Ни с кем не споря и никому ничего не объясняя.
Он ничего не обещал потому, что не любил этого с детства, понимая, как тяжело бывает потом, эти обещания выполнять. Главное правило гуру – ничего, никогда, никому не обещать. Он знал, что, не обещая ничего, не посягаешь на чью-то надежду и это помогает некоторое время воздействовать на учеников. Ведь надежда очаровывает, завораживает, обещая больше, чем может дать любому ученику сам гуру, обещая всё.
Гуру очень часто задавали самые различные вопросы, спрашивали его, но он всегда находил, что ответить спрашивающему даже на самый трудный вопрос.
Как-то один ученик спросил его:
— Трудно ли быть гуру?
— Легко, если ты не чувствуешь этого груза, и трудно, если ты понимаешь, что «быть гуру» – это труд.
Он не лгал, хотя лично для него «быть гуру» было увлечением всей его жизни. Иногда ему казалось, что он всегда хотел именно этого – «быть гуру». Он никого никогда, ничему не учил, понимая, что это второе правило гуру. Учиться должен сам обучающийся, внимая и впитывая в себя то, знание которое буквально витает в воздухе. Нужно было только суметь его разглядеть, почувствовать, осознать, понять и впитать в себя.
— Учитель, я не понимаю… — иногда спрашивал его какой-нибудь обучающийся.
Обычно он не спешил с ответом. Сначала он пытался понять, чего же именно не понимает обучающийся. Иногда «понять» было сложнее, чем ответить на вопрос. Он не всегда знал ответы, но он всегда понимал, как их может найти его ученик самостоятельно. Это было еще одним важным правилом гуру – знать, где хранятся в пространстве ответы на вопросы, где ключи к загадкам, тайнам и знанию. Он знал, где это «где» находится потому, что он был настоящим гуру. И это его «знание» было не иллюзорным. Само это «знание» невозможно было предать как что-то вещественное, его нужно было приобретать посредством поиска, нахождения, осознания, понимания и страдания. Но об этом гуру никогда и никому не говорил. Знать – значит преумножать собственное страдание.
Гуру знал это очень хорошо. Он знал, что значит страдать. Никто и никогда не называл его по имени потому, что никто не знал его имени. Никто никогда не прикасался к нему потому, что он давным-давно стал духом. Его нельзя было потрогать, его можно было лишь слышать, видеть, ощущать. Его можно было спрашивать, ему можно было задавать вопросы, чтобы убедиться, что он реален.
— Учитель, что, значит, жить? – спросил его как-то один обучающийся.
— Жить – значит страдать… — ответил от и замолчал. Он не хотел дальше ничего объяснять, понимая, что обучающему неприятно слышать это самое его «страдать». Молодые хотят от жизни чего-то совсем другого. Меньше всего на свете они хотят страдать. Ему подумалось, что самое странное в вопросах обучающихся – это их желание получить подтверждение своим желаниям, надеждам и смутным предчувствиям. Лишать их этого было бы неразумным. Поэтому лучше всего что-то недоговорить, чем сказать всё.
Гуру знал, что самая большая иллюзия – это сама жизнь, которая существует до тех пор, пока живет сам человек. С его смертью – эта иллюзия не разрушается, а лишь трансформируется в иллюзию другого человека, многих других, которым суждено родиться и жить после него. Жизнь представлялась ему суммой иллюзий отдельных индивидуумов, которая уже давно стала бесконечной весной иллюзией.
Он уже устал от этой иллюзии и ничего не желал, ничего не хотел. Его душа жаждала покоя, который ему всегда казался иллюзорной недостижимой мечтой. Покоя…
Возможно, этот покой наступил бы и уже давно, если бы не молодость, которая всегда чего-то хочет, желает, о чем-то мечтает. Молодость не знает, как иллюзорны ее желания, хотения и мечты. Он же это знал. Поэтому он желал покоя.
Он знал, что мир полон невежества, которое многим людям не позволяет понять цену каждого маленького мгновения жизни. Не зная цены мгновения, многие люди безрассудно расточали время, транжировали его и саму свою жизнь. Это самая большая глупость, которую совершает человек. Почему? Наверно, потому, что человек всегда боится, что не сможет предоставленное в его распоряжение время использовать на благое. У него не хватает ума и знаний на то, чтобы присоединить к самому времени собственный труд, соединив его с собственным творчеством. Очевидно, человек не хочет перемен и боится знаний, которые приумножают его скорбь. Многим невежество заменяет счастье. Внутри себя каждый человек чудовище, пожирающее его собственную жизнь, в нем на удивление спокойно уживается добро и зло. Но об этом человек не знает.
В мире много мудрствующих и очень мало мудрых. Люди, как правило, выбирают не мудрость а мудрствование. Почему? Потому, что мудрствование не заставляет думать, оно красиво своей бездушной пустотой, оно никуда не зовет, ничего не обещает, оно опьяняет на мгновение, как дурман, алкоголь или наркотик.
Гуру все это знал, но никогда ни с одним учеником не говорил об этом. Он не хотел выглядеть умным. Он боялся этого потому, что его понимание, высказанное в той или иной форме, могло показаться мудрствованием. А выглядеть моралистом ему не хотелось.
Ведь каждая выказанная мудрая мысль, прежде всего, принадлежит тому времени, которое ее породило, хотя она, как правило, живет на много дольше, чем высказавший ее мудрец.
Как-то один из обучающихся задал ему странный вопрос:
— Учитель, а почему вы не записываете свои мысли?
Гуру, помолчав, ответил уклончиво: — А зачем их мне записывать? Это мои мысли, они всегда были со мной, при мне. Они навсегда останутся со мной.
После этого разговора, задавший этот вопрос обучающийся стал записывать за ним его высказывания, реплики. Он стал его тенью. Гуру не обращал на это внимания, он считал, что каждый выбирает то, что ему по душе. Если обучающийся это делал по собственной инициативе, значит, ему это было нужно, значит это, возможно, было для него очень важно. Возможно, это был собственный путь обучающегося к знанию. Не все и всегда в жизни познаваемо через логику. Высказанная, но не записанная мысль представляется потерянной навсегда.… Но, возможно, и нет. Она уходит в никуда, чтоб появиться там, где она будет, не только услышана, но и понята.
Сегодня гуру был в плохом настроении. Возможно, он просто устал.
Все умные мысли хранятся в словарях и энциклопедиях, надо только выписать из них нужные слова и выстроить их в нужном порядке. Это творчество. Но для того чтобы составить мысль мало выбрать или выписать необходимые слова, надо знать сущность каждого из выбранных слов, знать, как оно сочетается со следующим выбранным словом, знать суть того, что будет вложено в последовательность, выстроенную выбранными словами. Невежество никогда и никому не позволить выбрать необходимые слова и выстроить их в разумную последовательность, даже случайно. Человек, придя в этот мир, начинает с того, что познает сущность вещей и слов, их обозначающих. Он как бы открывает окружающий мир для себя.
Гуру знал, как важно уметь вслушиваться в окружающий мир, как важно суметь понять, чем он живет, дышит, на что надеется. И его душа всегда отзывалась на еле уловимые призывы потому, что напоминала камертон, откликающийся на ту единственную ноту, в которой слышался призыв. Нет, это не была просьба о помощи, это был призыв поделиться теплом и добром. Добро должно было порождать добро. И он откликался, не надеясь на понимание, одобрение и благодарность. Он знал, что главное для него – делиться добром во имя добра.
Он был скуп на слова. Он был скуп на чувства. И щедр на добро.
Он никогда не записывал ничего потому, что помнил, что он должен сделать и что будет делать.
Иногда он подолгу молча. Иногда говорил много, долго. И по делу. Но это бывало очень и очень редко. Наверно, тогда когда выстраданные мысли желали вылиться речью.
Он был тем самым духовным наставником, учителем, указывающим путь. Он лишь намечал то, что нужно было сделать, не объясняя и поясняя, как и что делать, указывая на возможности. Он был ненавязчив, поскольку всегда говорил на тему, а не о теме. Он был консультантом, а не экспертом. Может быть, именно, поэтому его ученики и ценили. Ведь он не принуждал следовать его советам, он побуждал к действию и к попытке адаптировать его советы к конкретной ситуации.
Иногда, проходя мимо беседующих учеников, он слышал, как они шептались.
— Это ОН! – говорил какой-то мальчишка. И он слышал в этих простых словах то. что хотел услышать. Он слышал именно то, что означала это самое странное «ОН!»
Он был гуру.
