— Неправда, ты совсем меня не любишь. И никогда не любил.
— Любил, конечно. И сейчас люблю. Перестань, милая.
Обхватив руками мою шею, она замолчала. А я утирал её слезинки и вдруг подумал, что и правда, не любовь это. Природная благожелательность, нежелание обидеть, ещё чёрт знает какие нормы, требования, постановления, увёртки, — только, чтобы не сказать правды. И зачем говорить, понятно уже лет … Чёрт, да всё время. Собственно, и на заре моей жизни – там что — любовь? Не знаю.
А она вообще была у меня? Была, конечно. У каждого должна быть. Должна бы была бы … Нет, нет, конечно была. Не лги – ведь до сих пор вспоминаешь. Вспоминаю.

Медсестра. В госпитале, где я лежал, когда из меня выковыривали пулю. Придурок, армейский «дед», напился перед «дембелем» и покрошил, что мог вокруг. Меня задел. Случай, можно сказать, бытовой, но рана – придавала моему образу такой романтический ореол, что, прохаживаясь с костылём по госпитальному коридору, я ловил на себе и завистливые, и неприязненные, и часто — восторженные взгляды. Тогда я был худой, молодой и мужественный. И когда остался один, с давно понравившейся сестричкой из Приёмного, прижал её к себе. Опыта никакого, ну, думаю, как получу по башке. А она обвила мою шею и молча поддалась на поцелуй. И раньше конечно целовался, но так вот… Она голову запрокинула, будто всю себя отдавала. Как это приятно, когда тебе отдают … вот так вот. Я сразу взрослый стал. Даже не знал, что так может быть.
Я держал её тело в руках и вполне мог овладеть ею. Никого вокруг. Отделение на обед закрыто. Я мог использовать то, что представилось мне, но … Я смотрел в её глаза, но казалось – смотрю вглубь своей жизни, и вижу её белое лицо, светлые спутавшиеся волосы, и … тепло мне. Чувствую, как и ей уютно у меня в руках. Будто мы созданы для этого обнимания друг друга. А как спокойно, — вот, если искал всё время что-то и, вдруг нашёл, и хватит. Хватит бегать. Вот оно. Это твоё. И больше не надо тебе где-то ходить, искать. «Что искать» — не спрашивайте – каждый ищет. А тут вот вдруг, и нашёл, и держу в руках. И она не убегает. И чувствует. И говорить ничего не нужно. Я держу её. Мы так стояли – не знаю — полчаса – честно – стояли и молчали. А, может жениться… Дурак, подожди, армию отслужи. А если по… Если с ней… ну, по… иметь её? Это ведь, можно? Что мешало мне воспользоваться ситуацией? Но, что-то подсказывало – подожди, будет нечто гораздо лучшее и большее чем секс.
Закончился обед. Скоро сюда зайдут люди, врачи, больные, их родственники, новые больные, солдаты, полковники… У них всё болит, они ждут облегчения, здоровья, они ждут выписки, они будут вспоминать потом этот Госпиталь, как спокойное место, или как отдых. Они не будут вспоминать его часто. И конечно, они совсем не вспомнят медсестру, которая сейчас резко отшатнулась от невзрачного худого солдатика, когда закончился обед и вошли сразу несколько человек.
А я не могу забыть. А я не забуду.
А я не могу забыть. Не могу …
Всё время что-то мешало ещё раз остаться наедине с медицинской сестрой по имени Люда. Я заходил к ней в Отделение ещё не раз, но это были глупые сидения по несколько человек, вместе с другими поклонниками её покоя и мягкой привлекательности. Как-то раз, уборщица сказала: «Ну, прям, как мухи на мёд». Мухи. Хм. Посмотрим.
Потом меня выписали, подошёл к концу и мой срок пребывания в рядах армии. Я уехал в свой город, «знакомый до слёз». Прошло полгода. Я жил с матерью в коммунальной квартире. Я не мог привести никого к себе, для создания и … как это … — продления рода. Я очень хотел этого. Вокруг и внутри было пусто. И тогда я поехал к ней. И наша встреча состоялась.
…

После этой встречи я не разбирал свои чувства. Навалилось много новых дел. Новая работа — скучная, но в лаборатории Медицинского института. Через работу, сошёлся с ЗавОтделением, поступил. Потом, после диплома, в походный госпиталь пошёл. Людей лечил, в Чечне оперировал, две жены сменил, двух детей «родил». Сейчас, вот, роман с дочкой начальника Главка. Надо же и о старости думать. А говоришь – люблю ли? Не знаю.

Там, в том времени, после армии, — знакомства были, конечно, но ничего яркого. Немного кино, немного секса, немного нравился кто-то. Только, как про любовь услышу, её вспоминаю. Как обнимал её, как она сидела и смотрела там, в Приемном – тихая такая, мягкая.
Воображение постоянно подсовывало разные картины: вот она со мной, в нашем новом доме, будет смотреть во окно, или читать, или в мои глаза, просто так. Я представил, как мы будем так смотреть одинаково, вместе. И понял, что мне не скучно. Я хочу быть с ней так. Одного её присутствия вполне достаточно, чтобы чувствовать себя бездеятельно влюблённым. На самом деле в любви, для любви – не надо ничего особенного делать. Так вот и женятся наверное, если не вызывает отторжения то, что ты можешь с ней так много лет вместе прожить. А ещё предвкушение, предвкушение, что вот сейчас пойдём в тихую обитель, под покров одеял и ночи. И можно будет до утра предаваться сладости притяжения друг к другу, можно молиться на её тело. Можно раствориться в нём, а потом оставить только частицу себя внутри неё, чтобы потом вернуться и снова, в молитве, в со-молитвенном соитии, отдать ей снова часть себя. Свою лучшую часть. И потом снова войти к ней. И ещё раз. И ещё, и ещё, и ещё…
— Хватит, — закричит она низким голосом, — я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Потом можно закурить. Или отметить лёгким вином наше не первое, но каждый раз новое – и юбилейное свидание. Потому что каждый час с тобой – праздник. Каждая минута, где тебя нет, — это ожидание часа, где я с тобой. Вечером. Или ночью.
Так я смог бы жить долго. У меня была бы только одна жена, двое детей, никаких войн, пуль. Тихая ординатура в Столице. И всё. И счастье. И счастье. Много-много счастья. А если тебе наскучит моя преданность – мы поедем на курорт и я .. я .. И я даже не буду против, если ты… Если чуть-чуть… Нет, к чёрту. Не бывать этому. Я окружу тебя такой волной, таким шаром, пузырём, оболочкой, — как те, с которыми человек рождается. Я окружу тебя именно такой теплотой, своим горячим, в тебе, — присутствием. И охраню тебя от внешнего, грозного мира, от нескромных взглядов, что лезут к нам в круг, в наш дворец, в наше царство, где властвует моя любовь к тебе. Ты будешь насыщаться ею, и напитываться, и, в конце концов, сольешься с моей правотой. И дети, видя эту жизнь, эти ласки… Дети захотят быть такими же, и именно потому и продолжат наш род. И будут потом счастливы. И всё — только потому, что ты вызываешь во мне эти чувства. Эти чувства. Да, да эти чувства…

— О чём ты задумался?
— Я? Так. Вспоминал.
— Ага! О ком?
— Брось, ни о ком. Армию, вдруг вспомнил.
— При чём тут армия?
— Армия? Не знаю. Ни при чём.
— У тебя там роман с женой старшины был!
— Нет, не было у меня там романа.
— Ну и ладно. У тебя только со мной, один – на всю жизнь роман, да?
— Конечно.
— Ну, иди сюда, ну давай, двигайся к своей кошечке.
— Сейчас. Я… Мне … Опс! Я же Мишке обещал позвонить.
— Да чёрт с ним, с Мишкой. Невеста важнее. Иди, ну…
— Нет, я не могу так. Я буду в постели, а думать…
— Что, о Мишке?
— Не о Мишке… Мне надо, понимаешь, он обидится…

Через полчаса слёз и увещеваний, я – одет, и с мусорным пакетом в руке, — целую её на прощание.
— Ну, скажи, ты хоть, правда, меня любишь?
— Ну, кончено, дурочка, кого мне ещё любить. Только тебя. Не комплексуй по пустякам. Я скоро буду. Пока. — Мы поцеловались, и я сбежал по крутой лестнице старого дома.
Вдохнув на улице побольше воздуха, метнул пакет с мусором. Тот, не долетел, рассыпался рядом с контейнером. Вот черт, не везёт. Обернулся – никто не видел. Ладно, подберут. Я зашагал в центр города.

Помнишь? Я приезжал к ней, помнишь?
Как-то ночью стало невмоготу, она не просто снилась – она прямо была перед глазами. И никуда не деться. Вскочил, принял душ, оделся и, ни свет ни заря, поехал в городок, где был госпиталь. Прошёл год, как закончилась солдатская служба; в тех местах почти ничего не изменилось. Я вошёл в Приемное и сразу увидел её. Она сидела в окружении трёх больных в халатах, — солдаты, наверное, — и снисходительно улыбалась им. Я подсел. Узнаёшь?
— Ага.
— И как тут, что нового?
— Всё старое. – Беседа не вязалась.
— Учишься?
— Поступила на подготовительные в Педиатрический.
— Это хорошо.
— А ты?
— А я … А чего … Ничего я.
— Ты же можешь поступать куда хочешь – ты же на войне раненный.
— Нет, не на войне. Не важно.
Помолчали. На фиг я ей нужен. Наверное, к ней врачи, офицеры постоянно льнут.
— Я в Медицинском тоже учусь. – Неожиданно выпалил я.
— Ну? Вот, молодец. — Её глаза вспыхнули.
— А что, из него врач – ничего, а? Люд? – сказала пожилая уборщица. — Эх, люблю на молодых врачей смотреть, какие всё ладные, умные, и денег много зарабатывают.
— Денег то? …
— Ничего-ничего, дело наживное.
— А ты когда заканчиваешь?
— Через час.
— Поехали вместе. Провожу.
— М-м! Ты на машине?
… … …
— Нет, я так. Я на электричке.
— Не знаю, я с девчонками вообще-то.
— А можно потом… А в субботу – давай пойдём в Эрмитаж.
— В Эрмитаж? Не знаю. Посмотрим.
— А дай телефон свой…
— Нет. Говори — когда, может приду.

Я прокурил у Эрмитажа часа полтора. Думал. Встал со скамейки. «Буду. Я буду, я стану врачом. И машина у меня будет. И учится я буду в Медицинском. По-настоящему. И с тобой ещё там увижусь. А не увижусь – потом встретимся. Вот, тогда, вот …»

Воспоминания. Я и не заметил, как пришёл сюда, снова к Эрмитажному скверику.
Сел.
Как и тогда.
Закурил.
Как и тогда
Бросил окурок.
Встал.
Пошёл было…
Я люблю тебя. Я люблю тебя, Люда. Тридцать лет… Я любил тебя всегда. Сейчас ты другая. Я тебя может, и не узнаю. И искать тоже не буду. Но знай. Сколько мне там осталось… Люда, я любил тебя. Я люблю тебя, Люда. Ты это не услышишь никогда, но я… Я…

Косой дождь моросил не переставая, стараясь крепче прошить это странное осеннее утро.

_______________________________________
рассказ
февраль 2006

— Неправда, ты совсем меня не любишь. И никогда не любил.
— Любил, конечно. И сейчас люблю. Перестань, милая.
Обхватив руками мою шею, она замолчала. А я утирал её слезинки и вдруг подумал, что и правда, не любовь это. Природная благожелательность, нежелание обидеть, ещё чёрт знает какие нормы, требования, постановления, увёртки, — только, чтобы не сказать правды. И зачем говорить, понятно уже лет … Чёрт, да всё время. Собственно, и на заре моей жизни – там что — любовь? Не знаю.
А она вообще была у меня? Была, конечно. У каждого должна быть. Должна бы была бы … Нет, нет, конечно была. Не лги – ведь до сих пор вспоминаешь. Вспоминаю.

Медсестра. В госпитале, где я лежал, когда из меня выковыривали пулю. Придурок, армейский «дед», напился перед «дембелем» и покрошил, что мог вокруг. Меня задел. Случай, можно сказать, бытовой, но рана – придавала моему образу такой романтический ореол, что, прохаживаясь с костылём по госпитальному коридору, я ловил на себе и завистливые, и неприязненные, и часто — восторженные взгляды. Тогда я был худой, молодой и мужественный. И когда остался один, с давно понравившейся сестричкой из Приёмного, прижал её к себе. Опыта никакого, ну, думаю, как получу по башке. А она обвила мою шею и молча поддалась на поцелуй. И раньше конечно целовался, но так вот… Она голову запрокинула, будто всю себя отдавала. Как это приятно, когда тебе отдают … вот так вот. Я сразу взрослый стал. Даже не знал, что так может быть.
Я держал её тело в руках и вполне мог овладеть ею. Никого вокруг. Отделение на обед закрыто. Я мог использовать то, что представилось мне, но … Я смотрел в её глаза, но казалось – смотрю вглубь своей жизни, и вижу её белое лицо, светлые спутавшиеся волосы, и … тепло мне. Чувствую, как и ей уютно у меня в руках. Будто мы созданы для этого обнимания друг друга. А как спокойно, — вот, если искал всё время что-то и, вдруг нашёл, и хватит. Хватит бегать. Вот оно. Это твоё. И больше не надо тебе где-то ходить, искать. «Что искать» — не спрашивайте – каждый ищет. А тут вот вдруг, и нашёл, и держу в руках. И она не убегает. И чувствует. И говорить ничего не нужно. Я держу её. Мы так стояли – не знаю — полчаса – честно – стояли и молчали. А, может жениться… Дурак, подожди, армию отслужи. А если по… Если с ней… ну, по… иметь её? Это ведь, можно? Что мешало мне воспользоваться ситуацией? Но, что-то подсказывало – подожди, будет нечто гораздо лучшее и большее чем секс.
Закончился обед. Скоро сюда зайдут люди, врачи, больные, их родственники, новые больные, солдаты, полковники… У них всё болит, они ждут облегчения, здоровья, они ждут выписки, они будут вспоминать потом этот Госпиталь, как спокойное место, или как отдых. Они не будут вспоминать его часто. И конечно, они совсем не вспомнят медсестру, которая сейчас резко отшатнулась от невзрачного худого солдатика, когда закончился обед и вошли сразу несколько человек.
А я не могу забыть. А я не забуду.
А я не могу забыть. Не могу …
Всё время что-то мешало ещё раз остаться наедине с медицинской сестрой по имени Люда. Я заходил к ней в Отделение ещё не раз, но это были глупые сидения по несколько человек, вместе с другими поклонниками её покоя и мягкой привлекательности. Как-то раз, уборщица сказала: «Ну, прям, как мухи на мёд». Мухи. Хм. Посмотрим.
Потом меня выписали, подошёл к концу и мой срок пребывания в рядах армии. Я уехал в свой город, «знакомый до слёз». Прошло полгода. Я жил с матерью в коммунальной квартире. Я не мог привести никого к себе, для создания и … как это … — продления рода. Я очень хотел этого. Вокруг и внутри было пусто. И тогда я поехал к ней. И наша встреча состоялась.
…

После этой встречи я не разбирал свои чувства. Навалилось много новых дел. Новая работа — скучная, но в лаборатории Медицинского института. Через работу, сошёлся с ЗавОтделением, поступил. Потом, после диплома, в походный госпиталь пошёл. Людей лечил, в Чечне оперировал, две жены сменил, двух детей «родил». Сейчас, вот, роман с дочкой начальника Главка. Надо же и о старости думать. А говоришь – люблю ли? Не знаю.

Там, в том времени, после армии, — знакомства были, конечно, но ничего яркого. Немного кино, немного секса, немного нравился кто-то. Только, как про любовь услышу, её вспоминаю. Как обнимал её, как она сидела и смотрела там, в Приемном – тихая такая, мягкая.
Воображение постоянно подсовывало разные картины: вот она со мной, в нашем новом доме, будет смотреть во окно, или читать, или в мои глаза, просто так. Я представил, как мы будем так смотреть одинаково, вместе. И понял, что мне не скучно. Я хочу быть с ней так. Одного её присутствия вполне достаточно, чтобы чувствовать себя бездеятельно влюблённым. На самом деле в любви, для любви – не надо ничего особенного делать. Так вот и женятся наверное, если не вызывает отторжения то, что ты можешь с ней так много лет вместе прожить. А ещё предвкушение, предвкушение, что вот сейчас пойдём в тихую обитель, под покров одеял и ночи. И можно будет до утра предаваться сладости притяжения друг к другу, можно молиться на её тело. Можно раствориться в нём, а потом оставить только частицу себя внутри неё, чтобы потом вернуться и снова, в молитве, в со-молитвенном соитии, отдать ей снова часть себя. Свою лучшую часть. И потом снова войти к ней. И ещё раз. И ещё, и ещё, и ещё…
— Хватит, — закричит она низким голосом, — я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Потом можно закурить. Или отметить лёгким вином наше не первое, но каждый раз новое – и юбилейное свидание. Потому что каждый час с тобой – праздник. Каждая минута, где тебя нет, — это ожидание часа, где я с тобой. Вечером. Или ночью.
Так я смог бы жить долго. У меня была бы только одна жена, двое детей, никаких войн, пуль. Тихая ординатура в Столице. И всё. И счастье. И счастье. Много-много счастья. А если тебе наскучит моя преданность – мы поедем на курорт и я .. я .. И я даже не буду против, если ты… Если чуть-чуть… Нет, к чёрту. Не бывать этому. Я окружу тебя такой волной, таким шаром, пузырём, оболочкой, — как те, с которыми человек рождается. Я окружу тебя именно такой теплотой, своим горячим, в тебе, — присутствием. И охраню тебя от внешнего, грозного мира, от нескромных взглядов, что лезут к нам в круг, в наш дворец, в наше царство, где властвует моя любовь к тебе. Ты будешь насыщаться ею, и напитываться, и, в конце концов, сольешься с моей правотой. И дети, видя эту жизнь, эти ласки… Дети захотят быть такими же, и именно потому и продолжат наш род. И будут потом счастливы. И всё — только потому, что ты вызываешь во мне эти чувства. Эти чувства. Да, да эти чувства…

— О чём ты задумался?
— Я? Так. Вспоминал.
— Ага! О ком?
— Брось, ни о ком. Армию, вдруг вспомнил.
— При чём тут армия?
— Армия? Не знаю. Ни при чём.
— У тебя там роман с женой старшины был!
— Нет, не было у меня там романа.
— Ну и ладно. У тебя только со мной, один – на всю жизнь роман, да?
— Конечно.
— Ну, иди сюда, ну давай, двигайся к своей кошечке.
— Сейчас. Я… Мне … Опс! Я же Мишке обещал позвонить.
— Да чёрт с ним, с Мишкой. Невеста важнее. Иди, ну…
— Нет, я не могу так. Я буду в постели, а думать…
— Что, о Мишке?
— Не о Мишке… Мне надо, понимаешь, он обидится…

Через полчаса слёз и увещеваний, я – одет, и с мусорным пакетом в руке, — целую её на прощание.
— Ну, скажи, ты хоть, правда, меня любишь?
— Ну, кончено, дурочка, кого мне ещё любить. Только тебя. Не комплексуй по пустякам. Я скоро буду. Пока. — Мы поцеловались, и я сбежал по крутой лестнице старого дома.
Вдохнув на улице побольше воздуха, метнул пакет с мусором. Тот, не долетел, рассыпался рядом с контейнером. Вот черт, не везёт. Обернулся – никто не видел. Ладно, подберут. Я зашагал в центр города.

Помнишь? Я приезжал к ней, помнишь?
Как-то ночью стало невмоготу, она не просто снилась – она прямо была перед глазами. И никуда не деться. Вскочил, принял душ, оделся и, ни свет ни заря, поехал в городок, где был госпиталь. Прошёл год, как закончилась солдатская служба; в тех местах почти ничего не изменилось. Я вошёл в Приемное и сразу увидел её. Она сидела в окружении трёх больных в халатах, — солдаты, наверное, — и снисходительно улыбалась им. Я подсел. Узнаёшь?
— Ага.
— И как тут, что нового?
— Всё старое. – Беседа не вязалась.
— Учишься?
— Поступила на подготовительные в Педиатрический.
— Это хорошо.
— А ты?
— А я … А чего … Ничего я.
— Ты же можешь поступать куда хочешь – ты же на войне раненный.
— Нет, не на войне. Не важно.
Помолчали. На фиг я ей нужен. Наверное, к ней врачи, офицеры постоянно льнут.
— Я в Медицинском тоже учусь. – Неожиданно выпалил я.
— Ну? Вот, молодец. — Её глаза вспыхнули.
— А что, из него врач – ничего, а? Люд? – сказала пожилая уборщица. — Эх, люблю на молодых врачей смотреть, какие всё ладные, умные, и денег много зарабатывают.
— Денег то? …
— Ничего-ничего, дело наживное.
— А ты когда заканчиваешь?
— Через час.
— Поехали вместе. Провожу.
— М-м! Ты на машине?
… … …
— Нет, я так. Я на электричке.
— Не знаю, я с девчонками вообще-то.
— А можно потом… А в субботу – давай пойдём в Эрмитаж.
— В Эрмитаж? Не знаю. Посмотрим.
— А дай телефон свой…
— Нет. Говори — когда, может приду.

Я прокурил у Эрмитажа часа полтора. Думал. Встал со скамейки. «Буду. Я буду, я стану врачом. И машина у меня будет. И учится я буду в Медицинском. По-настоящему. И с тобой ещё там увижусь. А не увижусь – потом встретимся. Вот, тогда, вот …»

Воспоминания. Я и не заметил, как пришёл сюда, снова к Эрмитажному скверику.
Сел.
Как и тогда.
Закурил.
Как и тогда
Бросил окурок.
Встал.
Пошёл было…
Я люблю тебя. Я люблю тебя, Люда. Тридцать лет… Я любил тебя всегда. Сейчас ты другая. Я тебя может, и не узнаю. И искать тоже не буду. Но знай. Сколько мне там осталось… Люда, я любил тебя. Я люблю тебя, Люда. Ты это не услышишь никогда, но я… Я…

Косой дождь моросил не переставая, стараясь крепче прошить это странное осеннее утро.

_______________________________________
рассказ
февраль 2006