рассказ
Как повезло! — подумала сразу Ирина. Гулять один час в день со старушкой – это не убирать четырехкомнатную квартиру (пусть и раз в неделю), мыть окна, жалюзи (хозяйка помешана на чистоте) и чувствовать спиной наблюдающее око. Усядется в шикарном кресле, намазанная жирным кремом, вся в цепях и кольцах, одним глазом упираясь в телевизор, а другим следит за твоими руками. Еще и не поленится – оторвет широкую задницу от кресла, подплывет и ткнет толстым пальцем в пятнышко на стекле: чисть, чисть лучше! Иврит Ирина кое-как уже понимает: все-таки второй год уже здесь и ульпан закончила.
Однажды, вытирая пыль с разных шкатулочек и коробочек, Ирина уронила маленькую вазочку. Конечно, вазочка на кусочки. Что тут началось! А вазочка-то была паршивенькая, заурядная. Ирина тоже повысила голос, – они сказали, каждая на своем языке всё, что думали друг о друге, и Ирина всердцах потребовала расчет. Расчет тут же получила – с вычетом непомерной суммы за проклятую вазочку. Всё! Ирина решила: больше на никайон (уборку – ивр.) не пойдет! А возиться со стариками, выносить за ними горшки – тоже ни за что, наслушалась уже, каково это. Надо попробовать устроиться кассиром в магазин, работала же она кассиром в Союзе и справлялась. Зарплаты мужа на всё не хватает, и нелегкие у него деньги – рабочий на стройке. Хорошо, что сын стал уже самостоятельнее: учится в университете, живет в общежитии и еще успевает подрабатывать.
Пока Ирина была в раздумьях, знакомый сосед – толстенький Сёма, всегда спешащий куда-нибудь на коротеньких ножках и всегда желающий кому-нибудь помочь, и предложил ей эту работу: сидит тут одна старушка целыми днями дома, погулять с ней некому, дочь и зять заняты, много работают, вот и будешь гулять с ней часок в день, хоть утром, хоть вечером – как тебе удобно. А они платить будут по двадцать пять шекелей за час, да тут недалеко они живут, две остановки, пешком можно.
Этот знакомый Сёма и привел вечером Ирину туда.
Сидит на диване чистенькая седая старушка и настороженно смотрит на Ирину. Дочь и зять, оба высокие и не очень молодые (старушке-то семьдесят восемь!), приветливо улыбаются. Дочь, Рая, шепчет Ирине: «Мама боится, что в дом престарелых заберут. Кто ни придет, всех боится».
Попугивают старушку, значит. Просовывается в дверь любопытное юное личико с черными кудрями и исчезает, мелькнув погончиком на плече армейской рубашки – старушкина внучка.
— Мама!- громко говорит Рая, — познакомься, это Ира, подружка тебе будет… Ты ведь жалуешься, что не с кем тебе поговорить. …Маму зовут Фаней, — добавляет она.
— Подружка! — хмыкает Фаня. — Она же молодая!
Фаня встает и оказывается высокой и крупной, да и не очень-то старой она выглядит – лицо белое, гладкое, только у глаз сеточка морщин, и отвисший второй подбородок плавно переходит в складчатую шею. Внушительная старуха. Большая черепаха Тортила.
— Где моя палка? — требует Фаня капризным голосом.
— Ну зачем тебе палка?- с раздражением спрашивает Рая. — Ты же дома!
— Но мне надо идти!
— Сядь, мама, сегодня никуда не пойдем! — в Раином голосе звенят металлические нотки. Она тихо сообщает, что мама вполне на ногах, но может упасть – на днях не уследили за ней, споткнулась на улице и упала, коленки разбила. Фаня слышит про коленки, с готовностью высоко поднимает юбку и демонстрирует засохшие струпья.
Ирина представила, как они будут спускаться с четвертого этажа по лестнице – она спускается первая, страхуя Фаню. Фаня, эта большая Тортила, валится на нее, и они вместе катятся до первого этажа. Хотя, до первого не докатятся – на каждом этаже длинные переходы до следующей лестницы. Но все равно картина представилась безрадостная. Но ведь она согласилась уже, раз пришла сюда, и работа, в сущности, легкая, да и не работа это вовсе, а всего лишь часовые прогулки. Авось, не упадем.
Ирина еще не знает, что Фаня безумная. Хотя об этом вполголоса намекают: память у нее плохая, заговаривается немного, и всё такое. Ну, в таком возрасте у кого хорошая память – редкий случай.
Самое трудное оказалось, как и следовало ожидать – преодоление лестницы. Что вверх, что вниз. Это же додуматься надо было – снять квартиру так высоко! С такой-то старухой! Но с остановками, с причитаниями, и спуски и подъемы благополучно преодолеваются. Фаня каждый раз в недоумении: что это за лестница, а куда мы идем? «Фаня, мы пойдем вон в ту аллею, как вчера, там тенечек, сядем на скамейку, вы отдохнете». Фаня упирается: нет, пойдем навестим родственников – следуют какие-то имена. Она не понимает, что живет уже не в России, при слове «Израиль» задумывается. Но ненадолго. У нее потребность – говорить и говорить без остановки. Всё сваливается в беспорядочную кучу: детство, умерший муж, родители, тоже давно умершие, но она говорит о них, как о живых, вредные дочь и зять, какие-то странные события и даже убийства – «Катя убила Пашу, а он такой хороший был мужчина, пел и танцевал в телевизоре». На другой день Паша оказывается вполне живой и находится где-то неподалеку, под Ленинградом живет. Надо его навестить – Фаня кокетливо улыбается: такой хороший мужчина!
Скоро хороший мужчина забыт, потоком идут жалобы на дочь и на зятя (вчера зятя хвалила). «Они мне кушать не дают, а сами едят», — сообщает она и начинает хныкать. Но тут же прекращает, тянется к бутылочке с водой и поясняет: «После селедки пить хочется».
Однажды Фаня заявляет, что Рая всего на два-три месяца старше ее.
— Как же так? — изумляется Ирина. — Она же ваша дочь!
— Какая дочь?.. Не дочь она мне.
Ирина умолкает и больше не вникает в ее бред. Дочь-не дочь, вчера был зять-не зять, завтра будет внучка-не внучка. Пусть говорит, что хочет, лишь бы слушалась и шла домой через час. Ага, так и послушалась. В один день что-то нашло на Фаню, она заглядывала во все белые машины – искала какую-то Иду, такая хорошая женщина, она всегда спрашивает: – «Фанечка, как ваше здоровье?» Фаня наотрез отказалась зайти в подъезд – вон стоит машина, там Ида сидит, я хочу поздороваться. Хорошо, что Рая была дома, Ирина крикнула снизу, она спустилась и, крепкими толчками подталкивая Фаню в спину, впихнула ее в подъезд. Уж как там Рая утихомиривала Фаню (а по намекам Раи, Фаня здорово безобразничает), Ирине было неведомо. На улице Фаня обычно спокойная, только, чтобы вести ее в нужном направлении, приходится прикладывать к ее локтю некоторое усилие. Но это ведь не труд – погулять час со старушкой. «Тебе еще за прогулки и деньги платят!» – пошутил муж. И сглазил.
На следующий день только посидели на скамейке десять минут, и Ирина хотела поднять Фаню и прогулять ее по аллее, как она застонала, заохала и схватилась за живот. «Болит, болит!» — запричитала Фаня. «Пойдемте скорее домой, в туалет!» — испугалась Ирина. «Нет, я не успею!» Ирина беспомощно огляделась. За скамейкой росли кусты, отнюдь не густо. Но выхода не было. Ирина подтолкнула Фаню к кустам и встала спиной к ней. Какое амбре донеслось до нее! И в каком виде Фаня оттуда вылезла! Ирина вылила ей на руки всю воду из бутылочки и поволокла Фаню домой, а она еще упиралась! – зачем домой? «Мыться!» – прикрикнула Ирина, морщась и бросая взгляд на Фанину юбку и тапочки.
Ирина вымыла Фаню под душем, помогла переодеться, постирала одежду и тапочки. А что было делать – не оставлять же Фаню в таком виде! А Фаня вся тряслась – Рая заругает! И рвалась сама стирать. Ирина, как могла, ее успокоила, написала короткую, но с понятными намеками записку Рае и ушла. И всю дорогу смеялась над собой – подумаешь, час погулять со старушкой, и всё! Горшки ведь выносить не придется!
Но больше, к счастью, с Фаней ничего подобного не случалось. Она только иногда оглядывалась на те кусты и говорила, что там есть туалет, а в квартире нет.
Как-то сосед Сёма, пробегая мимо Ирины по улице, спросил:
— Ну, как гуляется со старушкой?
— Да нормально. Только… старушка немного не в себе.
— А ты что, встречала в таком возрасте других? Я что-то не встречал!
Сёма засмеялся и побежал дальше. Знал ведь, но даже не заикнулся.
Но как Фаня всегда встречала Ирину! Брала за руку, целовала в щеку, говорила: — «Вы такая красивая куколка!». «Старая куколка», – поправляла Ирина, а Фаня возражала: «Да вы еще девочка!», — и они смеялись.
Прощаясь, Фаня никак не отходила от двери, и Ирина настойчиво ее отпихивала, чтобы закрыть дверь на ключ – обычно дома днем никого не было.
Каждый день Фаня спрашивала: «Как вас зовут?» Каждый день предлагала перейти на «ты». Вчерашнее у нее исчезало из памяти бесследно. Разговор начинался почти всегда одинаково: «Я так рада, что вы пришли, напомните мне ваше имя, я вчера стучалась к вам, дорогая, но никто не открыл».
Ирина терпеливо (в который раз!) объясняла, что живет она далеко, Фаня недоверчиво слушала и через пять минут снова рассказывала, как она «стучалась». А ведь ее из дому одну не выпускали, и даже к соседям она стучать никак не могла.
Когда Ирине надоедало выслушивать всякую ахинею, она сама начинала Фаню спрашивать, чтобы отвлечь старуху на что-то реальное.
— Кем я работала? — Фаня задумывается, мнется и заявляет, что хочет пить.
Потом вдруг вдохновляется: — Когда мы приехали сюда… ну, сюда… мой муж умер.
— Но… ваш муж умер еще там, в России (Ирине известно от Раи, что это случилось давно).
— Ну что вы такое говорите? — Фаня сердится. — Он умер здесь. …А вы, Ирочка, знаете, сколько мне лет?
Тут уже мнется Ирина.
— Мне пятьдесят шесть… или пятьдесят семь… точно не помню, — говорит Фаня.
Фаня кокетка. Она часто поправляет свою панамку и сетует, что Райка опять дала ей старое платье. Притом, что на скамейку садилась очень осторожно – «платье новое, не испачкать бы». Фаня провожает взглядами всех проходящих по «нашей» аллее мужчин и обсуждает их: красивый, высокий, или – почему он такой черный? Но мужчины проходят редко, только пробегают школьники с объемистыми ранцами за спиной. Дети ее мало интересуют, как, кажется, и собственная внучка. «Лийка, дрянь, меня плохо подстригла!», — заявила как-то она и больше о внучке не вспоминала. Дочь и зятя называла только Райка и Левка.
Лева как-то был дома, когда они вернулись с гуляния, и спросил:
— Как вы ее выдерживаете?
— Да я ведь только один час, — засмеялась Ирина.
— А я уже только пять минут могу, не больше! — Лева тоже засмеялся. — Она с вечера выспится, а ночью бродит по квартире и палкой стучит. Я уж прячу эту палку, так ведь скандал!
Ирина на другой день мягко сказала Фане: — Вы вечером не спите, а то ночью сна не будет.
— Когда хочу, тогда и сплю! — заявила Фаня и отвернулась в сторону, даже слегка отодвинулась на скамейке.
Разум покидает голову по частям и уже не возвращается, думала Ирина, наблюдая за Фаней. Конечно, она своих домашних злит и ужасно раздражает. Всё это понятно. И дом престарелых маячит на горизонте – Рая уже об этом заговаривает. Вот пособия Фаниного они лишатся (о котором старуха понятия не имеет) и, наверное, это их пока удерживает. Лично она подобную Фаню выдержала бы… Даже за один час Ирина, бывает, раздражается – молча, конечно. Но Фаня сразу улавливает и спрашивает: — Вы сердитесь?
— Нет, я не сержусь, но я, правда, не давала вам этой палки. Рая дала.
— Ну ладно, ладно, — она гладит Ирину по руке, — не давали, так не давали. Только я знаю, что эта палка была у вас. Ну и хорошо, а то Райка с Левкой ее всегда прячут. А я вчера к вам стучала, а вы не открыли… Ну не сердитесь, дорогая моя… Я вчера вас в телевизоре видела, вы хорошо пели, мне очень понравилось.
Ирина смотрит на часы: еще десять минут и можно двигаться к дому. А Фане совершать очередной подвиг – взбираться по лестнице. Ирина будет идти сзади, следя за каждым Фаниным шагом.
Как-то Рая сказала всердцах, косясь на Фаню, сидящую в прихожей на стульчике и разглядывающую свои уличные тапочки, словно не понимая, как их нужно надеть:
— Вот она всё недовольна нами – я плохая, и Лева такой-сякой. А я ведь росла как трава! Никакой заботы! Все её заботы были о себе, исключительно о себе! Она никогда в жизни не работала! Наряды, романы на стороне. Бедный папа! Может быть, оттого он так рано умер. А теперь она хочет участия, чтобы вокруг нее все крутились. А сама всё делает назло: разбросает свои вещи, вымажется вся за обедом и стоит как кукла – ждет, что уберут, почистят… И всё что-то требует, требует…
— Но… Фаня все-таки не совсем понимает… — сказала Ирина.
— Не знаю, что она там понимает, но от ее эгоизма и упрямства мы так устали!
Однажды Фаня несла свою обычную чушь, но вдруг умолкла и внимательно посмотрела на Ирину. Её взгляд был хитрым и слегка насмешливым, или это Ирине почудилось. Фаня отвернулась и запела. Пела она чисто и правильно, приятным голосом. Оборвав песню, Фаня сказала:
— И это всё называется жизнь.
Иногда Фаня неожиданно употребляла весьма содержательные и интересные выражения или, правда, не к месту, известные и смешные поговорки.
Может быть, Фаня вовсе не безумная, думалось тогда Ирине, только успешно притворяется? И память иногда к Фане вдруг «возвращалась». Как-то раз у нее опять заболел живот, и она сама поспешила к дому, оглянувшись на кусты. А Ирина уже думала, что Фаня напрочь забыла о том случае, как каждый раз забывала ее имя. Хотя, теперь уже реже забывала.
— Вы, Ирочка, так хорошо со мной обращаетесь, не то, что те…
Увы… Как-то Ирина привела Фаню домой, посидела с ней несколько минут и собралась уходить, позвякивая ключом на цепочке. Фаня вдруг заволновалась, стала искать свою палку.
— Фаня, вы куда, вы дома остаетесь! Скоро Рая придет.
— Нет-нет, я не останусь! Я тоже пойду!
Никакие уговоры не помогали. Пришлось Фаню отодвигать от двери и скорей запереть ключом. Быстро спускаясь по лестнице, Ирина слышала за спиной стук в дверь и крики:
— Ира! Ирочка!..
Потом приглушенные рыдания. Ирина бегом вылетела из подъезда. На сердце скребло, но прогулка быстрым шагом по улице ее отвлекла, впереди были два выходных, надо было подумать, как их провести, какие отложенные дела переделать, и хорошо бы на море съездить, покупаться. Автобусы по субботам не ходят, так на маршрутке можно, езды-то по пустым улицам полчаса, и на пляже.
Через неделю, после двух праздничных дней – был еврейский Новый год, утром позвонила Рая и сказала, что Ирина должна придти за расчетом – Фаню отправляют в дом престарелых.
— Но что случилось? — спросила Ирина.
— Да ничего не случилось, — спокойно сказала Рая. — Просто уже нет сил. Вы же видели, какая она неуправляемая. А сколько вы не знаете! Мне даже рассказывать неудобно, что она вытворяет! Мы так замучились с ней, да ну что тут говорить!
Ирина пришла вечером за расчетом. Фаня спала на своем диване в салоне, отвернувшись к стенке.
— Она еще не знает, — шепнула Рая. — Да мы ей ничего и не будем говорить, все равно не поймет. Завтра утром отвезем, мы еще перед праздниками там договорились.
Она поймет, когда окажется ТАМ, подумала Ирина, но промолчала.
Прошло месяца два. Ирина, опять же по протекции того же Сёмы, устроилась кассиром в небольшой супермаркет. Приходила домой усталая: бесконечное мелькание лиц, перекладывание на движущейся ленте товара — к концу смены руки ноют, и нужно быть такой внимательной – деньги же.
Конечно, Ирина вспоминала Фаню. Все-таки почти пять месяцев они ежедневно «общались». Интересно, как она там, эта большая сумасшедшая Тортила. Навещают ли Рая с Левой? Может быть, самой как-нибудь выбраться? Конечно, она никто, чужая посторонняя женщина, но Фаня, наверное, обрадуется.
Муж сказал: » А что, съезди, навести. Может, твоя старушка уже в ум пришла?»
Ну, это вряд ли, подумала Ирина. Она позвонила Рае, спросила адрес. Рая сказала:
— Да зачем вам ездить, это не обязательно. — Адрес дала неохотно, после некоторого нажима.
Еще неделю Ирина никак не находила времени, но все-таки в пятницу – на работе выпал ей выходной, с утра собралась, положила в пакет фрукты и пачку печенья.
Заведение находилось в другом городе, но какие здесь расстояния – на автобусе всего минут сорок.
Высокие ворота были заперты, Ирина нажала черную кнопку. Минут через пять массивную дверь открыла молодая полная женщина с замкнутым и недовольным выражением лица. Она спросила: «К кому?» – и провела в маленький закрытый дворик с единственной скамеечкой возле каменной стены. «Подождите, — бросила женщина. — Только завтрак кончился».
Ирина села на скамейку. Она задумалась и не заметила сразу, что посреди дворика стоит какая-то женщина, опираясь на палку, и смотрит на ворота. Ирина неуверенно подошла к ней. Эта худая, растрепанная, с безжизненным взглядом женщина была так мало похожа на ту Тортилу… Она будто и в росте уменьшилась.
— Фаня… здравствуйте. Как вы?…
Фаня молчала и смотрела на ворота поверх Ириного плеча. Ирина взяла ее за руку. Никакого движения в ответ. Ирине захотелось ее встряхнуть, привести в чувство, но, вглядевшись в ее серые, поблекшие и ничего не выражающие глаза, поняла, что всё бессмысленно. Вдруг Фанины губы шевельнулись, она посмотрела Ирине в лицо, но взгляд был какой-то плавающий.
— Ты… Рая? — спросила она.
— Нет, я Ира. Помните, вы говорили «куколка», помните, я дала вам эту палку… мы гуляли с вами по аллее…
Ирина еще говорила, пытаясь пробиться к ее сознанию. Господи, неужели совсем ничего там не осталось?
Она отвела Фаню к скамейке, та послушно села и смотрела равнодушно перед собой. Маленький дворик вдруг оказался наполнен людьми. Их было с десяток, или немного больше, они суетились, подбегали к воротам, громко говорили, поэтому казалось, что их много. А один старик стоял столбом и не двигался, только беспокойно оглядывался и что-то бормотал.
Какой же это дом престарелых, это же психушка, — поняла Ирина.
Маленькая, вся кругленькая, с красными щечками и непонятного возраста женщина подбежала к скамейке и заглянула в пакет возле Фани. «Яблочки!» – вскричала она и пухлой ручкой нырнула в пакет. Вытащила персик и вгрызлась в него, причмокивая и подпрыгивая на толстых ножках. Мгновенно съела, обсосала и выплюнула чуть не в лицо Фане косточку, и снова нырнула ручкой в пакет, сказав опять: «яблочки!» И опять громко зачмокала. Ирина переставила пакет между собой и Фаней. Коротышка проследила глазами эту манипуляцию и убежала вприпрыжку.
Ирине очень хотелось, чтобы Фаня сказала хоть что-нибудь. Но Фаня молчала. Куда же девалась ее безудержная говорливость? Может быть, никаких слов в ее бедной памяти уже не осталось?
Подошла та женщина, что открыла ворота.
— Что с Фаней? — спросила Ирина.
— Ничего, — пожала она плечами. — Как привезли сюда, через неделю уже такая стала. Старость, что еще с ней может быть. Здесь все такие… старые и неразумные.
— А дочь ее навещает?
— Навещает. Но редко.
— А она узнает свою дочь? — не отставала Ирина.
— Иногда узнает. Раечкой называет. — Женщина поправила Фане воротничок платья и ушла.
Ирина встала, вложила Фане в руку упавшую палку и взяла ее под другую руку:
— Пойдемте… погуляем.
Они остановились шагах в трех от ворот.
— До свидания, Фаня… будьте здоровы… — она поцеловала Фаню в щеку.
Отперев щеколду, Ирина оглянулась. Пакета на скамейке уже не было. Фаня стояла, глядя на ворота. Медленно приподняла руку.
— Раечка… приходи еще, дорогая…
Ирина вышла на улицу со слезами на глазах. Вот так всё заканчивается. «И это всё называется жизнь», — Фаня часто повторяла эти слова. Для Фани жизнь уже закончилась. Нет разума – нет жизни.
Жалко было пакета с фруктами и печеньем, конечно, его унесла та коротышка, и Фане ничего не достанется.
—————
