Северный Казахстан. Май 1958 года. Бригада из шести тракторов вспарывает вековые пласты степной почвы. Бригадный стан – небольшой вагончик на колесах, пятикубовая металлическая емкость с водой да сложенный из самодельных глиняных кирпичей очаг с закопченным казанком наверху. Бригадир Степаныч на полном серьезе называл этот очаг пищеблоком.
Около шести вечера долгим, тревожным набатом загудела сигнальная рельса. Отцепив плуги (чтобы завтра продолжить с того же самого места), механизаторы повели звенящую гусеницами технику поближе к становищу. Собрав бригаду, Степаныч ткнул указательным пальцем в небо, почесал наколотый портрет Сталина на груди и изрек:
— По всему видать, скоро будет буря! Так что, салажня, делайте, как я Вас учил – кабины наглухо позакрывать, все щели в капотах позатыкивать. Ванька! Ты казан почистил? Схорони его под вагоном.
— Я не понял, — завертел головой Сашка из Курской области, — мы что, сегодня, без горячего вечерять будем?!
— Ты чего паникуешь, Степаныч?- Валерий Егорович, солидного возраста рабочий с Харьковского тракторного, пытливо вглядывался в небо.
— Чего… Чего… — Рассердился бригадир. – Вы тут все без году неделя, а я этим местам четверть жизни подарил! Так что дискуссии будете на партсобраниях разводить, а сейчас делайте, что говорю! Поужинаем сухарями.
Больше никто не спорил. Все знали, что Степаныч, бывший майор фронтовой разведки, в самом конце войны получил десятку по пятьдесятвосьмой. Набил морду какому-то начальнику. И почти весь срок отмотал в карагандинских лагерях. Характер у Степаныча – что твой кремень!
Ванька – конопатый, рыжеволосый рязанский парень, только что отслужил на флоте. Вернулся домой. В военкомате предложили путевку на целину. Про целинников тогда вся страна говорила. Герои! Ну и Ванька, повинуясь душевному порыву, согласился.
Сегодня у Ваньки дежурство по камбузу. После обеда, прибравшись, он ушел на ближнее озеро, где водились крупные сазаны. Клевал сазан лениво, но к тому времени, когда бригадир застучал в рельсу, Ванька успел надергать штук двадцать, вполне солидных, по полкило каждый. Так и остались они лежать там, в воде, нанизанные на толстую лесу. Порадовать бы ребят вечером печеной рыбкой, да вот Степаныч, со своей бурей…
Ванька осмотрел горизонт. Небо было по-весеннему ясным и глубоким, и лишь на востоке горизонт темнел какой-то лиловой дымкой. Неужели бывший североморец, повидавший без счета ледяных, колючих северный штормов, испугается теплого ветерка с пылью?! Засунув казан в укромное место под вагончиком, как приказал Степаныч, Ванька, никого не предупредив, направился к озеру.
В течение десяти или пятнадцати минут восточная половина небесного свода потемнела, источая зловещий, сумрачный красный свет. По степи забегали перекати-поле. Воздух как будто нагрелся и уплотнился.
Вложив пальцы в рот, Степаныч пронзительно свистнул, после чего призывно замахал рукой. Подошли механизаторы.
— Успели?
— Да, вроде бы…
-Тогда все в вагон! По дороге мелочь всякую приглядите, а то потом не найдете.
Очень скоро вся бригада расселась на топчанах в вагончике. Выглядывали в окна. Темнело быстро, буквально на глазах. Первый удар ветра пошатнул вагончик, песок с шипением зашкрябал по окнам.
— Ни хрена себе!- Валерий Егорович схватился за стойку, на которой крепились топчаны.
Убежище на колесах вдруг затряслось, словно от страха, и начало непрерывно раскачиваться под нарастающий вой бури. Отовсюду, из каких то невидимых щелей, в помещение стала проникать легкая, висящая в воздухе, пыль. Отчаянно закашлял Сашка.
— Где твоя тряпка?!- Треснул его по затылку Степаныч, — я же тебя предупреждал!
— На трактор ушла…- просипел Сашка, — капот у меня погнутый, дырки большие…
— Мозги у тебя погнутые! – Степаныч приподнял свой матрац, достал чистую майку и разорвал ее, — держи!
— Остальные как?- Степаныч оглядел товарищей. – А где Ванька?
Валерий Егорович неуверенно, за всех, пожал плечами.
И тут Степаныч взорвался таким оглушительным, неповторимым матом, какого видавшие виды трактористы никогда не слышали. Казалось, даже буря за стеной испуганно притихла.
-… сукины дети!!! За всем я должен уследить! Прое… товарища, и сидят, задницы греют!
— Кажись, он к озеру пошел, вроде улов у него там остался… -неуверенно промямлил Пантелеев, отсидевший свое, и решивший завязать домушник.
— Кажись… — передразнил Степаныч. – Мать вашу!
Покопавшись в деревянном ящике, он достал единственные на всю бригаду пылезащитные очки. Остальные обещали еще в апреле, но так и не дали. Надев очки и обмотавшись тряпками так, чтобы плотно закрыть нос, рот и уши, он погрозил трактористам кулаком.
— Чтоб ни одна душа носа из конуры не высовывала без моей команды! Егорыч! Как только я выйду, двумя руками сразу дверь закрывай!
Пантелеев засуетился было, набиваясь в помощники, но, увидев у носа здоровенный кулак с синими письменами, поостыл, присев на нары.
Буря внезапно застала Ваньку, когда он поднимался из озерной котловины. Задрав рубашку на голову, он пытался кое-как вдыхать подобие воздуха. Но горячая пыль, иссушив легкие, рвалась из тела нескончаемым кашлем. В отчаянии он понял, что задыхается. Сквозь нарастающую панику Ванька вспомнил наставления Степаныча:
— Ежели пылюка тебя в степи застала, выбери место, где трава повыше и погуще, и харей прямо в нее, на самое дно, к корням…
Пытаясь осмотреться, Ванька на секунду опустил рубашку и открыл глаза. Резкая боль полоснула веки, да так, что закружилась голова. Взвыв, Ванька упал на землю. Где-то рядом, под обвалившимся краем котловины, должны быть густые заросли. Он их запомнил. Только бы верно выбрать направление!
Сколько времени Ванька ползал по земле? Может быть минуту, может – десять минут. Время для него не существовало. Вместо времени была жгучая, всепоглощающая боль в груди и в глазах. И пыль вместо воздуха. Горячая пыль.
Очнулся Ванька от чувствительного пинка в зад.
— Ну что, сазан златогривый — живой? Али нет?
Обрадованный Ванька попытался заговорить, но из обожженной глотки вырвалось нечленораздельное, птичье клокотание.
— Ладно,- закряхтел Степаныч, взваливая Ваньку на себя, — нежности свои ты девкам береги, а мне и самогоночки хватит…
Ванька закашлялся вместо смеха и дружески похлопал Степаныча по спине.
— Ну… Ну… — бормотал про себя Степаныч. Каждый шаг против напиравшего ветра давался с большим трудом. Грудь, казалось, треснет от недостатка воздуха. – Салажня глупая… Глаза… Лишь бы глаза целы были… Остальное склеим…
До вагончика оставалось метров семьсот. Но каких метров…