Серебряный ветер или повесть о сумеречном эльфе.


Серебряный ветер или повесть о сумеречном эльфе.

«Неисчерпаемы сокровища души того, кто верит в прекрасную реальность, озарённую Светом и Любовью! Кто твёрдо идёт вперёд, отвергая соблазны иллюзии — тени, полумрак, безверие, поселившиеся в сердце. Воинам духа неведомо отчаяние! Запомни это, Фроди! Ищи Вестника! Серебряный ветер укажет путь… Ищи до победы — это станет твоим собственным посвящением веры!» — так сказала Светлая Варда, Владычица Звёзд.

Часы показывали половину шестого утра, когда Ярослав начал собираться в школу. Он не стал зажигать свет, опасаясь разбудить отчима, и, потихоньку выбравшись из своего угла за шкафом, прокрался на кухню. Маленькая кухонька старой хрущёвской квартиры хранила следы ночной гулянки: стол завален объедками, пол — бутылками, а раковина — грязной посудой. Всё это мальчику предстояло сейчас убрать и вымыть. Утро начиналось совершенно так же, как всегда.
Дышать было нечем: дым сигарет смешивался с вонью из наполовину пустой банки самогона. Спотыкаясь о перевёрнутые стулья, Ярослав подобрался к окну, открыл форточку и замер, подставив худое, бледное лицо свежему октябрьскому ветру. Где-то внизу, на уровне третьего этажа, звенел в предрассветном сумраке клён: желтеющие листья с красивыми вырезами, колеблемые неугомонным ветерком, исполняли свою утреннюю песню специально для него — тощего пятнадцатилетнего подростка, сидевшего на грязном подоконнике.
— Эй, сладенький, иди ко мне! Наконец-то это сборище козлов свалило отсюда! — послышался вдруг приглушённый, ещё не совсем трезвый голос Таньки — сожительницы отчима.
Ярослав едва не свалился с подоконника. Двадцатишестилетняя деваха с миловидным, но несколько опухшим лицом стояла перед ним во всей красе своего огромного, не совсем свежего тела: кроме короткой прозрачной рубашки на ней больше ничего не было. Мальчик зажмурился.
— Тань, ты чё? Оденься, что ли, я смотреть не буду!
Красотка рассмеялась тихим, воркующим смехом и, угрожающе подняв пышную грудь, сделала шаг в сторону Ярослава.
— Перестань недотрогу из себя корчить! Как будто не видел, чем мы с мужиками ночью занимались? Или не наблюдал ни разу, как твой х… меня…
Но мальчик не дал ей продолжить, выпалив на одном дыхании:
— Не смотрю я на вас никогда, и уши затыкаю, чтобы спать не мешали! А ты не смей на отчима ругаться: хоть он и пьяница, а любит тебя по-настоящему!
Вытянув трубочкой пухлые, ярко накрашенные губы, девица вдруг стала оглаживать себя по бёдрам, так что Ярославу сделалось дурно. Но, вынужденный следить за каждым её движением, чтобы не упустить момент к бегству, он не мог ни закрыть глаза, ни отвернуться.
— Надо же, заступничек! — пропела Танька. — А кто тебя в ларёк за водкой до четырёх утра гонял? Или не он? Может, скажешь, что не бьёт тебя здесь никто? Не ругает? Квартиру драить не заставляет от всей этой блевотины? А?
В мгновение ока сделавшись белее кафельной плитки на стене, подросток до боли сжал губы, и так уже искусанные в кровь. Вот бы высказать ей всё-всё-всё! Только бесполезно: разве поймёт эта жадная до любви стерва, что для вспыльчивого, слабохарактерного отчима она является, возможно, последней соломинкой, удерживающей его от пьяной смерти где-нибудь под забором? Отчиму сейчас очень трудно, его можно понять.
Пока Ярослав боролся с приступом бешенства, девица сделала ещё один угрожающий шаг навстречу и ласково заворковала:
— Ты глупый совсем и жизни не видел. Разве есть вечная любовь? А со мной тебе хорошо будет. Ну, иди же сюда, маленький, я сделаю тебя мужчиной!
И Танька всей своей массой пошла на приступ. Но мальчик оказался проворнее: поднырнув у неё под рукой и ловко избежав пугающих объятий, он схватил свой старый рюкзак с учебниками, ветхую спецовочную куртку, доставшуюся в наследство от мамы, и едва ли не кубарем скатился вниз по лестнице с пятого этажа. Обманутая в своих лучших чувствах Танька, обиженно вопила вслед в открытую дверь:
— Ну и катись, сучий выродок! Я всё равно твоему п… скажу, что ты ко мне приставал! Он тебя изметелит, а я добавлю! Мелкая тварь! Гадёныш!
Опомнился Ярослав только у артезианской колонки, где частенько умывался по утрам. Этот осколок социалистического прошлого находился через квартал от его дома, на стыке района хрущёвской застройки и частного сектора. Убедившись, что за ним никто не гонится, мальчик, тяжело дыша, опустился на притоптанную площадку рядом с желобом колонки, сплошь усыпанную весёленькими сердечками липовых листьев. Конечно, Танька сделает так, как сказала, а отчим, без сомнения, ей поверит. Он всегда ей верит. Потом будет жестокая расправа, и если Ярика не убьют сразу же, эта стерва воспользуется моментом… Расстроенное воображение услужливо нарисовало ненасытные прелести молодой развратницы. Мальчик сплюнул с омерзением: пусть лучше убивают! Мёртвому, по крайней мере, не так противно…
Решительно нажав на рычаг колонки, Ярослав сунул голову под ледяную струю. Немного подумав, он стянул с себя куртку, футболку и, раздевшись до пояса, принялся с наслаждением плескаться в холодной воде. Испытанное средство всегда действовало безотказно, не подвело оно и сейчас: на душе стало уже не так погано, в теле появилась бодрость, словно не было бессонной ночи, наполненной пьяным дебошем и руганью.
— Салют, Ярик! Моржуешь? — чистый девичий голос с низкими, бархатными нотками заставил Ярослава моментально вынырнуть из-под приятно освежающей мысли струи и натянуть футболку. Хотя Элька, в общем-то, свой человек, проверенный, но всё равно неудобно разгуливать перед девчонкой голышом.
Черноглазая татарка Эльнара была на год старше. Среди друзей её разносторонняя натура, полная всевозможных достоинств, обретала идеальную завершённость в факте обладания стареньким, хотя ещё весьма приличным мопедом. Однако для Ярослава это немаловажное обстоятельство всё-таки не являлось определяющим: Элька была мировым товарищем, и с ней всегда находилось, о чём поговорить. Сейчас она скромно стояла в стороне, одетая в новую форменную тройку синего цвета — отличительный знак единственного в городе элитного лицея, — эластичные чулки и резиновые сапоги до колен. Две аккуратно заплетённые косички скрывала алая шёлковая косынка — последний привет пионерского прошлого. Глубокомысленно приподняв чёрные брови, девушка с философским выражением изучала мокрую, давно не стриженую шевелюру Ярослава. В руках её неприкаянно болталось оцинкованное ведро. Мальчик молча подхватил его и, наполнив водой, предложил:
— Давай донесу, а-то забрызгаешься. Небось, мопед мыть?
— Чуть протру, — согласилась Эльнара. — Надо себе с утра настроение поднять: батя уехал, а мама, пользуясь тем, что за меня заступиться некому, заставила новую форму надеть.
Ярослав одобрительно кивнул. Он знал, что для этой девушки самой желанной формой стала бы кожанка с цепями и рваные джинсы.
У открытой настежь калитки уже стояла Элькина гордость, аккуратно прислонённая к забору. Рядом, под липой, были небрежно брошены модные лакированные туфельки. Девушка принялась ласково протирать своё сокровище, а Ярослав, облокотившись на забор, внимательно следил за каждым её движением.
— Слушай, Элька, — спросил он вдруг, — ты куда будешь поступать?
— В гуманитарный, на филфак… Или факультет русской словесности, как это у них теперь называется? — не отрываясь от своего завораживающего занятия ответила девушка. — А тебе зачем?
— Да вот думаю, понимаешь. Семён, мой друг, тоже хочет по этой части, но он завёрнут на средневековой литературе, просто бредит ею. А я не знаю пока, — задумчиво сказал Ярослав и, помолчав, добавил:
— В гуманитарный, небось, деньги нужны?
Эля пожала плечами:
— Если с подготовительного, то — да. А если будешь просто экзамены сдавать, может, и так примут. Только ты сто раз передумать успеешь за два года!
— Я на историка хочу, — мечтательно произнёс Ярослав. — Мама ещё давно рассказывала, что брат её, мой дядька, выучился на историка, уехал в какую-то экспедицию за границу, да там и остался. Последнее письмо мы получили от него из Америки. Я бы к нему рванул, если бы деньги были…
Девушка вдруг выпрямилась.
— Он сам вернётся, он же твой дядя, — сказала она уверенно. — Не отчаивайся, Яр! Сейчас границы открыты.
Мальчик вздохнул едва заметно, но тут же снова на губах его появилась улыбка.
— Прокатишь?
Эльнара, успевшая уже аккуратно вылить воду под забор, сменить сапоги на туфельки и задвинуть ведро за калитку, весело рассмеялась:
— Не вопрос! Или я не видела, как ты смотрел на мою красотулю?
Однако в этот момент с высокого крыльца послышался рассерженный женский голос:
— Эльнарочка, девочка моя, отойди от этого бомжа! Сколько раз я говорила, чтобы ты с ним не общалась?! Вдруг он больной или вшивый?
Даже не обернувшись на окрик матери, девушка обиженно фыркнула:
— То-то я и смотрю, как этот больной бомж каждый день плещется в ледяной воде! Не обращай внимания, Яр! У мамы мания преследования: ей везде мерещатся микробы.
Но Ярослав, смущённо улыбаясь, уже махал ей рукой:
— Пока, Элька! Увидимся! Маму нельзя расстраивать! — и он вприпрыжку бросился прочь, юркнув между заборами частных домов так, чтобы юная байкерша в красной косынке не смогла его догнать.
Сердитые слова Элиной мамы никак не шли из головы Ярослава по дороге в школу. Он похож на бомжа? Очень может быть… Мальчик кивнул своему отражению в стеклянной витрине магазина: заляпанная краской куртка, полинявшая футболка, штаны неопределённого цвета с живописной бахромой внизу. А на кроссовки вообще страшно смотреть. И не стригся он давно. Вдруг Элька действительно начнёт его стесняться? Не хотелось бы терять такого товарища! Эльнара и Семён являлись, пожалуй, единственными ребятами, которым было безразлично, как он одет. Но не просить же денег на новый костюм у отчима!
В школьном туалете Ярослав ещё раз придирчиво оглядел себя с ног до головы в большое зеркало, которое безжалостно отразило бледную, невыспавшуюся физиономию с тёмными кругами под глазами и огромным синяком над левой бровью. Н-да… Если с одеждой сделать ничего невозможно, остаётся косички заплетать, как у эльфов. Он видел на картинках в книге Профессора…
Едва уловимое, тонкое, светлое чувство налетело вдруг свежим ветерком, заставив сердце мальчика забиться часто и трепетно. Ему даже показалось, что в зеркале мелькнул на мгновение образ прекрасного рыцаря в доспехах, с луком за плечами. Гордо поднятую голову украшал тонкий серебряный венец, мерцающий волшебным блеском прозрачного камня. «Допрыгался! — подумал Ярослав испуганно. — Уже глюки начинаются!» Рыцарь исчез, а вместе с ним исчезло неповторимое, светлое чувство.
Сзади неслышно подошёл Семён, его растрёпанный чуб цвета спелой пшеницы и зелёные, плутоватые глаза тоже отразились в зеркале.
— Здорово! Кто это тебя? Опять отчим?
Ярослав беспечно махнул рукой:
— Ерунда! Расчёска есть?
Семён хихикнул:
— На, держи. Хотя ты и непричёсанный нашей старосте нравишься.
— Нинке?! Да брось! Она меня вечно ковыряет и в классе заставляет убираться чаще других.
— Оттого и заставляет, чтобы подольше побыть с тобой наедине. А насмешки, как известно, признак внимания… Эй, да ты косички что ли заплетаешь?!
Действительно, Ярослав, старательно расчесавший непослушные волны тёмно-каштановых волос, теперь заплетал их с боков в две тонкие косички.
— Ну как? — поинтересовался он, закончив. — Я похож на эльфа?
— Смена имиджа всегда требует определённого мужества, — философски заметил Семён, разглядывая новую причёску друга. — Ты готов?
— К чему? — не понял Ярослав.
— К тому, чтобы это мужество проявить! Представь, вот пришёл ты в класс с косами… Представил? Далее по плану: насмешки, издёвки, выволочки от училок за аморальное поведение, кабинеты завуча и директора…
— Индивидуальность надо уметь отстаивать! — весело прервал его новоявленный эльф. — И потом, в мире есть вещи пострашнее, чем трескотня нашей директрисы.
— М-м-м… — неуверенно промычал Семён. Он, конечно, даже в страшном сне не мог себе представить, как его друг провёл ночь и утро. Но Ярослав, старательно пытавшийся хотя бы на время забыть о своих неприятностях, и не собирался посвящать его в эти душераздирающие подробности. Он только спросил с надеждой:
— Ты ведь меня не бросишь, Сэм?
Ответом был дружеский тычок в спину и недвусмысленно-преданный взгляд зелёных глаз.
— По мне хоть крокодилом нарядись, Ярик! Ты меня знаешь!
В класс они вошли перед самым звонком. Ярослав держался уверенно. Спокойно, с достоинством пройдя на своё место, он, как ни в чём не бывало, сел и начал раскладывать учебники. Семён постарался изобразить на лице подобие такого же королевского величия, но, чувствуя, насколько глупо это выглядит со стороны, тут же воинственно сдвинул брови, приготовившись наброситься на любого, кто осмелится выпустить хоть одну отравленную стрелу в сторону его друга. Острый язык был испытанным, верным оружием Сэма, не подводившим его даже в самых, казалось бы, безнадёжных ситуациях.
Однако ребята, моментально отметившие перемену в причёске Ярослава, не спешили высказывать свои замечания вслух. Все давно привыкли: с этой парочкой лучше не связываться. Семён всегда так отчаянно защищал своего друга, что желания лезть грудью на амбразуру его ядовитых шуточек не возникало ни у кого. К тому же, любая насмешка по поводу одежды или поведения Ярика неизменно наталкивалась на его спокойный, удивлённый взгляд, исполненный внутренней силы и королевского достоинства. Похоже, он даже не понимал того, что его хотят обидеть или вывести из себя. Словом, в классе Ярослава серьёзно считали «больным на всю голову» и сторонились, как человека, с которым совершенно не о чем разговаривать.
Сейчас всех интересовало только одно: как отнесётся к столь скандальной смене имиджа математичка — строгая дама в годах, на уроках которой даже самые дерзкие ученики отличались примерным поведением. Ирина Рудольфовна всегда ратовала за порядок и дисциплину, а потому никто не удивился, когда сразу после приветствия прозвучало её грозное:
— Встаньте, Зарецкий! Какой пример вы подаёте одноклассникам?! Неужели не стыдно?
Ярослав спокойно встал, доверчиво распахнув карие глаза навстречу надвигающемуся урагану. Видно было, что он не собирается вступать в битву и готов ответить за своё поведение. Взгляды учительницы и ученика встретились. Класс замер.
Семён чувствовал, как взволнованно колотится его сердце. Если Ярика сейчас выгонят — он уйдёт вместе с ним! И плевать, что родителей вызовут в школу, а самому придётся долго торчать в кабинете завуча и слушать нудные нотации. Но предательство — последнее дело! Тем более, сейчас, когда эта молчаливая поддержка так нужна другу, ради которого он действительно готов на всё.
Ирина Рудольфовна тем временем внимательно изучала выражение лица Ярослава. Какие серьёзные глаза, полные глубокого, тайного страдания! Что происходит с этим мальчиком за порогом школы? Всем известно: он живёт в неблагополучной семье, — но факт этот до сих пор не становился предметом пристального внимания педагогов. Отличаясь идеально примерным, с точки зрения учителей, поведением, Ярослав всегда прилежно учился, а на любые расспросы и предложения помощи неизменно весело отвечал, что он абсолютно счастлив и ни в чём не нуждается. Попытки узнать у Семёна о том, как живёт его друг, тоже оканчивались неудачей: лишь только речь заходила о Ярославе, этот взбалмошный, не в меру разговорчивый упрямец становился нем, как рыба. Вот и сейчас он сидит, надувшись, видимо, готовый порвать на куски любого, кто осмелится обидеть его друга. Ирина Рудольфовна мудро покачала головой: эти двое слишком непохожи на всех остальных десятиклассников, и то, что заставило Ярослава бросить решительный вызов общепринятым школьным нормам, вероятно, имеет под собой очень серьёзную, недетскую основу, далёкую от стремления подростков выделиться среди ровесников.
— Садитесь, Ярослав, — произнесла она строго. — Уверена, ваши причины достаточно серьёзны и не имеют ничего общего с желанием обратить на себя внимание, — при этих словах Ирина Рудольфовна сверкнула в сторону класса предупреждающим, инквизиторским взором: «Только попробуйте повторить — вам это с рук не сойдёт!»
Кое-кто из ребят скорчил презрительную гримасу. Подумаешь, принц! Всю жизнь у училок в любимчиках ходит! Набить бы ему морду хорошенько, да связываться не хочется: у Ярика кулак железный, а Сэм потом растрезвонит на всю школу так, что не отмоешься! Тьфу!.. Девочки хихикали и перешёптывались, украдкой с интересом поглядывая на сегодняшнего героя. И лишь Семён сидел, отвернувшись к окну, его потерянно опущенные плечи порой судорожно вздрагивали. Подавив тяжёлый вздох, Ярослав отдёрнул, протянутую было для ободряющего жеста руку, и быстро нацарапал что-то на клочке бумаги. Минуя десятки внимательных взглядов, записка легко впорхнула в беспомощно раскрытую ладонь. Там было только одно слово: «Спасибо».
После уроков Сэма поймала старшая вожатая и поволокла готовить какой-то концерт. К Ярославу уже давно никто не приставал с общественной работой: организаторы внеклассных мероприятий сторонились его так же, как и товарищи по учёбе. В этом, конечно, были свои несомненные плюсы, поскольку время, сэкономленное на школьных сборищах, можно было гораздо продуктивнее провести в центральной библиотеке. Туда Ярослав и направлялся, когда у ворот его догнала староста Нина.
— Постой, Ярик! Нам, кажется, по пути?
Некоторое время они молча шли рядом. Нина, видимо, не решалась завязать разговор просто потому, что не знала, как это сделать, а Ярослав был слишком погружён в свои мысли. Наконец он спросил:
— Скажи мне одну вещь. Только честно, ладно? Почему от меня все шарахаются? Разве я какой-то особенный?
Посмотрев на него сочувственно, как на скорбного разумом, девочка покачала головой, от чего длинная кисточка её берета вздрогнула задумчиво и грустно:
— Ты себя в зеркало-то видел?
— Видел, ну и что? — пожал плечами Ярослав. — Ты же не стесняешься со мной рядом идти. И Сэму всё равно, как я одет, и Эльке…
— А вот многим не всё равно, — возразила Нина. — Про Сэма болтают, что он влюблён в тебя, как в девчонку. Ему и достаётся из-за этого порядочно.
— Мне он ничего не говорил никогда… — удивлённо протянул Ярослав.
— И не скажет. Что он — дурак?.. А кто такая Элька?
Пряча улыбку, мальчик лукаво сверкнул глазами: пожалуй, он действительно нравится старосте. Слишком живой интерес прозвучал в её последнем вопросе!
— Байкерша. Хороший человек.
— Слушай, — предложила вдруг Нина, — давай вечером сходим куда-нибудь? В кино, например, пока кинотеатры не все позакрывали. Или на дискотеку?
Они уже стояли на пороге центральной библиотеки. Маленький скверик перед входом был засажен рябинами и клёнами; повсюду в ослепительном золоте лучей горели созревшие, алые ягоды, и разноцветные листья, невесомо шурша, падали на деревянные скамейки. Ярослав не торопился с ответом. Подобрав несколько особенно красивых листьев, он поднял их повыше, так, чтобы остывающее осеннее солнце ярко осветило маленький букет, прищурился, следя за игрой света на цветной палитре, а потом спросил:
— Нин, ты Толкина читала?
Девочка в белом берете с кисточкой удивлённо подняла брови:
— Первый раз слышу. Кто это?
Ярослав грустно улыбнулся и со вздохом протянул ей букетик разноцветных листьев вместе с запутавшимися в них золотинками солнца.
— Писатель, — сказал он. — Ты замечательная. Правда! Но у меня на вечер другие планы.
В библиотеке всегда очень спокойно. Здесь можно отдохнуть, неспеша сделать уроки и, устроившись за крайним столиком у окна, снова в своё удовольствие перебирать страницы тысячу раз перечитанной книги. Солнечные зайчики, с трудом пробиваясь сквозь пышные, густо-жёлтые кроны клёнов весело пляшут на лакированной глади стола. Рябиновая ветка тут же, за стеклом, вздрагивает и замирает, а ветерок доносит в открытую фрамугу сладковатый, едкий запах осенних костров.
«Синдары, — прочёл Ярослав, — сумеречные эльфы. Имя, применяемое ко всем эльфам телери, которые к моменту возвращения нолдоров жили в Белерианде…»
Профессор — великий человек! Он сумел создать целый мир так, что можно в него поверить — огромный, восхитительный мир! С непреходящей красотой Амана, с мудростью Валар, с нежным, хрупким очарованием Средиземья и народов, его населяющих. Сегодня в глубине души Ярослава впервые шевельнулось новое, странное чувство — словно серебряные лучи вдруг проросли сквозь его сознание, распустившись великолепными, ослепительно-белыми цветами. Это чувство было мимолётным: мальчик даже не помнил, в какой именно момент оно вспыхнуло и погасло, оставив тонкое, едва уловимое ощущение восторга, трогательной чистоты и наивной доверчивости, в реальности которой тонули все издевательства отчима, приставания Таньки и отчуждение ровесников. Не было здесь голода и усталости, одно сплошное светлое счастье, наполненное родными взглядами и голосами. Разве такое возможно? Надо верить. В прекрасное всегда надо верить!
Солнце через стекло ласково грело щёку, кленовый ветерок тихо шуршал за окном чудесную мелодию. Улыбнувшись своим мыслям, Ярослав устало уронил голову на руки и закрыл глаза…

Заведующая научным отделом библиотеки — высокая, крепкая женщина в джинсах и мужской рубашке — стремительно шагала в свой кабинет, помахивая папкой с долгожданными документами, которые она только что получила в городской администрации. Теперь, наконец, их военно-исторический клуб обрёл официальный статус: он был приписан к центральной библиотеке как подшефная организация, и ему полагалось собственное помещение. Заведующая научным отделом уже планировала занять для этой цели одну из пустующих построек гаражного типа, которые в недавнем прошлом были отведены для собраний комсомольских ячеек, проводивших при библиотеке общественную работу.
Проходя между столиками читального зала, женщина вдруг остановилась. Серебряный ветер… Неужели?! Это то, чего она ждала вот уже несколько месяцев! Знак, подсказанный Владычицей Звёзд, предупреждающий, что Вестник где-то рядом. Кто этот человек — вместилище света ночи, сокровище эльфийских мудрецов, драгоценный бриллиант в ожерелье избранных? Внимательно оглядевшись вокруг, женщина вдруг улыбнулась ясной, непривычно мягкой для себя улыбкой, растворившей без остатка суровое, по рабочему сосредоточенное выражение. За крайним столиком у окна, положив голову на руки, спал мальчик. Солнечные лучи весело играли в его длинных, тёмных волосах, заплетённых с боков в две тонкие косички. Бледное лицо поражало чистотой и одухотворённостью, за измученной оболочкой угадывалась несгибаемая сила духа и гордость древних королей. Без сомнения, эти правильные, классические черты могли принадлежать только наследному принцу сумеречных эльфов!
— Здравствуй, синдэ! — едва слышно вздохнула женщина. — Благодарение Варде, вот и ты!

Ярославу приснилась огромная радужная бабочка. А ещё — белый конь, боевой меч, лук и стрелы. Он открыл глаза, пытаясь связать воедино разрозненный набор образов, но, чувствуя, что какое-то важное звено безвозвратно утеряно, с сожалением прекратил эти попытки.
Вдруг в сторону его стола кокетливо процокали аккуратные чёрные туфельки, и мелодичный голосок поинтересовался:
— Хочешь чаю, красавчик? У меня лишний бутерброд есть.
Мальчик удивлённо повернулся: рядом стояла молоденькая практикантка, выдававшая сегодня книги в читальном зале, и держала в руках две кружки горячего чая. Из модной сумочки, висевшей у неё на плече, лукаво подмигивал свёрток с бутербродами. Тут Ярослав вспомнил, что не ел со вчерашнего вечера и, не имея сил отказаться, молча сдвинул учебники на край стола. Девушка, тем временем, вынула из сумочки салфетку. Несколько привычно-отточенных движений — вот уже готов изысканный ресторанный уголок с чаем, бутербродами и пышками.
— Не могу обедать в одиночестве! — весело сказала молодая библиотекарша. — Ты не стесняйся: мне одной столько не съесть!.. Лена, — добавила она, по хозяйски придвигая себе стул.
— Ярослав, — улыбнулся мальчик и без лишних вопросов приступил к чаепитию.
Сегодня Лена впервые работала в читальном зале. Так распорядилась Анжелика Владимировна — заведующая научным отделом и организатор всех мероприятий, проходящих в библиотеке. «Я знаю, — сказала она утром, — ты любишь интересных людей, а в читальном зале, без сомнения, найдётся с кем поговорить». Действительно, не прошло и половины рабочего дня, как внимание молодой практикантки привлёк плохо одетый, но очень симпатичный мальчик, со смущённой улыбкой спросивший Толкина. Заглянув в его формуляр, Лена изумлённо захлопала накрашенными ресницами: такого списка она ещё не видела ни у кого! При почти ежедневном посещении здесь были отмечены книги русских и зарубежных классиков, исторические монографии, философские труды, альбомы живописи и графики. Пожалуй, стоит с ним познакомиться! Первое впечатление не обмануло: мальчик оказался приятным собеседником с хорошим чувством юмора и оптимистичным взглядом на жизнь. Они болтали до тех пор, пока в читальный зал не пришёл очередной посетитель, заставивший Лену торопливо занять своё рабочее место.
«Кажется, всё не так плохо! — думал Ярослав, покидая библиотеку. — Если есть люди, которым со мной интересно, значит, должны найтись и такие, кому я смогу принести пользу. Сейчас самое время поискать работу!» И, насвистывая весёлую песенку, он направился в сторону ближайшего продуктового магазина.
…Удивительно, сколько же в центре города маленьких сквериков, совершенно непохожих друг на друга! Берёзовые, липовые, кленовые, с простыми деревянными скамейками, лавочками на чугунных опорах-лапах и качелями на цепочках. Асфальтовые и выложенные плиткой дорожки усыпаны листвой, по которой приятно шагать, высматривая оставленные посетителями сквериков пивные бутылки, пригодные для обмена. Ярослав уже насобирал их целый пакет, и, по его подсчётам, денег от этого должно было хватить на сегодняшний ужин или завтрашний завтрак. Конечно, бутылки — это не способ заработка, а всего лишь крайняя мера, к которой Ярик и раньше частенько прибегал, наряду со сбором макулатуры и металлолома. Но с завтрашнего дня он будет, как взрослый, работать в двух продуктовых магазинах на утренней разгрузке машин!
Вспоминая свои переговоры с заведующими, Ярослав удивлённо качал головой: обычно подростков без паспорта на работу не брали, а если и брали, то очень неохотно и с большими оговорками. Но для него сегодня, как видно, везде была зелёная улица: препятствия исчезали, словно по мановению волшебной палочки! Более того, разговаривая с заведующими магазинов, мальчику казалось, будто за его спиной стоит кто-то взрослый, сильный настолько, что ему невозможно отказать и остаётся только повиноваться. Это ощущение было тем более удивительным, что ничего подобного раньше Ярослав не испытывал. Окрылённый первыми успехами, он уже думал о том, как должна измениться его жизнь с получением долгожданного паспорта. Но пока между настоящим и будущим мальчика непреодолимой преградой стояла необходимость возвращения домой — к отчиму и Таньке.
Вечернее солнце брызнуло последним золотым всплеском по листьям берёз, осветило их ровные, гладкие стволы и начало стремительно таять в единственном белом облаке, выглядывавшем из-за края многоэтажки. А с другой стороны, на ясном, темнеющем небе уже показалась луна — идеально круглая и яркая, словно фонарь. В сгущающемся сумраке её свет всё чаще притягивал взгляд Ярослава, заставляя высоко задирать голову и с восторженным замиранием ощущать, как полузабытое за день, но очень реальное чувство серебряных лучей и белых цветов вновь оживает в его душе.
Итиль! Конечно же, Итиль — лунный свет! Он долго не мог подобрать точного названия этому чувству, зато теперь всё встало на свои места: и радужная бабочка, приснившаяся днём в библиотеке, и белый конь, и меч, и рыцарь в зеркале… Проведя рукой по своим волосам и нащупав косички, мальчик блаженно зажмурился. Эльф по имени Итиль из рода синдар — вот кто он теперь! Свободный, сильный, красивый, смело шагающий навстречу великолепному, поистине сказочному будущему. Теперь ему не нужно бояться отчима и прятаться от Таньки — он больше к ним никогда не вернётся! Будет всю зиму ночевать в подъездах, но не вернётся. Разве можно допустить, чтобы исчезло это волшебное, серебристое чувство, прорастающее сквозь всё его существо и распускающееся в сердце огненными, ослепительно-белыми цветами?! Оно такое… Выше страха, выше боли и усталости, выше всего, к чему Ярослав успел привыкнуть за свои неполные шестнадцать лет жизни. Оно близкое, реальное, необыкновенно прекрасное и хрупкое, как свежий весенний бутон! Разве можно предать его?! Предать самого себя?
Новые ощущения и мысли нахлынули столь внезапно, что мальчик был вынужден опуститься на ближайшую скамейку: казалось, внутри него всё ломается с треском и грохотом, плавится раскалённой вулканической лавой и взрывается разноцветным фейерверком мыльных пузырей. Сердце то отчаянно колотилось, то совершенно останавливалось, дыхание замирало, а перед глазами проплывали прекрасные, нереальные картины, сопровождаемые тонкой мелодией флейты.
Наконец, немного успокоившись, Ярослав удивлённо огляделся по сторонам. Луна уже успела заметно сменить своё положение на небе, и время сейчас, должно быть, перевалило за полночь. Он сидел у единственного подъезда двухэтажного дома — одного из тех, что строили после войны пленные немцы. Из палисадника доносился аромат левкоев, а на соседней скамейке, элегантно подвернув под себя хвост и понимающе щуря глаза, лежала рыжая кошка. Вокруг не было ни души, тёмные окна в доме красноречиво говорили о том, что все жильцы спят.
«Во как! — думал Ярослав, качая головой. — Теперь пусть кто-нибудь только попробует сказать, что эльфов не существует!» После этого неожиданного внутреннего взрыва он чувствовал себя свободным и лёгким, как пёрышко. Теперь можно было спокойно выспаться, а с завтрашнего утра начать долгожданную новую жизнь. Счастливо улыбаясь, мальчик сладко потянулся и встал со скамейки. Заметив это, рыжая кошка тоже поднялась, разминая лапки и позёвывая. Выжидающе глядя своими зелёными, ярко блестящими в лунном свете глазами, она потопталась у ног мальчика, затем, задрав хвост трубой, важно зашагала к двери.
— За тобой, что ли, идти? — спросил её Ярослав.
Кошка, уже стоявшая на пороге, обернулась, коротко, утвердительно мяукнув, и юркнула в подъезд.
На лестничной клетке между первым и вторым этажом обнаружилась батарея центрального отопления. Здесь было чисто, тепло и сухо. Не долго думая, Ярослав устроился прямо на кафельном полу и, положив под голову рюкзак с учебниками, притянул к себе кошку. Ласково мурлыча, зверёк тотчас же уткнулся пушистой мордочкой в горячую ладонь мальчика. Так они и уснули. …

— Что это здесь ещё такое?! Развели бомжатник, житья от вас нет! А ну отпусти кошку, мерзавец!
От этого гневного крика Ярослав вскочил как ошпаренный, едва не ударившись головой о батарею. Было раннее утро, за окном светало. Свесившись через перила и испепеляя его яростным взглядом, на лестничной клетке второго этажа стояла женщина в халате и бигудях.
— Маня, Манюнечка! — звала она. — Иди ко мне, маленькая! Сейчас я твоей хозяйке постучу!
Но рыжая Маня, как выяснилось, не собиралась покидать Ярослава в трудную минуту. Неторопливо потянувшись, она потёрлась о его древние, полуразвалившиеся кроссовки, а потом, по-хозяйски запрыгнув на рюкзак, начала демонстративно умываться. Несмотря на неловкость ситуации, презрительное спокойствие кошки развеселило мальчика. Он фыркнул и заулыбался, чем окончательно довёл даму до бешенства. Из соседней квартиры на шум вышла старушка в аккуратном ситцевом платье.
— Ты чего раскричалась, Маргарита? Любишь себе нервы с утра поднимать, — её воркующий, мягкий голос с едва заметным оканьем подействовал на женщину в бигудях, как холодный душ.
— Смотрите, что творится, баб Жень! — запричитала она. — Бомж какой-то ночевал в подъезде, может, пьяный, может, наркоман. И Маньку вашу тискает!
Старушка сквозь очки строго глянула на женщину, потом изучающе посмотрела на юного оборванца, даже не пытавшегося бежать от расправы.
— Ты, Маргарита, погоди ругаться. Моя Манька — умница, к плохому человеку в руки не пойдёт. А тут, вишь ты, ластится!.. Ты чей будешь, милок? — обратилась она к мальчику.
— Ничей, — честно развёл руками Ярослав. — Сирота. Вчера от отчима сбежал.
Баба Женя, сочувственно закудахтав, всплеснула руками, а яростная Маргарита впервые за это суматошное утро серьёзно взглянула на бродягу.
— Врёшь, наверное, — заявила она. — Вы на это мастера. А что в подъезде делал?
— Спал.
— И куда теперь пойдёшь?
Мальчик отвечал охотно и просто, без дерзости. Он действительно был совершенно трезв и даже отдалённо не походил на наркомана.
— Сначала в магазин, работать. Потом в школу. Да вы не переживайте так: Я себе другой подъезд найду!
Старушка снова сочувственно закудахтала:
— Вот она, ихняя хвалёная демократия: детишки беспризорные по подъездам ночуют! Куда ж ты пойдёшь, милый? Оставайся, я тебе сейчас поесть вынесу! Раз Манька тебя признала, значит, хороший человек.
Притихшая Маргарита, облокотившись о перила, тоже качала головой.
— Не ходи никуда, — вдруг сказала она твёрдым, начальственным голосом. — У нас хоть тепло: стены толстые, ещё немцы строили на совесть, и батарея горячая. Чисто, опять же. У меня одеяло старое есть, пуховое, я тебе королевскую постель устрою. А там, глядишь, утрясётся всё, может, домой вернёшься или в детдом определишься.
Бродяга заулыбался весело и, чмокнув рыжую Маньку в мокрый нос, приветливо помахал рукой женщинам:
— Спасибо! Вечером вернусь! — потом схватил свой рюкзак и стремительно выскочил из подъезда.

Наступил ноябрь. Бабье лето закончилось, пожухли липовые сердечки, облетели яркие клёны. И только алые ягоды рябин в скверике у входа в центральную библиотеку по-прежнему ловили своими глянцевыми шариками лучики солнца.
Друзья сидели на лавочке и разговаривали, совершенно не догадываясь, что из окна второго этажа за ними внимательно наблюдают задумчивые карие глаза.
…Да, это он! Несомненно. Так хочется позвать, перегнувшись через подоконник, закричать, приветственно замахать руками! Выскочить на улицу и, смущаясь, словно школьница, вздохнуть счастливо: «Здравствуй!» Сейчас их разделяет только стекло… и долгих пять лет ожидания. Сначала три года до первой волнующей встречи, потом — ещё два до того дня, когда долгожданный Анариэ проникнет, наконец, своим ясным, солнечным взглядом в тайну этого сложного характера, осветит все закоулки мыслей и чувств, которые зеленоглазый мальчишка еще даже не успел испытать. Она обязательно дождётся! Разве есть в мире второе такое сердце: искреннее, преданное, горящее сумасшедшим огнём, всё сметающим на своём пути?! Их судьбы уже навечно переплелись. Так сказала Варда — Владычица Звёзд. За серебряной Луной следует золотое Солнце, и в свете его лучей жрице народа эдайн откроется последняя мудрость — мудрость Любви. Разве не стоит она долгих лет ожидания?! А прекрасный Итиль уже появился на чистом ночном небе, и ей теперь постоянно нужно быть рядом — оберегать, поддерживать, раздувая трепетную искорку Творящего Огня в яростное пламя. Им нужно вместе дождаться рассвета…
Тем временем Семён настороженно оглядывался по сторонам.
— Зря мы сюда пришли, — наконец сказал он. — Так и кажется, будто за нами следят.
— Ерунда! — беспечно махнул рукой Ярослав. — Это у тебя глюки: всех знакомых ребят в библиотеку калачом не заманишь. А если из работников смотрит кто, или из посетителей — не страшно.
— Не знаю… — протянул Сэм. — У меня такое чувство странное… Сам не пойму… Лучше скажи, правда, что ты из дома сбежал?
Ярослав отвернулся, пытаясь скрыть досаду.
— А ты заметил…
— Что я тебя первый год знаю? — обиделся Семён. — Гордый, никогда не скажешь ничего! Только догадываться и остаётся! Смотрю, Ярик стабильно на первый урок опаздывает — значит, работу нашёл.
— Работать можно и днём, — улыбнулся Ярослав.
— Тебе? Нет! Ты бы иначе в библиотеку не смог ходить.
— Логично.
— Смотрю дальше: синяки на лице зажили, а новых нет — значит, из дома сбежал.
— Ну, это ещё не аргумент! — попытался возразить Ярослав, но его друг категорически затряс длинным чубом цвета спелой пшеницы.
— Даже не говори мне ничего! Я тебе и день назову, когда ты впервые дома не ночевал: когда додумался косички заплести, помнишь? С тех пор ты другим стал, Ярик, совсем другим. Более уверенным, что ли, сильным, взрослым. И смотришь не так, как раньше, будто постоянно видишь такое, чего никто не видит.
Ярослав закусил губу. Преданное сердце Сэма верно угадало то, чего никто больше не заметил.
— А что же ты мне раньше ничего не говорил? — поинтересовался юный эльф. — С тех пор почти месяц прошёл.
Семён горько усмехнулся:
— Всё ждал, когда в тебе проснётся совесть. Знаешь, что это такое?
Ярославу вдруг действительно стало стыдно.
— Прости, Сэм, — сказал он, виновато опустив голову. — Не хотелось нагружать тебя своими заботами. Я ведь тоже тебя знаю. Сказать, что бы ты сделал?
— Ну, — осторожно поинтересовался Семён, в глубине души всё-таки побаиваясь, что Ярослав угадает. И хотя он уже разработал смелый план выхода из кризисной ситуации, эти идеи до сих пор хранились в строжайшей тайне, которую мальчик никак не мог решиться открыть своему другу. Однако сейчас любопытство взяло верх над осторожностью: слишком велик был соблазн.
— Для начала пригласил бы меня к себе пожить какое-то время, — начал Ярослав. — Уверен, твои родители не были бы против.
— Точно, — согласился Семён. — Мама любит тебя, как родного! В чём же дело?
Юный эльф отвернулся, печально перебирая съёжившиеся от ночных заморозков кленовые листья, лежащие на скамейке.
— Дело… — проговорил он медленно, — дело в том, Сэм, что я и так тёте Юле по гроб жизни обязан. Когда с мамой беда случилась, она же всё… и в больницу, и похороны… пока отчим пьянствовал. А тут я ещё… Так и сидеть у вас на шее до старости?
Семён вздохнул. Осторожно тронув друга за руку, он тихо сказал:
— Прости, Яр. Я об этом не подумал.
Какое-то время друзья сидели молча. Семён уже жалел, что начал этот разговор, и мысленно ругал себя последними словами. Но, глядя на Ярослава, было совершенно невозможно определить, что творится у него на душе, — это спокойное выражение и серьёзный, ласковый взгляд всегда вызывали замешательство у многих знакомых. Наконец, он улыбнулся:
— А вот по поводу твоих дальнейших действий, Сэм, у меня есть несколько вариантов. Принимая во внимание твой бешеный характер, ты бы, наверное, попытался доказать моему отчиму, что он не прав. Пошёл бы по инстанциям, в суд, привлёк бы юристов, добрался до администрации… Даже не представляю как, но у тебя ума на всё хватит! В конечном итоге, отчима лишили бы опекунства, а возможно, и посадили бы за издевательство над несовершеннолетним пасынком. Меня бы затаскали по судам, и я бы, знаешь, как был тебе за это благодарен?!
Семён в ужасе заглянул в весёлые, лучистые глаза Ярослава.
— Ты — колдун? — поинтересовался он. — Всё верно, именно это я и собирался предложить. Только сначала думал привлечь внимание общественности с помощью местной прессы и телевидения… Что ты ржёшь, Ярик?! Разве зло не должно быть наказано? Разве тебе самому не хочется восстановить справедливость?
Бродяга действительно смеялся — искренне, по-доброму, не обидно.
— Ты, Сэм, один такой на всём белом свете — за что и дорог! — наконец сказал он, хлопнув друга по плечу. — Только знаешь, добро, зло и справедливость — философские понятия, текучие. У меня одна справедливость, у отчима — другая. В принципе, он неплохой человек, мне даже не за что на него сердиться. Вспыльчивый — да, бесхарактерный — да, но не сажать же его за это в тюрьму!
Семён даже присвистнул от удивления:
— Получается, ты его оправдываешь?! Ударили по одной щеке — скорей подставь другую? Так, что ли?
— Не совсем, — покачал головой Ярослав. — Во-первых, щёку я ему никогда не подставлял, просто старался не давать повода. А если он выходил из себя, то мне было проще улизнуть, чем ввязываться в драку.
— Знаю я твою мораль: нельзя бить женщин, стариков и детей, — проворчал Семён. — А язык нам зачем нужен, по-твоему?
— Не-е, — протянул Ярослав, — это не моё оружие. Тем более, отчиму хватало и того, что я постоянно рядом. Живой укор совести, так сказать. Тут ни одна психика не выдержит! Думаю, теперь он, наконец, вздохнул свободнее, и если примется меня разыскивать, то не сразу.
— Ладно, с этим ещё можно согласиться, хотя концепция спорная. А во-вторых?
— Во-вторых, мы люди, Сэм. Нам дано право прощать. И надо этим правом пользоваться, иначе, зачем оно нужно?
Семён вздохнул. Конечно, если смотреть с общечеловеческих позиций, то Ярик прав. А если конкретно? Где он сейчас живёт? Чем питается? И зима на носу… Что он со своей королевской гордостью будет делать дальше?!
— Ну, раз твой отчим такой хороший, что же ты сбежал?
Ярослав помрачнел.
— Тут другое, — едва слышно вымолвил он. — Тебе лучше не знать.
— Мне всегда лучше не знать! — взорвался Сэм обиженно. — Кто из нас кого жалеть должен?! Давай, выкладывай! А если не доверяешь — так и скажи!
— С ума сошёл?! Кому мне доверять, как не тебе? Это Танька… Доволен? Охотится за мной, как за дичью, и если поймает — мне не жить. А я ни послать её не смогу, ни ударить — женщина всё-таки!
Семён испуганно ахнул. Он слишком хорошо знал своего друга и не сомневался, что в случае проигранного единоборства с Танькой тот без промедления вскроет себе вены. Вот ведь чёртово благородство! Ну почему он такой?! Почему он всегда прав, что бы ни делал? Прав, даже когда ошибается…
Бессильный помочь или что-либо изменить мальчик чувствовал, как слёзы злости на самого себя в любой момент готовы брызнуть из глаз. Чтобы не допустить этого, он резко вскинул голову вверх — в этот момент в окне второго этажа на мгновение мелькнул и пропал женский силуэт.
— Не бросай меня, Яр! — произнёс Семён дрожащим голосом. — Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится!
И тут же, устыдившись собственной слабости, он бегом бросился прочь. Ярослав не стал его догонять. Он сидел, закрыв лицо руками, и шептал, виновато вздыхая: «Сэм… Ну почему ты такой?!..»

Первые снежинки кружились за окнами библиотеки, робко касаясь тёплых стёкол и стекая вниз грустными каплями. Солнце уже несколько дней не показывалось, тучи ходили низко, раздражённо брызгая на прохожих холодным дождём.
Безучастно следя за медленным танцем снежинок, Ярослав, возможно, впервые за последнее время, ни о чём не думал. Усталость ноющей болью пронизывала всё тело, горела порезанная утром рука, но на душе было необыкновенно спокойно.
Зима… Белые цветы в кружеве серебряных лучей сплетались венками перед мысленным взором, и в этой прекрасной раме, словно портреты, возникали лица — родные, светлые, незнакомые. С добрыми глазами и весёлыми улыбками. А вот и Сэм — не такой: взрослый, странный, с непривычной горькой складкой у губ. Вот женщина с суровым лицом, в доспехе, похожая на древнюю жрицу. Вот другая — великолепная королева Галадриэль. Рядом, в дымке нереальности, радужный образ, озарённый сиянием светлых волос. В чистых голубых глазах — нежность, в голосе — переливчатый звон колокольчиков. Это так чудесно, что хочется плакать! И смеяться! И петь! И никуда не отпускать! Никогда-никогда… Но вот взошло солнце, белые цветы начали таять в его ослепительных лучах, растворяться, стекая грустными каплями по холодному окну. Солнце! Анариэ…

— Просыпайтесь, ваше высочество! Пора домой!
Этой фразой Лена частенько будила Ярослава перед закрытием библиотеки. Весёлый бродяга был ей искренне симпатичен. Он приходил в читальный зал каждый день и всегда со смущённой улыбкой протягивал девушке букетик осенних листьев или поздних цветов, не боящихся ночных заморозков. Они обедали вместе, непринуждённо болтая, и Лена, питавшая слабость к своему постоянному посетителю, всегда умудрялась незаметно сунуть ему в рюкзак что-нибудь вкусненькое. Благодарностью Ярослава за столь трогательную заботу была помощь в подготовке зала к мероприятиям и выставкам, и молодая библиотекарша не раз с удивлением признавалась себе, насколько эта помощь незаменима. Помимо великолепной эрудиции и врождённой аристократичности манер юный бродяга обладал тонким художественным вкусом. Он превосходно рисовал, умел составить изысканную икебану и оформить любую выставку в лучших традициях модного дизайна. Его буйная фантазия не имела границ, а способность к смелым, нестандартным решениям вызывала в душе девушки восхищённый трепет.
Иногда Ярослав засыпал прямо за столиком в читальном зале, и Лена, жалея его, не будила до самого закрытия библиотеки. Однако сегодня сон мальчика был более крепок и беспокоен, чем обычно. Его ресницы взволнованно вздрагивали, тонкие пальцы расслабленно лежащей на столе руки порой сжимались так сильно и судорожно, что из свежего рубца на запястье выступала кровь. В бреду мальчик горячо и тревожно звал кого-то, так что молодая библиотекарша невольно прислушалась.
— Анариэ? Фроди? — с трудом разобрала она несколько слов незнакомого, певучего языка, и тут же испуганно вскрикнула:
— Боже мой, да у него жар! Надо срочно вызвать скорую!
В этот момент твёрдая рука легла на её плечо и спокойный, уверенный голос произнёс:
— Не надо, Леночка. Мы поедем ко мне.

Едва открыв глаза, Ярослав удивлённо вскочил, оглядываясь по сторонам. Он находился в незнакомой комнате, от пола до потолка забитой книгами, доспехами и оружием. Свет луны свободно лился в незашторенное окно, выхватывая из ночного полумрака очертания старинной прялки с куделью и волчьих шкур, висевших на стене вместо ковра.
— Ну и дела! Где это я?
Он чувствовал себя вполне отдохнувшим и полным сил. Левое запястье, пораненное утром при разгрузке машины, было аккуратно перебинтовано. Боли под бинтами не ощущалось, так же, как и противной, изматывающей слабости, преследовавшей его вот уже несколько дней. На душе было так спокойно и весело, будто он пришёл в гости к близкому другу, с которым давно не виделся.
— Есть кто живой? — позвал Ярослав громче.
За тканой портьерой, ведущей, вероятно, в соседнюю комнату, послышался шорох, и в дверном проёме тотчас же показалась высокая женская фигура. Щёлкнул выключатель. Яркий электрический свет озарил незнакомые строгие черты, ласковые карие глаза, лучащиеся мудростью и добротой. Ярослав застыл, изумлённо моргая. Женщина была одета как на картинке из учебника по истории: длинная холщовая рубаха, богато украшенная вышивкой, такие же штаны, верёвочная опояска. Чёрные, коротко остриженные волосы перевязаны белой вышитой лентой, и во всей осанке такая уверенность, такое величие и сила, которым невозможно сопротивляться. И тотчас в душе Ярослава снова вспыхнуло серебристое, завораживающее чувство, закружило, увлекло в свой радостный вихрь, заставив сердце взволнованно забиться! Глаза его засияли восторгом и надеждой. А незнакомка — родная, близкая, чудесная, произнесла вдруг звонким, мальчишеским голосом:
— Добро пожаловать, синдэ! Это твой новый дом.

Добавить комментарий