Ему упала на руки с коня,
Слезами омочив его рубаху.
Князь подхватил ее и сам понес,
Не доверяя никому, сей груз бесценный,
В шатер, не зная, кто к нему змеёю вполз,
Что на беду он спас её от смерти верной.
Красавицу ту разглядев потом,
Сознаюсь, раньше я таких еще не видел…»-
Запнувшись, на княгиню глянул он,
— «Что ж, говори, как есть, я не в обиде». –
— «Была она, конечно, хороша,
Стройна, тонка, лицо — как персик нежный,
Очей бездонных томный ясный взгляд,
С улыбкою лукавой, безмятежной.
Два дня жила она в его шатре,
Лишь выходила ранними утрами,
И на восток, где чуть вставал рассвет,
Задумавшись, могла глядеть часами.
На третий день, увидев поутру,
Что даль покрыта серой пыльной дымкой,
Вздохнула, быстро бросилась к шатру
И кубок князю поднесла с улыбкой.
Целуя ручки, выпил он до дна,
Она же, выйдя, будто на минутку,
На своего вскочила скакуна
И на восток помчалась, будто в шутку.
Все восхищенно ей глядели вслед,
Да, то была чудесная картина,
Наездница, каких прекрасней нет,
На скакуне, гарцующем игриво.
Но я заметил ее странный взгляд,
Взгляд горделивый и самодовольный,
В нем не было любви, один азарт
Исполненного замысла, не боле.
Красавица, смеясь, умчалась вдаль,
И скрылась в облаке поднятой ею пыли,
Никто ее не думал задержать,
Любуясь ею, мы о князе позабыли.
А он уже в то время умирал,
Стеная и в жестоких корчась муках,
И свой предчувствуя конец, мне прошептал:
«Иди к княгине и целуй ей руки…
Проси простить меня, пред ней я виноват,
Но я за все жестоко поплатился
Своею жизнью… Если б все вернуть назад,
Нет, в жизни той уж не было бы смысла…» —
На этом он затих. Я и не пОнял,
Что он имел в виду, но передал
Тебе, как было все, и точно и дословно.
Прости, Княгиня, я уж все тебе сказал».
С тех пор прошел уж целый год.
Княгиня черный траур не снимает,
И днем и ночью слезы льет,
И незнакомку в своем горе обвиняет.
К могиле князя как — то раз она пришла
В печали рядом на скамью присела,
И, плача, речь такую повела:
«Мой милый друг, мой князь, я не сумела
Тебя забыть, хоть столько дней прошло,
Тоска острей и рана все больнее,
И отомстить хотела бы я той,
Что нашу жизнь разрушить так посмела.
Но где искать ее, ты подскажи?
И трижды путь любой пройду я снова,
Ведь за любовь, за отнятую жизнь
На все пойти давно уж я готова…» —
И тут послышался такой ужасный смех,
Что птицы в страхе крыльями забили.
Старуха, безобразнее всех тех,
Что приходилось видеть, к ней склонилась.
«Несчастная! И ты мне хочешь мстить?
А знаешь ли, кто я? Я — МАТЬ ПОРОКА!!!
Поверь, что я в любом обличье быть
Могу, я многолика и жестока!
И буду жить я среди вас, пока
Жив род людской, давно я убедилась,
Пока вы грешны — я сильна, крепка,
Хитра и не способная на милость!
Я — мать и мой инстинкт не победим,
Детей моих по свету ходит столько,
Что вряд ли среди вас есть хоть один,
Кто не имеет хоть какого – то порока.
И я гублю всегда неумолимо
Не знающих предела гордецов,
Кто лишь заметив, что иду я мимо,
Отдаться мне тотчас всегда готов». —
Застыв, княгиня на нее смотрела,
Еще не веря в то, что связь была
Между красавицей и этой старой ведьмой,
И все ж вопрос такой ей задала:
« Но кто тебе давал такое право —
Судить людей и все за них решать,
Кому какая доля или слава,
Кто может жить, кто должен умирать?
А князь ведь спас тебя от смерти верной,
Так как ты погубить его могла?»
Старухин смех сравним был с скрипом двери,
«То сделать я давно должна была…
Он спас меня и с этим я не спорю,
Но, знаешь ли, случилось что потом?
Нет, женщина живет слепой любовью,
Не видела и ты пороков в нем…
Судить – дано то право мне богами,
Но я не всем определяю жизни срок —
Кто хочет, может разными средствами
Со мной бороться, победить любой порок.
Чтоб испытать вас, много есть соблазнов,
Чревоугодье, зависть или лень,
Гордыня, гнев и жадность до богатства,
Распутство, да всего не счесть теперь…
Губительных пороков очень много,
В которых есть опасность для души,
Когда б не вы, закончилась дорога
Моя давно б, ведь я стара, как мир»…
Едва договорив, она исчезла
Как страшный сон. Княгиня поняла,
В какую увлекало ее бездну
Желанье отомстить, и что сама
Она одним лишь чудом избежала
Греха, что стал не меньшим бы грехом,
Чем те, что только что перечисляла
Старуха. Что же было б с ней потом?
Княгиня поднялась. Креста касаясь,
Сказала тихо — тихо: « Знаешь, я
Все знала, но себе не признавалась…
Спи с миром, друг мой, бог тебе судья».