Семь дней из жизни

Понедельник.

В глаза били лучи яркого солнца, встававшего, потягиваясь, из-за горизонта. По всей квартире были разбросаны обрезки белой бумаги. А в центре комнаты, на ковре, как апофеоз творчеству, среди все тех же обрезков стоял макет архитектурного сооружения причудливой формы.
«Опять эти дурацкие кактусы» — раздраженно подумал Арсений, поднимая голову от подоконника. Окна его квартиры выходили прямо на восход. И солнце часто будило его своим светом по утрам, наступавшим после тех ночей, которые Арсений проводил, наблюдая за происходящим на улице, уткнувшись в кухонное окно. Он и сам точно не знал, что именно или кого он хотел увидеть на пустынных тротуарах. Но огни ночного города, панорама которого открывалась за его окном, всегда манила его.
Он с детства мечтал жить на одном из последних этажей высотного дома, одиноко стоящего на возвышенности где-нибудь на краю Москвы. У Арсения в голове роились мечты всякого рода, многим из которых только предстояло, по его мнению, стать реальностью. Но эту свою мечту он все-таки осуществил, когда несколько лет назад получил в наследство комнату, находившуюся в Красногорске. Без сожаления, продав ее, прибавил к полученной сумме все имеющиеся сбережения, накопленные совместно с теперь уже бывшей женой и купил квартиру своей мечты, изрядно переплатив, поскольку занимавшие ее ранее жильцы никак не соглашались съезжать. Арсению пришлось взять на себя все организационные вопросы сделки. Однако, немало утомленный бумажной волокитой и посещением всех необходимых инстанций, он ни разу не пожалел о принятом решении. Вопрос переплаты также неспособен был его огорчить. Радость от того, что мечта его детства осуществилась с лихвой покрывала все неприятные стороны, связанные с переездом. Арсений был подозрительным по природе, и потому, не сказав ни слова жене, записал квартиру на свое имя.
Арсений отошел от окна, заглянул в холодильник, из недр которого его поприветствовали пустующие по обыкновению полки. Вспомнив, что
накануне он так и не зашел в магазин за продуктами, Арсений размашистым движением захлопнул дверь.
Поставив на плиту турку с кофе, он направился в ванную, по дороге раскланявшись со своим изображением в зеркале прихожей. Последнее действие как-то неожиданно развеселило его.
Заткнув пробку и открыв кран, Арсений принялся рисовать фиолетовой струйкой пены для ванны причудливые узоры на воде. Они пенились, превращаясь в объемные облака. Потом Арсений приступил к ежеутреннему бритью – мысль о том, что он может предстать за утреннем кофе небритым, приводила его в ужас. Рассматривая себя в зеркале, он неожиданно заметил седой волос на виске. С отвращением выдернув его как позорный аксессуар, никак не подходящий двадцатисемилетнему юноше, Арсений впал в некоторое уныние, из которого его вывело странное шипение. Доносилось оно с кухни. «Опять сосед задумал что-то неладное» — пронеслось в голове. Но он все-таки решил проверить, не обмануло ли его предчувствие. И не без удовольствия, покинув ванную комнату, где во всю распустив пенное покачивающееся облако, маняще булькала теплая вода, направился на кухню. Его взору предстала совершено неожиданная и отвратительная картина. Кофе поднялся над краем турки и черными ароматными потоками стекал на конфорку, превращаясь там в неприятно пахнущую гарью корку. Арсений молниеносно кинулся к плите. Повернув выключатель одной рукой, другой он схватил турку за металлическую ручку, отозвавшуюся саркастическим обжигающим смехом, заставившем Арсения бросить ее вместе с остатками кофе в раковину.
Теперь нечего было и думать об умиротворенном времяпрепровождении перед окном за чашкой ароматного напитка. Вся кухня пропиталась запахом сгоревшего кофе. Поэтому Арсений, немедленно принявшийся за уборку, решил позавтракать в Макдоналдсе по дороге на работу.
Сказать по правде, работы как таковой у него не было. По окончании школы он со сравнительной легкостью поступил в архитектурный институт, следуя своей мечте сделаться архитектором. Проучившись там три года, решил, что по качеству своих работ давно превзошел всех своих преподавателей. И на четвертом году забросил заведение, ввязавшись в авантюру, предложенную одним из его тогдашних друзей. Суть предложения заключалась в следующем: Арсению предстояло разработать архитекторский проект загородного дома для дальних знакомых того самого приятеля. Однако, по какому-то странному стечению обстоятельств, совершенно неясных Арсению, проект так никогда и не сошел с бумажных эскизов, оставшись в виде картонного макета предметом гордости своего автора. И теперь пылился на одной из книжных полок среди других достижений творческой мысли Арсения. Однако, каждое утро, начинавшееся всегда в разное время суток, Арсений выходил из дома, садился за руль своей девятки, обвешенной всеми последними деталями тюнинга, которые можно приобрести на всех авто рынках столицы. И совершал поездки по Москве и области в поисках наилучшего места для реализации своей главной архитектурной задумки. Он мечтал воздвигнуть некое сооружение, которое было бы способно исполнять роль культурного центра для современной молодежи и одновременно памятника Кафке, Тарковскому и Макаревичу. Именно их Арсений считал столпами культуры и был искренне уверен, что образованная молодежь разделяет его взгляды. Тех же, кто не разделял, он в принципе не учитывал, не считая возможным причислять их к образованной, культурной части человечества.
Увлекшись процессом придания плите былой белизны, Арсений заметил, что не мешало бы провести «работу» по возврату первозданной чистоты другим предметам мебели и кухонной утвари. Уборка окончилась поливом кактусов, аккуратным рядком стоящих на пластиковом подоконнике, приделанном Арсением собственноручно под деревянное окно прямо поверх старого.
Слегка отойдя назад, любуясь на наведенную чистоту и порядок, Арсений случайно уперся в «колючку», стоящую на холодильнике – цветок, точного названия которого он не знал. «Черт» — мысленно выругался Арсений, и принялся высвобождать рукав майки от Prada из цепких серых шипов. В этот же самый момент он почувствовал что-то мокрое под ногами. У Арсения была привычка ходить по дому либо босиком, либо в японских тапочках с соломенной подошвой. Сегодня он был босиком. Взглянув под ноги, он увидел край растекшейся по всему коридору лужи, теперь плавно и чванно вторгавшейся на кухню. «Ванная!» — мелькнуло в голове.
Скользя на мокром лакированном паркете, Арсений кинулся туда, где пенное облако исходилось ливневыми потоками, затапливая квартиру уже не в первый раз.
«Господи, за что мне все это?» — простонал Арсений, открывая пробку ванны и хватаясь за тряпку. «Скорее все убрать, скорее! И смотаться, пока соседи не приперлись – потом не докажут, что это я их залил. Останусь у родителей на пару дней и скажу, что дома меня не было» — выстраивал план Арсений, лихорадочно собирая воду с пола. В процессе этой суеты он случайно задел локтем книги и журналы, лежащие горкой на стиральной машинке. Они, жалобно охнув страницами, нырнули в лужу, обрамлявшую голые ступни Арсения с хорошо прорисованным узором сухожилий и вен. Унитаз, как показалось Арсению, оскалил свою белозубую улыбку, от смеха потрясая овальным выпирающим пузом. «Что ржешь?!» — пнув со злости насмешника ногой, выкрикнул Арсений. И понимая всю нелепость своего действия, тут же добавив: «Ерунда какая-то…», принялся спасать труды Кафки и глянцевый блеск журнала Maxim от размокания.
Покончив с не входящим в утренние планы наводнением, Арсений, ограничившись душем вместо ванны, оказался перед нелегко дававшимся ему выбором. Раскрыв шкаф, и вывалив на диван вещи, он начал размышлять, что же ему надеть. По его мнению, вещи должны были подбираться по своим особым законам, и цветовое сочетание тут было вовсе не основополагающим. Главное – вещи должны были соответствовать друг другу по своему настроению. В целом же комплект должен был полностью отвечать характеру предстоящей встречи, если таковая намечалась в какой-либо из дней, ну и, разумеется, настроению самого Арсения на данный момент. Сегодня вопрос выбора одежды осложнял тот факт, что Арсений намеревался наведаться в гости к родителям. И, следовательно, костюм его должен был отражать миролюбивый настрой души и мыслей, изобилуя теплыми цветами и мягкими линиями. Но состояние Арсения после утренних перипетий такому настрою вовсе не соответствовало. Это только сильнее раздражало его. Да еще мысль о том, что надо поскорее сматываться не давала настроиться на нужный лад и сосредоточиться.
Одежда играла в жизни Арсения значительную роль. Хотя, как и в чем эта роль должна была выражаться, он и сам вряд ли смог бы вразумительно объяснить. Однако, будто следуя никем не писаной традиции, он каждый раз перед тем, как выйти из дому, вынимал все имеющиеся вещи из шкафов и комода, раскладывал их на диване и кресле, развешивал на ручки мебели, и приступал к мучительному процессу выбора. Со стороны могло показаться, что сопоставление одних вещей с другими и их последующая примерка являются для Арсения приятным занятием, приносящим эстетическое наслаждение. Но те, кто мог так подумать, случайно увидев этот ритуал, будучи в гостях у Арсения, глубоко ошибались.
Так было и сейчас – Арсений через полчаса после начала процесса примерок начал испытывать тупую головную боль, причиной которой являлось сильнейшее умственное напряжение.
В окно сквозь бежево-золотистые занавески било яркое февральское солнце.
«Солнце, солнце, поганое солнце,
Что ты светишь в мое окно,
В мое маленькое оконце…», —
пронеслась в утомленной голове Арсения незатейливая рифма. На одной из книжных полок среди других «реликвий» он хранил тетрадку со стихами собственного сочинения.
Пожалуй, излишним будет говорить, что все свои стихотворные изыски Арсений считал великими поэтическими произведениями. Некоторые из них и впрямь были вполне сносными, о чем ему однажды даже потрудились сообщить восхищенные слушатели – две знакомые девушки из параллельного класса – дело было еще в школьные годы. Пораженные многогранностью таланта своего приятеля, девушки начали допытываться, не собирается ли Арсений попытать удачу и напечатать свои опусы в каком-либо журнале? Арсений резко парировал, объяснив свое нежелание тем, что недобросовестные редакторы могут воспользоваться его стихами, и, яснее говоря, попросту обокрасть его. Арсений был уверен и тогда, и теперь, что честному бедному человеку в большую литературу без солидной поддержки сильных и великих никак не пробиться. И все его попытки обнародовать свое творчество непременно окончатся тем, что те, кто считается в этом мире «своими» обязательно своруют его неповторимый стиль и манеру. В сущности же никакого стиля или тем более манеры у Арсения не было, но врожденная уверенность в своей исключительности не давала ему ни малейшей возможности трезво оценить ситуацию и самого себя.
«Солнце, солнце… окно, » — еще пару минут побубнил Арсений, и не найдя подходящей по смыслу рифмы, не стал искать продолжение к родившимся строчкам, будучи занят более важным, как ему казалось, делом.
Наконец, его выбор пал на коричневый свитер и серые брюки – вроде бы нейтрально и не раздражает навязчивой яркостью. Убрав не пригодившуюся сегодня одежду, Арсений несколько раз обошел всю квартиру, проверяя бытовые приборы на предмет обесточивания. Часто страдавший от наводнений, он почему-то панически боялся пожаров. Оказавшись в прихожей, Арсений столкнулся с новой проблемой — ему хотелось надеть ботинки с острыми мысами. Но внутренний голос подсказывал, что их форма вовсе не подходит для встречи с родителями. «Зато она подходит к состоянию моего духа!» — почти сердито выкрикнул Арсений, глядя в зеркало. «А ты, Арсений Николаевич, арти-ист» — тут же пронеслось в голове. Он распахнул шкаф, расположенный в дальнем углу прихожей, возле входной двери. Шкаф этот являлся предметом особой гордости хозяина квартиры. Так как, во-первых, был собран Арсением собственноручно из обрезков фанеры, оставшихся после строительных работ на родительской даче, и уже после оклеен теми же обоями, что и стены в прихожей. А, во-вторых, дверцы его были треугольной формы, обнажая наполовину внутреннее содержимое. Автор считал эту находку крайне удачной, потому что она позволяла всегда при необходимости издалека посмотреть, что делается в шкафу. Как правило, там всегда было спокойно, но иногда, глубокой ночью, ближе под утро, Арсению начинало казаться, что в прихожей что-то или кто-то шевелится. Причиной этих шумов был водопроводный косяк, граничащий с прихожей, трубы которого, как только дом засыпал, принимались «перешептываться» на лишь им понятном языке. Однако Арсений, заслышав их «разговор», всякий раз забывал об этом, и вынужден был подниматься с дивана в который раз, чтобы удостовериться в безопасности своего положения. Не то чтобы он чего-то боялся, напротив, порой он совершал довольно безрассудные поступки, действительно способные причинить ему вред. Просто он чувствовал себя как-то не совсем комфортно, слыша звуки в темноте, и всегда старался обнаружить их источник. Видимо этому способствовал переезд – звуки в новой квартире были незнакомыми, и оттого притягивали его любознательную натуру с особенной силой, рождая в голове неимоверные фантазии. Прожив на новом месте почти четыре года, Арсений досконально изучил все звуки и шорохи, а также запомнил приблизительное время, когда они появляются. Поэтому теперь за шкафом остались закреплены только две функции – быть непосредственно хранилищем для вещей и свидетельством неординарности творческого подхода, и как следствие – даровитости своего создателя.
Арсений, привстав на носочки, протянул тонкую руку к верхней полке. С пальцами учтиво поздоровался мягкий мохеровый шарф, подаренный бабушкой на прошлый Новый год. Пошарив, Арсений, наконец, нащупал то, что искал – старую соломенную шляпу с большими обтрепанными полями.
Незамедлительно надев ее на голову, он, пританцовывая перед зеркалом, начал изображать Д’Артаньяна, напевая при этом небезызвестную песню из отечественного кинофильма про мушкетеров. Солнце тем временем, распрощавшись с окнами квартиры Арсения, кокетливо зацепилось лучами за крышу соседнего шестнадцатиэтажного дома.
Пение Арсения совершенно некстати нахально прервал звонок в дверь. Арсений застыл в неестественной позе одного из па, которыми он сопровождал пение. Желтые поля шляпы понуро свесились вниз. «Соседи» — пронеслось в голове. Взглянув на часы, он увидел, что стрелки близятся к трем по полудни. Жившая этажом ниже женщина средних лет работала учительницей младших классов, и потому, если в расписании не значилось дополнительных занятий или каких-либо иных мероприятий, возвращалась домой весьма рано. Видимо, так случилось и в этот, неудачный для Арсения, день.
Арсений, сорвав с головы шляпу и закинув ее обратно на верхнюю полку шкафа, принялся бессмысленно метаться из стороны в сторону, будто пытаясь спрятаться. «Что я делаю? Бред какой!» — сказал он полушепотом, остановившись на мгновение. Открывать он и не собирался. Предчувствие неприятного разговора отбивало всякое желание даже приближаться к входной двери, сквозь которую, как ему казалось, уже начали просачиваться волны злобной соседской энергетики. Крадучись проследовав в комнату, он присел как застенчивый школьник на край дивана, положив руки на сомкнутые коленки. Занавески, совсем недавно казавшиеся такими приветливо — золотистыми, укоризненно пялились на него посеревшими глазами. «Чего вытаращились?!» — хотел было крикнуть Арсений, но во время зажал рот похолодевшей ладонью, кожа которой побелела даже на тыльной стороне. Звонок тем временем продолжал выводить навязчивое соло резким высоким голосом, лишенным всякой музыкальной мелодичности.
Арсений, зажав уши, начал соображать: «Дверь они взломать не смогут. Значит достаточно продержаться несколько дней, не включая свет и делая вид, что меня нет дома». Он давно уже установил в своей квартире помимо, именуемой им внутренней, входной двери, оставшейся от прежних хозяев, дверь «наружную» — бронированную, с несколькими замками итальянского производства. Первую же он обил серым дерматином, подложив под него слой поролона такой толщины, что она своим видом стала напоминать пушистый стеганый матрац. Последнее было проделано с целью изолировать себя от наружных шумов, доносившихся время от времени из тамбура, а также, чтобы посторонние не подслушали случайно его разговоры. Арсений очень боялся, что кто-нибудь узнает подробности его личной жизни, или услышит, как он разговаривает о стоимости, чего бы-то ни было с кем-либо из знакомых. Часто он сам имитировал такие разговоры, громко восклицая: «Пять тысяч баксов? Да это же ерунда, копейки», или – «у меня недавно халтурка подвернулась – с легкостью снял пенку весом в восемь тысяч зеленью», «поеду в субботу покупать подарки к Новому году, планирую потратить около десяти косарей зелени – родные и близкие для меня дороже денег». Он, старающийся всем своим видом, действиями и словами создать иллюзию, что живет в большом достатке, опасался, как бы это не послужило причиной попыток взлома. Однако все имеющиеся уже в его распоряжении меры предосторожности от непрошенных гостей казались ему недостаточными. Тогда он, без ведома соседей, установил металлическую глухую дверь из толстых листов железа, заменив ею тонкую деревянную дверь со стеклом, отгораживающую тамбур от лестничной клетки. Врезал в нее маленький глазок с заслонкой, больше напоминающий тюремный и несколько замков, ключи от которых с гордостью раздал соседям. После этого этаж приобрел мрачный вид, ничуть не смущавший Арсения, который только теперь почувствовал себя уютно.
Теперь же, когда за дверью стояла соседка, Арсений почему-то задумался об установке решетки перед дверью тамбура. Причем по его замыслу она должна была отставать на значительное расстояние от двери, обеспечивая, таким образом, безопасное пространство на случай, если цепкие пальцы недоброжелателей захотят вцепиться в него, Арсения.
Ну а пока Арсений готовил свое тело к предстоящему голодному существованию в ближайшие дни. И уже представлял себя великим японским воином, давшим обет воздержания от пищи с целью очищения духа. Из этого медитационного состояния его вырвал звонок телефона. «Достать решили…» — подумал Арсений, выдергивая розетку из сети – «…так просто я им не сдамся!». Через мгновение раздался звонок мобильного. Осторожно взглянув на экран, будто оттуда могла выпрыгнуть соседка, Арсений узнал номер одной из своих знакомых. Поднеся трубку к уху и прикрывая рот свободной ладонью, он еле слышно прошептал:
— Алло, да, я слушаю.
— Привет! – раздался из трубки звонкий девичий голос.
— Тише, Даш! – продолжать шептать Арсений, опасаясь, что соседка, стоящая за дверью, услышит разговор.
— Почему? – удивилась девушка, — Арсений, почему ты шепчешь?
— Ну, понимаешь, я сейчас на очень важных переговорах и не могу разговаривать, — тут же очень удачно, как ему показалось, нашелся Арсений.
— Н-да? – еще более удивленно протянула Даша. – А я стою под дверью твоей квартиры…ну ладно…
«Господи, совсем забыл» — спохватился Арсений. Он сам пригласил Дашу в гости, еще на прошлой неделе назначив время и день. «Надо как-то выпутываться» — Арсений твердо решил придерживаться сценария о том, что его срочно вызвали на переговоры, касающиеся архитектурного проекта. Но в глубине души билось отчаянное желание бросить эту дурацкую игру и открыть дверь. Даша давно нравилась Арсению. И он боялся, что такое неуважительное отношение может убедить ее в мысли, что он необязательный молодой человек, с которым не стоит вступать в более или менее серьезные отношения. Однако, взвесив все «за» и «против», Арсений все же решил, что прознай Даша о том, что он, руководствуясь Бог знает какими домыслами затаился в квартире, она составит о нем куда более худшее впечатление. К тому же придумать логическое объяснение своему более чем странному при данных обстоятельствах поведению, он был не в силах. А рассказывать о потопе и соседях представлялось каким-то уж совсем нелепым выходом. Поэтому он решил не поддаваться соблазну выйти из «подполья», и продолжал тем же таинственным шепотом:
— Да, я помню, что приглашал тебя. Прости, даже позвонить, чтобы предупредить не успел.
— Ничего страшного, — ответила Даша.
— Я позвоню, когда освобожусь, ладно? – с надеждой в голосе прошептал Арсений, грустно смотря на бежевые занавески, перед которыми раскинул свои красные лапы огромный кротон, как бы говоря: «Эка не повезло тебе, приятель».
— Хорошо. Пока. – Будто выронила Даша и повесила трубку.
«Ерунда какая-то вышла» — раздосадовано подумал Арсений, стукнув кулаком мягкий диванный валик.
Даша, выйдя на улицу, подумала: «Наверняка дома с какой-нибудь девушкой, — и тут же мозг услужливо подсказал — все мужчины одинаковые и даже хуже». Эта мысль, давно прочно поселившаяся в ее голове, не способна была расстроить Дарью. Она воспринимала ее как констатацию неоспоримого, как ей казалось, факта. Познакомившись с Арсением около четырех лет назад случайно, во время прогулки вдоль берега реки, Даша за это время успела довольно хорошо изучить его повадки. Пожалуй, даже слишком хорошо, чтобы безошибочно угадывать по тем или иным приметам, дома Арсений или нет. Сегодня на то, что он находился дома, без всякого сомнения, указывала стоящая возле дома его зеленая девятка и открытое окно на кухне – Арсений, уходя из дома, никогда не оставлял окна открытыми. «Возможно, конечно, к нему приехала в гости мама, или он забыл по рассеянности закрыть его. Но ни в том, ни в другом случае штора на кухне не была бы связана узлом. Мама Арсения, крайне аккуратная женщина, не потерпела бы такого отношения к занавеске, которую она подарила сыну на новоселье. Арсений же, уходя из дома, наверняка бы заметил, что окно раскрыто, так как занавеска, собранная в скомканный узел, практически не закрывала обзора, обнажив неожиданно для зимнего времени года вымытые до блеска стекла».
Все это было отмечено Дарьей, не желающей выяснять причины, по которым дружеские посиделки отменились, невзначай, и мало занимало ее мысли. И уж конечно она и вообразить не могла, что Арсений, притаившись за бежевыми занавесками в комнате, отогнув край одной из них, наблюдает в щелочку, как Даша покидает его двор.
Удостоверившись, что опасность быть рассекреченным миновала, Арсений принялся проверять перед выходом все еще раз. Зайдя на кухню, он обнаружил то самое злополучное окно, оставленное им раскрытым, чтобы проветрить после утренней эпопеи со сбежавшим кофе. «Досада какая» — протянул он в полголоса, покачав головой как-то по-стариковски – «Даша наверняка заметила и теперь в случае чего сдаст меня соседям». И тут же придумал стопроцентное, как ему казалось, алиби. Набрав Дашин номер, он тем же полупотусторонним шепотом, взволнованно спросил:
— Даша, слушай. У меня к тебе просьба есть – посмотри, пожалуйста – мне кажется, я впопыхах оставил окно открытым.
Даша, устыдившись своих недавних мыслей, тут же ответила:
— Да, действительно, я видела, кухонное окно распахнуто. А зачем ты так широко его раскрыл зимой? – тут же полюбопытствовала она.
— Спортом занимался, — тут же соврал Арсений. И с притворным расстройством в голосе простонал – Господи, как неудачно вышло.
Спохватившись, что ему вот-вот выходить, а значит, окно придется закрыть, и тогда Даша догадается, что все это время он был дома, Арсений добавил, будто разговаривая сам с собой:
— Ну, ничего мама с минуты на минуту приедет – в гости ко мне сегодня собиралась.
— Значит, ты меня с ней хотел познакомить? – отчего-то обрадовано спросила Даша.
Арсению ничего не оставалось, как продолжать врать дальше, и он еле выдавил из себя:
— Н-ну, да…это я что-то вроде сюрприза хотел приготовить.
— Сюрприза кому? – Мне или маме? – не унималась Даша.
— Всем, — не думая, ответил Арсений, — Даш, знаешь, я больше не могу разговаривать, — закончил он, вспомнив о соседке, которая могла нагрянуть с минуты на минуту.
Без раздумий, на которые уже попросту не оставалось времени и сил, Арсений, надел первые попавшиеся ботинки — попались по странной случайности именно с острым мысом – и вышел в тамбур. Закрыв дверь квартиры, он крадучись приблизился к глазку, и не без удовольствия отметил совершеннейшее отсутствие всякого присутствия за выкрашенной в голубовато-серый цвет дверью тамбура. Все это время он чувствовал себя опытным агентом секретной службы, отчего на лице играла странная, немного неестественная улыбка.
Когда он вышел из подъезда на улицу, в голове быстрой молнией промелькнула мысль: «А закрыл ли я дверь?», — и ударилась в громоотвод – «Ну, конечно же, закрыл».
Арсений сел за руль своей машины. Повернул ключ в замке зажигания. Молния взметнулась на горизонте его сознания новой вспышкой. На этот раз громоотвод не сработал. «Надо проверить, все-таки» пробормотал Арсений, — «так, на всякий случай». «Как это проверить?» — раздался в голове настороженный голос здравого смысла, — «А соседка? Ты забыл про нее? Она с минуты на минуту может вырасти из-под земли, как гриб после дождя».
Посвятив еще минут десять мучительным раздумьям, Арсений решил принять сторону молниеносных мыслей, уже пробившихся с горизонта в самый центр сознания, и, заглушив мотор девятки, направился к подъезду.
Поднявшись на свой тринадцатый этаж, он открыл дверь тамбура и, удостоверившись, что дверь его квартиры заперта, с успокоенной совестью сел в лифт. Оказавшись на первом этаже, он нос к носу столкнулся с Тамарой Владимировной – соседкой с нижнего этажа. Став белым, словно январский снег, Арсений сделал вид, что не узнал ее, и, отвернув немного голову, не отвечая на ее приветствие, выбежал из подъезда. Политика страуса, позволявшая сохранять уравновешенное состояние духа, была одной из излюбленных им стратегий.
Солнце, печально покачав головой, скрылось за сахарное облако. Рябина возле подъезда уронила в снег несколько кровавых слезинок, отчего воздух, удрученно звякнув, будто оповестил о чем-то печальном. Девятка с визгом сорвалась с места, оставив две черные полосы с рисунком протектора шин.
Выезжая из двора на улицу, Арсений с неудовольствием отметил, насколько недружелюбно настроены по отношению к нему автомобилисты. «Ни одна собака не пропустит» — буркнул он, глядя вслед двум промчавшимся мимо машинам, выруливая за ними на проезжую часть.
На белой замерзшей поверхности реки, расположенной недалеко от дома Арсения, сотней чернеющих точек вырисовывались, будто пристывшие ко льду и окоченевшие в сгорбленных позах фигуры любителей зимней рыбалки. «Идиоты!» — раздраженно подумал Арсений. И тут же в воображении возник образ скульптурно-архитектурного монументального мемориала человеческой глупости. Огромный прозрачный куб, поставленный на ребро, в котором, распластанные в разных позах, словно в невесомости застыли в своих полушубках и куртках рыбаки с глупыми красными лицами и открытыми ртами. А в центре куба непременно должно было располагаться кафе для тех, кто подобно Арсению мог посвятить часы своей жизни рассуждениям о человеческих пороках и низком уровне интеллекта современников. «Установить бы такое сооружение где-нибудь в центре, например заместо надоевшей всем до чертиков Триумфальной арки на Кутузовском» — мечтательно подумал Арсений. Погрузившись в свои творческие изыски, он заметил, что пересек перекресток на красный сигнал светофора только когда проехал его. Припарковавшись возле обочины, Арсений достал из бардачка дрожащими руками зеленую пачку «Vogue». Несмотря на то, что сигареты были женскими, Арсений полагал, что именно такое название табачной продукции наилучшим образом подходит для человека богемы, к которой он себя причислял безо всяких колебаний. Зажав дрожащими не менее рук губами тонкую сигарету, он поднес уже, было к ней зажигалку, как вдруг вспомнил, что находится по пути в гости к родителям. Пришлось снова лезть в бардачок и повторять все действия в обратном порядке. В эту минуту в стекло его окна постучали. Вздрогнув от неожиданности, Арсений поднял серые глаза, в которых выражался ужас, смешанный с удивлением, на представителя дорожной автоинспекции, заглядывавшего в салон автомобиля, приветливо улыбаясь.
— Старший инспектор Химкинского отдела ДПС! Документы, пожалуйста.
— А что случилось? – вызывающе парировал Арсений. – Что здесь курить нельзя?
Инспектор, пребывавший в приподнятом расположении духа, вызванном удачно складывающимся дежурством, удивленный нелепостью вопроса, еле сдерживая смех, ответил:
— Да нет, курить, разумеется, можно. Вы на красный проехали, да еще остановились в неположенном месте.
«Гнида, взятку хочет» — подумал Арсений. Вороны охотно поддержали его в этой мысли хриплым карканьем, взметнувшись с заснеженного газона. Арсений, нехотя достав права и тех паспорт, протянул их в щелку окна.
Гаишник, нахмурившись, перевел взгляд с фотографии на Арсения:
— Выйдете из машины.
— А что такое? – голос Арсения как будто бы надломился и в нем стали отчетливо слышаться стальные нотки, так подходящие к посеревшим и отливавшим металлическим отблеском глазам.
— Акт составлять будем.
«Будь он проклят этот снег» — неожиданно для самого себя мысленно выругался Арсений. А вслух добавил:
— Мне все стекло снегом залепило, я не заметил…
— Ну, надо повнимательнее, — машинально отчеканили губы автоинспектора, растянувшись в улыбке, пока сам он недоуменно оглядывался по сторонам. Не обнаружив ни малейшего намека на снегопад, он повернулся к Арсению и мягко сказал:
— Ну, я же о вас забочусь.
«Как же, обо мне. О своей жирной морде ты печешься» — подумал Арсений, нехотя выходя из машины и следуя за человеком в серой форме. «Какая мерзкая форма. Такое чувство, что вкус у ее создателей отсутствовал напрочь» — мысли одна раздражительней другой прыгали где-то под самой макушкой, заставляя кожу на голове невольно шевелиться. Когда они оказались в патрульной машине, Арсения как будто подменили. Вместо того, чтобы ответить, почему он выехал на запрещающий сигнал светофора, он неожиданно выпалил, глядя на изумленного капитана остекленевшими глазами:
— Я боксом занимаюсь!
— И что? – все с той же добродушной усмешкой удивленно вскинул брови человек в пагонах.
Арсений, ничего не отвечая, будто в подтверждение своих слов, ударил кулаком в потолок.
— Что Вы себе позволяете? – улыбка исчезла с лица инспектора, — хотите лишиться прав? Вы ничего не принимали сегодня?
Из стальных глаз Арсения, тут же приобретших обычный серый цвет, вдруг брызнули слезы:
— Я даже кофе сегодня не успел выпить… — запнулся он на мгновение, и добавил – у меня мама умерла, ее электричка…сбила, вот, еду на опознание.
Инспектор, явно не ожидавший услышать такого ответа, сочувственно склонил голову, убирая начатый им было протокол. Ему стало как-то, по-отечески жаль худого человека, показавшегося ему сейчас юношей, видимо от горя утраты выглядящим старше своих лет:
— Примите мои соболезнования! Может быть, Вам не следует в таком состоянии садиться за руль…
— Нет, нет. Я в норме. Извините, — захлебываясь рыданиями, дрожащим голосом произнес Арсений, еле выдавливая слова из ставших несоразмерно большими по отношению к лицу губ.
— Езжайте, удачи Вам! – протягивая документы, с грустью в голосе сказал блюститель порядка, — и будьте осторожнее!
«Он, что, угрожает мне?» — пронеслось в голове у Арсения. Схватив документы и выйдя из машины, он кинул в адрес гаишника:
— Да пошел ты к черту! – очень тихо, чтобы тот точно не услышал.
Оказавшись вновь в своей зеленой девятке, Арсений никак не мог справиться с накатившей на него волной гомерического хохота. Тронувшись с места, он все еще смеялся. И в такт ему ветер расплескивал воздушные волны тонкими веточками плакучих берез, с такой силой, что некоторые из них, не выдерживая, падали на землю, жалобно звякнув о заледеневшую снежную корку.
Город важно зажег свои фонари, играя всеми возможными цветами аляповатых иллюминаций. Прохожие усталым шагом торопились домой после рабочего дня. Школьники, покончив с домашними заданиями, высыпали во дворы и придавались зимним забавам. Улицы жили своей обычной жизнью. Где-то лаяла собака, и морозный воздух вздрагивал от этого звука, как замерзшее на балконах белье от ветра. Войдя в подъезд родительского дома, находящегося недалеко от проспекта Вернадского, Арсений почувствовал себя уставшим и голодным. Старый лифт, скрипнув тросом, привычно поднялся до четвертого этажа, услужливо распахнув двери, как заправский дворецкий, перед носом Арсения, стоявшего с закрытыми глазами. Он вспоминал ту пору, когда он был ребенком. И от этого на душе становилось как-то особенно тепло и уютно, как бывает летом в безветренную погоду где-нибудь за городом на пригорке среди аромата цветущих трав и земляники. Но как только в памяти Арсения всплыла история, связанная с обменом их прежней двухкомнатной квартиры в соседнем подъезде на ту, где теперь жили его родители, плечи сами собой передернулись, как будто ощутив резкое дыхание холода. Он настолько не хотел переезжать, что отцу пришлось тащить его из старой квартиры силой, при этом пятилетний Арсений оказывал самое, что ни на есть отчаянное сопротивление. Предпринимая одну из последних попыток выразить свой протест, он ухватился обеими руками за двери лифта и, беспорядочно брыкая ногами, орал сквозь слезы, что было мочи. После этого соседи окрестили его «странным», а родители начали подумывать о планировании второго ребенка. Арсений, вспомнив о своих детских мучениях, незамедлительно открыл глаза. Подойдя к двери рассерженным шагом, он нажал на кнопку звонка. Постояв пару секунд, и не замечая какой-либо реакции на свое действие, он упер палец в кнопку и не отпускал до тех пор, пока встревоженная мать не отворила дверь. С испуганным выражением на лице она обратилась к сыну:
— Что случилось? Почему ты не позвонил, что приедешь?
— Да, я мотался по делам, был рядом, дай, думаю, загляну, — соврал Арсений.
— Устал? Ужинать будешь? – Заулыбалась мать, тут же сообразившая, что дальнейшие расспросы по поводу выходки со звонком бессмысленны, раз сын целый день мотался, значит устал. Да, к тому же еще и соскучился должно быть, вот и звонил так – утешала себя она, как и любая мать, не желая признавать за своим чадом недостатков.
— Да, я в кафе перекусил, — снова соврал Арсений. – Ну, разве что, что-нибудь легкое, — поспешно добавил он, испугавшись, что мать поймет его дословно, и он так и останется сегодня голодным.
Войдя на кухню, Арсений не без удовольствия заметил, как мать суетится, накрывая на стол. «Наверное, она все-таки любит и меня» — подумал он. Этот вопрос мучил его с двенадцати лет, когда у него появилась сестра. В глубине души он был уверен – если бы родители любили его по-настоящему, они не стали бы заводить второго ребенка. Пока Арсений предавался вновь посетившим его мучительным размышлениям, мать накрыла на стол. Из вежливости, чтобы не обижать хозяйку, Арсений с наигранной снисходительностью позволил налить себе тарелку супа, а затем согласился и на второе. Быстро покончив с ужином, он слушал расспросы матери, отвечая на них невпопад. Когда это занятие ему надоело, он направился в свою бывшую комнату. Здесь многое переменилось. Не было больше на стенах плакатов с изображением Макаревича, исчезли коллажи, сделанные Арсением когда-то давно, еще в школьные годы. Это раздражало его, но он промолчал, так как это случилось не вчера, но всегда неприятно отзывалось в голове резкими мыслями в адрес сестры и родителей. Арсений подошел к окну. «Вот он, двор детства. Как все изменилось. Появились эта дурацкая пластиковая горка и яркие качели, так неестественно стоящие среди старых тополей». Арсений раздумывал, как бы объяснить матери, почему он намерен пожить у них несколько дней. В прихожей раздались разговоры – отец вернулся с работы. Пара дежурных, ничего не значащих фраз, на которые в обычной жизни не обращаешь никакого внимания и которые с болью в сердце вспоминаются после потери кого-то из близких. Затем последовал ужин и чаепитие. Последней появилась Наташа. Ей было шестнадцать лет, но она уже на несколько сантиметров переросла старшего брата, что вызывало у него некоторую неприязнь к ней, в которой Арсений и сам себе не сознавался, но которая постоянно жила где-то в глубине его сознания.
Кот, все это время дремавший где-то в гостиной, неожиданно явился на кухню и громко мяукнув, запрыгнул на колени к Арсению. Взяв Барсима за шкирку, он быстро ссадил его на пол. При этом верхняя губа Арсения изогнулась брезгливой дугой, обнажив острые, неровной формы довольно мелкие зубы, отделенные друг от друга тонкими щелками. Обиженно мяукнув, кот начал тереться о его ногу. Арсений хотел, было, дать ему пинка, но мать во время подхватила кота на руки, укоризненно взглянув на сына.
Арсений не любил домашних животных за то, что их шерсть имеет свойство липнуть к одежде.
Часы с маятником раздражающе тикали над головой, заглушая, как казалось Арсению, все звуки вокруг. Отец, обратившись к нему, некстати заговорил о том, что не мешало бы его сыну найти, наконец, подходящую работу. В этот момент Арсению совершенно и окончательно расхотелось оставаться у родителей. Не говоря ни слова, он резко поднялся и начал быстро одеваться. Арсений время от времени подрабатывающий перепродажей машин и запчастей, с призрением относился к подобным разговорам. И всякий раз, слыша их от своего отца, лишний раз убеждался в том, что даже родители не способны понять его тонкую творческую натуру. Они, кажется, даже не догадывались о том, что вся эта возня с запчастями – только временное явление, что призвание их сына совсем в ином, и просто надо немного подождать подходящего случая, чтобы его уникальное дарование развернулось в полную мощь.
— Коля, ну зачем ты опять за старое? – тихо запричитала мать.
Отец только вздохнул.
Мать, вышедшая закрыть за ним дверь, несла на руках таксу:
— Заберешь, может?
— Не вам же оставлю, — с досады хмыкнул Арсений, выхватив виляющую хвостом собаку из рук матери.
— Позвони, как доедешь, и Бога ради, осторожнее, — почти выкрикнула вслед расстроенная женщина.
«Заботливые» друзья подарили эту таксу Арсению пару лет назад на день рождения, пытаясь таким образом скрасить его одинокое существование, которое он любил больше всего на свете, но на которое жаловался им в силу любви получать от окружающих сострадание и тут же строить из себя сильного человека, в нем не нуждающегося. Поначалу, умиленный до слез щенячьей мордочкой с черными бусинами глаз, Арсений обрадовался подарку. Однако потом не раз пожалел о своей минутной сентиментальности. Собака часто надоедала ему, и он периодически отвозил ее пожить у родителей.
Плотно сжав губы, Арсений вышел на холодную улицу, со всей силы хлопнув дверью подъезда.
Мороз усиливался. Звезды серебряными глазами пялились с черного неба. Луна, удивленно округлившись, охала, покачиваясь в облаках. Арсений нарезал не первый круг, объезжая Химки на бешеной скорости.