Рукопись, найденная завтра


Рукопись, найденная завтра

Жизнь – не та ярко раскрашенная дура, какой кажется на первый взгляд. В жизни все логично – за действием следует противодействие, за преступлением — наказание, за огнем – пепел, и лишь за пустотой – пустота. За причиной – следствие, как учили когда-то в школе. Если это осознать, то можно не запутаться в хаосе, который царит вокруг. Поймут ли это остальные? Поймут, я думаю. Если, конечно, не окажется слишком поздно.
Я задаю себе вопрос — о чем писать дальше. Пока это лишь обрывки мыслей, которые вряд ли улягутся в логичный рассказ. Мне предстоит еще во многом разобраться, но я попробую начать, пока совсем не стемнело и пока Ирка спит наверху. Я напоил ее душистым мятным чаем и дал две таблетки снотворного. Сейчас это все, что я могу сделать для нее. Для нас двоих…
Итак, с чего все началось? Кто-то попробовал выкинуть из жизни логику. Я не знаю, зачем и почему. Возможно, ради какого-то эксперимента. Или ради чего-то еще – не имеет значения. Только с сегодняшнего утра весь мир был уверен в том, что причинно-следственная связь событий распалась окончательно и бесповоротно. Радио…

Радио, сколько я ни крутил ручку настройки, блуждая по частотам взад-вперед, вещало об одном и том же. Менялись лишь место действия и его участники. Штурм боевиками милицейского участка в Дагестане. Нападение националистов на общежитие студентов-иностранцев в Ростове. Дерзкий теракт в Далласе, США. Подавление повстанческого восстания в Венесуэле…
Впрочем, картинка за окном была ничуть не лучше. Дворники работали во всю, очищая стекло от крупных хлопьев снега и грязи, летящей из-под колес идущих впереди машин. Над небольшим поселком, оставшимся позади, поднимались клубы дыма, а автомобили, в панике сновавшие по скользкой трассе со скоростью, как минимум вдвое превышающей дозволенную, то и дело норовили подрезать.
Вот на шоссе вылетела детская коляска, и я едва успел взять вправо, чудом не оказавшись в кювете. Обычно я не рисковал разгонять свою «восьмерку» даже до ста шестидесяти, но теперь спидометр показывал сто семьдесят пять, и руль в моих руках опасно дергался из стороны в сторону.
Ирка, Ирка. И понесло же тебя в такую даль, причем именно сегодня. Обнадеживало лишь то, что большую часть пути я уже проехал, и до Тимашевска оставалось километров двадцать, о чем известил промелькнувший за стеклом знак. Название улицы я помнил, квартиру ее тети вроде тоже. И этаж – то ли четвертый, то ли пятый.
Внезапно на встречную, не справившись с управлением, вылетел ЗИЛ и ехавшая впереди меня «десятка» столкнулась с ним лоб в лоб, мгновенно превратившись в сплющенную груду металла. У меня не было времени ни испугаться, ни свернуть, ни затормозить – лишь промелькнула мысль, что сейчас меня постигнет та же участь, но по инерции грузовик вместе с остатками легковушки вылетел с трассы, и его понесло к деревьям, растущим вдоль по обе стороны шоссе этаким живым заборчиком.
Финала я не видел. Лишь крепче вцепился в руль и сбросил скорость до ста двадцати, сосредоточив все внимание на дороге. Сердце бешено стучало, словно в груди ему вдруг показалось слишком тесно, а мой ангел-хранитель, наверное, все еще приходил в себя после трудной работы, рассасывая под языком таблетку валидола.
Слава Богу, дальнейший путь прошел без приключений, и я наконец въехал в город. По памяти разобравшись в несложном лабиринте узких скользких улиц, я подъехал к нужному дому. Выскочив из машины, я побежал к знакомому подъезду с проржавевшей металлической дверью, на которой углем были выведены три очень популярные буквы, а ниже почему-то дописано «Я тебя люблю». Помню, меня очень рассмешил этот шедевр, когда я приехал сюда с Иркой впервые. Вопросительно посмотрев в мою сторону, Ирка вздохнула, укоризненно покачав головой, и зашла внутрь. «Зануда!» — весело прокричал я ей вслед: «За-ну-да». «Дурак!» — донесся откуда-то из темноты до боли серьезный голос. «Дурацкий дурак!» — так же серьезно поправил я, и Ирка не удержалась – сначала я услышал тихий смешок, а потом и веселый переливистый смех: «Вадька, ты самый дурацкий дурак из всех, кого я знаю!». «А то!» — крикнул я и вбежал в подъезд следом за ней, громко хлопнув дверью, так что голуби, мирно клевавшие рассыпанные кем-то на тротуаре крошки, наверное, в ужасе разлетелись кто куда…
Преодолев три ступеньки, я схватился за дверную ручку, и тут раздался крик. Из-за поворота выбежала девушка, еле балансируя в своих красивых, но ужасно непрактичных при такой погоде сапожках на скользком асфальте тротуара. Разбитые в кровь губы, разорванная на груди кофточка, растрепанные волосы, — она в панике выкрикивала не то ругательства, не то просьбы о помощи, я не мог разобрать из-за ветра. За ней, уверенно сокращая дистанцию, неслись четверо подростков. Один из них, на бегу схватив камень, метнул его и, попав девушке в спину, сбил ее с ног. Она попыталась подняться, но преследователи уже настигли ее и, став в кружок, загородили ей все пути к отступлению.
Я никогда не любил геройствовать, и во время школьных, а потом и студенческих разборок я частенько отсиживался в стороне, и сейчас разум подсказывал мне, что этот выход будет оптимальным и в нынешней ситуации, но ноги сами понесли меня к месту потасовки. В это время один из парней уже стягивал с девушки брюки, другой, под ухмылки друзей, не спеша расстегивал ремень на джинсах.
— Что ж вы делаете, сволочи! – закричал я, стараясь, чтобы дрожи в голосе не было слышно, — Немедленно отпустите ее!
Улыбки на лицах парней стали еще шире.
— Здорово, братишка! – обратился ко мне один из них, худой блондин в кожаной куртке, выступая вперед. – Чего шумишь? Не видишь, здесь нормальные пацаны отдыхают?
— А при чем здесь девушка? – тихо спросил я, — дайте ей уйти, а сами отдыхайте дальше.
— Какой же отдых без девушек? – рассмеялся блондин, — верно, пацаны?
Парни дружно кивнули.
— Так что не шуми и вали отсюда, пока мы не передумали и не принялись за мужичков, — уже с серьезным видом подытожил он. Запустив руку в карман, блондин извлек оттуда заточку, то же сделали и двое других парней. Я отшатнулся.
— Ну так что, расстанемся полюбовно? – спросил меня уже другой, коротко стриженый коренастый крепыш, хрустнув костяшками пальцев, — или как?
Раздумывал я недолго. Смелость и решительность вдруг куда-то испарились, и остался лишь страх, постепенно нарастающий во мне тягучей, липкой волной. Я подумал об Ирке – что же будет с ней, если я ввяжусь в эту драку, где шансов уцелеть у меня один на миллион? Кто позаботится о ней, когда я буду лежать под ее окном в луже собственной крови?
На ватных ногах я начал медленно отступать к подъезду, демонстрируя пустые ладони и стараясь не поворачиваться к парням спиной. Девушка, до того с надеждой смотревшая на меня, опустила голову и отчетливо, словно выплевывая каждую букву, произнесла «козел». Затем она, спрятав лицо в ладони, разрыдалась.
Я отвел взгляд и тихо прошептал «прости» — не надеясь, впрочем, что меня услышат. Почему-то вдруг стало нестерпимо стыдно за свою трусость, я почувствовал, как жар разливается по моим щекам, как у ребенка, которого только что отчитали за плохое поведение. Ребята спрятали ножи. Кто-то из них плюнул мне вслед и процедил что-то едкое, а затем они, больше не обращая на меня внимания, вновь занялись своей жертвой. Не в силах совладать с собой, я развернулся и побежал, стараясь смотреть лишь под ноги, на сухой рассыпчатый, совсем не липкий снег, тихо поскрипывающий под моими ногами. Перед тем, как я вбежал в подъезд, захлопнув за собой дверь, девушка закричала вновь…
Стоя на лестничной площадке между первым и вторым этажами, я еще долго не мог придти в себя. Воображение рисовало картины одну ужаснее другой, с одним и тем же леденящим кровь финалом. Щеки все еще жгло, хотелось сесть на холодные ступеньки и заплакать – от собственного бессилия, от жалости к бедной девушке, чья вина заключалась лишь в том, что она оказалась в неудачном месте в неудачное время. Наконец я пересилил себя и, тяжело опираясь на перила, побрел наверх. Пытаясь отрешиться от назойливого роя внезапно ополчившихся на меня мыслей, я заставил себя думать о какой-нибудь мелочи – я где-то слышал, что это помогает придти в себя после стресса. Например, сколько трещинок в старой грязно-белой штукатурке я насчитаю, пока дойду до нужной мне квартиры? К моему удивлению, это помогло.
Отыскав знакомую дверь, я надавил на кнопку звонка. Ничего не произошло – видимо, в доме не было света.
— Ирка, – позвал я, постучав. И вновь в ответ не раздалось ни звука.
— Ира! Тетя Маша! – я забарабанил в дверь, — откройте!
— Вадик? – я услышал тихий Иркин голос, — это ты?
— Да я это, я!! Открой же наконец!
— Вадик! – распахнув дверь, Ирка повисла на мне, — Вадик, Вадька, Вадька…
Она громко всхлипывала, и лицо ее было мокрым от слез. Я крепко обнял ее, пытаясь успокоить.
— Вадик, мне страшно! Тетя…
— Все хорошо, Ирка, успокойся. Я здесь, с тобой, я приехал.
— Тетя, — она едва сдерживала слезы, готовая вновь расплакаться, — и… ее… ее убили!
— Что? – в глазах потемнело, я покачнулся, едва устояв на ногах, — что ты такое говоришь?
— Она вышла в магазин, — Ирка сильнее прижалась ко мне, — я видела из окна… как к ней подошли какие-то люди. Вадик, я вызвала скорую, но было уже поздно. Они… они ее ни за что, они…
Тонкие соленые ручейки вновь хлынули из ее глаз и потекли по моей шее, исчезая за воротником. Я вздрогнул.
— Мне очень жаль, Ир. Я не знал…
— Понимаешь, Вадик, ее убили, убили…
Она рыдала навзрыд. А я стоял как истукан, не в силах связать двух слов, чтобы ее успокоить. Я лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию — нужно было что-то делать, оставаться в городе было слишком рискованно. И решение, не самое лучшее, но простое и вполне осуществимое, вдруг возникло в моей голове.
Я взял Ирку за плечи, нежно поцеловал ее в мокрую щеку и тихо сказал:
— Пожалуйста, Ир, послушай меня. Здесь небезопасно, поэтому нам нужно уехать. Возьми вещи и какую-нибудь еду, и мы пойдем к машине. Ладно?
Мой спокойный тон, наверное, подействовал на нее отрезвляюще, и Ирка, утерев рукавом слезы, кивнула.
— Посмотри на меня.
Она подняла голову, я увидел ее испуганные, заплаканные глаза.
— Все будет хорошо. Ты мне веришь?
Ирка кивнула.
— Только нам нельзя терять ни минуты.
— Я сейчас, немного приведу себя в порядок, я вся заплаканная, — сказала она, отстраняясь от меня, — и загляну в холодильник, там были кое-какие продукты.
Когда она исчезла за дверью, я быстро спустился на площадку между этажами и выглянул в окно – ни парней, ни девушки не было видно. Может быть, все закончилось хорошо. Мне бы очень хотелось на это надеяться. Могло быть и наоборот – но я предпочитал не думать об этом. Как и о том, что на деле я оказался последним трусом. У меня еще будет время для самобичевания, а пока я испытал огромное облегчение от того, что на обратном пути мне не придется встречаться с этой компанией. Так что я с облегчением вздохнул и без сил опустился на подоконник, прислонившись затылком к холодному оконному стеклу.

Я знаю, бессмысленно думать о будущем – о том его варианте, что ясно представлялся мне двадцать четыре часа назад. Всего лишь один день превратил радужные перспективы в кучку пепла, от которой через секунду ничего не останется под холодным колючим ветром.
Что было до?
Немного. Действительно немного того, что нужно двоим для счастья. И еще нашей маленькой дочурке, которая у нас обязательно будет. Мы назовем ее Дашкой – мы с Иркой уже это обсуждали. Если сын – то Вовка или Алешка, а если дочка – непременно Дашка.
Вот несколько непременно необходимых вещей — не слишком большая, но уютная двухкомнатная квартирка. И пусть с восточной стороны окна выходят на проезжую часть, с западной, когда утром выхожу на балкон глотнуть свежего воздуха, я вижу цветочную клумбу, посадку молодых деревцев и детскую площадку. Минимум мебели – ребенку нужен простор – зато есть домашний кинотеатр и большая-пребольшая кровать, на которую без проблем помещается все наше семейство. Дашкина комната обклеена темно-синими обоями с желтыми фосфорными звездочками, которые светятся в темноте, так что создается впечатление, будто над тобой бескрайнее звездное небо. А в ванной висят часы, доставшиеся мне еще от бабушки и долго пылившиеся до этого в гараже. С кукушкой, кстати. Старой, ужасно скрипящей при своем появлении гордой птицей, выскакивающей из дупла, когда ей вздумается. Почему в ванной? Помню, мы долго спорили, где их повесить – Ирка настаивала на коридоре, я — на гостиной, а Дашка тихо хныкала о том, что без кукушки над головой ей ну никак не спится. В итоге пристроили этот тикающий скворечник в ванной, чтобы никому не было обидно. Чтобы знакомые, заходящие сюда, имели повод отпустить какую-нибудь ужасно остроумную шутку. А мы в это время стояли рядышком – я улыбался и по-хозяйски крепко прижимал к себе Ирку, Дашка корчила рожи и весело, заразительно хохотала…
Всего лишь маленькая зарисовка. Несколько беззаботных мыслей, к которым я обещаю больше не возвращаться, пока разбитая картинка мира не начнет хоть немного напоминать привычную. Я до сих пор не могу поверить, что во всем виноваты три обыденных слова. Три слова, расставленные в магическом, фатальном порядке…

«ЗАВТРА КОНЕЦ СВЕТА», именно так.
— Конечно, чушь, — сказало Ирка, глядя в потолок, — и то, что нам приснилось одно и то же, еще ничего не значит…
— Не приснилось, — возразил я, — я уже который месяц сплю без сновидений. С этой мыслью я проснулся.
— Проснулся, будучи уверенным, что завтра конец света?
— Именно так. А ты?
— Не знаю, — Ирка села в кровати, подтянув колени к животу. – Мне как будто что-то снилось, вот только никак не могу вспомнить, что.
— Но эффект тот же, да?
Она кивнула и принялась что-то чертить пальцем на одеяле.
— Тебе не кажется это странным?
— Кажется, — охотно согласился я, — только я не стал бы к этому относиться серьезно. Странно, но не более того. Не бери в голову.
— А что, если это предзнаменование?
— С каких пор ты стала верить в подобную чушь? Что-то я не замечал у тебя привычки держать под подушкой сонник.
— Ни во что я не верю, — обиделась Ирка. – Просто… как-то тревожно на душе. А почему, объяснить не могу.
— И не надо, — сказал я, приобняв ее за плечи и нежно целуя в висок. – Хватит думать об этом. Сегодня самое обычное утро самого обычного дня. Никаких апокалипсисов и катастроф, ладно?
Я улыбался и пытался говорить довольно уверенным и веселым голосом, но на душе у меня также скребли кошки. Все-таки это было очень и очень странно. Главное, не подавать повода, Ирка и так слишком впечатлительная, а если и я впаду в панику, то о последствиях лучше не думать.
— Ладно, — Ирка положила голову мне на грудь. Где-то у сердца чувствовалось ее теплое дыхание, и от этого было необыкновенно хорошо и уютно.
— Вадик, только пообещай мне кое-что.
— Ммм?
— Давай сегодняшний вечер проведем дома, вдвоем?
— А разве у нас были какие-то планы?
— Нет. И не надо ничего планировать, хорошо?
— Хорошо. А что?
— Я подумала, что если завтра и впрямь конец света, то в свои последние часы я хотела бы быть с тобой.
— Ир, я же говорил, — начал я, — все это глупое совпадение, и ничего больше.
— Обещай!
— Ну хорошо. Конечно же обещаю, — тихо проговорил я. – Если на секунду предположить, что это действительно последний день моей жизни, я буду счастлив провести его в твоем обществе.
Мы поцеловались – поцелуй вышел долгим и нежным. Сонное Иркино тело в моих руках было теплым и мягким, и я потянулся к ней, но Ирка, заметив огонек желания в моих глазах, с улыбкой отстранилась.
— Давай отложим до вечера, а, Вадька?
Я пожал плечами – желание никуда не делось, но через час мне нужно было ехать на работу, так что перспектива отложить удовольствие казалась вполне разумной. В последний раз зевнув, я встал с кровати. Немного покрутил головой, разминая затекшую шею (по мне, Ирка любит жутко неудобные подушки – слишком большие и мягкие, так что голова проваливается куда-то вглубь). Поднял с пола свои шорты и футболку и начал одеваться.
— Ты куда? — спросила Ирка, явно желавшая еще немного поваляться в постели.
— На кухню, глотнуть воды.
— Принесешь мне чашечку кофе?
— С лимоном? – уточнил я.
— Да.
— И сахара две ложки?
— Дааа… — Ирка сладко потянулась и вновь повалилась на подушку. Уже с закрытыми глазами она добавила, — и если не трудно, почисть мне апельсин.
— Кофе и апельсин, — подытожил я, ехидно улыбаясь. – Вот еще!
В мою сторону полетел тапочек. Я увернулся и поспешил укрыться за дверью.
— Вадька! Опять меня провоцируешь, негодник?
— Как ты догадалась?
— Иди уж, — хохотнула Ирка. – Будешь выделываться, заставлю еще и бутерброды приготовить.
Угроза была вполне реальной, поэтому вскоре я уже входил в комнату с чашкой дымящегося кофе в одной руке и с десертной тарелкой, на которой кружком были разложены оранжевые дольки, в другой.
— Значит, так, — сказал я, ставя завтрак на стол, — до обеда я буду в офисе, потом заеду на рынок за продуктами и часа в три в четыре буду дома. У тебя есть какие-то планы?
— Я же вчера тебе говорила, что еду навестить тетю Машу, — ответила она.
— Прости, из головы вылетело. Тебя кто-то отвезет?
— Да. Лена сегодня едет в Тимашевск по делам, она обещала меня подбросить. А обратно я приеду на маршрутке.
— Может, я тебя заберу?
— Не нужно, я вовсе не собираюсь там засиживаться. Проведаю ее, заберу свою кофту, которую забыла в прошлый раз, и все.
— Успеешь что-нибудь приготовить?
— Посмотрим, — хитро сказала Ирка. – Если обещаешься вымыть посуду.
— Если приготовишь,- вздохнул я, — вымою.
В дверь позвонили. Оставив Ирку пить кофе, я пошел открывать.
— Вадь, слушай, такое дело…
— С добрым утром, Алик! – немного невежливо перебил я. Алик жил напротив и имел привычку заходить в самый неподходящий момент, вот как сейчас. Впрочем, в остальном он был неплохим человеком и, что самое главное, весьма неплохим соседом, поэтому между нами установились приятельские отношения с тех самых пор, как я переехал к Ирке.
— Вадь, я не знаю, как это объяснить, — Алик выглядел очень взволнованным. Про себя я отметил, что он не переодел пижамную рубашку и явно забыл причесаться, — тебе ничего такого сегодня не снилось? О том, что завтра…
— Так, — я вытолкнул недоумевающего Алика за порог и прикрыл дверь. – Говори тише. Ирка дома.
— А вам что, тоже? – спросил он.
Я кивнул.
— Дела, — только и вымолвил Алик. – Я ведь поначалу думал, что просто дурной сон, а потом мне мама позвонила, сказала, что им с папой одно и то же привиделось. Я не стал им про свой говорить, успокоил, как мог. Потом решил к тебе зайти.
— И что думаешь? – спросил я.
— Не знаю, Вадь. Сказать по правде, мне страшно.
— Если по правде, мне тоже, — сказал я, – я стараюсь не подавать вида, но… ведь не могло стольким людям привидеться одно и то же.
— А может, это кто-то пошутил?
— Со всем городом? Представляю себе заголовок на первой полосе: «Дурацкие шутки общества экстрасенсов-любителей».
— Перестань. Это не смешно.
— Знаю, — согласился я.
На этом разговор оборвался. Мы еще немного помолчали, потом Алик достал сигареты и стал рыться в карманах в поисках зажигалки.
— Вот блин, дома оставил. Вадь, ты случайно не захватил спички?
— С какой стати? К тому же ты бросил.
— Бросил, не бросил, какая теперь разница? – усмехнулся Алик. – Мне кажется, что от рака легких я уже умереть не успею.
— Так ты всерьез думаешь, что завтра… конец?
— А ты, что ли, нет? Такое чувство, что мне просто вдолбили уверенность в этом.
— Не совсем, — подумав, сказал я. – Когда я встал, это было моей первой мыслью. Будто меня загипнотизировали – первые пять минут я вообще больше ни о чем думать не мог, в голове постоянно крутились эти слова.
— Ну да, — подтвердил Алик, — все в точности, как у меня.
— И тебе это не кажется подозрительным? Я думал, что если конец света когда-нибудь случится, нас вряд ли удосужатся об этом предупредить.
— А как же пророчества? Всякие там предсказания? Не улавливаешь связь?
— Ни одно из них еще не сбылось, — возразил я.
— Ни одно из них еще не ударяло в голову всем людям одновременно. Давай сейчас наугад позвоним по любому номеру и спросим что-нибудь вроде «что вам сегодня снилось»?
— Ну хорошо, — согласился я. – Допустим. Но как ты себе это представляешь? Что завтра не проснешься? Или прискачет всадник по имени Смерть на огненном коне, сея на своем пути хаос и разрушения?
— Что-нибудь более индустриальное. Кто-нибудь нажмет на красную кнопку, например. У нас, или там – не важно. Ему ответят, и через час мир превратится в пылающий ад. – он говорил очень возбужденно, и пару раз взмахнул руками, изображая взрывы. — Как тебе такой вариант?
— Все может быть, — сказал я. – Но я попробую обойтись без приключений. И тебе советую не делать глупостей. На тот случай, если завтра будет новый день.
— Сигареты не такая уж большая глупость, — ответил Алик, — и сегодня я обязательно выкурю эту пачку, на всякий случай. Ну а если завтра я все-таки проснусь, то уж точно не расстроюсь.
— Так и быть, — сказал я, – иди кури, а я иду завтракать.
Алик кивнул и исчез у себя. А я, скинув тапки и закрыв за собой дверь, вновь направился в спальню, затолкав тревожные мысли как можно глубже.
— Кто приходил? – спросила Ирка.
— Алик. Просил у меня незамерзайку.
— Столько времени?
— Ты же его знаешь. Пока все новости мне не рассказал, не успокоился.
— Наверное, ты узнал много интересного, – улыбнулась она. – Кстати, хочешь дольку?
— Кстати хочу, — я послушно открыл рот, принимая апельсин. Затем открыл шкаф, вытащил джинсы и черную рубашку и отсалютовал Ирке.
— Уже уходишь?
Я кивнул и направился в ванную. Принял душ и оделся.
Ирка ждала меня в коридоре.
— Ир, может, не поедешь к тете? А я постараюсь вернуться пораньше, может, уже через пару часов.
— Я бы с удовольствием осталась дома, мне все еще не по себе после этого сна, — она чмокнула меня в щеку. – Но я обещала.
— Будь осторожна, — я обнял ее. — Пожалуйста.
— Почему ты волнуешься? Сам же сказал, не стоит придавать этому значения, — Ирка удивленно посмотрела на меня. – Или ты что-то от меня скрываешь?
— Просто какое-то нехорошее чувство, — соврал я, – Наверное, сон тоже повлиял на меня не лучшим образом.
— Все будет нормально. Обещаю.
— Конечно, — я ободряюще улыбнулся, — и чего это я расклеился?
Ирка ответила на мою улыбку. Мы поцеловались.
— Не раскисай!
— Не буду.
И я ушел. Дверь за мной несильно хлопнула, и по подъезду разнеслось негромкое эхо. Оно в спешке поднялось наверх, но, не найдя там ничего интересного, так же резво заспешило вниз и, выскользнув во двор, растворилось в шуме ветра.

Алик оказался прав. Жители нашего города, как, впрочем, и все остальное население, были уверены в том, что это последний день в их жизни.
Что вы будете делать, если окажетесь в подобной ситуации? Проведете вечер с семьей, навестите всех родных и близких, помиритесь со своими врагами и простите долги, чтобы подойти к окончанию жизненного пути с чистой душой и легким сердцем? Или пуститесь во все тяжкие, чтобы за день успеть все то, что вы еще не успели – алкоголь, азарт, красивые девушки? Два абсолютно разных, но вполне безобидных варианта развития событий.
Гораздо опаснее третий – чувство безнаказанности, которое мгновенно овладеет вами, стоит только дать ему волю. Не заманчиво ли свести старые счеты? Разобраться, наконец, с тем, кто мешает жить или просто мозолит глаза? Взять то, чем очень хочется обладать, пусть это и не ваше? Все равно вы умрете раньше, чем вас настигнет кара за содеянное…
В то утро, когда я сел в машину и уже собрался уезжать, я увидел своего давнего приятеля, которого не видел долгое время. Еще во время учебы в университете он был знаменит своей принадлежностью к националистам. На нем были высокие шнурованные ботинки и черная кожаная куртка, на плече он нес биту. Я окликнул его и спросил, куда он направляется с утра пораньше в таком виде.
«Много работы», — ухмыльнувшись, сказал он. «Завтра всем крендец, забыл, что ли? И чем меньше чурок до этого доживут до этого еб…го события, тем лучше». «Но зачем? – недоумевая, спросил я, — ведь конец света настанет для всех!» Знаете, что он мне ответил? «Ты ничего не понимаешь. Завтра все сдохнут – просто так, потому что так, бл…дь, расположились звезды. А если их замочем мы – они поймут, что сдохли, бл…дь, не по щучьему велению, а потому что превратили Россию в страну бл…дей и алкашей»…
Мне не хочется верить своим глазам. Не хочется видеть, как минута за минутой рушится мой привычный мир. Все то, что человечество создавало на протяжении многих тысячелетий, сейчас превращается в руины. Совесть, идеалы, нормы морали закинуты в самый дальний чулан, чтобы не мешались под ногами. Мне не хочется верить в ЭТО. Но я вынужден написать, что большинство людей, и среди них многие из моих знакомых, о которых до сегодняшнего дня я мог сказать только хорошее, избрали третий путь. И поэтому, когда Ирка спросила меня «Куда мы едем?»…

— Куда мы едем?
Казалось, Ирка сумела взять себя в руки. Я взглянул на нее – она устало откинулась в кресле, разглядывая проносящиеся за стеклом деревья. Ее глаза все еще были красными от слез, но дыхание было спокойным и размеренным.
— В Димкин домик, — ответил я. — Я ведь так и не отдал ему ключи. И Димка разрешил. Я объяснил ему все, и он сказал, что сам потом приедет, только заберет родителей. Там два этажа, и я думаю, мы все поместимся…
— Зачем?
— Там безопаснее. Сейчас нам нужно уехать как можно дальше от людей.
— А смысл? – усмехнулась Ирка.
Меня поразило то, с каким спокойствием она говорила об этом.
— Все равно мы до завтра не доживем.
— Ирка, брось эти глупости! Кто тебе сказал…
— Нет, это ты брось! — внезапно вспылила она. – Думаешь, я слепая и глухая? Это уже началось, неужели не видишь? По всему миру люди ни за что убивают друг друга, устраивают взрывы, поджоги! Все катится к чертям собачьим!
— А ты не задумывалась, почему это происходит?
Ирка недоумевающе уставилась на меня.
— Как почему? Все видели сон…
— И что? – я сорвался на крик. – Сдался вам этот сон! Что, из-за него теперь нужно все уничтожить? Неужели ты ничего еще не поняла?
— Чего? – испуганно спросила она.
— Не будет никакого конца света, — уже спокойно произнес я. — На землю не упадет метеорит, материки не утонут в океане, не извергнутся разом все вулканы. Ничего этого не будет.
— Вадик, я понимаю, ты…
— Не перебивай! Пожалуйста, Ир, выслушай меня до конца. Я не знаю, кому все это было нужно, только это все напоминает какой-то эксперимент. Проверка на вшивость, если хочешь. На то, что победит в нас – добро или зло?
— Я не понимаю тебя, — растерянно произнесла Ирка.
— Подумай сама. После того, как люди узнали, что завтра конец света, они принялись грабить, насиловать, мстить, убивать, разрушать – вся злоба, которая была в нас, вырвалась на волю, потому что сегодня безнаказанно можно делать все, что хочешь. Ведь покарать тебя уже никто не успеет. И если люди не одумаются, человечество уничтожит само себя – все будет так, как нам обещали сегодня утром. А если бы в нас было больше добра, свой последний день мы могли бы провести совсем иначе, — я проглотил комок, застрявший в горле. – Примерно так, как это хотели сделать мы с тобой…
Я посмотрел на Ирку. Она молчала, невидящим взглядом уставившись в пространство перед собой.
— Ир, я не знаю, так ли это на самом деле. Я ни в чем не могу быть уверенным. Может быть, конец света действительно наступит. Но давай на минуту предположим, что я прав, и попробуем сделать все возможное, чтобы пережить этот день. Ведь все самое страшное еще не началось. Вдруг кто-то устроит взрыв на атомной станции или на химическом заводе? Или в одной из стран лидеры, взбешенные терактами, захотят отомстить обидчикам, и, нажав на красную кнопку, начнут ядерную войну?
— Перестань, пожалуйста! – Ирка обхватила голову руками. – Я не могу поверить, что люди способны на такое!
— Я тоже, — сказал я. – Но наша вера сегодня ничего не значит. Нам нужно уехать туда, где нет людей, где нечего взрывать и поджигать, где мы можем переждать этот ужас. Димкин дом как раз на отшибе, он его купил у лесника, и там на десятки километров нет ни одной живой души…
Некоторое время мы ехали молча, поскрипывали лишь дворники, очищавшие стекло от мокрого снега – погода с утра ничуть не улучшилась. Затем Ирка накрыла своей рукой мою руку, лежащую на коробке передач.
— Мне очень хочется верить, что ты прав, — тихо сказала она, — и что мы с тобой переживем этот день.
— Я люблю тебя, Ир, — сказал я. — Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты это знала.
— Я знаю, — впервые за все это время она улыбнулась. — Я люблю тебя, Вадька…
— Как ты думаешь, — спросил я, — они одумаются прежде, чем все окончательно разрушат?

Пять часов вечера. Я пытался дозвониться до Димки, но сотовые не работают. И электричества больше нет – оно отключилось пол часа назад. Та часть меня, которая верит в лучшее и смотрит в будущее с оптимизмом, твердит мне, что это всего лишь обрыв проводов. Но другая уверена в том, что все намного хуже. И у нее есть серьезные основания так полагать – недавно она слышала два далеких взрыва, как будто где-то вдали прогремел гром. Но откуда взяться грому в метель?
Я заново прокручиваю в голове события этого дня, и вспоминаю девушку, беспомощно лежащую на асфальте в окружении озверевших подростков. И меня – такого трусливого и беспомощного, что становится тошно. Правильно ли я поступил? Я никогда не смогу отыскать однозначного ответа на этот вопрос – он навсегда останется в моей совести проблесковым маячком, готовым загореться всякий раз, как только я останусь наедине с собственными мыслями. А пока я хочу еще раз попросить прощения – на случай, если завтра не проснусь.

Пожалуйста, прости меня. Мне очень, очень жаль…

Сейчас я поставлю многоточие в своем рассказе и закрою тетрадь. Не в моих силах подарить ему конец – ни плохой, ни хороший. Теперь все зависит от вас…
Темнеет. Мне уже почти ничего не видно, поэтому я сейчас поднимусь наверх, приму две волшебных таблетки и усну, ни о чем больше не беспокоясь, прижавшись к Ирке под одеялом, так что нам обоим будет тепло и хорошо…
Только пущу Джульфу в дом. Димка, наверное, не приедет.

Добавить комментарий