Собачья жизнь

Собачий холод Москвы я переживал в полупустой съемной квартире. Так уж вышло, что заплатив за жилье неимоверно высокую по моим понятиям цену, мне приходилось экономить на всем, и в эти жуткие морозы я остался в легких летних кроссовках. Минус 32, шкала китайского градусника и не предполагала такую низкую температуру, и приходилось доверять почти паническому голосу диктора (а вы заметили в лицах людей страх?). Я старался не выходить из дома, но иногда дела вытягивали меня, хотя можно было махнуть на них рукой, даже плюнуть, и слюна бы долетела до земли – с моего-то девятого – уже льдинкой. Но нужно было замахнуться, дерзнуть, хотя бы для того, чтоб когда-то после рассказывать: помню, как я, красавчик, в минус 32 градуса рассекал по Москве в кроссовочках (а может это рифма «красавчик-кроссовочки» требовала проверки?)… Так или иначе, но около десяти часов вечера я оказался на станции метро «Проспект Мира». Я невольно замедлил шаг, словно пытаясь сделать еще несколько вздохов теплого воздуха перед нырком… В ледяном тамбуре, отделяющем относительно теплое метро от улицы, стоял беспризорник, рядом с ним, прижимаясь к его ногам, лежала большая, такая же взъерошенная и такая же бесприютная собака. Мальчик ел мороженное…
То ли год собаки повлиял, то ли сама Москва уж больно навязывала мне эту тему. Фотография за фотографией выстраивалась маленькая выставка, которую, скорее всего, никто никогда не увидит (разве что сам помещу ее в интернете на своей странице). Дело даже не в том, что практически всегда мне приходилось скрытно щелкать своей шпионской цифровой «мыльницей», не предполагающей печати снимков выставочного размера. Дело в самой теме, которая стала такой обычной, приелась, примелькалась. Бездомные дети, бомжи, собаки. Одним словом: «Собачья жизнь». И люди, и собаки ютились в метро, где, проявляя высоту заботливости и гуманизма, им было позволено греться. Что ж, наверно, не все еще потеряно в наших людях, если вот так бездомным практически официально разрешили греться в метро («добрых так много»).
Практически на каждой станции я видел местную стаю беспризорных людей и собак. Эти люди невероятно похожи один на другого, а уж о схожести собак и говорить не приходится – все они там родственники. Впрочем, похожи и те, кто уже давно перестал обращать внимание на этот параллельный мир, который, если и напоминает о себе, то в основном, невероятно стойким запахом, который еще долго не сможет перебить никакая «шанель». Может быть, именно то, что я приехал из относительно благополучного города (а может, это благополучие и заключается в том, что у нас милиция моментом «срисовывает» подобную публику, то ли от скуки некриминальной столицы, то ли потому что в счастливой стране не должно быть бездомных; а в Москве милиции есть, чем заниматься – нужно зарабатывать деньги, регистрацию проверять – а бомжи только воняют, а денег не платят) невероятная численность этого «параллельного» населения привлекала мое фотографическое внимание…
Но все это в прошлом. Теперь я дома. Читаю стихи, выставленные на конкурс «поэзия». Выставляю оценки. В основном двойки. И вдруг этот стих… Наверно, действительно, нет плохих стихов. Хотя бы потому, что каждый стих — он, по сути, не существует сам по себе – это не объективная реальность, данная нам в ощущениях. Если стих не прочитан, то его, стиха и не существует для меня. А если он прочитан – он уже во мне, живет моим миром, пользуется моим опытом, играет моими чувствами, и где заканчивается он, а где начинаюсь я – уже непонятно. Семя брошено, и успех произрастания зависит даже не от качества самого семени, а от качества почвы. Вот ранен некто несчастной любовью – и читает все эти «любови-моркови» и плачет. Плачет ли он от того, что стихи хороши – нет – просто почва идеальна именно для этих стихов. А другие стихи – например, о войне пройдут мимо – оттого ли что они плохи? Нет – почва не та. Для чего я пытаюсь здесь объясниться с читателем (полагаю, что еще больше запутывая)? Для того чтоб сказать: может, я и не прав. Но уж больно моя эта тема на сегодняшний день. И ты сам поймешь, читатель, когда прочитаешь вот этот стих:

* * *
Дворняжка в бурых лохмотьях
Приходит на автобусную остановку
И садится у жилой ноги человека.
Когда её замечают, она удаляется,
Предлагая себя забыть.
В новой волне покидающих
Она выбирает беседу
И, преданно слушая каждый голос,
Вычисляет возможное количество доброты
И радуется, что добрых так много.
Минуты добытого за день тепла
Складываются в медленно остывающий час,
Который ночью греет её одиночество
На покрытой инеем крышке
Канализационного люка.
Она ожидает рассвета, чтобы вернуться
Домой,
На автобусную остановку.

© Avigeja, 2006 «У жилой ноги человека»

Вот и все. Нет здесь никаких особенных рифм – их вообще их нет. Нет никаких модных фишек и старомодных проверенных веками штампов. Здесь все просто, и я расписываюсь в собственной неспособности написать что-то толковое об образах, аллитерациях, ритме и т.п. И вся моя рецензия, по сути, могла бы уместиться в одном слове: «ПОЭЗИЯ». И можете порвать меня на части, как Тузик грелку – сегодня, сейчас я в этом уверен. В этом стихе все, что я видел, все, что я пережил. И сколько доброты, сколько любви в этих строках! Сколько точной фотографической правды.
P.S. Если когда-то я смогу сделать выставку своих московских фотографий, то на самом видном месте эпиграфом или послесловием должен будет висеть этот стих. Спасибо.

http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=45&tid=67943