МОЙ ДРУГ — ИЗОБРЕТАТЕЛЬ ШВЕЙНЫХ МАШИН — Памяти друга своего Геннадия Ярославцева .

ЭКСПЕРТ ИЗ ВНИИГПЭ.

К концу рабочего дня у одного из ведущих экспертов Всесоюзного научно-исследовательского института государственной патентной экспертизы Матвея Павловича Сухарева совсем разболелась голова.
Да и как нормальная голова может выдержать такую нагрузку? Сегодня, как никогда (а впрочем, здесь всегда так!), было много народу. А народ, посещающий это учреждение, особенный — изо-бре-та-те-ли! А каждый изобретатель в отдельности — это индивидуум, это характер, не похожий ни на чей, этo ум, который вообще ни под какие мерки не подходит. Сухареву приходилось встречаться с людьми такого поворота ума, что не сразу и разберешься, кто перед тобой: талантливейший изобретатель или человек, лишь случайно спутавший кабинет эксперта с приемной психиатра.
Представьте себя на месте эксперта: к вам приходит человек и вместо приветствия … надувает детский воздушный шарик… При этом волосы у человека взлохмачены, глаза горят. Голос — торжествующий:
— Этим шариком можно поставить диагноз двигателю внутреннего сгорания!
— ? — тревожный вопрос во взгляде эксперта.
Изобретатель улыбается, смущенно приглаживает волосы, пытается остудить взгляд.
«Значит, нормальный», — вздыхает эксперт и идет на сближение.
— Конкретно, что вы предлагаете?..
И изобретатель предлагает… Он достает из портфеля листы ватмана с нанесенными на них какими-то чертежами, раскладывает все это на столе перед экспертом и начинает подробно объяснять, что и к чему…
Но изобретатели такого типа редко наносят личный визит эксперту, и без этого они получают «добро». К эксперту идут изобретатели «вечных двигателей» и предлагающие «подтягивать луну к земле при помощи нехитрого приспособления, выполненного в домашних условиях»… Те изобретатели, которым послали «отказ в конверте». И изобретатель жаждет увидеть того человека, кто им посмел отказать…

КАТАР ВЕРХНИХ ДЫХАТЕЛЬНЫХ ПУТЕЙ.

В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Сухарев и запил «пятерчатку» водой.
В кабинет вошел пожилой человек. Волосы седые, с каким-то желтоватым отливом — значит, поседел не сегодня, и даже не вчера. В глазах у него разлилась усталость, точно такая же, как у эксперта к концу рабочего дня. Сухарев профессионально взглянул на руки — адского вечного двигателя не обнаружил.
— Вы, товарищ, к кому?
— Я не знаю, — сказал вошедший, — только что приехал из Севастополя. Пришел в институт, и меня направили к вам… Моя фамилия Ярославцев. Я посылал заявку на предполагаемое изобретение…
— Изобретатель? — вздохнул Сухарев.
— Вроде, — пожал плечами Ярославцев.
— Справку от нас получили? — поинтересовался эксперт.
— Получил, спасибо.
— Номер вашей справки? Сейчас отыщем дело…
Но Ярославцев не помнил номера. Сухарев поморщился: «Типичный рассеянный тип… Витает в облаках…»
— Но о чем все-таки идет речь в вашем предполагаемом изобретении? Помните, товарищ Ярославцев?
— А как же! «Магниторадиола с возможностью проигрывания
кассет с магнитной лентой до 500 метров»…
— Постойте, постойте! Так это вы,- Сухарев быстро нашел нужную папку и заглянул внутрь, — Геннадий Захарович Ярославцев?
— Должно быть, я.
Сухарев внимательно посмотрел на него, что-то обдумывая:
— У меня к вам серьезные претензии, Геннадий Захарович… Можно говорить с вами откровенно?
— Только так. Иначе чл не стоит начинать разговора!
— Отлично! — воскликнул Сухарев. — Так вот что я вам скажу, любезный Геннадий Захарович: ваша заявка на магниторадиолу оформлена плохо, не по-инженерному…
Сухарев на минуту умолк, наблюдая за реакцией Ярославцева. Эксперт по опыту знал, что есть такой сорт изобретателей, на которых малейшая критика действует болезненно. Но Ярославцев молчал, только виновато вздохнул.
— Я понимаю, Геннадий Захарович, — продолжал Сухарев, — вы инженер старой закалки и, естественно, применяете термины и обозначения в схемах устаревшие… Неужели так трудно пользоваться современными, принятыми сейчас обозначениями? Понимаю,
мозг — консервативен…
Тут только и подал голос Ярославцев:
— При чем тут «консервативен»… Я же не радиотехник, и не инженер, к сожалению. И внутрь радиолы заглянул впервые. Я понимаю, это ровным счетом не имеет никакого значения…
— Кто же вы?
— Рабочий. Наладчик швейных машин.
Сухарев усмехнулся: «Ну вот, начался очередной изобретательский розыгрыш».
— Наладчик?.. Разрешите на минуточку усомниться! Это сугубо инженерное решение, о котором так удивительно тонко рассказывается в заявке, по-вашему, может прийти в голову человеку, не знакомому глубоко с электроникой? А проведенный вами анализ аналогичных патентов США, это что?.. Тоже — наладчик швейных машин?.. Скажите, товарищ наладчик, вы в заявке написали, что ваша конструкция тянет кассету пятисотметровой длины, но я вот тут
прикинул по вашим же чертежам, и мне показалось, что механизм в состоянии выдержать и большую нагрузку?..
— В состоянии, — сказал Ярославцев.
— Семьсот метров потянет?
— Потянет, — ответил Ярославцев.
— А девятьсот?
— Ярославцев улыбнулся:
— Я его проверял на тысяче метров.
— На тысяче?! — воскликнул Сухарев. — А пишете — пятьсот… Нет, нет, заявку просто необходимо переписать… Ну, а швейные машины вы в самом деле хорошо знаете?
— Во всяком случае, лучше, чем магнитофоны, — засмеялся Ярославцев. — Радиотехника, это, как принято сейчас говорить, мое хобби, а швейные машины — необходимый каждодневный хлеб.
— Вот что, Геннадий Захарович, — решился Сухарев, — есть у меня машина швейная «Келлер»… Немецкая… Слыхали о такой?
— Никогда, — признался Ярославцев. — А к какому классу она приравнивается?
— Чего не знаю, того не знаю, — развел руками Сухарев, — так вот эта машинка, понимаете…
— Понимаю, не работает, — усмехнулся Ярославцев. — Проверить меня хотите?
— Что вы, что вы, — замахал руками Сухарев, — прошу просто взглянуть на нее. Признаться, я вызывал чуть ли не всех знакомых мне наладчиков и — понимаете…
— Не работает, — подсказал Ярославцев. — Просто вы не тех наладчиков вызывали.
— Так взгляните на нее хоть одним глазом, Геннадий Захарович.
— А что на нее глядеть? Сделаю. Инструмент есть?.
— А как же! — заторопился Сухарев. — Все, что надо, найдем.
Роли поменялись; Ярославцев попал в привычную для себя стихию. Со стороны могло показаться, что не изобретатель на приеме у эксперта, а наоборот.
— Ведите к машине, Матвей Павлович!..

Ярославцев впервые видел швейную машину типа «Келлер», но это для него не имело никакого значения. И неисправность он обнаружил сразу — производственный брак. Чтобы машина выполняла свои функции, необходимо сточить двигатель челнока…
Сухарев насторожился, когда штампованная деталь под наждаком стала менять свою конфигурацию. Хотел сказать, что делать этого не следует, запасных челночных двигателей ни в одном московском магазине не сыщешь, но Ярославцев так взглянул на него, что Сухарев решил лучше промолчать — машина же все равно не работает!..
— Принимайте работу, товарищ эксперт. Гарантирую.
Сухарев проверил: машина работала на всех оборотах безотказно.
— Поразительно. Вы знаете, Геннадий Захарович, у меня даже голова перестала болеть… А что с ней было? — Сухарев показал на машину.
— Ничего особенного, — ответил Ярославцев, — обыкновенный катар верхних дыхательных путей…

ПУТЬ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ НЕ УСЫПАН РОЗАМИ.

А сейчас самое время рассказать об изобретательском пути наладчика швейных машин севастопольской фабрики «Швейпром» Геннадия Захаровича Ярославцева.
Опустим розовое детство. Впрочем, оно было не таким-то уж розовым. Первые годы Советской власти… голодные, холодные го-ды… И ученические годы в Тушино под Москвой тоже опустим… Хотя, если внимательно присмотреться к школьнику Генке Ярославцеву, то и тогда можно было заметить ярко выраженную страсть к изобретательству. Его чаше видели на авиационных свалках Тушино, чем за чтением учебников — впоследствии этот пробел пришлось наверстывать в зрелом возрасте.
На технических свалках он выискивал замысловатые детали, пытаясь собрать из них что-то необыкновенное. Но детали не соединялись.
Конечно, можно это времяпрепровождение назвать потерянным для учебы. Но во время незапланированных занятий Ярославцев вырабатывал в себе ценное качество — усидчивость. А это так важно в изобретательском деле…

Первое изобретение Геннадий Ярославцев сделал совместно с токарем Анатолием Ларионовым. Они разработали кромконапра-витель к швейной машине…
Создание кромконаправигеля в швейном производстве было связано с таким трудоемким процессом, как закрепление петель на тесьме.
Вечерами, после основной работы, садились за чертежи друзья. До поздней ночи засиживались — воплощали в жизнь свой первый замысел.
Идея увлекла тогда многих: одни хотели создать специальную швейную машину, другие видели решение задачи в изготовлении специальной лапки, и лишь Ярославцев с Ларионовым предложили наиболее приемлемое решение…
Не буду описывать это изобретение в деталях, — все это желающие могут найти в публикациях об изобретениях, зарегистрированных в государственном реестре изобретений СССР за 1958 год.
Забегая намного вперед, скажу: «кромконаправитель Ярославцева — Ларионова» не был забыт и тогда, когда необходимость применения его в производстве, казалось, уже отпала. Совсем недавно, чуть ли не через пятнадцать лет после его изобретения, Ярославцев получил письмо — кромконаправителем заинтересовался ленинградский театр:

«….Наши художественно-производственные мастерские Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова шьют театральные костюмы для многих театров страны, в том числе и балетные пачки, где много крючьев и петель… В 1972 году в Ленинграде была выставка швейного и трикотажного оборудования ЧССР. К сожалению, они не могли ответить на интересующий нас вопрос… Не могли бы Вы помочь?..
Гл. механик X. П. М. театра им. Кирова А. В. Зеньков.»
И Ярославцев откликается. Помогает советом, чертежами…

…В 1964 году Геннадий Ярославцев приступает к изобретению своей первой швейной машины для изготовления закрепок на манжетах брюк. (Авт. свидетельство Љ 189676.)
Особенностью этого изобретения, в отличие от подобных машин, являлось отсутствие программного копирного диска, а регулировка уколов иглы осуществлялась регулятором механизма продвижения…
Тут я вовремя ставлю точку, чтобы не потеряться в технических деталях…
Новая швейная машина сразу была внедрена в производство и проработала до тех пор, пока по ней не нанесла удар… мода. Брюки стали выпускать без манжет… Но, как знать, что ждет нас впереди? Мода — штука переменчивая.

…Несколько лет назад, а чтобы быть точным, в 1965 году Ярославцев решил создать конструкцию, которая многим казалась невыполнимой. Речь идет о механизации распарывания швов на одежде, поступающей в швейные ателье для перелицовки или переделки. Многие знают, как неблагодарна и утомительна эта работа. Малейшая небрежность, и лезвием безопасной бритвы (а порка всегда производится лезвием) будет испорчена ткань, а то и пальцы порезаны…
Ярославцев сконструировал оригинальную и безопасную конструкцию. В 1966 году его «резак» был направлен в Киев на республиканский конкурс и был отмечен второй премией. А Комитет признал конструкцию Ярославцева изобретением. (Авт. свидетельство Љ 208597.)

Тут я остановился и перечитал написанное. И у меня самого создалось мнение, что, дескать, Ярославцеиу все очень легко дается. Прямо кудесник какой-то: пришел, увидел, победил…
Чтобы оправдать подзаголовок в этой главе, приведу переписку между экспертом и Ярославцевым, и вы увидите, что между изобретением и получением авторского свидетельства шаг длиною в несколько лет…

В ноябре 1965 года Геннадий Ярославцев посылает в Комитет ло делам изобретений и открытий при Совете Министров СССР заявку на предполагаемое изобретение «Аппарат для распарывания швов швейных изделий при перелицовках» и 4 января 1966 года получает «Справку» о приеме его заявки к детальному рассмотрению…
Примем во внимание: прежде чем послать заявку в Комитет, «резак Ярославцева» в течение многих месяцев проходил испытания на севастопольской фабрике «Швейпром»…
«…Результаты испытаний хорошие: швы после распарывания остаются чистыми, порезы ткани исключены из-за наличия регулируемого направляющего резака.,.»
Это из акта испытаний.

Заявка Ярославцева рассматривалась Комитетом семь месяцев, и 12 июля 1966 года был получен неутешительный ответ:
«…Приспособление для распарывания швейных швов… известно, например, из авторского свидетельства .Љ 93217… с приоритетом от 24 ноября 1950 года… В связи с изложенным… ВНИИГПЭ не находит оснований для выдачи авторского свидетельства по данной заявке…»

Вот оно, оказывается, что! Выходит, что Ярославцев изобрел велосипед?
Ярославцев тщательно изучает описание и чертежи В. К. Остромецкого, который, оказывается, еше в 1950 году изобрел приспособление для распарывания швов… Но что это? Конструкция Остромецкого громоздкая и… совсем не похожа на его подвижной «резак». Ярославцев пишет новую заявку в Комитет, где сообщает, что его конструкция «не нуждается в расширении и направлении материала обеими руками и надвигании материала на резак…
» … Устроен он (резак. — М. Л.) не стационарно и может быть установлен на любом рабочем месте.За счет гибкой связи резаком можно обрабатывать любой участок распарываемого изделия, не затрачивая дополнительно времени на перехваты изделия и его подготовку к порке. Может распарывать швы разных конфигураций, а также параллельные строчки, что невозможно в противопоставленном приспособлении…»

Ответ на этот раз пришел из ВНИИГПЭ быстро:
«…такое решение также известно из германского патента Љ 493375 с приоритетом от 1930 года… Таким образом, основания для изменения заключения об отказе в выдаче авторского свидетельства нет…»

Ярославцев просит выслать ему копию патента и получает ее. Но этот патент, на котором устрашающе красуется какой-то дракон, напечатан на немецком языке, и его еще надо суметь прочитать.
В бюро добрых услуг делают перевод:

«…Патентный лист… Дата выдачи патента 20 февраля 1930 года, Рудольф Франошек и Эрнет Макс Хинбербург. Приспособление для распарывания швов..
Запатентовано в Германской империи с 25 февраля 1926 г…»

Чем дольше знакомится Ярославцев с описанием этого немецкого изобретения, чем дольше изучает чертежи, тем больше убеждается в собственной правоте. Он видит, что Рудольфу Франошеку вкупе с Хинбербургом не удалось создать такой безопасной конструкции, какая получилась у него.

Один «доброжелатель», узнав о немецком патенте и о том, что «этот Ярославцев» вновь хочет «бросить перчатку», сказал ему:
— Одумайся! С кем ты тягаться задумал! Они — ученые, а ты — рабочий! Простой работяга, понимаешь ли ты это? — видно, гербовая печать и причудливый дракон подействовали на него впечатляюще…
Я познакомился с этим человеком. Занимает он солидную должность, и если все же не в состоянии запретить Ярославцеву изобретать, то настроение испортить — это вполне в его силах… Нет, нет, не специально, а так себе, походя…
И этот человек доверительно, «как интеллигент интеллигенту», высказал мне свои соображения….
Понял я, что дело вовсе не в готическом шрифте германского патента, а в определенной философии. Не помню, какими в точности словами он оперировал, но то, что в его разговоре присутствовала пословица такого типа: «Каждый сверчок должен знать свой шесток», я ручаюсь.
И еще я запомнил рассуждения того «интеллигентного» человека:
«…Вот вы мне все твердите: «Ярославцев, да Ярославцев»… Давайте рассуждать здраво: кто такой Ярославцев? Правильно! Наладчик швейных машин. Неплохой наладчик, не стану врать. Отличный, вы говорите?.. Пусть будет отличный, не возражаю. У самого, когда поломается машина, обращаюсь лично к нему. С гарантией работает… Но это так, между прочим. Поговорим о главном. Можно откровенно? Мы примерно в одном возрасте с Ярославцевым, нам уже где-то под пятьдесят… Учились швейному делу по одним и тем же учебникам… Между прочим, я тоже из рабочих. Потом я институт закончил, а он как был наладчиком, так им и остался. К чему я вам это рассказываю? А к тому, что знаний у меня побольше, чем у Ярославцева,- сам когда-то машины швейные по винтикам раскатывал — но я же не лезу изобретать!..»
Я ему пытался объяснить, что не каждому это дано, что дело тут, по-видимому, в особом мышлении, но, понимаю, не убедил его. Возможно, аргументов не хватило. А вот сейчас я узнал прямо-таки о классическом примере. Хоть не в личной беседе, хоть с опозданием, но приведу его. Может, он кого-либо и заставит хорошенько задуматься…

В 1835 году в небольшом немецком городке Трир в выпускном классе гимназии училось тридцать два ученика. Эти тридцать два ученика дышали одним воздухом, учились по одним учебникам, слушали одних и тех же учителей — полнейшая одинаковость.
И вот результаты: из этих учеников вышли тринадцать католических священников, семь присяжных поверенных, два врача и один-Карл Маркс!
Вот так-то!
Что же касается Ярославцева, то его меньше всего трогали отвлеченные философские споры. Он знал одно: правота за русским вариантом конструкции, и эту правоту нужно доказать. Тут самое главное не горячиться…
Множество конструктивных недостатков выявил Ярославцев у немецких авторов, и отсюда вытекал естественный вывод: «…Мой аппарат имеет совершенно иной принцип работы…».
Конструкции Ярославцева будет противопоставлен еще один патент, принадлежащий США, но он также не выдержит единоборства.
В Комитете взвесили все «за» и «против» и пришли к заключению:

«…Отдел легкой промышленности считает возможным выдать заявителю авторское свидетельство на «Приспособление для распарывания швейных швов», изложив предмет изобретения в следующей редакции…».

Произошло это 22 июня 1967 года… Видите, каким путем утверждается право на новое, неизвестное в технике?..
Но зато изобретатель переживает и радостные дни, когда видит, что его изобретение родилось как нельзя кстати, что оно необходимо людям. Опубликованное в сухих листках технической информации, оно вызвало поток писем:

«Уважаемый т. Ярославцев Г. 3.
Этот аппарат представляет практический интерес для швейных предприятий службы быта… С целью распространения и внедрения Вашего изобретения на предприятиях других республик, просим сообщить…
Киев, Центральное бюро технической информации».

«…Просим Вас выслать всю имеющуюся техническую документацию и сведения о внедрении изобретения…
Зам. директора Белорусского проектно-технологического института»,

«…Управление бытового обслуживания Волгоградского облисполкома запланировало внедрить на своих предприятиях приспособление для распарывания швов…
Начальник ПКБ облбытуправления».
И десятки других подобных посланий…

Вот таков краткий путь лишь одного из многочисленных изобретений Ярославцева.
Но с какой стороны изобретатель получает первый толчок, как все-таки зарождается река по имени Изобретение? Отыщем ее истоки…
В 1967 году севастопольская фабрика «Швейпром» приобрела для специализированного ателье швейные машины 34 класса. Машины были необходимы для ремонта кожаной одежды.
Но заказчики (не будем говорить, в силу каких обстоятельств) не учли одного: Подольский механический завод выпускает несколько вариантов машин по коже. Они почти одинаковы, но продвижение материала у всех машин разное. Самое большое-2,2 мм.Но для работы с кожами и заменителями даже это самое большое продвижение было недостаточным.
Главный инженер фабрики «Швейпром» обратился к Ярославцеву:
— Выручай, Геннадий Захарович, сообрази что-нибудь… Не выбрасывать же новые машины!..
Вот, оказывается, как прозаично происходит первый толчок. Не прихоть движет изобретательский ум, а производственная необходимость. Осмысленная и целенаправленная.
Остановимся на чисто внешних признаках изобретательства…
Ярославцев изучает все схемы аналогичных машин — у Геннадия Захаровича в домашней библиотеке имеются официальные бюллетени Комитета по делам изобретений и открытий — и не находит нужной.
Тогда Ярославцев начинает создавать свои схемы — вместо извечных шестерен, связанных с изменением продвижения материала, он на валу устанавливает обгонную муфту и…
Но я опять вторгаюсь в сухую, для непосвященного, область техники.
Буду краток: Ярославцев создает еще несколько оригинальных вариантов кинетических схем, а это равносильно изобретению новой машины. Так это и было воспринято в Комитете по делам изобретений и открытий: Ярославцеву выдано авторское свидетельство Љ 361240.

Помните, несколько выше я, как бы между прочим, написал: «…продвижение материала у всех машин разное. Самое большое — 2,2 мм». Я напоминаю эту цифру неспроста. Дело в том, что новая машина Ярославцева — регулируемая, и продвижение у нее до 10 мм. Ни один завод нашей, да не только нашей, страны не имел схем таких машин и не выпускал их. Но теперь, думается, такие машины будут выпускаться…

Интересы изобретателя широки. Я уже не говорю о мелких изобретениях, которые сам Ярославцев, отшучиваясь, называет: «Для дома, для семьи, для быта», но и такие, которые представляют всесоюзный интерес: «Аппарат для распарывания швов швейных изделий при перелицовке», «Трафаретно-лекальная машина» для пробивки отверстий в картоне и для вырезки лекал в швейном производстве, уже упомянутая «Машина для постановки закрепок на низках брюк» и «Швейная машина для шитья верха обуви», «Универсальная магнитофонная приставка для записи и воспроизведения многометровой магнитной ленты»…
О последнем изобретении надо сказать особо. Когда Ярославцев ознакомил с ним работников редакции журнала «Изобретатель и рационализатор», там прямо ахнули: решение было настолько оригинальным и простым, что казалось, до сих пор до него не додумались только потому, что уж очень оно было простым…
Вот уж поистине пророческими выглядят строчки одного поэта: «Есть простота, что управляет атомом, и сложность есть в игрушке заводной…» Мы все за простоту, что «управляет атомом».

Но все же давняя и заветная мечта Геннадия Ярославцева — создать базовую швейную машину лучше и надежней зингеровской. По этой теме у него есть множество разработок, которые уже сегодня могут быть защищены авторскими свидетельствами…

МЕЧТА ИЗОБРЕТАТЕЛЯ И ЛЕГЕНДА О ЗИНГЕРЕ.

С Ярославцевым я познакомился лет пятнадцать назад. Мы вместе работали на швейной фабрике и часто встречались. Нас тянуло друг к другу. Поэтому, когда наши производственные пути разошлись, мы все равно продолжали часто встречаться и постепенно из просто хороших знакомых превратились в друзей. И, естественно, я в курсе всех его дел, радостей и огорчений. Огорчений, пожалуй, на изобретательском тернистом пути все же больше…
И когда Ярославцев повез в Москву одно из своих изобретений, я с нетерпением ждал его возвращения.
Из Москвы Ярославцев приехал окрыленным — журнал «Изобретатель и рационализатор» заказал ему статью о его творчестве, и он пришел ко мне, чтоб я помог ему «причесать мысли».
Каюсь, несмотря на его возражения, я приписал к статье несколько строк, которые были правильно поняты московским журналом и неправильно некоторыми товарищами Ярославцева по работе. Вот эти строчки:

«…И все же заветная моя мечта — создать новую базовую швейную машину с лучшими параметрами, чем всемирно признанная машина фирмы «Зингер».

Когда журнал со статьей вышел в свет, Ярославцев прибежал ко мне и сказал:
— Началось!
— Что началось? — не понял я.
— Зингером зовут. Посмеиваются. Говорил тебе, скромнее надо…
— Но это же действительно твоя мечта! — возмутился я. — Ведь мечтают же люди быть летчиками, космонавтами… Мечтают даже те, кто на карусели укачивается, и над ними никто не смеется… А ты делом доказываешь право на мечту.
— Так-то оно так… Но не все же это понимают…

Точно, не все. Я спросил у одного человека, тоже, между прочим, наладчика швейных машин, который после этой журнальной статьи особенно придирчив к Ярославцеву и который забыл настоящее имя Геннадия Захаровича и называет его не иначе, как Зингером:
— Как же вы так можете? Поддержать нужно человека, а вы…
И тот мне ответил:
— Мечтать можно всем, не возбраняется. А твой дружок на самом деле хочет переплюнуть самого Зингера.
— Ну и что? Удачи ему.
— А то! Знаете ли вы, что Зингер запатентовал швейную иглу с ушком у острия, и после этого его уже никто не обойдет. Попробуйте обойтись без иглы?.. То-то же! Целые институты над этим работают, и ничего у них не выходит…

Вот оно оказывается что!.. Имя Зингера обросло легендами, и сквозь них правда почти не пробивается. Во всяком случае, тоненькие травинки правды вытаптываются сапогами невежества. Поэтому я счел своим долгом в этом очерке кратко, почти протокольно рассказать об Исааке Меррите Зингере.
Начнем все с той же злополучной иглы… Первый патент на швейную машину вместе с иглой получил англичанин Томас Сент 17 июля 1790 года — его машина шила кожу.
Через сорок лет француз Бартоломей Тимонье построил первую машину для шитья тканей.
В 1755 году немецкий механик Вайзенталь получил в Лондоне патент на швейную машину с двумя иглами, имевшими ушки на остриях…
Но настоящим изобретателем швейной машины считают американца Элишу Гау — 1846 год. Компания «Гау и К0» разбогатела на продаже швейных машин собственной конструкции…
Вот тут-то на историческом небосклоне и появился Исаак Меррит Зингер со своими идеями. А точнее, идея у него была одна, но грандиозная: собрать все лучшее, что есть в конструкциях всех швейных машин мира, и создать такую машину, которая была бы простой в обращении, красивой и, что совсем немаловажно, дешевой… Тогда-то и был создан зингеровский трест, выпускающий самые лучшие в мире машины… И считались эти машины по праву, да и сейчас считаются, «зингеровскими».
Но в этих лучших машинах мира использованы патенты А. Б. Вильсона на механизм для передвижения ткани, патент Дж. Бачелдера на вертикальное движение иглы, на непрерывный привод от колеса и на прижимную лапку для ткани, патенты Ч. Морея и Дж. Джонсона… Патенты же самого Зингера имели второстепенное значение…
И, наконец, использовал патент Гау на иглу с ушком… Заметьте, на иглу с ушком!..
Но не бросим камень упрека в голову изобретателя — он сделал великое дело, сумел увидеть самые лучшие технические достижения, отобрать их и дать каждой семье такую швейную машину, лучше которой и желать нечего.
«Не хитрая уловка патентной формулы, а ясная идея о применении машины в быту — вот что обеспечило успех Зингера в истории швейных машин…».

Это отступление об Исааке Меррите Зингере я написал вовсе не для того, чтобы затушевать хрестоматийный глянец, наведенный на изобретателя временем, а для того, чтобы показать, что в технике вовсе не возбраняется умение отобрать все самое лучшее, что есть у собратьев, и создать свое, оригинальное… Привнеся при этом свое особое знание предмета, свои идеи, свой талант…
И Геннадий Ярославцев идет по верному курсу, изучая новинки швейной техники всего мира. На сегодняшний день он знает такое о швейных машинах, о чем даже не догадывался Зингер…
Так почему бы Ярославцеву действительно не создать машину лучше зингеровской?..

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ЯРОСЛАВЦЕВУ.

Друг ты мой, Геннадий! Что это я о тебе все пишу, как о изобретателе да изобретателе. Ведь когда мы встречаемся с тобой, то разговор у нас не только о машинах
да конденсаторах. Разве мало мы с тобой переговорили? Давно стерлась невидимая грань между нашими маленькими тайнами…
Я моложе тебя, а ты успел повоевать. Мальчишкой воевал. Сколько тебе тогда было? Шестнадцать исполнилось, а до семнадцати еще не дотянуло… Тебе было очень страшно, в этом ты недавно признался. Признался тогда, когда мы с тобой увидели новый фильм о войне. Когда безусые нецелованные мальчишки, с трехлинейками наперевес шли навстречу славе и бессмертию.
Я взглянул на тебя, и предательская слеза катилась по твоей щеке. Я взял тебя за руку, слегка пожал ее: «Крепись, дружище». И вот тогда-то ты и сказал:
— Меня чисто случайно не убило… Третий слева — это я.
Фильм был художественным, и ты не был ни третьим, ни четвертым… Но я тоже узнал тебя: паренька с худой шеей, огромной, не по голове, шапке и с удивительно длинной винтовкой. И мне тоже стало страшно: мало того, что война отняла у меня отца, она могла отнять у меня друга…
Друг ты мой! Что это я все о печальном вспоминаю? Помнишь, как мы с тобой покупали тебе костюм? Да, да, тот самый темно-синий с лавсаном…
Мы хотели купить тебе самый лучший. Рубликов за двести не меньше- И деньги были… Вот видишь, ты уже начинаешь улыбаться… Заходим в один магазин — предлагают коричневый с темной ниткой. И цена подходящая — 240 новыми. Померяли — как по заказу шит! Только я хотел сказать: «Заверните», как ты прошептал мне: «Дороговато. Рублей за сто пятьдесят купим. Девяносто рублей сэкономим. Во как нужны деньги», — и ты острием ладони провел по шее..
Зашли в другой магазин, в третий… Но и за сто пятьдесят ты не захотел брать, сказал «дорого»… Ты и от сторублевого костюма отказался…
Тогда я понял: ты что-то задумал. И я прижал тебя в «темном углу»:
— Ну! Долго ты меня изнурять будешь?! Говори, что задумал?
Ты умоляюще посмотрел на меня и сказал тихонько;
— Сходим к деду.
Я так и сел! К деду! Знаю я этого деда. У него есть токарный станок. Маленький такой токарный станочек. В чемодане помещается. И просит дед за этот станочек 250 рублей.
— Так ведь нас с тобой дома сжуют!
Но ты этак залихватски присвистнул:
— А мы что, покупать его будем? Нужен мне этот металлолом…
Эх, Гена, Гена… Обманывал ты меня, и себя тоже обманывал. Этот дедовский «металлолом» тебе по ночам снился.
Когда мы пришли к деду, ты выложил перед ним все деньги и забрал станок. Все это ты проделал молча, не глядя в мою сторону,
А костюм… Костюм мы все-таки тебе купили. Тот самый, темно-синий с лавсаном, за шестьдесят семь рублей в рассрочку на шесть месяцев…
Смеешься, дружище?!. А помнишь ту молодую директрису ателье? Ту самую, о которой ты сочинил частушку. Вроде бы совсем беззубая была частушка… Ну, дескать, есть такая директриса у нас в «Швейпроме», которая критику не любит и виновной себя не признает… Совсем безобидные слова. И фамилии в той частушке не было, а узнала себя и приняла меры — лишила автора премиальных. Будет знать в следующий раз как писать, да еще со сцены читать. На характер дело пошло! Ты пишешь новую частушку: как некая директриса лишила некоего наладчика премиальных…
— Ах, ему этого мало?-воскликнула директриса и… снова лишила тебя премиальных.
А ты снова — куплеты. А она… Вот на этот раз она не успела — получила выговор по партийной линии. И , между прочим, извинилась перед тобой.. Ты ей тогда ответил: «Жаль,что вы так рано осознали свою вину… Еще б немножко, и у меня бы частушек на целую книгу набралось. Издал бы книгу и вернул бы деньги, которые вы у меня с извинением высчитали…»
— С шуточками-прибауточкамм шагаешь по жизни, Геннадий Захарович…
— Меня часто спрашивают:
— Что это твой друг все наладчиком и наладчиком работает. С его головой место в научно-исследовательском институте. Неужто не возьмут такого?
Возьмут. С руками-ногами. И к бумаге ватманской приставят: думай, твори, дерзай, Ярославцев.
Только не выдумает тогда «пороха» Ярославцев. И вроде бы обретет он крылья, но только для крыльев тех, чтобы они держали, необходим воздух. А воздух Ярославцева — это машины, которые он ремонтирует каждый день и видит их недостатки и достоинства, воздух Ярославцева — это люди, с которыми он привык общаться ежедневно… Нет, если б Ярославцев пошел в институт, то это был бы уже другой человек. Худший или лучший — неизвестно. Но — другой.