Глава 2
Планы замполита, шашка командира и ошибка минёра
Когда учёба в ВУЗе подходит к концу, может в конце четвёртого, ну, а на пятом курсе уж точно, всякий молодой человек вынужден задаваться вопросом: как дальше строить свою непутёвую жизнь? И в этот миг душевных волнений, миг исканий и тревог, терзаемый поисками пути рассудок вполне способен порождать разные странные мысли, например такую: а не пойти ли служить в армию?
Действительно, что оно такое — офицерская служба? Чем военные занимаются когда нет войны, в мирное, так сказать, время? Конечно же Лев Толстой ошибался, когда писал о праздности военного сословья. Служивый люд неустанно совершенствует физическую и огневую подготовку, эксплуатирует сложную боевую технику, умело руководит подчинёнными, воспитывает их — это всяк знает! Безусловно, часов восемь-десять в неделю именно это делается. А в остальное время? Что занимает основную часть службы современного офицера? Твёрдо хотите узнать? Ну что же, тогда не мешкайте: как придёте в себя после выпускного, (на второй, или третий день, но не позже) с утра, препоясавшись решимостью, отправляйтесь прямо в военкомат. И тогда на своём опыте изведаете, чем обычно занимаются офицеры.
Бумаготворчеством — вот чем! Бумаг нужно написать столько, что закрадывается сомнение: а хватит ли в сутках часов для этих трудов? Одно планирование чего стоит! Вне зависимости от занимаемой должности, каждый обязан разработать перспективный план своей работы на период обучения . Кроме того, должны наличествовать планы работы на месяц, неделю, сутки, а также план проведения каждого конкретного мероприятия, будь то занятие по специальности или покрасочные работы в гальюне. Это для начала. Далее положено иметь планы командирской и самостоятельной подготовки, а ещё — план личной работы. Если же предстоит решать важную задачу, то, по-вашему, какой первый шаг надлежит для этого сделать любому уважающему себя военному профессионалу? Правильно, составить план. Да не один, а целых два: план подготовки и план проведения. Таковы суровые армейские и флотские будни.
Но… наивно полагать, что Вооружённые Силы могли пустить на самотек столь важный временной отрезок, каким являются выходные дни: армейский уик-энд просто немыслим без плана культурно-досуговой и спортивной работы. И этоьне всё! Если кто-то мог подумать, что на этом военно-бюрократическая фантазия исчерпала себя, то он глубоко заблуждается: есть, есть еще в рукаве и специфические планы, такие, например, как план регламентных работ на технике или план приёма и ввода в строй молодого пополнения, и т.п. Особая статья – планирование работы по устранению замечаний после проверки корабля или части какой-нибудь комиссией. Поступательно разрастающийся при этом бумажный ком создает у окружающих иллюзию планомерной работы над ошибками, на самом же деле знаменует собой выход на качественно новый виток в деле планотворчества.
Да, поводов для иронии здесь куда больше, чем было в своё время у булгаковского Воланда относительно планов на вечер незабвенного Михаила Александровича Берлиоза. А ведь планирование занимает лишь небольшую толику всей канцелярской работы офицера! Эдакий бюрократический торнадо давлеет над ним, высасывая силы и отнимая время…
Учитывая вышесказанное, любой здравомыслящий человек невольно задастся закономерными вопросами: с какой целью все это пишется и кому оно нужно, если бумаги начисто парализуют все остальные дела? Что важнее – бумаги или живое дело?
Подобного рода вопросы навязчиво вертелись в мыслях у одуревшего от двухдневной работы перед монитором заместителя командира морского тральщика «Заря» по воспитательной работе старшего лейтенанта Красовского: Игорь Иванович, отрываясь от компьютера лишь для еды и на непродолжительный сон, наводил порядок в бумажном хозяйстве корабля.
Предшествующий опыт наделил замполита знанием о том, что любое начальство в первую очередь потребует от него эти планы, контрольные листы, протоколы общих собраний и заседаний всевозможных комиссий, отчеты о проделанной работе, личные дела матросов, журналы учета и все остальные бумаги согласно номенклатуре дел.
Красовский служил на корабле всего шестой день, до того должность зама пустовала около трёх месяцев. Ничего не попишешь: офицеров-воспитателей на флоте катастрофически не хватает. Естественно, что в документации царили хаос и запустение, каковые и надлежало ударными темпами поскорее ликвидировать, а то, неровён час, нагрянет проверка из штаба. Конечно, можно было плюнуть на всю «канцелярщину» и заняться менее идиотскими делами. Только тогда крайним обязательно окажется командир корабля, который по своему статусу ответственен за всё. Ни подставлять под удар командира, ни ронять свой авторитет в командирских глазах заму не хотелось. Специфика его должности требовала как наличия этого самого авторитета, так и доверительных отношений с единоначальником.
Между тем, дело бойко продвигалось вперёд, кипа уже готовых документов росла буквально на глазах, пополняясь все новыми и новыми экземплярами, послушно лезущими из видавшего виды принтера.
Старая морская мудрость гласит: побрит – значит, выспался. Красовский как раз прервал своё всенощное бдение для ликвидации щетины при помощи безопасной бритвы и пенного геля, когда к нему в каюту ворвался дежурный по кораблю лейтенант Адамов. Доклад дежурного грянул для погруженного в бумажные раздумья замполита громом среди ясного неба.
— Игорь Иванович, вся молодёжь избита!
И точно! Когда матросов последнего срока призыва, раздетых до трусов, построили в офицерском коридоре, сомнений не осталось: множественные ссадины и кровоподтёки — улики очевидные. А потухшие взгляды — свидетельства того, что физическое воздействие щедро подкреплялось моральным унижением.
Приказывая каждому написать объяснительную записку по поводу случившегося, Красовский понимал, что правды не укажет никто. Объяснительные эти нужны только для отчёта. И как в воду глядел: «…встал ночью в гальюн, поскользнулся, упал с трапа»; «… мы с Пузырьковым в шутку боролись и при этом увлеклись»; «…во сне упал с верхней койки»; «…ударился лодыжкой о комингс», – вот и все объяснения. Никаких оснований для дальнейшего разбирательства не существует. Всего-то дел – пару документиков подготовить. Корабельный фельдшер составит акт о травме, дознаватель на основании административного расследования напишет проект постановления об отказе в возбуждении уголовного дела и… всё, можно подшить эти бумаги в специальную папку, копии представить в военную прокуратуру, после чего попросту забыть о случившемся. Тем более, что все положенные предварительные процедуры при приёме молодого пополнения замполит неукоснительно выполнил: с каждым обстоятельно побеседовал, назначил наставников из числа наиболее дисциплинированных старослужащих, предупредил весь экипаж об уголовной ответственности за неуставные взаимоотношения, лично проверил, чтобы начинающие моряки были обеспечены постельными принадлежностями и поставлены на все виды довольствия, позаботился о своевременной выдаче им зачётных листов, а на выходные запланировал тематический вечер «Представляюсь коллективу». Кроме того, на видных местах в кубриках были вывешены номера телефонов всех начальников от комбрига до Министра Обороны. Только все эти меры не защитили молодёжь. Точно так же, как формальное разбирательство не поможет в дальнейшем оградить ребят от посягательств корабельных хулиганов.
Красовский с омерзением поймал себя на мысли, что за три года службы на флоте он всё меньше напоминает того романтика, каким был поначалу, когда отправился в военкомат для того, чтоб посвятить себя борьбе с пресловутой «дедовщиной», и всё больше походит на канцелярского клерка. Засасывает бумажная рутина, как болото засасывает. Не найдёшь сил сопротивляться ей – через пару лет нацепишь очечки, отрастишь ягодички и… получай, страна, очередного переродившегося никчемного бюрократишку-бумажную душонку. Был кадровый офицер–сокол ясный, а стал чиновничек в погончиках, для которого защита Родины и защита своего должностного кресла – понятия идентичные, а вся военная служба сводится исключительно к вороху бумажных дел. Самое противное, что весь существующий уклад, вся окружающая реальность легко укладывалась в несложное правило: чтобы стать успешным офицером – занимайся бумагами, остальное несущественно.
Некоторое время замполит ещё испытывал стойкие позывы засесть за монитор и продолжить некстати прерванную работу, а также взвешивал последствия отказа от этого привычного пути. Вмешался всё тот же Адамов. Кто-то свыше, по-видимому, руководил им в этот день.
— Игорь Иванович, те нелюди, что это сотворили, сейчас сидят, ждут, как отреагирует командование. Если всё сойдёт с рук – потеряют всякий страх, и тогда вообще жди беспредела.
Веснушчатое, с забавными юношескими усами лицо дежурного пылало неподдельным негодованием. Прав был Адамов, тысячу раз прав. Красовский решительно встал и направился к каюте командира.
Виктор Николаевич Орлов с лейтенантов служил на «Заре». Пройдя все положенные должности, он «командирствовал» около года. Естественно, за свой родной тральщик по-настоящему болел душой. Самым слабым местом в корабельной организации Орлов считал состояние дисциплины. Да что там темнить – экипаж «Зари» как дурной болезнью был заражен «годковщиной». Иногда казалось, вот уйдут в запас очередные «дембеля» и оживится атмосфера в кубриках. Только на деле выходило по-другому: на смену одним злыдням подрастали другие и всё начиналось сначала. Сказать, что Орлов, попустительствует «годкам», так нет же! Года полтора назад его, тогда ещё старпома, усилиями были выявлены и осуждены гарнизонным судом за неуставные отношения два матроса. Громкое получилось дело, открытый судебный процесс. Со всего соединения пригоняли личный состав: для наглядности, да чтоб прочувствовали. Помогло, но ненадолго: у следующего поколения молодых, после нескольких дней жизни на корабле, обнаружились знакомые синяки и ссадины. Сегодня то поколение – уже сами «годки».
Командир хорошо помнил старые добрые времена, когда проблемой «годковщины» занимались профессиональные замполиты, те, что ещё оставались с советских времён. Теперь они, в основном, исчезли как динозавры, а оставшиеся единицы осели в вышестоящих штабах.
Став командиром корабля, Орлов получил возможность самостоятельно решить для себя давний вопрос, над которым в своё время размышлял ещё Василий Иванович Чапаев, глядя на Фурманова: насколько нужен (и нужен ли вообще) боевому командиру заместитель по работе с бойцами. Решать тут, собственно, было нечего: Орлов просто задыхался от нехватки педагогического опыта. Ещё хуже обстояли дела у других, менее опытных офицеров. Это только говорится, что командир – отец бойцам, которому нет никого ближе солдата или матроса. А где, позвольте спросить, этому учили – как он устроен, этот самый солдат или матрос, и как с ним правильно работать, ежели простых слов он не понимает?
Офицеров-воспитателей нынче готовят только в столицах – в Москве для сухопутных войск и в Петербурге для флота. Увы, опыт службы подсказывал Орлову, что среди лейтенантов – выпускников немного найдётся охотников нести светоч военно-педагогической мысли на Дальневосточные рубежи необъятной страны, не те времена. Вон, в европейской части воспитательских вакансий – пруд пруди, поэтому ожидать пришествия на корабли профессиональных борцов с «годковщиной» в ближайшем будущем не приходилось. А все оттого, что в достопамятные 90-е годы в армии до основанья разрушили всю систему подготовки и движения кадров, а на создание новой, эффективной, не хватило воли.
Сегодняшние же офицеры-воспитатели – не чета прежним политрукам. Они бывают двух разновидностей.
Первая и более многочисленная – выходцы из непрофильных военных ВУЗов, не имеющие базового гуманитарного образования: несостоявшиеся штурманы, ракетчики и механики, которые ничего не смыслят в воспитании. Но это бы ничего, можно ведь и научить офицера. Только способен ли усвоить сложнейшие педагогические категории индивидуум, что не справился со своей первой специальностью, каковую пять лет вдалбливали в военном институте? Но и это ещё полбеды, было бы желание – и медведя можно научить ездить на велосипеде. Важно другое: недопрофессионалам вообще свойственно скептическое отношение к собственному обучению. Зато они всенепременно готовы учить и воспитывать других.
Таких на должности воспитателей назначают не из вредительских побуждений, а от безысходности – других не сыскать. Из их числа был прежний замполит с его любимым высказываниями: «куда матроса не целуй – у него везде зад » и «хороших матросов не бывает, хороший матрос – мёртвый матрос».
Вторая разновидность – выпускники гражданских педагогических и психологических вузов, призванные из запаса, их ещё называют «пиджаками». Эти разбираются в людях, только военной службы не понимают и боятся её. Оттрубив положенные два года, такой офицер стремится убежать с флота куда подальше. Бывает, однако, что изредка «пиджак» не удирает на гражданку, а остаётся служить. Или, что составляет абсолютное исключение, по собственному желанию приходит в Вооружённые Силы.
Это самое исключение в лице старшего лейтенанта Красовского, предварив себя вежливым стуком в дверь, появилось этим утром в командирской каюте, прервав тем самым Орлову ритуал выкуривания первой за день сигареты.
Выслушав доклад нового зама о происшествии с молодым пополнением, командир помрачнел. Несмотря на все профилактические меры, неизбежное случилось – «годки» встретили-таки молодёжь по-своему. Первым жертвой командирского гнева пал Адамов. Дежурный по кораблю обязан обеспечивать порядок круглосуточно, в том числе и ночью. Не сумел – снимайся с дежурства и получай строгий выговор с лишением квартальной премии.
Следующими в списке на «раздачу подарков» значились командиры отделений: за невыполнение своих обязанностей по сохранению здоровья подчинённых все они расстались со старшинскими званиями и стали рядовыми матросами.
Этим дело не кончилось: Орлов обошёл корабль и тщательно осмотрел боевые посты. При этом он извлёк на свет массу неположенных вещей: гражданскую одежду и обувь, аудиотехнику, фотоаппараты, мобильные телефоны, фотоальбомы, перешитую до безобразия военную форму, электрические кипятильники и многое другое. Всю эту «контрабанду» свалили в большой мешок и закрыли под надёжный замок. Слегка выпустив пар, командир объявил ультиматум: если к обеду «мордобойцы» добровольно не сознаются в содеянном, мешок полетит за борт.
Неизвестно, чего ожидал Орлов от этой своей инициативы, только в результате вышел форменный конфуз. Часа через полтора пред командирские очи явился вестовой кают-компании матрос Петров и хмуро заявил, что это он избил всех молодых. Обычная подсадная утка: все знали, что Петрова на корабле гоняют наравне с «духами», а потому никаких избиений он учинить не мог. Явный самооговор.
Орлов плюнул с досады, его запал «помахать шашкой» потух, к тому же, негативный опыт предшествующих сражений с «годковщиной» значительно подточил веру в то, что с этим явлением удастся совладать. Приказав смайнать за борт мешок с дембельским имуществом и лично проследив за неукоснительным выполнением этого приказания, командир переключился на другие дела. Тем не менее, весь день его преследовало щемящее ощущение чего-то недоделанного, а ещё некоей вины перед пацанами, которых так негостеприимно принял вверенный ему корабль.
Когда за ужином в кают-компании Красовский снова напомнил об утреннем инциденте, Орлов охотно включился в разговор. Остальные офицеры уже отужинали, командир с заместителем сидели вдвоём за опустевшим столом и пили чай.
— Вот ты, Иваныч – мужик умный, учился на психолога в университете, значит должен знать, откуда берётся эта «годковщина». В войну её не было, после войны не было, в 60-е годы не было. Говорят, когда в начале 70-х стали призывать бывших «зеков», те и занесли свои понятия в армию?
— Зеков стали призывать в шестьдесят пятом. Я об этом от отца слышал. Тогда наметилась демографическая яма. А ещё страна морально стала слабеть, народ постепенно переставал верить коммунистам. Разные радиоголоса, иностранные шмотки, да жвачка значили больше, чем партия и комсомол. Материальное начало существенно потеснило в человеках духовное….
— Ну да, Бога нет, Ленин мёртв, моральный кодекс строителя коммунизма – бред… Нравственный вакуум, – перебил замполита Орлов, — вот этот вакуум и всосал чуждые военному человеку тюремные ценности и понятия.
— Думаю, объяснение куда как шире, – Красовский задумчиво рассматривал изящный мельхиоровый подстаканник, – помнится, читал я об одном эксперименте моих коллег (психологов ведь хлебом не корми – дай кого-нибудь помучить). Стаю орангутангов или горилл, точно не помню – что это были за звери, отловили и заперли в вольере, предварительно исключив из сообщества всех самок. Получился такой тотальный мужской коллектив. Орангутанги некоторое время раздумывали, а затем установили между собой отношения, очень похожие на нашу «годковщину». Свои дембеля – старые матёрые обезьянищи, свои «духи» – молоденькие самцы, даже свои «опущенные» были, те, кто заменил отсутствующих самок.
— Ну и к чему ты клонишь?
— А к тому, Виктор Николаевич, и клоню, что в таких замкнутых сообществах как наш воинский коллектив или мужская тюрьма у людей начинает проявляться животное начало, доставшееся им от неразумных предков.
— Хорошо, а как тогда объяснить тот факт, что в мужском монастыре или на международной космической станции, где тоже замкнутые коллективы, нет никакой «дедовщины»?
— Правильно, чем выше духовность, нравственность, тем меньше почвы для скотского отношения к себе подобным. Я бы даже так сказал, – Красовский потёр подбородок, собираясь с мыслями, – «годковщина» напрямую зависит от двух критериев – степени тотальности и степени нравственности коллектива.
— Про нравственность – понятно, но вот это слово «тотальность», которое я от тебя слышу уже второй раз…, зам, ты не у себя в универе. Я – человек военный, мне такие вещи надо объяснять дважды и медленно, — командиру явно нравилось течение беседы.
— А тотальность – это самое военное слово и есть, обозначает оно абсолютную полноту чего-то, – усмехнулся Игорь Иванович, – а к нашему экипажу это слово имеет самое непосредственное отношение. Вот представьте себе: учился до службы матрос Петров, в ПТУ. Если там у него происходили конфликты со сверстниками, как он поступал? Да посылал всех к черту, уходил к своим друзьям по двору и общался с ними. Когда в дворовой среде не складывались отношения, находил новых друзей. А ещё мог просто сидеть дома и вообще ни с кем не разговаривать. На корабле так не получается: если нет желания выпрыгнуть за борт, то приходится жить в одном кубрике и волкам, и трепетным ланям. Вот это и есть тотальный коллектив.
— В таких коллективах, – отхлебнув остывшего чая, продолжил Красовский,– где жизненное пространство человека замкнуто, из всех устремлений для него на первый план выходит построение отношений с окружающими. А любовь, богатство, работа, творчество, – всё то, что обычно считается важнее отношений с коллегами, уходит на второй план. Став «годком», боец получает суррогатные жизненные блага, конечно, ненадолго, до конца службы. Эдакое подобие жизненного успеха. И это всеобщее правило. Вон у басурманов, у всех этих америкосов с англичанами в армии тоже есть некое бледное подобие нашей «годковщины», называется — «инициации». Будь иностранческие бойцы заперты подобно нашим, возможно и отношения там были бы жёстче. Одним словом – тотальность.
— Сам собой напрашивается вопрос: если такие отношения заложены в самой природе человека, то и бороться с ними, выходит, не надо? — спросил Орлов.
— Да нет, бороться необходимо, только важно делать это правильно, профессионально, без ошибок.
— Ну да, душеспасительные беседы проводить на тему: «ребята, давайте жить дружно»…
— Что вы, что вы, чтоб такая беседа возымела эффект, надо устранить массу препятствий психологического характера. Вот тут-то и нужен профессионализм. Во-первых, мешают «годки» с их идеологией. Они ни за что не откажутся от достигнутых власти и привилегий. Слишком дорого за это заплатили, когда были «духами». Кроме того, криминальная романтика, на которой выросло нынешнее поколение молодёжи: все эти книжки и фильмы, пропагандирующие бандитский образ жизни…. Ведь этот мусор прочно засел в головах, и занесли его туда, отнюдь, не зеки в 60-х годах, а современные бессовестные представители интеллигенции. На такой почве зёрна «годковщины» прорастают лучше, чем разумное, доброе, вечное….
— А ведь ты прав, Иваныч, пока прополку в мозгах не сделаешь от нравственных сорняков, толку не будет.
— Если коротко, во-первых, нужно устранить носителей чуждой идеологии, не позволив передать её по наследству, во-вторых, найти и подготовить замену «годкам» из числа менее испорченных бойцов, в-третьих, внедрить более нравственную модель взаимоотношений, — для наглядности Красовский поднял вверх чайную ложку и погрозил ею.
— Да, слова и жесты впечатляют, — отозвался Орлов, — получается красиво. Такая универсальная система искоренения любого социального зла – «годковщины», преступности, коррупции….
Течение беседы внезапно прервало появление опального минёра, Гены Адамова. После того, как его с позором сняли с дежурства, пришлось горемыке заступать в суточный наряд повторно. Сейчас он вернулся с развода на ужин и пребывал в подавленном настроении. Расположившись в дальнем конце стола, Адамов старался наскоро проглотить поданные Петровым шедевры немудрёной флотской стряпни. Он, конечно, осознавал свою вину: не досмотрел, не уследил, но нельзя же за первую офицерскую ошибку карать столь строго. Сняли с дежурства – правильно, выговор объявили – тоже согласен, но зачем бить по карману? И так – жалование мизерное, а у него семья – жена и дочь.
Наклонившийся над тарелкой и рефлексирующий по поводу жестокости начальства минёр и не заметил, что это самое начальство уже несколько минут внимательно за ним наблюдает. Причиной столь пристального внимания послужил разговор, состоявшийся ещё днём: Красовский убедил командира не лишать Адамова квартальной премии. Это было несложно: Орлов и сам осознавал, что утром погорячился с наказанием дежурного.
-Товарищ лейтенант, что-то вид у вас невесёлый, с таким настроем нельзя заступать в наряд, снова дров наломаете, – с нарочитой строгостью в голосе сказал командир. Дождавшись, когда Адамов встретится с ним глазами, продолжил:
— Полученное наказание вами вполне заслужено. Будь вы постарше и поопытнее, я бы оставил его в силе. А так, на первый раз, премии вас лишать не стану. Ограничусь строгим выговором. Но на будущее запомните: подобную ошибку не прощу. Получите по полной программе.
Настроение лейтенанта стало улучшаться на глазах. Мир обретал утраченные на время краски. Командир уже представлялся не самодуром, а мудрым и понимающим военачальником, настоящим наставником молодёжи. Правильно говорят на флоте: самое лучшее поощрение – это ненаказание.
Покончив с едой, и снова обретя присутствие духа. Адамов собирался уходить, но Орлов обратился к нему ещё раз:
— Геннадий Владимирович, как офицер молодой и не успевший разочароваться в военной службе, что вы думаете о том, как победить «годковщину»?
Адамов о «годковщине» задумывался часто и даже выработал о ней вполне твёрдое мнение, которое сразу и выложил командованию:
— Здесь нужны решительные меры: в первую очередь, ужесточить уголовную и административную ответственность за неуставные взаимоотношения, затем создать военную полицию, а ещё всех старшин и сержантов сделать контрактниками, чтобы жили в кубриках да казармах вместе с подчинёнными и не давали их в обиду.
— А как насчёт сокращения срока службы матросов и перевода на поголовную контрактную основу? – вкрадчиво спросил Орлов.
— Это неправильно, товарищ командир. Если служить по году, то бойцы просто не будут успевать осваивать военную специальность. Боеготовность снизится, а для поголовного контракта нужны немалые финансы, чтобы заинтересовать людей материально. Чтобы в армию и на флот шли лучшие, а не всякий сброд, что не нашёл своего места в гражданской жизни.
— К тому же, — с запинкой продолжил Адамов, — если человек заключил контракт, это не значит, что внутренне он стал другим. Не может ли так случиться, что дав ему больше денег, мы лишь подведём под «годковщину» экономическую базу? Сильные ведь могут начать отбирать деньги у слабых. Что тогда начнётся?
— Последняя мысль здравая, слышать о «дедовщине» с денежными поборами среди контрактников приходилось, но в остальном…. алогично рассуждаете, господин лейтенант, я бы даже сказал, своеобразно, – в словах подключившегося к разговору Красовского сквозил неприкрытый сарказм.
— Получается, что командир и мы с вами, несмотря на то что постоянно находимся на корабле, не можем с «годковщиной» бороться, а стоит позвонить куда надо, как тут же примчится военная полиция и всю «годковщину» шашкой порубает. Кроме того, Вас послушать, так у офицеров с высшим образованием, для этого не хватает способностей, а вот сержанты и старшины – вовсе и не петуховы даже, нет, они сплошь великие педагоги – ушинские и песталоцци. Кроме того, вы, наверное забыли, что в Вооруженных Силах уже существуют прапорщики и мичманы, которые имеют больше возможностей, нежели сержанты-контрактники, только проблему «годковщины» они никак не решают. Мичманы отдельно – «годковщина» отдельно, – замполит разошёлся не на шутку: видимо, ответ Адамова задел его за живое, — а всё потому, что мичман не является членом матросского коллектива и не живёт его интересами. А насчёт ужесточения ответственности для виновных в «годковщине»… это особенно интересно. Сегодня ночью вы, Адамов, были дежурным, обязаны были бодрствовать и следить за порядком в кубриках. Благодаря вашей ошибке были избиты молодые матросы: так, может, зря командир вас помиловал, нужно было «ужесточить ответственность»?
К концу тирады заместителя, уши Адамова своим оттенком стали напоминать знамёна революции, только теперь уже не от обиды. Лейтенанту стало стыдно за свои идеи, ранее казавшиеся вполне зрелыми и продуманными.
— Надо высказывать личное, выстраданное на своём опыте мнение, а не подхваченный где-то стандартный набор взглядов людей, далёких от Вооружённых Сил, – назидательно продолжал Красовский, – основаны такие взгляды не на глубоком понимании проблем армии и флота, а на простом здравом смысле – как кому видится с его колокольни. Увы, история человечества знает немало примеров, когда этот пресловутый здравый смысл приводил к чудовищным ошибкам, я бы даже сказал, ошибкам вселенского масштаба, — при этих словах замполита, Адамова взяла оторопь – уж больно пафосным показалось сказанное.
— Вспомним Коперника и его гелиоцентрическую систему, — словно не замечая реакции собеседника, грохотал Красовский, — великому учёному всей жизни не хватило, дабы убедить современников в ошибочности, основанного на пресловутом здравом смысле, учения Птолемея о том, что Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Так Коперник и умер, хоть и опередившим своё время, но не понятым миром. Мне же представляется, что родись сегодня новая система борьбы с «годковщиной», ей будет уготована судьба идей Коперника…, — оторопь минёра развеялась, теперь, наоборот, он даже испытал нечто вроде уважения к «замполитовским» познаниям. Стало очевидным, что данный слушатель точно оставил свои ошибочные взгляды и проникся новыми передовыми идеями касающимся «годковщины».
Да и не он один — Орлов, слушая заместителя, всё больше соглашался с его логикой. Меры, которые принимались на самом верху в рамках армейских реформ, никак не способствовали решению проблемы неуставных взаимоотношений. Флотское руководство также не проводило внятной политики по искоренению этого явления. Конечно, за прямое утаивание фактов беспощадно наказывали, но косвенное сокрытие всех устраивало. К примеру, утренний случай: в своих объяснительных матросы написали, что синяки и ссадины они получили случайно, по личной неосторожности. Написали, заметим, то, что посчитали нужным. Расследование по материалам дела проведено, как положено, если кто что и скрыл, так только сами матросы. По этому поводу командиру никто из начальников слова дурного не скажет. А вот если бы удалось вскрыть истинную картину, выявить настоящих виновников, получился бы серьёзный скандал. Тогда досталось бы по полной программе — всех интересует только формальная сторона дела: нет на корабле зарегистрированных преступлений – молодец, командир, получай повышение, ну, а если есть преступление – виноват командир, не принял надлежащих мер. Какая-то гелиоцентрическая система. Или геоцентрическая? А, шут их разберёт, короче замкнутый круг. Получается, что интересы командования и интересы «годков» совпадают…
Наступил поздний вечер, рабочий день давно закончился. Адамов отправился на дежурство. Старшими на борту по очереди оставались старпом с механиком. Командиру с замполитом пора было идти на сход. Другая жизнь ждала каждого из них за трапом корабля с прекрасным именем «Заря» и бортовым номером 709.
