Вдвоем

Электричка несла меня домой. Куда я еду? Зачем? Сердце плакало: ты не сможешь без него.
В душе было холодно и пусто. Хотелось просто смотреть в одну точку и ехать, ехать и ехать. Не останавливаясь. Вокруг были люди. Одинаково веселые и безразличные к
моему горю. Им не было до меня дела. Казалось, никому во всем мире не было до меня никакого дела. Одиночество распирало меня изнутри, точно большой кусок ваты распирает тряпичную куклу. Он бросил меня, и жизнь кончилась.
– Опять эти попрошайки! – издалека услышала я ворчливый женский голос.
Я с трудом оторвала взгляд от пола. В вагон вошли двое. Старик и собака. Старик не был похож на обычного бездомного. Ветхая одежда была чистой, а лицо не было злым.
На веревке старик вел такую же потрепанную жизнью, как и он сам, черную собаку, с проплешинами на боках и грустным непереносимым взглядом. В руке старик держал жестянку, которая скудно позвякивала. Было заметно, что старик стыдится просить. Он не подходил к пассажирам, не заглядывал им в глаза и не взывал к их милосердию. Он молча брел вдоль вагона, низко опустив голову и следя за тем, чтобы его собака никого не побеспокоила. Никто не обращал на них внимания, так же, как и на меня. Пройдя через вагон, старик подошел ко мне и в нерешительности остановился. Я поймала его смущенный вопросительный взгляд и кивнула. В глазах старика мелькнула лагодарность.
Он засуетился, притягивая к себе собаку, и неловкоуселся напротив.
Я незаметно наблюдала за ними, и отчего-то становилось легче, отвлекало от тяжелых мыслей. Старик вытащил из-за пазухи небольшой сверток, развернул его, и медленно, по-стариковски протянул собаке на дрожащей ладони кусочек белого хлеба.
– Поешь, Волчок, – шепотом сказал старик и улыбнулся одними глазами.
Пес осторожно губами взял хлеб и медленно, со вкусом принялся жевать. Старик ел тоже.
Окончив скудную трапезу, пес покрутил хвостом-закорючкой и умильно заглянул хозяину в глаза.
– Ну все, Волчок, хорошего помаленьку, – старик ласково погладил собачью морду. Пес понимающе принюхался и с усердием принялся лизать его трясущуюся руку.
А я все смотрела на них. Они не замечали никого вокруг. Им попросту никто больше не был нужен. Казалось, старик и собака понимали друг друга с полуслова. Пес ловил каждое движение старика и смотрел на него с обожанием. Глядя на них, не было грустно, их не хотелось жалеть. Наоборот, внутри я почувствовала нечто похожее на зависть. Да я завидовала им. Они были счастливы вдвоем. А я была несчастна.
И одинока.
Старик что-то тихонько бормотал, а пес положил голову ему на колени, прикрыл глаза и задремал.
Они вышли на той же остановке, что и я. Шаркающей походкой старик спускался в подземный переход, а собака прыгала и юлила у его ног. И лаяла от счастья и от того, что
хозяин развязал наконец веревку.
Я зашла во двор. Подниматься в квартиру не хотелось. Мысль о том, что я вновь окажусь в пустой квартире давила с неимоверной силой. Хотелось быть на людях, видеть их и
слышать их чужие голоса. Только бы не думать о нем. В подъезде, как всегда, не горел свет. Кто-то снова украл лампочку. Что-то мелькнуло у моих ног и вжалось в стену. Сердце бешено застучало. Крыса! Пересилив страх, я сделала шаг вперед и увидела щенка. Худой и жалкий он трясся от страха – не меньше, чем я.
– Маленький, ты как сюда попал?
Услышав ласковый голос, щенок потянул носом в мою сторону, но от стены не отошел.
– Иди ко мне, – позвала я.
Но трусишка лишь сильнее вжался в стену. Я поставила сумку на пол и села рядом. Щенок не отодвинулся.
Мы сидели одни в темном подъезде. Два одиночества. Нет, теперь в его жизни появился кто-то настоящий. Наверное, впервые. И в моей. Мы сидели, и я думала, что теперь у меня есть смысл возвращаться домой. Ведь там меня будут ждать. И любить.